Как я пришла в изостудию…
История эта длинная и с большим предисловием.
Заниматься живописью мне не пришло бы никогда в голову. Способностей у меня к этому никогда не проявлялось. Но зато много способностей было у моей однокурсницы Наташи Соловьевой, с которой мы вместе работали в педагогическом училище, а потом она внезапно и очень серьезно заболела. Ей было необходимо отвлечься от нагрянувшего на её голову стресса, помочь могли серьезные творческие занятия. Я увидела объявление в Металлурге о том, что все без различия возраста и без предварительного тестирования приглашаются к Терентьеву Вадиму Петровичу в одну из аудиторий ИжГТУ для платных занятий. Наташу всё очень заинтересовало, но постоянные внезапные приступы болезни прийти в назначенный день ей не позволили, и я пошла вместо неё, чтобы обо всем расспросить. Пришла и осталась. Наташа потом приходила со своими работами, Вадим Петрович их очень хвалил, помню, как тонко и своеобразно акварелью были написаны полевые цветы, с какой любовью и наблюдательностью. Но состояние здоровья и стремительно прогрессирующая болезнь Наташе не дали принять участие в этом проекте, а я с большим интересом стала ходить на занятия, хотя у меня ничего не получалось. Довольно быстро нас из института вытурили, потребовав немыслимую аренду за аудиторию, мы стали заниматься в клубе «Колокольчик», которым руководила моя однокурсница, спасибо Свете Новиковой за это. А к весне Вадим Петрович занялся бизнесом, «челнок» преподавать сил не находил. Именно он тогда посоветовал мне обратиться к Елькину.
Тут и начинается, после длинного предисловия, наша история. Пришла я в один из осенних дней 1991 года в детский дом культуры «Ижсталь». Вышел Валерий Павлович, молодой, кудрявый, робкий. Он со мной поговорил и пригласил на занятия. Мы собирались тогда во вторник и четверг, других часов занятий и дней и других, объединенных по возрасту или целям ( например, подготовка для поступления в вуз), тогда не было. Меня попросили принести работы. Я, робея и смущаясь, показала то, что мы делали у Терентьева, постаралась поскорее захлопнуть папку с листами. Борис Петрович Цапин всё понял, буквально на секунду заглянул мне через плечо и громко сказал: «Способности есть». Спасибо ему, доброму человеку.
На занятиях тогда мы много говорили об искусстве, некоторые, например, Иван Глухов, приносили свои готовые работы, не ученические, для правки уверенной рукой мастера, а творческие, со своей манерой, темами. Разбегаться поскорее каждый к своему мольберту тогда никто не спешил. Была атмосфера творческого соревнования, если можно так выразиться. Задачи личного развития в области живописи словно сопоставлялись с успехами других студийцев, «подстегивали», тормошили, будили энергию. В те времена было трудно с материалами, холсты и подрамники делали сами, оформляли работы, как умели. По четвергам был день портрета. На возвышение усаживали модель, все располагались вокруг. Помню, я приглашала своих учеников, писали Павла Гущина, Максима Мансурова. Мастером отыскивания моделей был Борис Петрович. Он выходил в коридор, который вечером был наполнен родителями, ожидающими своих детей с занятий танцами, и всегда умел найти и уговорить посидеть какую – нибудь женщину, причем она обычно была очень польщена вниманием художников к своей внешности – таково было неотразимое мужское обаяние Бориса Петровича! Пришлось и мне много часов с онемевшими плечами просидеть на этом подиуме, зато теперь одна из стен на моей даче – это экспозиция тех давних портретов.