Возможно, вы не поверите, но случаются такие с виду непримечательные встречи, которые запоминаются навсегда.
Однажды в поезде я оказался в одном купе со словоохотливым украинцем. Это был добродушный мужчина лет пятидесяти, который приехал в Россию по вопросам реализации продукции одного из предприятий задыхающейся украинской индустрии. С первых слов и манер в нём угадывался современный интеллигент. Изъяснялся попутчик на чистом русском языке с мягким оттенком украинского говора. Говорил не спеша, вежливо и рассудительно. Как я убедился впоследствии, он мог безболезненно много пить и со вкусом закусывать, говорить и умело уговаривать, при этом оставаться ненавязчивым и интересным. Его память изобиловала множеством реальных историй, о которых он, по случаю, рассказывал как свидетель или непосредственный участник; словно искусный ретушёр, упуская при этом все незначимое и неуместное, добавляя незамеченное и логически домысленное.
– Вы не поверите, – говорил он, – но я могу рассказать вам достоверную историю…
Заинтригованный, я вслушивался в его рассказы, которые перерастали в любопытные сюжеты. Слушал, не смея и не желая прерывать.
Однако то было потом. А сначала...
– Иван, – представился мой попутчик, когда пробегающие за окном городские картинки сменились однообразным лесным пейзажем.
Я в принципе избегаю застолий с малознакомыми людьми. Так и в этот раз, на предложение: «по чарочке» ответил вежливым отказом под предлогом усталости, недомогания и вынужденной диеты.
Однако через некоторое время, благодаря ненастойчивым аргументам, я был убеждён, что высказанные причины больше подходят под повод и, искоса взглянув на заиндевелое стекло рюмки, со студёной, кристально чистой жидкостью, молча согласился с доводами. Я даже не заметил, как в мою «вынужденную диету» начал напрашиваться ломоть пышного украинского сала и от этого, кроме удовлетворения, ничего другого не ожидал.
– Под водочку, как вы понимаете, – убедительно увещевал Иван, – самая предпочтительная закуска в дорогу – сало. Калорийно, сытно, вкусно, и, главное, в любых климатических условиях продукт этот быстрее съедается, нежели портится. Это касается любой формы его приготовления. Могу добавить: сало, приготовленное для собственного потребления, всегда значительно вкуснее и полезнее того, что готовится для продажи. Хоть нежное пышное, в ладонь толщиной, хоть грудинка с аппетитно выраженными мясными прожилками. Согласитесь, с прожилочками сало приятней смотрится и вкус особый. А начнёте есть, так, случается, в зубах застревает и с усилием разжёвывается. Однако стоит только в родниковой водичке с нужными специями слегка вскипятить, нашпиговать тоненькими ломтиками крупновызревшего не злого чесночка, присыпать солью и припорошить молотым душистым перчиком, как продукт неузнаваемо преобразится.
Обильная слюна, стекая по нёбу, уткнулась в моё горло, и я звучно сглотнул её.
Иван, если не заметил этого, то не услышать не мог.
– Вот, кстати, кусочек, о котором я только что упомянул. Извольте попробовать.
Я нетерпеливо потянулся за отрезанным ломтиком.
– Не совсем правильно, – одёрнул меня профессионал. – Прежде надо приготовить поверхность восприятия.
Я хотел переспросить, но очередной глотательный рефлекс прервал вопрос.
– Вот для начала, – Иван придвинул рюмку.
Её содержимое оросило мой рот, соскользнуло в желудок, и я с восторгом ощутил, как неописуемо приятно грудинка «наложилась» на подготовленную поверхность.
– Вот вам и диета, – продолжал попутчик. – Любое вкусное блюдо можно переесть. Переедание – самое вредное в питании дело. Сало переесть невозможно. Ни отдельно, ни в сочетании с чем-то. Кстати, о сочетании. Понятно, что ко вторым блюдам сало приемлемо сплошь и рядом. А вы отведывали когда-нибудь настоящий украинский борщ, который готовится непременно с салом? Вряд ли. А все потому, что настоящий – он готовится добродушной украинкой под настроение и без всякого рецепта. Главное – творчество и интуиция. Ведь и картофель, и капуста, и то же сало никогда не бывают одинаковыми.
– Вы не шутите?
– Ничуть! Вот вино с одной лозы, с одной местности, но разных лет сбора отличается? Безусловно. И лишь оттого, что солнце всегда по-разному одаривает ягоду своими лучами. А чем хуже: картофель, капуста или иной овощ?
Факторов воздействия на сало гораздо больше: корм, хлев, солнце и даже душа хозяина. В приготовлении: забой, опаливание, правильная вырезка, обжарка, засолка, специи. Можно перечислять очень долго.
– Забой? Что вы имеете в виду?
– Очень многое: как резать, как обескровливать и даже когда резать. Забой не производится вдруг. К нему готовятся заранее. В помощники приглашаются люди проверенные и хорошо знакомые. Да-да. Человек человека должен знать, а скотину чувствовать, как, впрочем, и она его. Неправильная подготовка приводит к порче продукта, а то и к трагедии.
– К трагедии?
– Именно. Вы не поверите, но я сейчас расскажу вам, что однажды случилось со мной.
Усевшись поудобнее, попутчик собрался с мыслями и начал рассказ.
Так вот. На одном российском предприятии я проводил согласования о поставке нашего литья. Мой коллега, Дмитрий, был человеком гостеприимным. Когда согласовали и подписали последний документ, он предложил отметить этот факт с размахом. То есть с шашлыками из парной свинины и всеми атрибутами к этому мероприятию полагающимися. Но, как вы понимаете, тому должна была предшествовать неотъемлемая прелюдия забоя. Отмечу, что уже началась ранняя обычная для северной части России снежная зима. Дмитрий впервые выкормил поросёнка и лишь теоретически знал, как живность забивают и разделывают. Видимо, потому он предложил мне участвовать в той самой прелюдии.
Невзирая на наши личные симпатии, я категорически отказался. Единственно, на что меня уговорили – это произвести разделку туши и приготовление сала в нескольких знакомых мне вариантах, а также сделать истинный шашлык по-украински.
Пришли к хлеву. Хлев – не хлев, загон – не загон, какой-то сарайчик площадью метров два на два и высотой в неполный человеческий рост. То ли хозяин досок пожалел, то ли для сохранения тепла уменьшил строение – не знаю. И без того невысокий дверной проём уменьшился притоптанным снегом и превратился не в проход, а, скорее, в лаз.
В помощники Дмитрий пригласил своего кума. Тот был крепким и решительным парнем, имел навыки в слесарном и монтажном деле, но в вопросах свиноделия силы свои явно переоценил.
Одного взгляда в глаза выкормленного борова мне хватило, чтобы расценить наше дело, как сомнительное.
Боров тоже заметил наши пристальные взгляды, в которых сияло вожделенное намерение поскорее с ним расправиться, потому выходить из своей обители категорически отказался.
И заманивали, и уговаривали они его, и, с риском для жизни, несколько раз лопатой по заду подхлестнули – никаких результатов.
Тогда кум говорит:
– Дима, я опасаюсь, что из нашей затеи ничего не выйдет. Надо бы это дело отложить до лучших времён.
Дмитрий категорически возразил, мол, с наступлением крутых морозов, лучших времён не предвидится. А чтобы не опасаться впредь, предложил по сто граммов для почина.
Я тоже поддержал почин.
Дело сдвинулось с мёртвой точки: прибавилось и сил, и решительности. За передние лапы животное удалось вытащить наполовину туловища. Но когда кум, поскользнувшись, дыхнул в морду зверя сочным перегаром свежих сивушных испарений, кабан, ошалев, так застопорился задними конечностями, как перегруженная баржа мёртвым якорем за подводные скалы морского дна.
Стало ясно и Дмитрию, что тушу вытащить наружу целиком не удастся никак. Нужно было неординарное решение.
Для смекалки приняли ещё по сто.
Смекалистей оказался кум:
– Я вот что предвижу: башку этой упрямой твари мы, так или иначе, за порог вытянем. Но окорок нам не протащить. Так вот, – размышлял он далее, – если по этой самой башке врезать чем-нибудь тяжёлым, кабан либо сразу испустит дух, либо его дальнейшее сопротивление будет сломлено напрочь.
Так как боров мордой к куму впредь поворачиваться явно не желал, решили, что спереди его будет тащить хозяин, а под зад выталкивать – кум.
Мне, как ничем не занятому, вручили полупудовую кувалду, зная, к слову, что в прошлом, я слыл опытным работником кузнечного производства.
Первая попытка почти удалась. В проёме появилась полуоткрытая пасть и выпученные глаза. Но пока я делал необходимый взмах, и морда парнокопытного, и зад хозяина скрылись во мраке сарая.
Кстати сказать, смеркалось.
…Если бы не двести граммов для почина и смекалки, я бы очень обиделся – так много слов было сказано в мой адрес. И каких слов!
Сдержав эмоции, решив показать свои истинные способности, оскорбленный нелестными высказываниями, я теперь заранее сделал широкий замах и подал команду.
Дмитрий, ухватил воздух всей мощью своих лёгких, изогнулся, как мог, и потащил «добычу» в мою сторону. Первый «вылаз» не удался. Со второй попытки из полумрака сарая выползло розовое пятно. Не теряя ни секунды, по этому самому пятну, я положил удар такой страшной силы, что, казалось, можно было прошибить сарай и темя животного, не открывая двери. В миг соприкосновения кувалды с целью, ощутил, что удар как бы не пришёлся в темя, а отразился от чего-то мягкого. Пронзила мысль: «В пятак угодил!»
Послышался нечеловеческий рёв!
Впрочем, поначалу так послышалось. Рёв впоследствии оказался вполне человеческим. Дмитрий, в полуспущенных от усердия штанах, пал в проёме двери и, после нескольких оглушительных возгласов, стал натужно выть.
Я сразу не понял всего, потому что завывающая часть оказалась внутри сарая, а снаружи лежала безмолвная поражённая часть.
Беспомощное состояние Дмитрия не позволило мне упрекнуть его в неумелых действиях. Ведь насколько бы ни был откормлен боров, я никак не мог перепутать его морду с задом хозяина. «Держать надо было крепче!»
Если бы кум мог сразу выскочить из сарая, мне, наверное, не поздоровилось. Но он, как нельзя кстати, оказался приплющенным «ягодицами» кабана к задней стенке сарая. Поэтому в бешеной злобе лишь перебирал все известные ему выражения, почти не повторяясь. Заблокированный там, разгневанный не только апперкотом беспардонного жирного зада, но и моим промахом, осознавший, что вместо освежёванной туши, ему придётся выдать куме тело мужа-подранка, он выхватил из куртки приготовленный для разделки тесак и, с двух ударов под лопатку, завалил нашего мучителя. «Вот это стресс! Давно бы так».
Нетранспортабельное тело, зычно стонущего Дмитрия, смогли вытащить наружу по прибытии бригады скорой помощи. Вслед за телом на четвереньках вылез кум, обляпанный кровью, но с гордым видом победителя на испачканном навозом лице.
Врачу сказали, что Дмитрий не имеет никакого отношения к забою, а просто сбрасывал снег с крыши сарая и при этом неудачно упал на собственный зад.
Медик пытался возразить, мол, с Эвереста удачней падают. Но мы призвали его не кощунствовать над телом друга.
Внимательно выслушав рассказ Ивана, я ни в коей мере не хотел кощунствовать над трагедией друга, но, пользуясь отсутствием последнего, неудержимо расхохотался.
– Вам смешно, – резонно заметил Иван, – а я чуть на нары не угодил. Вот что значит неправильный производственный процесс, забой то есть. Теперь, надеюсь, все ваши сомнения развеяны.
Не имея сил ответить, я утвердительно покачал головой.
А теперь давайте-ка подготовим поверхность восприятия, и ощутим прелесть вкуса среза от задней части.
Я взглянул на толстый шмат сала и ясно представил искажённое от мытарств и предчувствий, испачканное навозом лицо кума, едва выжившего от натиска той самой части.
– Ну что ж, давайте от задней, – через силу сдерживаясь от кощунства, промолвил я.
И мы совершили необходимое приготовление.
Следующий день, за разговорами, прошёл так же незаметно, как и первый. Сосед поведал мне ещё несколько интересных историй. Я по-своему участвовал в беседе.
Узнав, что его собеседник занимается литературной деятельностью, мой новый приятель восторженно воскликнул:
– Вы не поверите!..»
– Что вы, что вы, – поторопился успокоить его, – верю вам, как истинный муж своей благоверной.
Иван свёл брови к переносице и недоверчиво покосился на меня. Произведя какое-то размышление, он, наконец, осторожно спросил:
– Вы женаты?
– Не пришлось, – признался откровенно.
– М-да. …Ну, всяко бывает. Так вот. Понимая, что в литературе вы более искушённый, чем в благоверном доверии, или как вы там сумели выразиться, хотел бы показать свой недавний опус и услышать от вас должную оценку. У меня он с собой. Вот взгляните.
Иван порылся в боковом кармане, висевшего пиджака, и протянул мне сложенные листы бумаги.
Взглянув на прыгающие буквы и строки забористого почерка, я начал сомневаться в значении высказанного титула произведения.
– Простите, что означает этот опус?
– Понимаете, прошлым летом моя супруга по путёвке от профкома была направлена в санаторий. По женской части. Вы не поверите… Вы, конечно, поверите, что ехать с ней я никак не мог. Вы также можете мне поверить, что отъезд жены из дома хоть и связан с некоторым дискомфортом в бытовых условиях, но в моральном плане наступает некая вольность духа.
– Как вы сказали?
– Вячеслав, это невозможно сказать. Это можно только почувствовать. А для этого надо, извините, как минимум жениться.
– Я верю вам, как…
– Вы можете верить и не верить, но это неоспоримая истина! А раз никогда такого чувства не ощущали, вам будет любопытно об этом послушать.
Так вот, пока моя …благоверная набиралась здоровья, я вёл домашнее хозяйство. По её возвращении, уверяю вас, совершенно случайно попал в больницу. Так – пустяки. Но эти два события наложились одно на другое. А времени в стационаре было предостаточно. Вот и вышло, с позволения сказать, литературное произведение.
– Какой жанр?
– Что? Как вы понимаете, я человек деловой. Но ничто человеческое мне не чуждо – люблю шутки и юмор. Хотелось, чтобы получилась шутка. Но, как вы, вероятно, слышали, в любой шутке есть намёк на правду. Что из этого вышло, хотел бы узнать от вас. …А какие жанры вы имеете в виду?
– Роман, повесть, рассказ, например. Произведения бывают: философские, приключенческие, исторические, семейно-бытовые, социальные.
– Вы угадали, именно такой у меня рассказ.
– Какой именно?
– Именно такой, как вы сказали.
– Иван, до сих пор мне не приходилось читать произведений столь смешанного жанра.
– Считайте, что вам повезло.
Я вздохнул и осторожно предложил:
– В изложении шуточного произведения, порой, интонация важней смысла слова. Не могли бы своими словами описать вольность духа в отсутствие бытового дискомфорта?
– Ни одной цитаты. Все – только своими словами, – заверил Иван и приступил к чтению.
– Давно закончился сезон летних отпусков. Известно, что раздельный отдых иногда вносит серьёзный раскол в семейную жизнь. Когда зарубцуется мой, не знает никто.
...Радио пропикало шесть раз. «Семнадцать часов», – объявил радиокомментатор. Подпрыгивая на одной ноге и давясь от икоты, я бросился в душевую. Санитарка с готовностью распахнула дверь. На голову хлынул поток горячей воды, и «адский хронометр» начал успокаиваться. Мышцы тела расслабились. Сознание обволокла дымка сладких воспоминаний. В приятной полудрёме блаженно выплывали картины прошедшего лета.
Девятнадцать партий в домино! Подряд. Без перерыва! Ногти поскалывал, мозоли набил, предплечье надсадил. Но душу отвёл! Раздолье!
Говорил жене:
– Посмотрим, кто лучше отдохнёт. У меня и квартира, и мужской застольный аттракцион у подъезда, а у тебя – плацкарта на боковушке да санаторий с режимом и принудительными процедурами.
Раздолье!
Что с того, что некому заниматься стиркой, уборкой и приготовлением пищи? Известно: чисто не там, где убирают, – а где не сорят. А зачем сорить, если жены нет? Зачем готовить, если есть общепит? Оставался вопрос стирки. Эту проблему я решил блестяще! Главное, было не пропустить дня, когда жена начнёт готовить вещи к отъезду. И грязное, и полугрязное, и совсем вроде чистое – все пришлось собрать для «попутной» стирки, чтобы чистых вещей хватило на долгие-долгие дни разлуки. После отъезда жены мне оставалось лишь к исходу дня собрать с верёвки высушенное белье.
Поэтому в то первое воскресное утро истинной свободы я вышел «на козла» в фуфайке покойного деда и в спортивных динамовских трусах сына. Ему в спортивный лагерь купили адидасовские.
– Простуда, – парировал удивлённые взгляды соратников.
По состоянию здоровья, приняли без очереди.
– Странная у вас аллегория, – заметил я.
– Вы о чём? – остановил чтение Иван.
– О фуфайке.
– Поясняю: фуфайка – это категория верхней одежды.
– Я понимаю. Но неужели у вас не нашлось более подходящей одежды, скажем, демисезонной категории?
– У меня? – вдруг задумался Иван, – у меня, конечно, есть. А вот у литературного персонажа – не оказалось. Вячеслав, не придирайтесь к словам и столь малозначимым деталям. Аллегория, категория – давайте не будем уточнять, фуфайка – и ладно.
– А «козёл» – это домино?
– Вот именно! Наконец-то вы начали постигать колоритный народный фольклор. Знаете, в просторечии встречаются очень яркие выражения? Вы не поверите, но бывают и посочней.
– Верю, верю, – поспешил согласиться я.
– Тогда слушайте дальше.
Солнце светило ярко, но не беспокоило. Донимала железная скамейка, на ширину которой коротких динамовских не хватало. Разность температур между двумя уровнями тела очень угнетала, и я начал незаметно перемещаться на прогретую солнцем часть скамейки. Однако разве с такими профессионалами что-нибудь незаметно сделаешь? Сразу было отмечено, что пытаюсь в чужие руки заглядывать. Только из-за болезни не высадили. Тогда я в другую сторону, уже к краю, начал перемещать свой окоченевший «уровень». Но тут – странная заминка: всеми силами напрягаюсь, а движения нет. От неожиданности даже внутренности похолодели. В голову полезли тревожные мысли. Вспомнились несгибаемые оледеневшие «ножки Буша».
Напомню, шла двадцатая партия состязания. Силы, можно сказать, подходили к концу. И вдруг… Сосед «рыбу» объявил. Он это всегда делает с присущим истинному игроку профессионализмом. Медики лишь приблизительно могут представить, как это получается. Электрошок через грудину, в сравнении с мощью и амплитудой его прикосновения – мелкая дрожь речной глади.
– Простите, – перебил я собеседника, – а как яркий образ «рыбы» связан с образом «козла»?
- Вячеслав, …вы, смею заключить, напрочь были лишены прекрасного дворового детства. «Рыба» в домино, как бы ничья в пользу объявившего. Очень рискованный, неожиданный, но эффектный ход, требующий немалых аналитических способностей. Оба образа связаны с украинским провинциальным бытом. Представьте себе: жаркое лето, загородные просторы, роща белоствольных раскидистых берёз, откуда чуть заметной ниточкой выходит извилистая тропинка, убегающая сквозь зелёный ковёр душистого луга, к сияющей на солнце глади небольшого озера или пруда. В стороне пасётся, упомянутый ранее рогатый персонаж, а у водоёма, под тенистой ивой, сидит раздобревший во всех пониманиях этого слова рыбак. Вокруг не просто великолепная природа, – а сущая благодать! Рыба от восторга ликует: то стремительно уплывает прочь, то возвращается, то вдруг выпрыгнет и шлёпнется о зеркальную гладь. Представьте, сытый нагулянный лещ или, скажем, карп весом, эдак полтора-два, а то и три килограмма, блистая серебристой чешуёй, взлетает вверх и плашмя ударяется о воду. Хлопок, всплеск!..
Вы когда-нибудь видели, как крупная рыба плещется в пруду?
– Случалось.
– Так что же вы спрашиваете?! – недовольно завершил Иван, – слушайте дальше.
– Как только решающий удар пудовой ладони о стол рассёк тишину двух ближайших кварталов, меня сдёрнуло. Полностью. Начисто. Всего! Как по взлётной полосе прошёл по ребристому швеллеру, только коленки завибрировали. Кроме динамовских. До чего наши умеют шить – даже швы не разошлись! Резинка не выдержала, а они в целости и сохранности остались висеть на сварочном рубце. Меня, однако, далеко отбросило.
Бабка на скамейке спицы с вязанием выронила.
Оказавшись в неглиже перед лупатыми линзами её очков, я, недолго думая, от безысходности, то вязание и прихватил. Оценив подходящий фасон, стремительно натянул на открытую часть тела и поспешил домой за «подменкой». Жаль нитку от мотка не заметил, из-за чего на ступеньках крыльца дважды упал.
Профессионалы ситуацию оценили.
– Видимо, серьёзно прихватило, – отметил первый.
– Никак, паралич случился, – рассудил второй. – Нынче грипп без осложнений не проходит.
Третий мнительным оказался, кашлять начал.
Лишь у двери своей квартиры между ног заметил злосчастную нить, которой опутал четыре этажа. Пытаясь откусить её, разглядел отсутствие дна в одежде. «Вон, оказывается, откуда сквозняк!»
Слышу, старая снизу кричит:
– Рукава растянешь! Стаскивай свитер, окаянный!
Пока я …
Вы не поверите, Вячеслав, я так вжился в образ, что в тексте говорю, словно о себе. Правдоподобно, правда? Ну истинная аллегория. Вы меня понимаете. Читаю дальше.
Пока я, весь опутанный, преодолевал бесконечные лестничные пролёты, возился с ниткой, искал ключи от квартиры в глубоких карманах фуфайки, «мнительный» проходящую «скорую» перехватил. Два медбрата, как двое из ларца – тут как тут. На вызов по «белой горячке» ехали.
Оценив мой вид и затянувшееся замешательство, они, как я ни сопротивлялся, в мгновение накинули на меня кимоно с рукавами ниже щиколоток и упаковали в него вместе с фуфайкой и свитером.
Тридцать минут, пока ехали – как у ежа яблоки на иголки, так моя мякоть на спицы на каждой кочке натыкалась. Только из яблок ноги не растут, а тут… Сопровождающие даже привстать не давали.
Хирург, с помощью акушерки долго не мог отделить прибитый свитер. Пришлось опытного проктолога вызывать. Тот решительным оказался. Чуть с ногами не отделил.
Две недели в хирургии отлёживался, пока «пробоины» зарубцевались.
Поезд от торможения резко качнуло. В окне показалась платформа вокзала. Иван неохотно отвлёкся от чтения, выглянул на перрон. Завидев торговок с пищей домашнего приготовления заметно оживился:
– Я, пожалуй, пройдусь, – и вышел из купе.
Запах пищи, разложенной на купейном столике, разбудил меня, когда поезд, набрав скорость, привычно застучал колёсами по рельсовым стыкам. Чтобы перечислить все яства, которые Иван умело разделывал, нарезал и раскладывал, не нужно было открывать глаз – настолько насыщенным был аромат свежеприготовленных кушаний.
Первым ошеломляющим запахом был, безусловно, запах запечённой курицы. Сквозь него лёгким паром растекался аромат дымящегося картофеля. Рядышком, безусловно, находились малосольные огурчики, щедро приправленные укропом, чесноком, хреном и горошком чёрного перца; листики петрушки и ещё какой-то зелени. Мясо птицы источало запах непонятых мной специй, но оно наверняка было очень вкусным. Приготовленные огурчики, конечно, упруги и звонко хрустят при попадании в рот, а их манящий сок просто зовёт туда дольку рассыпчатого картофельного клубня и… Я опять забыл о ритуале подготовки поверхности восприятия. Именно к нему приступил попутчик. Легко щёлкнула крышка, и послышалось знакомое манящее бульканье. Глаза больше не могли сдерживать притворства. Открывшись, они увидели склонённое горлышко и выкатывающуюся из него прозрачную жидкость.
«Где Иван умудрился приобрести студёный напиток?! Никогда не видел, чтобы водку на перроне продавали из холодильника». Тогда я ещё не знал, что об этом побеспокоился услужливый проводник. Холодок его товара оценивался ничуть не меньше самого продукта.
– Вы как раз вовремя, – кивнул на стол Иван.
– Привстав, увидел всё то, что нестерпимо ошеломило моё воображение внешней прелестью, ожидаемым вкусом и ароматом.
Я прикоснулся к рюмке. Прохладная капелька на краешке стекла, вздрогнув, скатилась на скатерть. «Трапеза» началась.
Облизывая пальцы, чтобы польстить «писателю» и его непревзойдённым способностям в сервировке стола, я заметил:
– Теперь понимаю и даже ощущаю, что вольность вашего духа в отсутствие жены, ничуть не была уязвлена.
– Знал, что сюжет непременно понравится, – довольно резюмировал Иван. Сейчас дочитаю текст до конца. На чём мы остановились?
– Неважно. Начните с какого-нибудь интересного момента, – незаметно вздохнув, предложил я.
– О, их просто бесчисленное множество! Вот самый подходящий.
После рабочего дня хорошему работнику нет никакого желания стоять в очередях магазинов и тем более у печки. Недорогой общепит – отличный выход. Но от казённой пищи с непривычки в правом подреберье колики появились и по вечерам очень донимали.
«Мнительный» всё знает.
– У меня, – говорит, – такая же реакция организма случается. На вермут. Самое лучшее средство – слепое зондирование печени. Вечером приляг на правый бок, грелку под себя положи, желчь сойдёт, и непременно выздоровеешь.
«Вот голова! Откуда столько жизненного опыта?»
В женском беспорядке грелку не найти, а утюг всё равно без дела на гладилке пылится.
Вывел регулятор на самую нежную ткань – шёлк и прилёг, как было сказано. И впрямь облегчение пришло, дрёма навалилась, картинка сна всплыла перед воображением, вызывая аппетит. Приснилось, что курицу жарю. Вид – не передать! Позолоченная корочка так и потрескивает.
…Вот тебе и самая нежная ткань! Через полчаса у меня мышцы вытянуло, рёбра повело, а у дивана пружины перекосило.
Нужного медикамента не нашёл, тело комбижиром смазал.
– Вольность духа, оказывается, требует жертв, – решил я перевести чтение на философский диалог.
Иван отвлёкся:
– Не совсем так. Опыта маловато. Я, то есть мой герой, не знал всех особенностей преобразования комбижира в соприкосновении с телом, нижним и прочим бельём. Коллега из кабинета нашего отдела долго терпела, а потом раздражённо сострила:
– В вашем одёжном шкафу, не иначе, крыса сдохла.
В следующий вечер главный герой обоснованно решил принять душ и сменить прежнюю одежду. Включил приёмник, нашёл подходящую музыку, стал под душ, облился смесью для обильного пенообразования, взбил на себе пену погуще и начал неспешное ополаскивание. А струя воды, почему-то все слабее и слабее.
Да что я вам пересказываю? Тут ведь всё написано.
Оказывается, к 17 часам горячая вода до четвёртого этажа не дотекает, а холодная ничуть не ослабляет своего напора. Не разобрался сразу. Нащупал одноручковый смеситель, дёрнул ручку до предела, чтобы – погорячей. …И обомлел. Музыка внезапно прекратилась, радио пропикало шесть раз.
Теперь у меня в это самое время начинаются судороги нижних конечностей, тик лицевого нерва, осложнённые икотой верхних дыхательных путей.
Работаю, как будильник – ровно в 17-00. Будильник выключается, а мне срочно погружение в горячую воду необходимо.
Как назло, только радио пропикало – звонок в дверь. Конечности, тик, икота, пена, ледяной водопад… А он звонит и звонит!
Вылез из ванны, на ощупь входную дверь нашёл.
Стою перед почтальоном, как аист на одной ноге, мигаю, будто филин левым глазом и икаю, словно кукушка в тумане. Одной рукой полотенце прижимаю.
А та мне:
– Расписаться за телеграмму надо. Так положено.
Ну, я ей расписался: на груди, на лбу, на стене и соседской двери, пока та квитанцией под ручку целилась.
…Вы когда-нибудь получали телеграмму о покойнике? Можете себе представить? Так вот, лучше о покойнике, чем о досрочном возвращении жены. За день, если честно, и скопившиеся носки не перестираешь. А у меня столько белья в комбижире!
«В чём встречать? Не в фуфайке же».
Из-за срочности всё в один замес затолкал. А чем отстирывать комбижир не знаю. Пошёл к «мнительному» за помощью. Он по профессии токарь, но очень начитанный человек.
– Вот тебе литр шампуня для жирных волос и пятновыводитель, – говорит, – не то, так другое точно отстирает.
Залил всё, чтобы наверняка и сразу. От пены, правда, трудно избавляться было. Она из «стиралки» лезла через шланг, кнопки, провода и лампочки. Но эффект – бескомпромиссный! Ни запаха, ни цвета.
На глажку с утра времени не хватило.
Покрой брюк сильно повело: левую штанину на полтора оборота по часовой стрелке, а правую на два – против. Зато переливный цвет вошёл в тон с ниспадающими зигзагами. Прохожие просто заглядывались.
Токарь долг за шампунь и пятновыводитель простил.
– С остальным, – говорит, – не пособлю. Двадцать пять лет, как по дюймовой резьбе не работаю. Да ты ноги шире разводи, чтобы шлицы не цеплялись, и все будет нормально.
Так я и сделал. Шлицы только изредка шелестели.
На вокзале меня носильщики вперёд пропустили. Один, слышу, говорит:
– С таким полиартритом вообще не живут.
«Наверное, последствия спицевой травмы ещё заметны», – заключил я.
Жену, невзирая на густой шоколадный загар тела, узнал сразу. Чего, впрочем, нельзя было сказать о ней.
– Милая, – говорю ласково, подкравшись поближе, – сними солнцезащитные очки. В нашей климатической зоне в них меня никогда не узнаешь.
Лучше бы она их не снимала. От нашей климатической зоны её глаза так широко распахнулись!
Дома, не успели чемоданы разобрать, соседка прибежала.
– Ты знаешь, ты знаешь, Татьяна, как твой комбижир любит?
«Ух, язва носатая!»
– А ты знаешь, – говорю ей в ответ, – что когда в прошлом году ты в доме отдыха прохлаждалась, твой картошку на веретёном масле жарил?
Ту, как ветром, сдуло. Веретёнки пожалела!
Когда жена сняла с густо пахнущего дивана покрывало, я хотел все объяснить, но тут пропикало 17-00.
Она только и успела набрать 03.
Её лекарством отпоили, меня увезли.
И вот я под блаженными струями горячего душа! Проблем с горячей водой в больнице нет. Как безнадёжного, пообещали выписать не задерживая.
Жена уже договорилась о переходе на работу во вторую смену. Ей после стресса волноваться запретили.
В наших взаимоотношениях произошли заметные изменения.
Да, раздельный отдых вносит серьёзный раскол в семейную жизнь.
Иван закончил чтение и выразительно посмотрел на меня.
– Позвольте уточнить несколько деталей, – произнёс я.
– Да, пожалуйста, – с интересом отозвался он.
– Какой диагноз вам поставили в больнице?
– Что? Вы о чём?!..
Он тут же взял себя в руки:
– Вы, вы может быть, мне не поверите, но моё лечение, уверяю вас, не имеет с рассказом никакой связи.
– Верю, – убедительно согласился я. – А не помните, как называлось отделение того стационара?
Терпение Ивана иссякло.
– Отделение как отделение! – воскликнул он. – Вы можете мне не верить…
– Так ведь в каждой шутке есть намёк на правду, – обезоружил его собственной фразой.
Иван глубоко вздохнул и сдался. Улыбка озарила его добродушное лицо:
– За это стоит…
И мы допили всё, что осталось.
Наутро я с сожалением обнаружил, что мой сосед, не простившись, вышел.
На столе лежал лист с рецептом приготовления сала из задней части свинины по-украински.
«Вы не поверите, – гласила записка, – но лучшего рецепта Вам не найти».
А я поверил.