1
Все жители района называли этот роддом – больница Зайцева. Мало кто знал, почему он у них бытует под таким названием. Он находился в промышленной зоне района, в том месте, где ему и не должно было быть. Но строилась эта больница до того, как промышленная зона так разрослась, что он оказался в её центре. Больница была построена богатым человеком, как тогда говорили, промышленником, ещё до революции. И построил он её для малоимущих евреев Подола. Хотя сам, как я предполагаю, был жителем скорее верхней части города, где раньше селились богатые люди. Правда, и потом, после революции, в той части города, на Печерске, селились тоже не простые люди. Но это были уже другие – представители нового правящего класса, его верхушка. Он был богатым евреем и не только построил больницу для своих бедных соплеменников, но и содержал её на свои средства. Там оказывали бесплатную медицинскую помощь. У богатых тогда было принято вкладывать деньги в благотворительность. Но это понятие и слово умерли вместе с той страной, в которой бытовали. А больница была национализирована. В её зданиях разместили районный роддом, но имя человека, её построившего, так вросло в стены его зданий и сознание жителей района, что время было не способно его вытравить.
В этом заведении приходили в мир новые люди, здесь лечили женщин от их специфических болезней. Были в роддоме и палаты, где женщинам помогали сохранить их беременность, коль была угроза её срыва. В одной из них было шесть кроватей. Одни женщины поступали, другие выписывались, третьи уходили отсюда в предродовое отделение. Все они были разного возраста. Одни ждали своих первенцев, другие уже имели опыт родов. Разными были и их образование и уровень жизни.
Самая юная пациентка этой палаты была шестнадцатилетней. У этой девушки, был друг, не служивший ещё в армии. И жила эта парочка с родителями парня, которые давно махнули на них рукой. Ребёнок, которого они ждали, ими не планировался. Но аборта делать не стали. В дальнейшем, после того, как парень отслужит в армии, они предполагали иметь детей. А аборт мог таковую возможность поставить под угрозу. Будущая молодая мать поступила в роддом где-то за неделю до родов. У неё возникло небольшое кровотечение. По истечении этой недели начались схватки, и её перевели в предродовую палату.
Но её кровать пустовала всего пару часов. Под вечер в палату на освободившуюся кровать была помещена новая пациентка. Это была женщина сорока лет. У неё тоже началось кровотечение. Но срок её беременности был всего шесть месяцев. Она была простой, малограмотной, неразвитой женщиной и находилась в состоянии крайнего страха. Персонал роддома тоже был встревожен. Большинство персонала этого заведения работало здесь уже по многу лет. Им была знакома новая пациентка и её печальная история, и они были намерены приложить все силы для сохранения жизни её будущего ребёнка.
2
Ганна приехала в город из деревни по спецнабору шестнадцатилетней девушкой. Она была из многодетной крестьянской семьи. У себя в деревне она отучилась только четыре класса начальной школы. К тому времени помимо неё, а она была старшей, в семье было уже четверо детей – мал, мала, меньше. Оба родителя работали в колхозе от зари до зари. Однако, купить Ганне на зиму тёплую обувь и одежду было для них сложно. И потому они решили, что Ганна в свои десять лет сможет уже присмотреть за младшими. Ведь школа семилетка была от их деревни в семи километрах в большом селе. Зимой туда пешком без тёплой одежды и обуви не доберёшься. А дома она здоровее будет. Да и зачем девке наука? Выйти замуж и рожать детей, наука не хитрая. На том и порешили.
Жизнь в деревне лучше не становилась. А семья росла. Когда Ганна достигла шестнадцатилетнего возраста, в семье уже было восемь ртов дармоедов. Ганна могла бы уже идти работать в колхозе, что она и делала летом. Но родители не хотели ей такой доли. Они мечтали, что им как-то удастся отправить её на работу в город. А оттуда она и им сможет помочь. Но все жители деревни не имели паспортов. А без паспорта нигде в городе не примут на работу, и общежития не дадут. Но, как считали тогда родители, им и Ганне повезло. В городе строились новые и восстанавливались, разрушенные войной предприятия. На них катастрофически не хватало рабочих рук. По деревням ездили люди и набирали молодёжь для работы в городе. Тем, кто попадал в город по таким спецнаборам, выдавали паспорта.
В городе Ганну направили работать на Керамический завод. Там же от завода она получила общежитие. Поскольку Ганна была человеком малограмотным, то и на работу её определили на склады предприятия. И трудилась она в качестве грузчицы. Работа была тяжелая. Но Ганна была девушкой сильной, крепкой, и зарабатывала она значительно больше, чем родители в колхозе. Она не покупала себе почти ничего из одежды, экономила, чтобы послать родителям немного денег. Она сильно скучала по своей деревне, по младшим братьям и сестрёнкам. Но она была молода и постепенно привыкла к соседям по комнате, совсем чужим людям. Большинство из них, подобно ей, тоже происходило из деревень, и были городом не избалованы. Но кое - кто из тех, кто был уже давно оторван от родных корней, постепенно развращался. Пьянство и скандалы с драками были постоянными спутниками их жизни. Здесь в городе им казалось, что никто никого вообще не знает, и все моральные правила, которых они держались в деревне, дабы не быть осуждаемыми односельчанами, здесь не сдерживали их низменных порывов.
Эти люди за многие годы своей городской жизни так и не научились жить в нём и пользоваться его благами и культурными ценностями. Они быстрее воспринимали пороки города. Многие из них не интересовались даже названием соседней улицы. Они тосковали по природе и по хозяйству. Здесь в городе они не могли применить большинство своих приобретённых дома навыков. Но назад в беспросветную бедность и полную бесперспективность деревни они не хотели. При том дефиците жилой площади, который был повсеместно в стране, особенно в городах, люди десятками лет жили в неблагоустроенных общежитиях, которые постепенно ветшали и превращались в развалюхи, где было уже опасно жить. Девушки могли прожить в этих крысятниках до пенсии, так и не устроив личной жизни, не обзаведясь семьей. Их репутации были всегда под сомнением и частенько не без основания. В городе был нормированный рабочий день и отдых в выходные дни, чего не было в деревне. А там надо было тяжко работать от зари до зари и без выходных (день-деньской в колхозе, вечерами и в выходные на своих клочках земли и в своём хозяйстве).
Ганна была молчаливой и скромной девушкой. Она не была красавицей, но её здоровый вид и крепкое сложение делали её привлекательной. Однако, она избегала случайных знакомств и не поощряла ухаживания парней – любителей выпить или просто поиграть в любовь. И в общежитии она ни с кем не сошлась близко. Весной и осенью, когда было особенно много работы в огороде, она брала отпуск и уезжала к родителям в деревню, чтобы помочь им. Оттуда осенью она привозила себе немного, овощей, что позволяло ей сэкономить деньги на питании. И это она делала тоже ради того, чтобы послать их родителям в деревню. Так она проработала на заводе почти десять лет.
3
Там же на складах работал один мужчина. Она не знала его фамилии, все звали его Петро. Они практически не сталкивались по работе и при встрече только здоровались. Ганна никогда не видела его пьяным и не слышала от него скверных слов. Да и не замечала, чтобы он приударял за женским полом. Он был старше её и жил в другом общежитии. Она замечала его и, в то же время, была от него далека. Просто отметила про себя, что человек он положительный. Но была ли у него семья, этого она не знала и видов на него никаких не имела.
Каждую осень все предприятия города обязаны были посылать своих сотрудников на временные работы в подшефные колхозы. Людей посылали туда на одну, две недели, где их на это время расселяли по хатам членов колхоза, кормили в колхозных столовых. В одном из таких заездов Ганна и Петро оказались вместе. Они были заняты на сборе урожая помидоров. Женщины обирали их с кустов и складывали в стандартные ящики. А мужчины собирали ящики с помидорами по полю и сносили их в одно место, где образовывали из ящиков штапель. Петро много раз в процессе работы молча подходил к Ганне за ящиками. На второй день они уже перебрасывались короткими фразами, как более близко знакомые люди. В обеденные перерывы в столовой он стал подсаживаться к Ганне за стол. На третий день после ужина он проводил её до хаты, в которой она была на постое с тремя другими женщинами. Они сближались с каждым днём. Потом у них вошло в привычку после ужина вместе ходить на прогулки к речушке, протекающей за пределами села, и гулять по росистому лугу на её берегу. Они рассказывал друг другу о своих родных местах, о родителях, сестрах и братьях. Ганна всё позже стала возвращаться в хату после прогулок. Но на следующее утро она не чувствовала усталости. Напротив, она ощущала теперь в душе тихую радость и новый прилив сил. Перед отъездом из колхоза он предложил ей пожениться, а она приняла его предложение. Ей нравилось, что он не был нахалом, не распускал рук и не домогался близости до её согласия на брак.
После возвращения из колхоза они подали заявление в ЗАГС и вскоре расписались. Но жить им приходилось по-прежнему в разных общежитиях. Надежду на получение хотя бы отдельной комнаты в общежитии могло дать им только рождение ребёнка. И они оба мечтали о нём и не только ради совместной крыши над головой, но и для создания полноценной семьи. Они не собирались ограничиваться одним ребёнком. Они оба выросли в многодетных семьях и мечтали о большой семье.
Эта жизнь в разных общежитиях не давала им жить нормальной полноценной супружеской жизнью. Она не могла оставаться в его обиталище на ночь, даже если его соседи разъезжались на выходные дни, и он оставался в комнате один. Таковым было правило общежития, которое неукоснительно соблюдалось вахтёрами – стражами порядка. Аналогичным было правило и в женском общежитии. А днём они оба были на работе. Теперь она готовила еду для них обоих, он приходил с ней после работы в её общежитие, и они вместе ели. Но потом он, не позднее десяти вечера, должен был её покидать. Летом они могли выезжать за город в ближайшие леса и там быть вместе. Зимой их встречи в постели были редки и всегда сопряжены с трудностями, и страхом быть застигнутыми соседями. Однако, Ганна неоднократно беременела. Но выносить дитя более двух месяцев ей не удавалось. Она стеснялась говорить о своей беременности на работе и продолжала работать грузчицей. Когда – же после третьего выкидыша врач объяснила ей причину её беды, забеременев в четвёртый раз, она сказала об этом начальству. Но ей ответили, что на лёгкие работы её переведут, в соответствии с законом, позже. И у неё и на этот раз случился очередной выкидыш.
4
Шли годы, а попытки Ганны родить ребёнка всякий раз кончались неудачами. Они вдвоём с Петром очень переживали эти неудачи. Он утешал её, как мог, и они продолжали надеяться. После пятого срыва Ганне удалось поменять работу. Она получила место уборщицы в административном корпусе завода. Здесь зарплата была меньше. Но она теперь была не одна, а Петро был рад этой перемене.
Врачи поддерживали их надежду, но, однако, советовали Ганне серьёзно подлечиться. Ганна была готова лечь в больницу и пройти курс лечения, даже если это лечение будет сопряжено с болями и тратой денег. Правда, врачи советовали ей не ограничиваться лечением в больнице, а закрепить его на курорте в Крыму. Но, пройдя первый раз лечение в больнице, Ганна снова забеременела и от курорта отказалась. На этот раз её беременность продлилась до трёх месяцев, и опять случился срыв. К этому времени они были в браке с Петром уже одиннадцать лет. Ганна снова была вынуждена лечь в больницу и опять пройти болезненное и неприятное лечение, и после него поехать по профсоюзной путёвке в Крым на грязи.
Когда Ганна вернулась из отпуска, начальство пошло ей на встречу, и она получила место курьера при администрации завода. К этому времени Ганна хорошо знала все цеха и подразделения завода. Теперь она не должна была уже таскать вёдра с водой и сильно напрягаться на работе. Её новая работа позволяла ей быть в движении, часто на свежем воздухе. Обычно на месте курьера работали молоденькие мальчики или девочки после окончания школы, не имеющие ещё никакой специальности. Ганна же была в этой должности - особый случай.
5
Вторичное интенсивное лечение, подкреплённое курортом, дало положительный результат. Ганна снова ждала ребёнка, на этот раз всё шло хорошо, и она была уже на шестом месяце беременности. Ганна потихоньку стала покупать кое-что для будущего малыша. Покупала она и вещи, которые лично ей могут понадобиться в будущем. Она купила себе новый халат и несколько нижних рубах. Но самой ценной покупкой она считала специальный бюстгальтер с застёжкой спереди, очень удобный при вскармливании малыша грудью. Это сокровище впервые она увидела, будучи на курорте. Но купила уже в городе, когда её беременность перевалила за пять месяцев.
Всё её существо ликовало. Она уже почти два месяца чувствовала, как её дитя толкается у неё внутри, чувствовала по одежде, которая становилась тесной, как он растёт. Она старалась во время ходьбы сдерживать шаг и нести себя, словно хрустальную вазу. Ей надо было сберечь в себе эту новую зарождающуюся жизнь во что бы то ни стало. Всякий раз на приёме у врача она записывала его рекомендации, боясь что-то забыть. Они вместе с Петром обдумывали какое имя дать ребёнку – мальчику или девочке. Они мечтали, что их будущий первый ребёнок и другие непременно будут учиться в школе не мене семи лет. Они будут иметь потом хорошие специальности и не должны будут так мучиться, как их родители. Придут другие времена, и для их семьи наступит другое время. В городе уже начинали жилищное строительство. Когда-нибудь и до них дойдёт очередь на квартиру. А пока они продолжали жить поврозь.
Ганна последнее время жила в комнате, где было всего четыре женщины. Две были молоды и работали в городе недавно. Они происходили из деревень, расположенных близко от города и имевших с городом традиционно тесные связи. Поэтому им потребовалось меньше времени, чем Ганне, чтобы привыкнуть к городу, обзавестись друзьями, знакомыми. Они и не всякую ночь спали в этой комнате. Третья же жилица – соседка Ганны по комнате, была тридцати пяти лет. Она была более образованна, чем Ганна и работала в одном из цехов учетчицей. Звали её Галка. Это была женщина завистливая, ехидная, да к тому же, время от времени у неё случались запои. В такие дни она вообще становилась невыносимой. Все вокруг были у неё виноваты в том, что она до сих пор не устроила свою личную жизнь, что у неё не было своего угла и постоянного друга. В такие моменты Ганна старалась поменьше бывать в этой комнате. После работы она уходила в общежитие к Петру и возвращалась к себе уже только перед тем, как её общежитие закрывали на ночь.
Ганна часто теперь приходил в свою комнату с покупками. Перед сном она их аккуратно складывала в старый фанерный чемодан, с которым когда-то приехала в город из деревни. Они с Петром уже давно купили современный более лёгкий чемодан, который стоял в его комнате под его кроватью. Новый чемодан имел две застёжки с замками, но ключи от них уже давно были потеряны. А старый фанерный чемодан можно было закрыть небольшим навесным замком. Сохранность вещей в старом чемодане казалась Ганне более надёжной. Теперь она складывала туда то, что покупала для будущего малыша и свои новые вещи. Иногда, когда никого не бывало в комнате, она открывала заветный чемодан и раскладывала на своей кровати его содержимое. Она словно скупой рыцарь, перекладывала это богатство и любовалась им, и такие мгновения приносили ей умиротворение и радость. Несколько раз за этим занятием её заставала внезапно пришедшая Галка. Она ничего не говорила, но, при этом, криво ухмыляясь, смотрела на Ганну, как на помешанную.
Галка была в очередном запое. На работу не ходила. Каждое утро она просыпалась с больной головой и отёчным лицом и сразу шла по соседям в поисках чего-нибудь для опохмелки. В общежитии всегда находилась какая-нибудь сердобольная душа. И Галка, получив небольшую толику спиртного, приводила себя в чувство на столько, на сколько требовалось, чтобы пойти и купить новую бутылку. В один из таких дней Ганна, купив кое-что для будущего малыша, пришла домой немного раньше обычного. Она шла по коридору в комнату и воображала, как откроет сейчас заветный чемодан и уложит в него вновь добытые сокровища. Но, переступив порог комнаты, в первое мгновение Ганна остолбенела.
Посреди стола, который стоял в центре комнаты, она увидела свой заветный чемодан с откинутой крышкой. Часть вещей из него небрежно валялись на полу, что-то лежало на Галкиной кровати, что-то на столе возле чемодана. А сама Галка крутилась перед зеркалом, стоящим на её тумбочке, напялив на себя белоснежный, новенький, ещё ни разу никем не одеваний бюстгальтер для кормящей матери. Ганна машинально провела ладонью по груди там, где носила крестик и ключ от чемодана. Ключа на шее не было. Внезапно её охватил гнев и горькая обида, кровь бросилась ей в лицо и она закричала: «Как же ты, скотина, посмела прикасаться своими грязными лапами к моим вещам? Пропойца проклятая, этот лифчик носят, когда дитя кормят. Это я буду кормить своё дитя, а не ты». После этих слов Ганны полуголая, взлохмаченная и источающая запах алкогольного перегара Галка развернулась к Ганне искаженным от злости лицом и со словами: «Думаешь, у тебя он будет?» со всей силы, озлоблённой пьяной бабы, ударила Ганну головой в живот. Ганна вскрикнула от боли, и, защищая живот руками и потеряв равновесие, упала на пол. Озверевшая Галка теперь била её ногами, где только могла достать, и всё время метила в живот. Нестерпимая боль пронзила всю нижнюю часть тела Ганна, и она почувствовала, как горячая жидкость потекла из неё. Ганна закричала от боли и ужаса, как смертельно раненый зверь. На её крик в комнату прибежало несколько соседок. Женщины пришли в ужас, когда увидели Ганну, лежащую на полу в луже крови, и избивающую её пьяную Галку. Галку оттеснили от Ганы, и кто-то из соседок побежал к вахтёру. От него по телефону вызвали скорую помощь.
6
Кровать, на которую попала Ганна, стояла в палате в самом дальнем от входной двери углу. Ганну привезли в палату из приёмного покоя уже с капельницей. Около неё суетились медсёстры и санитарки, пришла дежурная врач. Ганна всё время стонала и почти не отвечала на вопросы медперсонала. После того, как ей сделали обезболивающее, она постепенно затихла. Все пациентки в палате притихли тоже. Все с сочувствием и любопытством поглядывали в её сторону. Но у неё никто ничего из них не спрашивал. Понимали, что ей сейчас не до разговоров и рассказов. Время от времени в палату вбегала дежурная санитарка и спрашивала: «Ну, как наша страдалица? Немного полегчало?» Когда напряжение от поступления новой пациентки спало, остальные начали готовиться ко сну: чистили зубы, мылись и тихонько, чтобы не побеспокоить вновь поступившую, переговаривались. Казалось, что затихшая Ганна заснула.
Но она не спала. Она тихо про себя молилась. Она просила бога сохранить её дитя, позволить ей пустить его в мир. Ганна думала: «Пусть даже я и грешна перед ним, но мое дитя ведь не может быть ни в чём виноватым. И родятся же дети и у страшных грешников». Она молилась и надеялась, что ОН слышит её мольбу и поможет ей в этот раз. Она не спала всю ночь, которую провела в своей тихой молитве. Она не слышала сопения и храпа своих соседок по палате, она не слышала, когда кто-то из них ночью вставал, или тихо, словно тень, заглядывала в палату дежурная медсестра. Она была сосредоточена на своей молитве и мысленно была не здесь. Врачам удалось остановить кровотечение, и ночью боль не мучила её исстрадавшееся тело.
С наступлением утра боль постепенно стала возвращаться к Ганне. Она опять начала постанывать сначала тихо, но по мере того, как боль нарастала, стоны Ганы становились громче. Ещё до раздачи завтрака в палату пришла санитарка, чтобы произвести мокрую уборку палаты, и она, пока споро и проворно делала своё привычное дело, поведала пациенткам: «А малолетка–то ваша ночью девочку родила. Крепенькая такая, щекастая. Хорошая девка. И роды были не трудными». Эта весть порадовала бывших соседок роженицы по палате, а теперь уже новоиспечённой мамы. Каждая из них подумала: «Слава богу, одна уже отмучилась, может и у меня будет всё хорошо».
К полудню боли у Ганны были уже настолько сильны, что она не только стонала, но уже и временами вскрикивала. Около неё опять суетились сестра и врач. Они осмотрели её, откинув одеяло, прямо в кровати и тревожно переглянулись. Врач слушала фонендоскопом её живот и не слышала уже сердцебиения ребёнка. Да и Ганна ещё с ночи не чувствовала ни единого движения дитя в животе. Ещё через некоторое непродолжительное время мучений Ганна прямо в палате, в больничной постели родила недоношенного мертвого мальчика. Его тельце было красным с синюшным отливом. «Дайте, дайте мне его, моего хлопчика» - тихо попросила страдалица. Медсестра положила ей на грудь тельце её ребёнка. Ганна двумя заскорузлыми руками прижала его к себе. Она впервые в жизни могла держать на руках своего ребёнка. Он был совсем маленький, как небольшая курица. Женщина ещё не до конца осознавала, что он мёртв.
Попытка забрать тельце малыша у его несчастной матери не удалась. Она крепко держала его двумя руками и говорила: «Я должна сама показать Петру нашего сыночка. Он ведь придёт ко мне сегодня. Не забирайте у меня хлопчика». Ганну оставили в покое на время, пока для неё готовили операционную. Так с мертвым ребёнком на руках её переложили на каталку и увезли на операцию.
После операции Ганну перевезли в другую палату. Когда Петро после работы пришёл навестить жену, она ещё спала под наркозом. Его к ней не пустили. Но к нему вышла врач, которая сказала, что она должна с ним поговорить. То, что она ему сообщила, повергло Петра в отчаяние. Она сказала, что после всего, что произошло с Ганой, они вынуждены были её прооперировать. И теперь у Ганы уже не может быть детей. Она ещё говорила о душевной травме и о том, что Ганне потребуется много времени для восстановления здоровья и что-то ещё. Но Петро уже почти ничего не слышал и не понимал. Он понял только одно, что их последняя с Ганной надежда рухнула, их мечте не дано осуществиться. После сообщения врача он как - будто сразу постарел на десяток лет.
Наутро следующего дня, как обычно, в палату вошла дежурная санитарка, чтобы произвести мокрую уборку в палате. Она пришла с очередным сообщением о происшествии, которое уже обсуждалось персоналом во всех кабинетах и коридорах родильного дома. Она поведала, что новоиспечённая малолетняя мать вчера во время суматохи, вызванной чрезвычайным происшествием с Ганной, вышла, якобы, на прогулку в больничный садик и ко времени очередного кормления своей малышки не вернулась. Персонал кинулся искать исчезнувшую и, наконец, в садике на скамейке обнаружил её больничный халат, а в его кармане записку: «Меня не ищите. Ребёнка я оставляю». Главврач больницы немедленно вызвала наряд милиции и с ним поехала по адресу, который был указан беглянкой при поступлении в родильный дом. Время был уже одиннадцатый час ночи. Визитёры застали её с другом в постели. На возмущенный вопрос главврача: «Как это всё надо понимать?» парочка беззастенчиво ответила, что если бы родился мальчик, то они бы его оставили себе. Но родилась девочка, и они её не хотят.
Беглянка, конечно, была извлечена из постели, и под милицейским конвоем её препроводили обратно в родильный дом. Там она была помещена в отдельную палату на верхнем этаже. Окно этой палаты зарешечено, а дверь персоналом закрывается на ключ. Определённое время она должна будет кормить ребёнка под надзором персонала больницы, до тех пор, пока не будут оформлены все необходимые документы для передачи дитя в дом малютки.
Кёльн, апрель 2008г.