Стихотворная форма повествования всегда казалась мне более чувственной и душевной. Она не заставляет называть имен, переходить к конкретике, а наслаждается лишь описательными внутренними образами. Проза же, каждый раз, вынуждает меня к переходу на личность. Она бьет по ушам фактами, цифрами и отсутствием тайны. Слова, облеченные загадочностью рифмы, не кажутся недосказанными, они воспринимаются, как полет души бьющейся, рвущейся куда-то далеко. Самые материальные и приземленные инстинкты в стихотворной форме могут принимать воздушную и волшебную картинность. Но как бы я не старалась абстрагироваться от этих мыслей, я всегда чувствую этот обман, подбирая рифмы. Мой относительно структурированный и техничный мозг протестует перед абстрактностью.
К чему я все это… А! Последние дни невероятно хочется написать стихотворение.
Настоящее.
Чувственное.
Хочется написать о длинных пальцах пианиста, о взоре через вечное и незыблемое.
Хочется рассказать о мимолетном взгляде.
О наваждении.
О сложных формах восприятия.
Как что-то снаружи прорывается и бежит сломя голову.
О собственной недостойности и тщетности.
Хочется, чтобы кто-нибудь тоже смог ощутить важность случайных прикосновений, легких рук и сложных формулировок.
Сочинить длинные незаурядные фразы про теплые мысли.
Про огромный внутренний мир.
Про невозможность, нереальность.
Сформулировать свое собственное отчаянье и стремление стать лучше для кого-то.
Объяснить абсолютно всем, насколько это, черт возьми, важно!
Насколько по-настоящему!
И насколько бесполезно…
Но каждый раз, когда я уже почти решаюсь испачкать бумагу этими мыслями, чувствами, я отступаю. Мой мозг моментально начинает бить тревогу и заменять этот поток несвязности логикой и рациональностью, как бы отрекаясь от бесполезного.
Точно не знаю чего же, собственно, не хватает мне в данном случае. Наверное, храбрости? Силы? Глупости? Веры?
Борьбы.