День начался плохо еще со вчерашнего вечера, когда Палеев твердо знал, что с работы поедет домой, но почему-то поехал к Светке. У Светки без пьянки не получится по любому, а Палеев решительно не хотел пить. Но оно опять само вышло, что всё равно поехал к Светке. Когда звонил жене и врал на голубом глазу про сверхсрочную работу на всю ночь и за хорошие «бабки», понимал, что свинья он последняя. Однако судьба, зараза, гнула свою линию, и он оказался таки у Светки, где и напился до полной одури.
Утром Палеев с трудом дополз от спальни до ванной, где пытался перед зеркалом придать лицу приличное выражение, чтобы донести его до работы. Пустые усилия понизили самооценку до минимума, но это было еще не всё. Заключительный удар Палеев получил в прихожей, когда обнаружил, что светкин кот нагло нассал в его ботинок в порядке мести за изгнание из спальни на всю ночь. Светка с трудом нашла на антресолях драные кроссовки бывшего мужа.
Матерясь и проклиная себя, он приехал на работу почти вовремя. И только собрался заварить себе чаю покрепче, как приехала она, заказчица – интеллигентная вежливая дамочка на раздрызганной старой Тойоте с помятым задним бампером. Как мастер высокого класса, Палеев понял всё про этот автомобиль с первого взгляда, но говорить ему было в лом, поэтому он терпеливо слушал объяснения и просьбы дамочки, которая, надо заметить, как и её машина была не в юных годах. Дамочка излагала складно, упирая на то, что совсем не разбирается во внутреннем устройстве автомобиля, занята очень, руки не доходят, поэтому машина нуждается в полном осмотре и приведении в порядок. Еще дамочка особо отметила, что Палеева рекомендовал ей какой-то Станислав Леонидович, которого Палеев не смог вспомнить, да и не очень старался. Какая ему разница, рекомендовал – не рекомендовал? Деньги пришли, и это важно. Правда в нашем случае, если судить по уровню интеллигентности дамочки и старости её автомобиля, большими деньгами не пахло. Ну, да черт с ним.
Заказчица говорила, и каждое её слово перекатывалось в голове Палеева огромным тяжелым шаром ото люба к затылку и обратно. Чтобы перекрыть этот боулинг, Палеев взял слово сам: «Ща посмотрим». Он открыл капот и не увидел ничего особенно страшного или необычного. Ну да, запущенно, но поправимо. А шары продолжали кататься, и Палеева понесло. Не имея риторического умения заказчицы и не особенно заботясь о смысле, он всё же, как мог культурно произнес десяток фраз, которые, по его мнению, должны были выразить мысль о том, что современный грамотный человек не доведет совершенство конструкторской мысли до столь жалкого состояния. Форма и содержание вроде бы справедливого возмущения Палеева открыли клиентке ясную картину - Палеев в сильном недомогании и будет лучше для всех, если она оставит его в покое. Заказчица спросила безнадежным голосом: «Когда будет готово?». Палеев буркнул, не гладя в ее сторону «Три дня», и она ушла.
Если не с похмела, то Палеев нормальный мужик, мастер, умеет подыграть заказчику, и поговорить грамотно и пошутить с умом. А чтобы выговоры делать – не было такого. «С чего это я сорвался на безобидную тетку?», - подумал виновато Палеев, когда заказчица ушла. Подсознательно он понимал, что оторвался на дамочке за всё: и за свою глупость, и за дурную Светку, и за её кота. А еще он понимал, что если бы дамочка была крикливой и стервозной, то, пожалуй, он бы сдержался. Сказать, что его мучила совесть, - неправда, но что-то похожее слегка царапало душу. Палеев позвал своего юного напарника и дал ему поручение: «Посмотри, Антоха, тут и сделай, что сможешь аккуратно. Это моя хорошая знакомая, понимаешь, надо помочь. Я пока там, на диване часа на два отключусь. Если что, позовешь. Но лучше не надо».
___
Ада Львовна вышла из автосервиса в крайне удрученном состоянии, её профессорское самолюбие давно отвыкло от ощущений ученической провинности. Она решила пройтись до работы пешком и всю дорогу уговаривала себя, что, как ни крути, но нечто справедливое в словах этого типа было, потому что она и правда легкомысленно относилась к машине. Но тут же она находила и оправдание – зачем же существует сервис, не для того ли, чтобы заботиться об автомобилях граждан? Люди, в конце концов, платят деньги за услуги, которые не в состоянии оказать себе сами. Перекладывая попеременно вину с себя на мастера и с мастера на себя, она постепенно сглаживала первый шок когнитивного диссонанса и почти достигла успеха, но остаточная деформация нервной системы сохранялась еще долго.
Корпуса факультетских клиник мединститута занимали целый квартал. Неуклюжая архитектура всего ансамбля не особенно обращала на себя внимание благодаря многочисленным высоким старым деревьям. Без особой натяжки можно сказать, что здания располагались в парке. Окно кабинета Ады Львовны выходило как раз на зеленую аллею с маленькими ажурными скамейками. Созерцание пейзажа сглаживало негативные ощущения. Ада Львовна посидела какое-то время в кресле у окна, почти успокоилась и решила, что заберет машину, подгадав момент, когда этого мастера не будет, есть же там другие работники, наверное. И действительно осуществила это намерение через неделю. Она несколько раз звонила в мастерскую с выдуманными вопросами и как только уловила время, когда Палеев отсутствовал, забрала своё авто. На её удивление машина оказалась в прекрасном состоянии, на что она почти не надеялась.
Кто из нас не испытывал терзаний, когда несправедливая обида застревает надолго глубоко в сознании, то всплывая, то прячась за повседневностью. Но и это со временем проходит. Ада Львовна, кажется, забыла об инциденте.
Прошло несколько месяцев, точно их никто не подсчитывал, и забытое неожиданно явилось в новых обстоятельствах.
Профессорский обход больных событие обыденное, но персонал, да и больные тоже, слегка мобилизуются и все стараются достойно соответствовать. Во многом степень замирания зависит от репутации профессора. Все, кто знал Аду Львовну, испытывали к ней чувство доверительного уважения, несмотря на ее строгость и принципиальность. Это была естественная реакция на ее аристократическую деликатность по отношению ко всем, и к персоналу, и к пациентам.
Она решительным быстрым шагом проходила по коридору и осторожно, старясь не делать много шуму, входила в палаты, где лежали больные. За ней кучно небольшой стайкой следовали студенты, рядом уверенно шагала лечащий врач отделения Елена Владимировна.
В двухместном боксе находились двое мужчин. Группа подошла к одному из них, Елена Владимировна доложила: «Палеев Валерий Федорович, сорок семь лет, поступил ночью по скорой с острым приступом холецистита, приступ купирован». Далее она коротко сообщила о предполагаемом плане лечения. Ада Львовна неестественно удивленно посмотрела на больного и спросила: «Какие обстоятельства предшествовали приступу?». Палеев слегка замялся с ответом, лечащий врач помогла наводящим вопросом: «Вы что-то съели или выпили перед тем, как наступила острая боль?». Палеев уныло ответил: «Да ничего особенного, шашлык свиной пивом запивал. И всё, больше ничего». Ада Львовна, повернувшись вполоборота к студентам и указывая пальцем на большой живот Палеева, строго сказала: «Типичная ситуация, когда невоздержанность в количестве переходит в плачевное качество». Далее она произнесла проникновенную по смыслу и страстную по форме речь: «Как это можно допустить, чтобы современный грамотный человек во вред себе не хотел ни знать, ни понимать, как устроен его собственный организм. Вот, например, ни один простой любитель не зальет в свой автомобиль, черт его знает, какой бензин. Хотя, что есть автомобиль по большому счету? Это просто ящик с железяками. А организм человека уникален и сложен, нуждается в особом внимании, тем более, что к нему нет запасных частей и не все функции можно восстановить ремонтом. Это последствия крайнего легкомыслия». Больные изумленно притихли, студенты тоже. Закончив речь, Ада Львовна строго посмотрела на всех, включая и Палеева, и студентов, и даже Елену Владимировну. Развернулась и вышла из палаты. За ней последовала вся делегация.
Продолжение обхода прошло штатно, но Ада Львовна чувствовала себя преступницей. «Ну, зачем я так, - думала она, - больной человек, а я так бессовестно, да еще при всех. Если честно, то этически это поступок непрофессионала. Что на меня нашло, чтобы так не контролировать себя? Ужасно нехорошо получилось». До конца обхода она не могла отвлечься от досадной оплошности с Палеевым. Когда студенты были отпущены на другие занятия, Ада Львовна подошла к лечащему врачу и сказала: «Леночка, там, в третьем боксе, лежит больной Палеев Валерий Федорович, который сегодня поступил. Я прошу Вас с ним повнимательнее, это моя личная просьба. Я знаю, знаю, что Вы и так чудесный врач, но мне будет спокойнее, если я попрошу Вас о дополнительном внимании. Если какие-то сложности, то сразу ко мне без церемоний». Елена заверила, что сделает всё возможное, и обе разошлись по своим делам.
Ада Львовна пришла в свой кабинет и, глядя на живописную аллею, почувствовала необъяснимую легкость, как будто долго носила на себе тяжелый камень и, наконец, его выбросила. То ли с души, то ли из-за пазухи.