В новостях только и делали, что говорили о самоубийцах. Несчастная любовь – и тринадцатилетние школьники прыгают с крыш, неудачи на работе – и десятки повешавшихся, травмы, инвалидность, тяжелые и не очень проблемы – все решалось одинаково – самоубийством.
Эдуард сидел на кухне и равнодушно смотрел на экран огромного телевизора, висевшего на стене. Перед глазами мелькали яркие картинки, миловидные лица телеведущих, которые шевелили и шевелили губами. Было тихо, только гудело где-то внутри головы, и слепило через окно утреннее солнце. Эдуард был молод, талантлив и глух. Год назад попал в автомобильную катастрофу, в результате которой потерял слух. Ушел из музыкального училища, заперся в квартире и никого к себе не подпускал. Вроде бы и страдал, и ненавидел всех и вся, а с другой стороны, уже давно стало как-то все равно. Только гудело постоянно где-то в голове.
- Не сдавайся! – Эдуард смотрел на лицо телеведущей с красивыми пухлыми губами и слышал слова своей матери, - и глухие, и слепые музыканты бывали! И ты сможешь! Только не сдавайся!
Вибрировали холодильник и поверхность стола, наверное, громкость на телевизоре была на максимальном уровне.
«Пройди по ссылке. Классное видео! Парень записал, как кончает с собой. Круто!», - пришло сообщение от подруги. Та любила смотреть различные вызывающие видео, а видеоролики самоубийц стали в последнее время очень популярными, и чтобы набрать как можно больше лайков и репостов, самоубийцы изобретали все более изощренные способы своей кончины. Все эти сердечки, большие пальцы служили им надгробными памятниками, на которых были написаны слова: «мы счастливы».
Эдуард не посмотрел очередное видео, в последнее время они ему надоели. Правительство боролось с ними как могло: запрещало, отлавливало мертвых(а что с ними потом делать?), создавало социальные ролики, в которых улыбались и пялились на тебя якобы счастливые люди. Одна из героинь такого ролика покончила с собой, оставив предсмертную записку, которую и показывали сейчас по телевизору.
«В мире так много проблем, и так мало шансов их решить. Мы слишком устаем, слишком надрываемся ради мелочей и глупостей. А ведь мне, как и всем, хочется быть счастливой, беззаботной, по-настоящему улыбающейся. Я умру, но смерть – это освобождение от всей этой мирской рутины, от всех
проблем и трудностей. И умерев, я с уверенностью могу сказать - я счастлива!»
Эдуард заворожено смотрел на увеличенный в несколько раз лист бумаги, снова и снова перечитывал строки, и гудело в голове – освобождение.
Он не притрагивался к инструментам, не писал музыки, отворачивался, увидев кого-то поющим или танцующим. Он понимал эту волну самоубийств, он принимал ее, восхищался ей и в то же время – смеялся над ней. С каждым днем суицидников становилось все больше, о них говорили во всех телепередачах, их обсуждали и поддерживали в интернете, их находили на мостовых. С разбитыми головами, неестественно вывернутыми руками и ногами, утонувших в маленьких озерах из собственной крови. Все они холодными глазами смотрели на окружающих и улыбались. Потому что были счастливы освободиться.
Телеведущая на экране сделала обеспокоенный вид, она не поддерживала самоубийства, потому что суицид – это плохо, это вырождение нации, это слабость. А затем с улыбкой что-то сказала.
На экране появился яркий ролик. Люди улыбались, обнимались и веселились. День Счастливых Людей. Этот день был сегодня. Все к нему и шло. Люди стали столь несчастными и встревоженными, что государство объявило очередной праздник. Сегодня никто не должен покончить с собой. Сегодня все будут улыбаться. Даже солнце за окном светило ярче обычного, только ради всех нас.
Эдуард много времени тратил в интернете, он знал, чем закончится всеобщее счастье. Поэтому, поев, он оделся в свой лучший костюм и направился к выходу.
Улицы города сияли. Солнечные лучи отражались от окон и падали прямо в глаза, целовали в щеки и губы. Лето пахло цветущими на клумбах цветами и фонтанами. Над крышами пролетали голуби, гудели дороги от проезжающих машин. Небо сияло и требовало обожания.
Эдуард прошел пару переулков и оказался на главной улице города. Стройные ряды зданий, искусно отделанных и дочиста вымытых. Сотни гуляющих людей, держащихся за руки, обнимающихся, улыбающихся. Эдуард шел по дрожащей плитке и слышал музыку. Тихое вступление, прелюдия к основному действу.
И вот люди открыли рты, в голове Эдуарда забили литавры, и первый самоубийца упал на мостовую. Заиграла виолончель, и горожане закружились вокруг мертвого тела в беспорядочном танце. Они смотрели, они обсуждали, они интересовались.
Эдуард шел и слушал. Музыка нарастала. Впереди него, позади него падали с небес люди. Они летели, открыв рты и улыбаясь небу. Бах! Бах! Бах! Эдуард поднял руки и дирижировал этим оркестром. Бах! – справа от него ударили в литавры. Пам! – слева зазвенел треугольник, капельками крови окрашивая дорогу.
Эдуард шел через мост, и с моста спрыгивали десятки людей. Молодой человек проводил по ним ладонью, как по клавишам фортепиано, и они звучали, подпрыгивая и зависая на мгновение и на целую вечность в его глазах.
Вопили надрывно скрипки, и пролетали мимо машины скорой помощи и полиции. Город замер в восторге и ожидании развязки. Люди падали и падали, взрываясь звуком. Молодой музыкант счастливо улыбался, ловя такт и направляя потоки бушующей музыки. Та проходила сквозь него, обуревала, поглощала.
Эдуард слышал собственный смех, ставший финальной нотой этой симфонии. Раздались аплодисменты, голубями вознесшиеся в небо.
Небо смотрело на всех этих счастливых людей и сияло.