В город все-таки пришла весна. В голом парке, едва скинувшем снега, босые деревья терпеливо высились над истлевшими прошлогодними лохмотьями, пока солнечный ветерок крутился вокруг, снимая с них мерки для нового наряда.
Скамейки, уже сухие, но в краске, объеденной зимой, пустовали. Только на одной сидел старик, подставив лицо теплым лучам апрельского солнца. Так и не развернутая газета покоилась у него на коленях вместе с перчатками и футляром для очков. Он сидел здесь давно, и со стороны могло показаться, что он спит.
Старик уже отдохнул, но, разморенный теплом, не спешил продолжать путь. Сквозь полуприкрытые веки он разглядывал боке, что рисовало ему солнце. Время от времени мимо проходили люди, и тогда в мир его тишины ненадолго вторгались тени, невнятные звуки речи, пыхтение собаки, шорох шин детской коляски или звоночек велосипеда. Потом все неизбежно стихало вдали. Все, кроме птичьих голосов. Оживленный щебет воробьев перемещался, но не смолкал. Голуби иногда гурлили у самых его ног.
Уходить не хотелось. Хотя надо было бы: время обеда давно миновало, и голод давал о себе знать тянущей пустотой между ребрами. Он открыл глаза. Через парк опять приближались люди и, судя по напряженным голосам, спорили или ссорились.
Старик решил пропустить их и остался сидеть, только убрал футляр с очками и перчатки в карман пальто и свернул газету в трубку. Она была ему не нужна, но урны поблизости не было.
"И перестань сутулиться, сколько раз говорить, стыдно рядом с тобой идти!" - донеслось до него.
Прохожие оказались молодой парой, нагруженной покупками. Когда они поравнялись со скамейкой, сверток, зажатый у парня подмышкой, выскользнул на гравий. Они остановились. "Вот вечно ты!" - донесся до старика раздраженный шепот его спутницы. Парень бросил взгляд на старика и шагнул к скамейке.
- Извините. - Пожав плечами, он продемонстрировал обе занятые руки, после чего водрузил пакеты рядом со стариком, сходил за упавшим и положил его рядом. - Мы сейчас уйдем.
Порывшись в карманах куртки, он достал пачку сигарет.
- Дома покуришь, пойдем уже. - Окликнула его девушка, ожидавшая в стороне.
- Зай, две минуты, - отозвался парень. Он явно не торопился. Щелкнул зажигалкой, но спохватился и протянул пачку старику. - Курите?
Старик чуть отстранился и покачал головой.
- Благодарю, нет.
Парень кивнул, закурил и спрятал пачку.
Девушка, видя, что придется ждать, подошла к ним и поставила свои пакеты с другой стороны от старика.
- Быстрей давай. - Досада в ее голосе усилилась. - Я что, вечно должна... - Она осеклась, когда старик кашлянул, но когда он начал подниматься, снова зашипела. - Ну вот, не дал человеку посидеть спокойно.
- Да мы сейчас... - Начал было парень, но старик перебил:
- Молодые люди, вы мне нисколько не помешали. Засиделся я, как раз собирался уходить. Заждались поди дома. Отдыхайте. Тем более, и погода...
Не договорив, он побрел к выходу. Позади явно набирала обороты ссора. Старика еще долго провожало ворчание девушки и примирительное "зай" ее спутника.
Домой. Домой, где ждут, где никогда не станут ругать за опоздание к обеду и жаловаться, что надо в третий раз разогревать борщ.
"Как мне повезло с женщинами!" - внезапно подумал он и почувствовал, как сжалось сердце от нахлынувшей тоски и нежности. Образы любимых проступили в памяти так явственно, что он почти мог их обнять.
Мама. Любимая, родная. Никогда не сомневалась во мне, всегда меня поддерживала, твоя любовь давала мне силы, веру в себя. В твоих глазах я был идеален. Мамочка, как же давно я без тебя, ты так сильно меня любила, что этой любви хватило на целую жизнь, всю оставшуюся до тебя жизнь.
Анечка, умница моя, ты тоже ждешь меня там. Никогда не пилила на людях. Сколько ссорились по пустякам, но никогда на людях. Ты всегда хотела, чтобы у меня все было идеально. До каления могла довести этим своим "последним штрихом". "Жена гения", как сама себя называла полушутя, а понять не хотела, что гению все равно, какого цвета пуговица на его рубашке или как носки сочетаются с ботинками. Дулась недолго, если упрямился. Но всегда гордилась мной. Никогда меня не стыдилась. Терпела всех этих поклонниц без счета, гулянки, выходки по молодости. Ночи ждала не смыкая глаз, все прощала, потому что знала - только к тебе вернусь, только тебе нужен. Повторяла: "ты - самое прекрасное, что со мной случилось в жизни". А вот какую-то пуговицу понять не могла.
Скоро, девочки мои, скоро, уже совсем скоро буду с вами...
Отпирая входную дверь, он услышал:
- Пааап, ты?
- Я, Лизонька, я, - он вошел и получил поцелуй в щеку. - Газету вот принес.
Женщина, так похожая на Аню, засмеялась и взяла у него газету и пальто.
- Все хорошо, пап? Бледный ты чего-то.
- Все хорошо, Лизонька, - успокоил он ее. - Это свет тут в коридоре такой.
- Дееееда плишел! - звоночек в бантиках выкатился в прихожую. - Деда, а я болщ съела цееелую талелку!
- Даа? Ну молодец, Леденец! - засмеялся он, поймав в объятия правнучку. - Ледок, а мама где?
- В магазине, - девочка обхватила его коленки и не отпускала. - Деда, а ты знал, что если в болще найдешь лавловый листок, то тебе плидет письмо!
- О как! - Он вскинул седые брови. - И кто же тебе такое сказал?
- Бабушка казала. У меня был лавловый листок, тепель мне плидет письмо?
- Лидок, дай дедушке разуться. Он тоже борща хочет. - Позвала Лиза внучку.
Синие глаза требовательно смотрели на него снизу вверх.
- Обязательно придет письмо. - Пообещал он, переобуваясь. - Беги помоги бабушке на кухне, я сейчас.
После позднего обеда внезапно потянуло в сон. Сердце вроде угомонилось, но взамен накатила непривычная слабость. Однако, перед тем, как лечь, он хотел кое-что сделать. Уединившись в кабинете, он сел за письменный стол, взял из стопки чистый лист бумаги и положил перед собой.
Письмо доставили через день после похорон, на имя Лиды. Оно начиналось со слов "Девочки мои, я вас очень люблю!"