Старый зал суда с высоким потолком и голыми казенными стенами, словно специально ловил и старательно резонировал каждое произнесенное слово, как будто для того, чтобы сделать эти слова более весомыми и отрешенно равнодушными:
– …именем Российской Федерации Тушинский районный суд города Москвы под председательством федерального судьи…
Зачитывая приговор, судья обычно не смотрела ни на обвиняемого, ни на присутствующих в зале родственников и знакомых, но всегда чувствовала их напряжение, их ловящие каждое ее движение взгляды. Выполняя лишь свою работу, всего-то-навсего заключавшуюся в правильном применении закона, она была уверена, что ничего не решает в судьбах тех, кто оказался на скамье подсудимых: они сами определили свою судьбу, переступив черту принятых обществом правил, но наверняка знала, большинство из присутствовавших на судебных заседаниях иного мнения. Это большинство считает: именно от нее зависит, в какие тона будет окрашена жизнь обвиняемых после приговора. Наверное, поэтому Мария Александровна всегда читала стандартное начало приговора, хотя знала его наизусть.
Процесс был открытым, на каждое заседание являлось не менее двадцати-тридцати человек. Не сложно было понять, что это за люди. В перерывах между заседаниями, когда разбирательство дела по тем или иным причинам откладывалось на полторы-две недели, к Марии Александровне под разными предлогами не раз подходил очень вежливый человек приятной внешности и пытался просто заговорить ни о чем, как бы невзначай, либо, напротив, специально упомянув при этом имя подсудимого. Но подобраться к ней было сложно. Остановить на улице и, тем более, подойти к ней в здании суда, было практически не возможно. К тому же из дома она выходила очень редко, а после завершения трудового дня на стоянке у дома правосудия ее всегда ждал муж. У них так было принято, уже давно, задолго до того, когда выяснилось, что специфика работы Марии Александровны у многих вызывает повышенный интерес.
В зале у кого-то зазвонил телефон. Мария Александровна прервала чтение, подняла глаза. Лощеный, с длинными черными волосами мужчина в первом ряду не спеша достал из бокового кармана летнего пиджака телефон, поднес его к своему уху и, не пытаясь услышать звонившего, в полной тишине произнес с кавказским акцентом:
– Позвони позже, дорогой.
Затем он, дотрагиваясь до экрана мизинцем с громоздким перстнем, и, не испытывая никакого волнения, извинился.
Выждав паузу, судья обратилась ко всем присутствовавшим с просьбой отключить телефоны, добавив мягко:
– Во время заседания не принято пользоваться средствами связи, это мешает.
Поправив очки, она продолжила:
– …признать Бегояна Ашота Рамзиковича виновным в совершении преступления, предусмотренного частью второй статьи двести двадцать восьмой Уголовного кодекса российской Федерации… и назначить ему наказание в виде восьми лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии строгого режима…
Упомянутая норма квалифицировала деяния подсудимого как незаконные операции с наркотическими средствами, психотропными веществами или их аналогами или такие операции с растениями либо их частями, содержащими все те же наркотические средства или психотропные вещества.
В это время мужчина, у которого звонил телефон, громко высморкался. В зале послышались что-то похожее на шелест и нарастающий гул.
Мария Александровна, слегка повысив тон, привычно строго обратилась к присутствующим:
– Прошу тишины!
Взгляд ее невольно остановился на сморкавшемся. Глаза, красоту которых особенно подчеркивали темные слегка впалые глазницы, густые черные, почти сходящиеся на переносице брови, холодно, словно вороненое лезвие ножа из булатной стали в луче света, красноречиво блеснули. Судебный акт, переваренный в аккуратно стриженой голове, вряд ли пришелся ему по вкусу. Было также очевидно, что с осужденным их явно объединяет общий интерес, что он находится в какой-то прочной связи с ним, как, впрочем, и все остальные в зале. Сейчас эта связь обрывалась. Вполне вероятно, что на скамье подсудимых вместе с Бегояном могло оказаться, по меньшей мере, еще десятка полтора человек. Но как сработавшая мышеловка была не приспособлена обратить в невольники сразу всех грызунов, так и для неповоротливо работающей правоохранительной системы неразрешимой задачей было объять необъятное, – дотянуться разом до всех сообщников подсудимого. И те, до кого она сегодня не дотянулась, считали себя обязанными сострадать тому, кто уже летел в пропасть. В чем причина такого сострадания? Как нащупать те незримые нити, которые связывают организованную группу преступников в один клубок?.. Если бы знать… Если бы знать, тогда бы следствию нечего было делать, а суд рассматривал преступления исключительно групповые...
После работы муж ждал ее, как обычно. Мария испытывала невероятно приятное чувство расслабления и успокоенности, когда вместе с привычным поцелуем при встрече будто вручала ему всю себя, отключая привычный рефлекс самосохранения, который в последнее время грозил перерасти в фобию. Удобно устроившись в кресле, она прикрыла глаза и начала неожиданно говорить о том, как давно они не отдыхали. Куда подевалась их беззаботность, граничащая с бесшабашностью, когда они могли запросто махнуть хоть на край света, не задумываясь о делах?
– Поехали! – Вдруг подхватил он. – Прямо сейчас! Дашка, – так звали собаку, которая ждала их дома, – не умрет, не маленькая. Кстати, в обед я был дома, накормил ее, да еще и насыпал в миску собачьей радости прозапас.
– И куда ты собрался? – откликнулась Мария, хотя ее мозг стал по устоявшейся в последние годы привычке выискивать причины сдержать мужа и удержаться от соблазна самой. Но веских причин не находилось.
– Да хотя бы на наше озеро. – Так они называли уединенное озеро вдали от шумных дорог, которое открыли для себя еще в молодости. Странно, но на нем редко встречались как рыбаки, так и отдыхающие. Хотя, вероятно, отсутствие купающихся объяснялось холодными ключами на дне: кому хочется испытывать стресс? Однако если не нырять и держаться у самой поверхности, то природу можно перехитрить: верхний слой за день хорошо прогревался солнцем.
Стояла умопомрачительная жара, и побултыхаться в воде было бы кстати. «Почему бы и нет?», – подумала она.
– А что мы будем есть?
– Кафе и магазинов по дороге полно. – Уверенно ответил он, словно давно все обдумал.
– Но у меня нет купальника! – Воскликнула Мария.
– Прекрасно, давно хотел увидеть тебя без мантии, мании величия и вообще без всего!
– Вы что-то путаете. – Игриво заметила она. – Мантия у меня на работе.
– Мне почему-то кажется, что ты всегда в ней.
Она засмеялась, отметив про себя горькую правду его слов. А вслух, наконец, решительно сказала:
– Поехали!
У придорожного кафе, где он купил копченую курицу, зелени, хлеба и пятилитровую канистру воды, ему показалось, что из видавшего виды «Мерседеса», припарковавшегося неподалеку, за ними кто-то внимательно наблюдает. Хотя слишком уж беззаботно светило солнце, слишком заманчивой представлялась перспектива головокружительных событий наступающего вечера… Для мыслей о чем-то другом просто не оставалось места. Да и кому вздумалось следовать за ними по пятам? Жизнь не детектив. Но, набирая скорость, не возможно было не обратить внимания на темно-вишневую развалюху, которая в ту же минуту оторвалась от обочины и сейчас летела следом на всех парах. Страшно не хотелось говорить об этом Марии, которая с почти детским любопытством рассматривала все, что ловил ее взгляд, и, казалось, до кончиков пальцев, нетерпеливо барабанивших по черной панели автомобиля, полностью погрузилась в обстановку предпринятой авантюры. Она сняла туфли, заменив их шлепанцами, с незапамятных времен лежавшими под ее сиденьем, достала из бардачка сиреневые очки, которые тут же водрузила на свой слегка вздернутый носик, и поглядывала на мужа так, будто подгоняла. Теперь ее поведение выдавало характер той хрупкой непоседливой студентки, с которой он когда-то познакомился и в которую тут же влюбился, потеряв голову.
Однако, старенький «Мерседес» следовал за ними недолго. Как только они свернули на проселочную дорогу, изуродованный авариями четырехколесный бедолага словно улетучился, бесследно исчезнув из вида. «Что за дурость? – Подумал он. – Вроде бы взрослый мужик, а мерещится какая-то киношная ерунда!».
Высокая трава, которая вплотную подступила к неподвижной озерной глади, казалось, не оставляла никакой возможности с комфортом расположиться у самой воды. Но одеяло, ни разу не использовавшееся водителем в случае серьезной поломки, которое, тем не менее, все равно хранилось в машине, оказалось как нельзя кстати. Вокруг него, примявшего осоку, образовалась зеленая стена, которая надежно прикрыла собой от безлюдья то, что он с таким нетерпением ждал, как будто не видел никогда ничего подобного раньше.
Предвкушая невообразимое удовольствие, он торопливо разделся, чтобы официальный его внешний вид не отвлекал их, не контрастировал с живописной картиной купания Дианы, причесался, словно готовился к какому-то грандиозному торжественному событию, чем вызвал смех жены, и даже потер руками глаза, освобождаясь от усталости перед созерцанием великого таинства.
Испытывая приятную негу от всепоглощающего восхищенного взгляда любимого человека, Мария, не мешкая, сняла с себя все, что скрывало ее гибкое зрелое, казалось, не тронутое возрастом тело. Ей было тогда тридцать четыре, они знали друг друга почти полтора десятка лет, но его сильные, пьянящие рассудок чувства к ней не остыли. Ее трогательная доступность, вопреки расхожему мнению, не снижала, но, напротив, усиливала желание, заставляла пружинисто стучать сердце, наполняя головокружительным приливообразным теплом каждую клетку его мышц, кожи. В голову лезли какие-то бредовые мысли о шаловливых прегрешениях, желание которых было лишь желанием обладать этой сказочно красивой женщиной, всей, до последней клеточки, а еще изведать, узнать все «уголки» этого потрясающего создания, постигнуть захватывающую дух глубину удовольствия от прикосновения к неповторимому совершенству.
– Ты сюда купаться приехал или глазеть на меня, бесстыжий? – Вдруг воскликнула она, отталкивая его и устремляясь к воде.
Он, словно обманутый охотник, внезапно увидевший косулю, до поры до времени таившуюся в кустах и неожиданно сиганувшую в озеро, кинулся за ней.
Глянцевито блестящая поверхность водоема всколыхнулась, взорвалась от быстрых движений рук и ног двух ворвавшихся в него людей. Они прыгали и кричали, пытались то схватить, то ускользнуть друг от друга, плескались и задыхались то ли от восторга, то ли от разнотемпературных брызг потревоженной водяной массы.
Потом, помня о том, что нельзя верхний ее слой смешивать с нижними, глубокими слоями, Мария поплыла, аккуратно, словно в невесомости разводя под водой руки. Он, также стараясь держаться у поверхности, сопровождал жену, едва ли не касаясь руками ее стройных белых ног, а еще наслаждаясь ее близостью.
С озера они уехали, когда солнце уже скрылось за сгрудившимися у горизонта облаками. До выезда на асфальт, покачиваясь и подпрыгивая на кочках – в такт настроению, весело беззаботно болтали и завершали ужин. Она кормила его на ходу, звонко смеялась, когда муж вместе с кусочком хлеба или куриным крылышком неожиданно прикусывал ее пальцы, и, казалось, что не было у них никогда раньше вечера, приятнее того, июльского.
Еще издали, до выезда на асфальт он заметил съехавшую с дороги и стоящую под раскидистой березой в семейке подружек, легковушку. Никаких строений, признаков жилья и людской деятельности поблизости не наблюдалось. Машина казалась брошенной. Но на более близком расстоянии редкий вишневый цвет и очертания машины выдали все тот же старый «Мерседес», который следовал за ними по пятам три часа назад. Это уже было мало похоже на случайность.
В самом деле, как только их «Ситроен» бодро выскочил на асфальт, в зеркале заднего вида замаячил безвкусно выкрашенный немец. Сначала «Мерседесс» демонстративно «висел на хвосте», потом, когда скорость была значительно увеличена, он также поддал газа и стал без надобности метаться по дороге, как бы нарочно демонстрируя свою прыть и маневренность. Как-то скрыть происходящее от жены теперь уже было не возможно. Мария, прикусив нижнюю губу, только изредка произносила что-то невнятное, боясь помешать мужу, сидящему за рулем.
Когда дорога «просела», спускаясь к ручью, ограниченному бетонными откосами, по ее обочинам выросли направляющие столбики. В это время преследователь пошел на обгон и, вырвавшись немного вперед, вдруг ударил обгоняемый автомобиль в переднее крыло. Машину вышвырнуло на обочину, которая оказалась слишком узкой для того, чтобы выправить ситуацию. Летя на бешеной скорости под откос, она, как лыжник на трамплине, пару секунд парила в воздухе, потом ударилась о землю, перевернулась, потеряв стекла, которые рассыпались на мелкие кусочки, и завалилась на правую сторону.
В салоне сработали подушки безопасности, находящиеся только слева. Однако и это не спасло водителя от сильного удара головой о потолок салона.
Едва придя в себя, он ощутил под собой обмякшее тело Марии, которое в тот момент показалось абсолютно безжизненным. Ее побледневшее лицо с многочисленными ссадинами на лбу было залито кровью, глаза закрыты, – видимо от страха, еще с того мгновения, когда мозг осознал, что катастрофы не избежать. Даже дотронуться до жены рукой было страшно.
Ему с трудом удалось, опустив спинку своего кресла к заднему сидению, отодвинуться назад и встать на правую заднюю дверь ногами. Голова предательски кружилась, шумела и не чувствовала своей связи с телом. Она существовала будто бы параллельно с ним. В то же время его руки и ноги словно лишились своей плоти. Они, напротив, не чувствовали силы. Их подвижность, казалось, зависела исключительно от сознания.
Протиснувшись в деформированную раму от оконного стекла, он сконцентрировал теперь всю свою волю на необходимости выбраться из машины. Ему удалось подтянуться вверх, опираясь на локти, затем, перебирая ногами по потолку и до боли карябая спину, вытолкать туловище на наружную поверхность двери.
До дороги пришлось добираться по довольно крутому косогору на четвереньках. На его отчаянное махание рукой редкие машины лишь едва сбавляли скорость, но все, как одна, проносились мимо. Наконец, он преградил путь очередной из них, выйдя наперерез.
С помощью четырех парней, наудачу оказавшихся в ней, ему удалось довольно мягко поставить свой побитый автомобиль на колеса.
Дверь, возле которой сидела так и не пришедшая в сознание Мария, с грехом пополам удалось открыть, и он попытался хоть как-то оттереть засохшую кровь с ее лица.
Скорая помощь подъехала через полтора часа, которые длились бесконечно. И только когда на носилках ее, неподвижную, грузили в реанимационную «Газель», Волынин вдруг заплакал.