Диско-бал. Вторая версия.
Gaudiurn magnum nunlio vobis
Великую радость возвещаю вам
Momento mori
Помни о смерти
Вечер обещал быть горячим. У барной стойки толпились молодые люди. Девушки же заняли места за столиками, стыдливо похихикивая по углам огромной залы. Светящийся купол венчал практически пустынное помещение, на котором выделялось небольшое возвышение – сцена. Сияющие огни разных цветов то там, то тут ослепляли присутствующих - хаотичное мерцание их мешало видеть и различать что-либо отчетливо. Музыка начинала звоном разогревать приходящих, свинцовые удары ее вливались в уши, колотили по каждой живой клетке, застявляя кровь кипеть быстрее, голову кружиться, а конечности – подергиваться в ударный такт. Люди постепенно начинали выходить на танц-пол.
«Бал разгорался час от часу сильнее; тонкий чад волновался над бесчисленными тускнеющими свечами; сквозь него трепетали штофные занавесы, мраморные вазы, золотые кисти, барельефы, колонны, картины; от обнаженной груди красавиц поднимался знойный воздух и часто, когда пары, будто бы вырвавшиеся из рук чародея, в быстром кружении промелькали перед глазами, - вас, как в безводных степях Аравии, обдавал горячий, удушающий ветер; час от часу скорее развивались душистые локоны; смятая дымка небрежнее свертывалась на распаленные плечи; быстрее бился пульс; чаще встречались руки, близились вспыхивающие лица; томнее делались взоры, слышнее смех и шепот». (с) Одоевсикй В.Ф. «Бал».
- А я не люблю дискотеки и балы.
- Ну, значит ты не умеешь отдыхать нормально. И при чем тут балы? Мы в каком веке живем. И на балах была скукотень – ножку сюда, ручку туда. Это развлечения для наших прапрапрадедов. А ты вот вообще какая-то странная.
- Какая есть. Я люблю места, где человеческие пороки осмыслены и люди переживают расплату за содеянное, а не свершают новые грехи.
- Грехи, грехи, - жить надо, пока молода, потом поздно будет. Ну давай сходим хоть раз в нормальный клуб, а? Вот посмотришь как круто и цивильно оторваться можно. А то и говоришь ты как-то странно...
- Как умею.
Людская масса постепенно разогревалась. Музыка впивалась в уши все больше, все сильнее пронизывала человеческое естество, лишая его главного – осознания человечености. В души сладостным ядом с дурманящей мелодией заливались эликсиры всех пороков людских – лицемерия, разврата, насилия, грубости, животной похотливости. И все, все это внушала музыка – все на благо. Все дозволено здесь и сейчас, все желания – выполнимы.
«Я заметил в музыке что-то обворожительно-ужасное: я заметил, что к каждому звуку присоединялся другой звук, более пронзительный, от которого холод пробегал по жилам и волосы дыбом становились на голове; прислушиваюсь: то как будто крик страждущего младенца, или буйный вопль юноши, или визг матери над окровавленным сыном, или трепещущее стенание старца, - и все голоса различных терзаний человеческих явились мне разложенными по степеням одной бесконечной гаммы, продолжавшейся от первого вопля новорожденного до последней мысли умирающего Байрона: каждый звук вырвался из раздраженного нерва, и каждый напев был судорожным движением. Этот страшный оркестр темным облаком висел над танцующими, - при каждом ударе оркестра вырывались из облака: и громкая речь негодования; и прорывающийся лепет побежденного болью; и глухой говор отчаяния; и резкая скорбь жениха, разлученного с невестою; и раскаяние измены; и крик разъяренной торжествующей черни; я насмешка неверия; и бесплодное рыдание гения; и таинственная печаль лицемера; и плач; и взрыд; и хохот... и все сливалось в неистовые созвучия, которые громко выговаривали проклятие природе и ропот на провидение; при каждом ударе оркестра выставлялись из него то посинелое лицо изнеможденного пыткою, то смеющиеся глаза сумасшедшего, то трясущиеся колена убийцы, то спекшиеся уста убитого; из темного облака капали на паркет кровавые капли и слезы, - по ним скользили атласные башмаки красавиц... и все по-прежнему вертелось, прыгало, бесновалось в сладострастно-холодном безумии...» (с) Одоевсикй В.Ф. «Бал».
- Мне вы все, люди, кажетесь странными. Вы думаете, что никогда не придется отвечать за свои поступки, мысли, желания. Вы думаете, что можно обмануть, предать, унизить, а потом забыть содеянное, вы думаете, что никогда не заплатите за бессмысленно прожитую жизнь.
- Я не понимаю, о чем ты вообще. Какое обмануть...бла, бла.. Живи да наслаждайся. Че плохого-то? Ну, выпил, покурил, потра... извини. Ты поняла. Я ж никому зла не делаю.
- А себе?
Беснование достигло своего предела. На сияющей сцене появился он сам – гигантского, трехметрового роста, рогатый, в синем костюме, на ногах-палках он мерно раскачивался в такт одурманивающей музыке, а плетьми-руками подергивал хаотично и беспрестанно. Вокруг вертелись вилиссы, также темно-синие, их движения были плавны и ускользающи от взора. Все терялось и тряслось в затуманенном помещении. Запах тлена, курева, пота наполнил напичканый народом зал, одурманивая всех присутвующих. Конечности мелькали в воздухе. Вот они уже – руки, ноги, туловища, головы – плясали самостоятельно, безумно содрагаясь в предсмертной конвульсии.
«И все вертелось, прыгало, бесновалось в сладострастном безумии...». (с) Одоевсикй В.Ф. «Бал».
- У меня всегда было ощущение от этих танцев, что они созданы лишь для одурманивания людей, лишения их собственно «Я». Сама человеческая суть в такие моменты втоптана в грязь, и, глядишь, перед тобой уже не личность вовсе, а удобно управляемая машина. Куда захочешь – туда ее и направишь.
- Да че ты придумываешь, ну кому это надо? Управлять?
- Узнаешь. Людей лишают мыслей, воли и заставляют делать то, чего они никогда бы не сделали в нормальном состоянии. Людям внушают культ денег, секса, мнимой успешности.
В тесном коридоре сложно было что-либо разглядеть из-за дымовой завесы. Очередь из слипшихся девушек напряженно стояла возле туалета. Ближайшие беспрерывно дергали ручку – но дверь не отворялась. Тогда дамы посмелее стали колотить в нее ногами. Ручка наконец поддалась. На удивление всем оттуда гордо вышел блаженный молодой человек, поправляя ширинку. За ним последовала помятого вида «швабра» с щипанной блондинистой стрижкой. Другие прелестницы тут же не постеснялись обласкать ее добрыми словами, но девушка держалась гордо и вызывающе – с высоко поднятой головой она миновала толпу себе подобных и растворилась в грохочущем зале.
Между толпами бродят разные лица; под веселый напев контрданса свиваются и развиваются тысячи интриг и сетей; толпы подобострастных аэролитов вертятся вокруг однодневной кометы; предатель униженно кланяется своей жертве; здесь послышалось незначущее слово, привязанное к глубокому, долголетнему плану; там улыбка презрения скатилась с великолепного лица и оледенила какой-то умоляющий взор; здесь тихо ползут темные грехи и торжественная подлость гордо носит на себе печать отвержения… (с) Одоевский В.Ф. «Насмешка мертвеца».
- Иногда кажется чудовищным, как люди могут быть столь безразличны к себе самим, собственной судьбе. А все от ощущения безнаказанности и вседозволенности.
- Да че не так-то – хочешь, делаешь, не хочешь – не делаешь. Я себе не врежу, че я, дебил что-ли?
- Нет, конечно нет, ты просто – танцующий на диско-бале.
Сумрачный, синий туман стелился по полу, сгущаясь в углах. Главный уже исчез со сцены и теперь, разбрасываясь руками и ногами на ней просто копошились груды человеческого мяса. Они обвивали друг друга, слипшись потными телами и подергиваясь в такт громким всхлипываниям динамиков.
Женщины в углах мерно постанывали, но стоны эти невозможно было различить из-за вдохов и выдохов толпы, которая, как единый живой организм слилась в разнузданном экстазе.
Сквозь печальное завывание и грохот ясно различимо было лязганье костей...
«Если сквозь колеблющийся туман всмотреться в толпу, то иногда кажется, что пляшут не люди... в быстром движении с них слетает одежда, волосы, тело... и пляшут скелеты, постукивая друг о друга костями... а над ними под ту же музыку тянется вереница других скелетов, изломанных, обезображенных... но в зале ничего этого не замечают... все пляшет и беснуется как ни в чем не бывало». (с) Одоевсикй В.Ф. «Бал».
- Эти кости, они лежат ровно. Их владельцы спят и видят цветные сны, для кого-то это – их полная ярких впечатления жизнь о том, как они любили и ненавидили, лгали и были обмануты, предавали и были преданы, о том, как они проводили жизнь, бросаясь из крайности в крайность в поисках себя, или же – просто жили, ели, спали, пили, и ничто не могло нарушить сердца бездушный покой. Ты также живешь телесной жизнью, но это обязательно пройдет. Мы встретимся с тобой вот там. Я буду ждать тебя. Я буду ждать, когда ты проснешься.
Сон начал проникать в сознание безумно дрыгающейся массы. Движения становились все бессвязней и хаотичней, при этом отлетающие в стороны конечности замирали, лениво повисая в воздухе, и тут же плетьми клонились к полу, все ниже и ниже. Танцующие утомились. Диско-ночь подошла к концу. За окнами сиял рассвет.
«Долго за рассвет длился бал; долго поднятые с постели житейскими заботами останавливались посмотреть на мелькающие тени в светлых окошках. (с) Одоевсикй В.Ф. «Бал».
- Вот мы и встретились на рассвете. Странно, ты что вообще не спишь что ли?
- Я уже выспалась в прошлой жизни. Я, к несчастью, ее проспала и теперь плачу за это.
- Ха-ха, прогулками на рассвете в одиночестве?
- И этим тоже.
- Но почему я так часто встречаю тебя именно здесь, у клуба? Может ты специально меня караулишь?
- Я ведь говорила, что живу здесь неподалеку.
- Тогда почему не даешь мне себя проводить?
- Еще не пришло время. К тому же, ты устал после клубной ночи, а я никогда не устаю. Давай я провожу тебя как обычно, до остановки, а сама пойду погуляю на озера.
- Давай пойдем погуляем вместе.
- Нет, я ведь говорю, что ты устал.
- А когда я увижу тебя снова?
- Как обычно, после дискотеки.
Изможденные и усталые, с серыми лицами, мутными глазами помертвевшие за ночь люди стали расходиться. Визги в узком коридоре постепенно стихали – все устремились на улицу, где солнце приветливо разливало свои лучи по недавно выпавшему снегу. Таксисты поджидали своих жертв, затаскивали в машины едва волочащих ноги девиц. Группа молодых людей у входа избивала какого-то неудачника, сопровождая побоище грязной руганью. Мертвенно-расползающееся облако из запаха нечистот от человечеких тел развеевалось в утренем воздухе.
«Закруженный, усталый, истерзанный его мучительным весельем, я выскочил на улицу из душных комнат и впивал в себя свежий воздух; утренний благовест терялся в шуме разъезжающихся экипажей; предо мною были растворенные двери храма». (с) Одоевсикй В.Ф. «Бал».
- Ты похож на живого мертвеца, если честно. Не обижайся, но это так, после твоих «клубных ночей», ты совершенно не можешь думать и представляешь собой нечто абсолютно расчеловеченное.
- Я не нравлюсь тебе? Так и сказала бы сразу, а то приходишь постоянно. Да и вообще, слушай, я хожу за тобой уже полгода.
- Я не заметила.
- Ты вообще ничего не замечаешь. Я хочу чего-то более, ну, более серьезного что ли. Я даже не знаю, как тебя зовут.
- Алена.
- О, чудо! Спасибо тебе за явленное великое доверие! Может, ты еще позволишь проводить себя домой? Только не говори, что я устал после клубной ночи.
- Пойдем. Мне уже совсем недолго осталось тебя ждать. Хотя ты не изменился пока.
Живые люди пришли на свою повседневную работу. Первым делом окна были широко отворены и чистый, свежий воздух ворвался в мутную залу. Он смешивался с мертвенным туманом, растворяя и поглощая его. Дышать становилось легче. Полы и стены, хранящие следы нечистот, недавно бывших людьми тщательно поливались водою с разными ароматизированными средствами, чтобы убить невыносимый запах тлена.
- Что нельзя было обойти это кладбище? Куда ты меня тащищь?
- Нет.
Особого внимания требовали самые часто посещаемые зоны клуба. Здесь масса, бывшая людьми, оставила больше всего продуктов своей жизнедеятельности – жидкостей разного рода.
- Мы пришли!
- Ты опять в своем стиле, да? Ну, мои бабка с дедом тут похоронены, давно это было. Ну и что с того? Живым надо жить и наслаждаться, я ж тебе много раз говорил! Гулять, любить друг друга! А ты меня все нравственности учишь!
- Кстати твои бабушка и дедушка – прекрасные люди, и поверь, они могли бы тебя многому научить.
- Да не надо меня лечить и учить. Я сам разберусь. И вообще что-то в сон потянуло, хватит блуждать тут, пойдем я тебя провожу.
- Спасибо, больше не нужно!
- Как, ты остаешься у предков, с костями говорить будешь?
- Кости лежат ровно и видят цветные сны, зимой и летом, с осени до весны. Люди, когда умирают, слагают свои стихи, они еще просто не знают, что времени вопреки, они остаются живы, и даже еще живей, чем были они когда-то при жизни, в бездушной могиле своей.
- Хватит, я ухожу. И не приходи больше к клубу, ты мне надоела. Прощай!
- До свиданья!
- Ну ладно, ладно... я пошутил, не брошу же я тебя здесь одну, а то еще покойников встретишь, испугаешься. Пойдем. Давай, проведи мне экскурсию по своему любимому кладбищу. Вот какой-то мужик... а, молодой погиб, ему б гулять еще, радоваться. А это кто у нас такой хмурый? – понятно, замученная жизнью тетка. А вот какая офигительно красивая телка! Как живая на фотке, глаза горят и так и зовут! Эх, жалко, что мертвая уже....
Да это же...
Это же...
ТЫ!
Клуб, очищенный и освобожденный от человеческой гнили жил своей обычной, повседневной жизнью. Работники подсчитывали прибыль от прошедшей ночи и готовились к предстоящей - заготавливали продукты для вечерней трапезы, готовили напитки, заново украшали зал.
- Здравствуй! Какая красивая у тебя могила! И сам ты изменился. Кстати мой четырежды прадедушка тоже недалеко похоронен. Это он рассказывал мне о балах.
- Прости меня, Алена. Почему ты мертвая как живая? Или – мы? Что же теперь я, что теперь мы будем делать?
- Как это что? Мы – пойдем в клуб!
Вечер обещал быть горячим. У барной стойки толпились молодые люди. Девушки же заняли места...