Действующие лица
В л а д – 45 лет, банкир.
А н н а – 20 лет, балерина
и девушка с косичками.
Л ю б о в ь – 28 лет, актриса.
Е л е н а – 35 лет, литератор.
С м е р т ь – актриса 65-и лет.
П с и х и а т р – 60 лет.
Действие первое
В центре комнаты тахта с пледом и столик
на колёсиках с напитками и закусками.
Пол по всей комнате усыпан денежными
купюрами. Посреди сцены, под медвежьей
шкурой – крышка люка с массивным кольцом.
Люк ведёт в подвальное помещение, в котором
заточён п с и х и а т р.
В комнату входит В л а д с А н н о й на руках.
А н н а в шубе, под шубой у неё балетная пачка.
На ногах – пуанты. А н н а смеётся, машет в воздухе
руками и ногами, будто летит.
В л а д. Ну вот и прилетели, ангел мой!
Два-три мгновения,и мы уже на месте!
А н н а. Куда меня принёс ты, дорогой?
В л а д. В наш рай.
А н н а. Где мы навеки вместе?
В л а д. Навеки... Это значит навсегда?
Как смерть? Нет, как надгробный хладный камень?
Обвей меня беспечными руками,
живи мгновением, журчи, моя вода...
Танцуй и пой, люби, коль любится! При этом,
счёт не ведя поступкам и часам.
А н н а. Ну вот, свела меня судьба с поэтом!
Что ж, я – вода. Мой гений, кто ты сам?
В л а д (с улыбкой).
Наверное, сундук, что нет, не полон,
уж – через край...
А н н а. И крышу сорвало?
В л а д. Пожалуй...
И несёт над пляжным молом
былых надежд, что время размело.
Ни музыки для ног, ни обнажённых женщин,
ни ловеласов в нимбах лысин, никого...
Короной пресыщения увенчан
мой влажный лоб. Всё было. Ничего,
полушки медной страсти не осталось.
Опускает А н н у на тахту.)
А н н а. Ах, бедный мой, а я?
В л а д. Такая малость,
последний ключ из блёсток, звёзд и пуха,
которым я верну себе себя.
Духи пьянят. Перо щекочет ухо.
В висках фанфары медные трубят.
И кажется, живу! И вот уж суть
сама вернулась и толчётся на пороге...
Оборачивается к двери.)
Дверь сама открывается.
Ну что ж, входите, вытирайте ноги,
и здесь располагайтесь как-нибудь.
А я устал. Спать хочется. Дней пять
мне пресыщенье не давало спать!
Уж я его швырял по всем углам,
с остервенением мешая пополам,
пока не сдался. И как все – в кабак!
Нет, не берёт и хмель. Я кое-как
оттуда – на торги. И там билет
всучил мне кто-то, надо ж, на балет!
(Раскачивает А н н у на руках.)
А там, гляжу, – летишь...
Не облако, так – птица!
А н н а. И с лёту угораздило влюбиться?
В л а д. О, если б с лёту, всё бы до гроша,
когда б сомлела хоть на миг моя душа,
отдал бы, не жалея...
(Смотрит вверх.)
Эй, ты есть,
душа моя?
Дальний голос:
«Я здесь ещё, я здесь...»
В л а д (А н н е). Живу ли?
А н н а. Ещё как, болтун, живёшь!
Меня, живую, на руках любить несёшь
в свой тёплый дом, Сундук мой дорогой,
пусть и без крыши,
(Целует его много раз.)
мой, мой, мой, мой, мой!
(Трётся о его плечо щекой.)
Ты хнычешь попусту, а я всерьёз страдаю,
мне попадёт! Ты знаешь, как ругают,
нас за костюмы? Не сдала я пачку!
В л а д (целуя её). Угомонись,
Пушок, моя чудачка:
тебе таких мешок я накуплю,
иль два мешка, иль по мешку всей труппе!
Под ноги шёлк и бархат постелю.
Не зря же в нашем банке, будто в супе,
варю лет десять я тщеславного «павлина»,
что из верхов... Златая середина
ещё – «гусей» с десяток, «пиявок» с пуд!
Я думаю, ребята наскребут
тебе на пёрышки, чтоб ты забот не знала.
(Опускает А н н у на тахту
и прикрывает ей ноги пледом.)
А н н а. Спасибо, дорогой, я так устала –
бессребреницей вечной. Не для нас
земные блага.
В л а д. Да уж, низший класс
все вы, что за идею, не за фишки.
А н н а (с горькой усмешкой).
И потому я – в стареньком пальтишке,
и в сапогах поношенных пять лет.
На завтрак яблоко, морковка на обед.
Пушком меня зовёшь... Чего мне стоит
мой этот вес? Полмира, как – ножом!
(Снимает пуанты.)
А пальцы, пальцы, будто сердце, ноют...
В л а д. Зато случается аншлаг за рубежом,
поклонники, цветы и честь, и слава!
И рукоплещут нищим вам державы
и слёзы утирают с жирных щёк.
А н н а. Я поняла... Но ты не прав, дружок.
Нет, тут другое, вдруг о бренном забываешь...
В л а д (с сарказмом).
Над креслами скрипучими порхаешь,
над перхотью и кашлями летишь,
и рукоплещут Вена и Париж?
А н н а (мечтательно).
Нет... Те, кто в зале, тоже ведь летят!
В л а д (с ухмылкой).
Вслед за тобой? За этим самым и приходят?
На ярмарку невест телушек водят!
И погремушками на шейках их гремят
друг перед другом. Мода и престиж!
А н н а. Ты думаешь, меня разубедишь?
Пусть даже мы поссоримся с тобой,
один из ста, пусть на галёрке, – мой!
В л а д. Из тысячи.
А н н а. Ну, даже если так?
Но этот свет, он побеждает мрак!
И наши дети, грезя о балете,
надежду нашу следом понесут!
В л а д. Если голодной смертью не помрут
на вашей пайке и позорнейших зарплатах.
А н н а (со слезами в голосе).
А может быть, так велено, так надо!
Хотя бы так, но противостоять!
В л а д (гладит А н н у по макушке).
Не кипятись, и я хочу летать,
моя добыча и моя награда,
едва не заскакал на сцене рядом!
Не выдержал, украл, сюда принёс
и нянчу, мокрый от давно забытых слёз...
(Сбросив туфли, пытается изобразить одного из
маленьких лебедей, сбивается,
встаёт пред А н н о й на колени.)
Не сук корявый я, не чурка, не чурбан!
(Тычет пальцем себе в висок.)
И пусть куда страшней вот здесь изъян,
я понимаю. И у нас бывает!
Подходит карта, голубок порхает
удачи, «ствол» в кармане холодит...
Коленочки дрожат, и кровь визжит
в висках!
Верней, вчера ещё визжала...
Иль год назад?..
Я чуял – фарт идёт...
И губы сохнут, сердце пухнет и растёт,
и всё-то ему, бешеному, мало!
И голова – долой!
Когда её теряешь,
вот тут-то и летишь!
А н н а. И улетаешь...
В л а д. Не вспомнить уж,
когда же это было?
(Смотрит вверх.)
Не ваша ль бомба в душу угодила
и за грехи повыжгла всё дотла?
А н н а (растерянно).
Мне кажется, уж поздно... Я пошла?
В л а д (достаёт из кармана «ствол»).
Что, задурил тебе головку, моя крошка?
Пойдём во двор и попалим немножко
хоть по бутылкам, сразу отпускает.
(Вкладывает А н н е «ствол» в
руку.) Ну, чувствуешь?
Здесь – смерть. Не возбуждает?
А н н а. Нет.
В л а д. И меня.
А прежде аж трясло!
А н н а. Пить хочется...
(Оборачивается к окну.)
Гляди, уж рассвело.
Дай маме позвонить! Совсем забыла.
(Берёт у В л а д а мобильник,
звонит.) Мамулечка, всё так чудесно было!
Приду и расскажу. Я у Алисы!
Она ко мне явилась за кулисы
и увезла к себе. Ложись, не жди!
Успех? Да, будто солнышко в груди!
Ты слышишь, я ещё парю, порхаю!
(Спрыгивает с дивана, делает пару
пируэтов и садится на пол, на медвежью шкуру.)
Ну всё, мамуля, я тут спать мешаю.
До завтра! И целую десять раз
всех вас по очереди, слышите, всех вас!
(Возвращает мобильник.)
В л а д (откупоривая бутылку).
Тебе шампанское туда подать, иль как?
А н н а. Зажала счастье крепко я в кулак
и отпускать боюсь. После премьеры
вдруг – пустота всегда... И все химеры
фатальных страхов сразу – ах, и в прах!
И чувство странное, и будто гул в ногах...
Всё отдала, вернула всё до вздоха,
что из сердец наставники достали.
А заслужила столько я едва ли...
В л а д. Да, вышло там у вас совсем неплохо!
Всё без остатка, говоришь, ай-ай!
Уж так-то ничего и не осталось?
Ни капельки?.. Прижмись и приласкай,
чтоб здесь в груди зашлось, затрепыхалось.
Твоё – с тобой! Успеешь отслужить.
А я намереваюсь просто жить,
теплом наполнив пустоту ночей бессонных.
Хочу объятий, поцелуев томных
и радости.
А н н а. Умеешь говорить,
хоть через раз.
В л а д. А с кем?
В себе кружить?
А н н а. Да лучше уж в себе, чем средь гиен,
что лишь грызутся, иль в истерике хохочут!
В л а д. А у тебя отменный, детка, почерк
и точный глаз!
А н н а пытается встать.
В л а д. Нет, не пущу с колен!
А н н а.
Так вот, о радости... В молитвах через слово –
«Возрадуйся...».
В л а д. И сбрось тоски оковы?
Тоска ведь грех, я помню.
А н н а. Тяжкий грех.
В л а д. Но поражает каждого и всех,
а у иных, так просто нету сладу
с тоскою смертной.
А н н а. Милый мой, не надо!
Сегодня день чудесный, в радость ночь!
И так хотела б я тебе помочь,
но засыпаю... Нету, право, сил.
В л а д. Смешная, я тебя уже простил,
у самого глаза слипаются. Вот чудо?!
Не спал с неделю. Было бы не худо
заснуть лет так на пять иль хоть на год!
А н н а. Ах, тише, милый, тише, сон идёт!
Журчит, или тихонечко ворчит...
Или под полом кто-то здесь стучит,
как на вокзале, будто лязг какой?
В л а д (топает ногой).
Я погремлю тебе! Ты слышишь, домовой?
Все уши оборву!
А н н а. Не так жестоко!
Я здесь, подле тебя, твоя, под боком.
В л а д.
Ах, леденечик мой, ах, сладкий херувим,
и я всегда мечтал...
А н н а. Спи, милый! Спим...
А н н а засыпает на тахте лицом к зрителю, В л а д –
за её спиной, уткнувшись носом А н н е в затылок.
Меркнет свет. Из-за портьеры выходит С м е р т ь с косой,
склоняется над спящими.
С м е р т ь (Заглядывает В л а д у в лицо, пританцовывает и припевает.)
Твоя смерть пришла,
тебя, грешника, нашла!
(Заметив А н н у, уже с возмущением.)
Опять с девчонкой! Где ж такую отыскал?
Доволен... До ушей, гляди, оскал!
Никак его без этих... не застану.
(Вздыхает.)
И ведь берёт дурёшек без обману!
Как ангелок, так прямо – чёрту в пасть!
За счастье почитают тут пропасть!
А хахаль за версту видать – тово!
(Крутит пальцем у виска.)
Так нет же, вешаются скопом на него,
на сумасшедшего! Боятся, иль жалеют?
И чем чудней он, тем скорее млеют!
А эта...
(Смотрит на А н н у.)
Прямо грех дитё пугать.
Ишь наскакалась, ножкой так и сучит...
Ну, где уж тут косой над ней махать?
Приду уж завтра. Он своё получит!
Дождётся...
(Грозит В л а д у.)
Слышишь, я буду не я!
Лежит, как подле птенчика змея!
Но ведь и птенчик, сам, прыг-прыг, пришёл.
Не за деньгами же? Завален ими пол!
(Пинает ногой деньги.)
А эта хоть бы искоса взглянула,
спасибо, хоть ногой ещё не пнула!
Знать, не приучена чужое даром брать.
Пойду-ка, (Улыбается А н н е.)
сладко, натрудившись, спать.
А вот не сделав дело, не до сна...
Но ить сейчас другие времена?
(Вздыхая, уходит.)
Еле слышно звучит «Аве-Мария».
Звонит мобильник В л а д а.
А н н а (В л а д у, сквозь сон).
Ты что не слышишь? Кажется, звонят!
В л а д. Пусть обзвонятся,
пусть хоть в стену бьют рогами!
Ещё несколько звонков.
А н н а (с удивлением смотрит в зрительный зал).
Гляди-ка, там – партер, огни горят...
Программкой машут, шепчут, шелестят,
и капельмейстер – в оркестровой яме!
Уж бред, так бред, приснится же такое!
Вот я сейчас...
(Закрывает глаза.)
Сейчас глаза открою,
и всё исчезнет!
(Открывает глаза, идёт
к краю сцены.) Нет... В упор глядят
все на меня одну, за рядом ряд!
(В л а д у.)
Ты, что ли, опоил меня вчера
и уложил вздремнуть на нашей сцене?
И мы с тобой проспали до утра?
До вечера?..
В л а д.
Всё! Кончилось терпенье!
Иди сюда. Любить, так – на миру!
А н н а. При всех? При этих... Я скорей умру!
В л а д. А мне, так ничего... Пусть побалдеют!
Иди-ка, обними меня за шею,
уж сотню лет тебя не целовал!
А н н а. Какой кошмар... Да это же скандал!
(Закрывает лицо руками.)
В л а д. Кошмар так жить – без запаха, без цвета,
без вкуса! Как солома – сигарета,
вино – вода. А хуже всех любовь!
Не мучит, не пьянит, не греет кровь!
Вот, может, хоть на сцене, здесь, хоть так...
А н н а. Ты – псих! Ты сумасшедший! Ты дурак!
В л а д. При этих ты не можешь,
(Указывает пальцем вверх.)
а при Тех,
что нас свели на этом вот диване,
разглядывают, будто на экране,
и давятся от смеха, слышишь смех?
Быть может, ставки ставят... Скажешь, грех
так говорить? А я уверен, точно!
Они уж поженили нас заочно
и деток напланировали – с пять!
Осталось лишь послушно лечь в кровать
и выполнить свой долг поэстетичней!
Ты скажешь, это гадко, неприлично?
Согласен. Только вот ещё вопрос...
Поймём ли мы без них, что мы такое?
Мозг – молоко, а череп – лишь кокос...
А н н а. Ты говоришь уж час с самим собою!
Эй, занавес! Вы слышите? О, Боже!
В л а д (подходит, обнимает А н н у за плечи).
Никто тебе здесь, крошка, не поможет.
Никто!
(Указывает в зал.)
Их всех здесь не было, и нет!
Так... Голограмма. Лазер. Тень и свет.
Всего по чуточке. И много-много денег!
Без них – ни чудных снов, ни наваждений...
Хотел тебя хоть чем-то удивить,
а ты меня – ругать, а ты бранить
такого славного мальчишку...
А н н а. Я не верю!
В л а д. Ну, вот вчера там, помнишь?..
А н н а. Были двери...
Ты пнул ногой их...
В л а д. И Пушинку внёс!
А н н а. До обморока, до кровавых слёз
меня довёл!
В л а д. Иди! Иди, потрогай.
Теперь поверила мне?
А н н а (идёт, как слепая).
Милый, ради Бога...
В л а д. Не нравится?
Вот кнопка – убери!
А н н а (ходит по краю сцены, ощупывая воздух).
Стена и дверь... И – коврик у двери!
Вот напугал, так напугал...
В л а д (похваляясь). Какая фишка?!
Немного пораскинул я умишком,
и вот – театр. Трагедия... Шекспир!
А н н а. Ты не в себе… Ты гений, но – вампир!
В л а д. Ну, если лишь чуть-чуть, совсем немного...
Идём под одеяло, недотрога,
гляди, замёрз, вернее, околел,
как верблюжонок в ледяной пустыне!
Никто не приласкает, не обнимет...
А н н а. Да ты и вправду что-то побледнел.
В л а д заворачивается в плед, как в кокон.
А н н а ложится на кокон сверху.
А н н а. Ну, грейся, а я есть, как волк, хочу!
Иль у тебя и в холодильнике лишь тени?
В л а д. Урчит животик, тёплые колени...
Сейчас, сейчас тебя я угощу!
(Падает с А н н о й за тахту.)
Звуки борьбы. А н н а вырывается и, оббежав тахту вокруг,
садится на медвежью шкуру.
А н н а. Не по себе мне, будто холод за спиной...
Как с мышью кот, играешь ты со мной!
В л а д. Мышей сюда ещё не звал я вроде...
Что ж, уходи. Все и всегда уходят
от прочих всех... Но только, крошка, знай!
(Выбирается из-за дивана.)
Захочешь возвратиться в этот рай,
где всё как должно: змий, Адам и Ева,
и яблоко, не сорванное с древа
познания. Вернёшься, ничего –
ни улицы, ни дома моего,
ни чуда, ни нелепицы, ни стона!
Явь держит насмерть злую оборону,
и в эту пьесу больше не попасть!
Ты хочешь у самой себя украсть
последнюю, ещё живую странность?
А н н а.
Я на один часок ещё останусь?..
В л а д (с улыбкой). Или на два. Поедем-ка в «Эдем»!
А н н а. Я всё меню там дважды, трижды съем!
(Указывает на зрительный зал.)
Ты только этих выключи, а то...
В л а д. Их время выключит.
А н н а. И нас с тобой потом?
В л а д. И нас.
(Подаёт А н н е шубу.)
Вот вам пока ещё манто...
(Через окно включает брелком фары автомобиля.)
А там нас ждёт пока ещё машина...
А н н а.
И мы с тобой, ещё наполовину...
В л а д.
Ну, схватываешь просто на лету!
А н н а (со смехом).
Собою заполняем пустоту.
В л а д.
Не просто заполняем, а играем
в великой пьесе жизни, собирая
аплодисменты бесов и богов!
А н н а. Не можешь, мой Сундук, без громких слов?
В л а д (надевая доху). Да. Сколько помню,
как на сцене жил...
А н н а. Всегда?
В л а д. Вещал в различных позах, иногда
сам за собой следя со стороны...
А н н а. Как Анна у Толстого?
(Со смехом.)
Со спины...
В своей дохе канадской, точно – леди!
В л а д. На пикнике у северных медведей,
которые меня вот-вот сожрут!
(Рычит.)
А н н а. Весь вечер ты меня пугаешь тут!
Да скучно, девочка! Твой иль иной испуг
я вызываю, знаешь ли, не вдруг:
он камертоном нервы возбуждает...
Иные взгляды, мысли порождает
чужой надрыв.
А н н а. Всё тянет поиграть?
Что ж, это лучше...
В л а д. Чем вживую умирать?
А н н а. Вот допугаешься,
ничто будет не страшно!
В л а д (горько усмехаясь).
Ты можешь вспомнить хоть свой день вчерашний,
иль явь уже не стоит ничего?
А н н а.
Ты всё-таки добился своего!
Во власти я чего-то иль кого-то...
В л а д. Уж смерти не боишься?
А н н а. И её!
В л а д. Осыпалась пыльца иль позолота
и обнажила сущее твоё?
А я боюсь...
А н н а. Чего же?
В л а д. Да, безумья!
Здесь потеряй себя, и там уж не найдёшь.
А н н а. Болтаешь ты престранно. А живёшь
ещё нелепей! Беспризорные раздумья
твои тебя уводят...
В л а д. В никуда.
И мозг не молоко уж, а вода.
И голова уж не кокос, а сито.
А н н а.
Что лаврами зелёными увито!
(Прикладывает ворох денежных купюр В л а д у ко лбу.)
И с виду ещё даже очень-очень...
Хорош… Ну а меня вот, между прочим,
в таком наряде не пропустят никуда!
В л а д. У малых столь же малая беда.
(Осматривает А н н у.)
Бела. Гола… И это поправимо!
В одном подвальчике сейчас из херувима
мы дьяволицу слепим на все сто!
А н н а. Струящийся пурпур, вуаль, манто...
В л а д (берёт А н н у на руки и уносит,
но вскоре возвращается уже один, подходит к люку,
поднимает крышку, кричит
П с и х и а т р у.)
Хоть вы и провинились, шалунишка,
гремели цепью, грохотали крышкой,
но позволяю вам здесь погулять.
Коль лекаря, как психа содержать,
он сам в два счёта тоже станет психом!
Я шашлычок с огня вам привезу,
и вы, смахнув уныния слезу,
уж точно с горя оторвётесь лихо!
Но не шалите, а не то – «memento mori»!
(Со смешком убегает.)
П с и х и а т р (гремя цепью, тяжело выбирается наверх).
Да знаю, знаю... Вы уже довольно скоро
со мною рассчитаетесь сполна!
Скажите хоть, ну, в чём моя вина?
Кому охота быть больным и старым?..
Ну, захотелось прокатиться на Канары,
потискать девочек, погреть об них бока...
Вина, пожалуй, вовсе не тяжка!
Так нет же, обманули старика
и здесь к цепи чугунной приковали!
Да и заплатите, я думаю, едва ли...
Чтоб я ещё когда-нибудь хоть раз –
за город, в темень, просто вырви глаз,
из кабинета в одиночку, без охраны –
по вызову... Да что я им – путана?
Болотами в такую дичь и глушь
свезли... Боятся всех. Себя боятся!
Награбили, и как кроты таятся.
О, Господи, какая всё же чушь!
Cижу тут на цепи, как кот учёный,
учёностью своею обречённый
идти самой природы поперёк!
И что ни день, в награду лишь упрёк!
Диагноз подавай? Да он готов
уж с месяц! И, увы, давно не нов –
«Anaestesia dolorosa», иль попроще
(не дай вовеки нам такого), –
плач без слёз!
Пусть и в начальной фазе... –
жизнь без грёз,
без радости, без страха, без тоски.
И так, увы, до гробовой доски!
Осталось лишь поставить скромный росчерк
под кипою нелепейших бумаг...
Но жизнь моя мне, хоть убей, дороже,
чем проф. престиж. Нет, я себе не враг!
Поберегусь… Да ведь и не поможет
диагноз мой. Недуг неизлечим!
А у меня уж точно нет причин
в могилу торопиться. Что ж, потянем...
Где с короб наплетём, а где обманем,
и честь, и совесть оставляя на потом!
О, телевизор, кресло, милый дом...
(Садится на тахту, придвигает к себе столик.)
Гляди, почти не пили, повезло!
Бокальчики – богемское стекло,
а я по-русски, дорога минута!
(Ложится на тахту и высасывает всю бутылку.)
А эта балеринка – футы-нуты!
Эфир, зефир...
Такая недотрога.
А всё туда ж, на цыпочках – в берлогу
и сушит на ушах, ха-ха, лапшу!
Вот выберусь, уж точно насмешу
своих рассказами, зайдутся до икоты...
Сосну часок, замучила зевота,
сомлело и в затылке, и в груди.
Ей говорят, дурёхе – уходи!
Нет, философствует... Вот чуден мир, ей-богу!
И был, и есть, и будет.
Тянет ногу...
И что-то тут постреливает в бок.
Мне – наказание. А этому – урок!
Так нет же, из живой крови восторга
сосёт как клоп! И на пороге морга,
гляди-ка, назидательно трясёт
своею лапкой отмороженной и ждёт,
когда свершу я, видите ли, чудо!
(Вслед В л а д у, в проём двери.)
На «баксы» променял ты свой рассудок!
На шлюх надеешься, сменяя тушу тушей?..
«Ты мой, ты мой...» – скорей загонят в гроб,
чем возвратят потерянную душу!
Да, чтоб их всех... И нас за ними – чтоб!
Спасибо, хоть послушался, сменил
на что-то путное бордельное отродье!
Сегодня даже что-то вышло вроде...
Саму природу я перехитрил!
(Раскладывает пасьянс, который
у него не сходится, возмущённо
плюёт на карты и, накрывшись
пледом с головой, засыпает.)
Входит С м е р т ь.
С м е р т ь (П с и х и а т р у).
Ишь, развалился... Наш придёт, покажет
тебе, где рак зимует без штанов!
Убёг бы, так и лыка уж не вяжет...
(Обнюхивает бутылку.)
А всё – это проклятое вино!
Мне – урожай, а бабам-дурам – слёзы!
Особенно, когда – зима, морозы...
До дому не дополз, и всё – пропал!
Затосковал наш психиатр, затосковал...
Что ж, посижу подле него. Такое дело
у нас, у стариков, – сидеть да ждать,
баклуши бить иль бабки подбивать,
себя обманывая, но теперь уже умело!
Под диваном звонит мобильник, потерянный В л а д о м.
С м е р т ь (толкая П с и х и а т р а в бок).
Не шевельнётся... Эй, проспал свободу!
Бревно – бревном. Давай звони, и – ходу!
Нет, чмокает... Такая карта, значит,
бедняге выпала, пиковка, не иначе!
(Приваливается к пьяному П с и х и а т р у, кладёт ему на
лоб десятку пик и уходит.)
В л а д (возвращается уже один и навеселе.
Находит под тахтой мобильник, пинает спящего П с и х и а т р а.)
Ишь, насосался, хренов эскулап!
Суёт мне этих, вроде и не баб,
а мне б поговорить... В глазах – как спички!
Малышку укачало без привычки,
поверила, что завтра мне в Мадрид
на пару месяцев. Гляди, почти рыдала!
(Садится на медвежью шкуру.)
Когда бы дурочка хоть что-то понимала!
«Любовь! Любовь...» Уж свечкою горит!
Аж завидно. Поласковей была б...
(В угол.)
Бессонница, ты где? Пришёл твой раб.
(Уже к залу.)
Пушка когда сдавал, её мамашка
меня поцеловала: «Мой дружок,
давайте постираю вам рубашку...»
И рюмку поднесла на посошок!
Как мама...
Как я горько тосковал
по ней тогда, особенно вначале.
Отца забрали, дедушка и взял
меня у матери, чтоб «эти» не сыскали!
А позже, где-то, через год – её!
Когда уж показалось, что забыли...
Вот так и жили с дедом мы вдвоём,
укрывшись от невзгод под книжной пылью
профессорской его библиотеки,
под вечным гнётом тяжбы об опеке...
Потом – борьба!
Себя, как из трясины,
тащил для жизни яростной, иной!
Всего достиг с напором недюжинным
чего хотелось, но какой ценой?..
Но это, тсс..., ребята, между нами.
Плюёт в пол, смотрит на цветок от платья балерины))
Всё не по-нашему! Сожри хоть с потрохами
её, летящую... А хрена полетишь!
Эй, доктор, –
(Роняет что-то из пакета на спящего П с и х и а т р а.)
ростбиф с кровью! Жизнь проспишь.
А я свою – своими же руками...
(Трясёт головой, снимает ботинки и носки, принюхавшись,
передёргивается.)
Жена, жена... На кой она нужна?
Зудилка, молотилка, обиралка...
Пустая кукла или приживалка!
Любовь?.. Да, видно, нет её, любви!
Куда ж я задевал носки свои?
(Надевает ботинки на босу ногу.)
«И пресыщение – нам смерть...»
Ну, вот откуда
ко мне прилипла эта фраза? Дней уж семь
её таскаю на губах. А вот не буду
ни знать, ни вспоминать... Ну их совсем!
Сменю Пушка на знойную гетеру –
актёрку, на талантливую стерву!
Потешу тело...
(На мгновение задумавшись.)
Хм... Сыта душа,
хоть вроде и не ела ни шиша!
А может, раз сыта, то что-то съела?
Башка гудит, как улей очумелый...
(Вытирает руки об пол.)
Пропах весь мясом этим!
Воротит
и от еды, и от всего, что было!
(Валится на бок и засыпает.)
С м е р т ь (входит).
Почудилось, или собака выла?
Так жалобно...
(В л а д всхрапывает.)
Ну вот, опять рычит!
Или зовёт?
(Не замечая В л а д а.)
Да кто ж меня покличет?
Все жить хотят – кривой, хромой, босой...
(С возмущением.)
Вот если только наш?..
Зажравшись, – хнычет!
Эх, так и замахнулась бы косой!
Да, видно, нынче мне уж не дождаться.
Талант у нытика за юбками таскаться,
и этим же нытьём и соблазнять!
Пойду сосну ещё минуток пять…
(Зевает и уходит.)
Слышен стук в дверь.
А н н а (входит уже в обычной одежде, оглядывается.
Отыскав взглядом В л а д а, приседает возле него на
корточки, заглядывает в лицо).
Сказала в домофон я тихо: «Влад».
И дверь открылась! Просто наважденье.
Охранники, как в спящем царстве, спят.
И с ними всё – веранда, белый сад...
И даже фонари, нет, не горят,
а дремлют у ворот в оцепененье.
Как ты сказал? «Ни улицы, ни дома,
ни чуда, ни нелепицы, ни стона,
если уйдёшь...»
Я здесь. Я не ушла!
Велением любви я всё ж нашла
твой дом и улицу, и свет в щели окна...
Ты дышишь под рукой. Я не одна
теперь. Всё это было, было!
Ты есть! Люблю тебя! Спасибо, милый...
(Целует В л а д а и уходит.)
Занавес.
Действие второе
Картина первая
Денег на полу и под диваном нет. Л ю б о в ь
въезжает в комнату верхом на В л а д е,
одной рукой вцепившись ему в волосы, другой,
нахлёстывая его букетом цветов. В л а д, держа
торт зубами за перевязь, бьёт ногой в пол и издаёт
глухое ржание.
Л ю б о в ь. Мой конь, ведро шампанского тебе
сейчас налью!
В л а д. Течёт по бороде
дурная кровь... Меня ты укусила!
Л ю б о в ь. Я – женщина!
Я – власть, я – тьма, я – сила!
Сейчас же на колени, жалкий раб!
В л а д.
Доселе на своей я холке баб
как будто не возил...
Не женщина, а демон!
Л ю б о в ь.
Что там лепечешь ты? Сама богема
тобою помыкает. Подчинись!
Упейся! Упиваясь, захлебнись
и воротись уж тише самой тиши,
чтобы «агу» блаженное услышав,
урок мужания я снова начала!
(Бьёт его букетом.)
Вселенная, и та любви мала!
Влюблённые, в ней звёздами играя,
их имена любимым выбирают!
В л а д. Я выберу твоё. Звезда – Любовь!
Конечно, красная, как отблески вулкана!
Л ю б о в ь. Да, это я! Отныне над тобой
сиять ночами буду неустанно
и жечь, и плавить, и из сплава отливать
себе под силу, под желание, под стать!
В л а д сбрасывает её на тахту,
но и там она опять вскарабкивается
на него. Стаскивает с себя платье,
а с В л а д а рубашку.
Л ю б о в ь (на секунду задумавшись).
Нет, погоди... Идея! Это – сцена.
Оттуда – свет, чуть розоватый непременно...
(В л а д у.)
А ты здесь не лежи, как бегемот!
Чуть-чуть сползи пониже.
(С укоризной.) Эх, – живот...
(Наполовину сталкивает В л а д а с тахты.)
Так и виси! А я, совсем нагая...
В л а д. Совсем?
Л ю б о в ь. Ну не совсем...
(С раздражением.)
Не знаю!
Ты можешь хоть минутку помолчать?!
А может, развернём вот так кровать?
В л а д. Чтобы – с торца? Достойная картина...
Л ю б о в ь. Нет, выберем златую середину,
ни так, ни эдак – с пасадобля мы начнём!
Тревожного... Но с перчиком, с огнём!
А я – вот здесь! А ты пусть – там покуда.
Вот начинается... Ревут трибуны. Чудо!
(Любовь начинает танец тореро. Вместо шпаг у неё – розы.
Прогоняет В л а д а, пытающегося изображать быка.)
Я – режиссёр! А ты... – лишь мясо для кинжала!
Довольно перед главным я дрожала,
и перед Петечкиным ползала весь год...
Тупица ведь, ничтожество, урод!
А всё туда же – в гении! Вот смех!
Да я умнее и талантливей их всех!
Осточертело быть на сцене дурой,
озвучивать пустышек в шуры-мурах!
И только-то?.. (Сквозь слёзы.)
Все сволочи! Все мразь!
В л а д. От темы ты немного отвлеклась...
Л ю б о в ь.
Стелись под всякого, хоть было бы за что!
В л а д. Давай-ка выпьем, поругаем их потом,
иль напугаем, а захочешь, так убьём!
Ну, залпом, по-гусарски, вместе, пьём?
Л ю б о в ь (выпив до дна).
Всех сразу?..
(Шмыгает носом.)
Жорку с Венечкой оставим.
В л а д.
Или под нашу дудочку заставим
плясать их всех! А ты не хочешь - главным?
Л ю б о в ь. Ну, ты даёшь... У нас ему нет равных!
В л а д. Тогда, хотя бы замом? Ну, давай!
Л ю б о в ь.
Ну это ты, Владленчик, через край!
А вот Офелию... С рождения мечтала!
Это моё! Её бы я сыграла...
(Пытается играть роль Офелии,
но В л а д тащит её на постель.)
Л ю б о в ь (быстро уступает ему
и через мгновение уже хрипит от страсти.)
Ты мой, и только мой уж до утра!
(В л а д у, грозно.)
Ну, таешь?!
В л а д. Чтобы не скучать ночами,
готов стекать с дивана я ручьями!
Едва собрал себя я в таз вчера
после тебя...
Л ю б о в ь. (ползёт по нему на коленях).
Ступлю на сердце, душу...
В л а д. Постой, постой,
да ты меня задушишь!
Л ю б о в ь. И задушу!
(Делает вид, что душит его.)
Мой Дездемон, твоя Отелла...
(Уже испуганно.)
Душа, похоже, вправду отлетела
его... Кто ж знал? Ведь с виду он не хил.
(Трясёт В л а д а за плечи, брызгает на него шампанским.)
В л а д недвижим. Л ю б о в ь начинает быстро собирать
свои вещи. Пытается выдернуть из-под В л а д а шубу,
но не может. Косясь на диван, она пятится к дверям, но они
оказываются закрытыми.
Л ю б о в ь. И кто-то дверь с той стороны закрыл...
В ловушке я! И на окне решётка!
Вот уж попала, чёртова кокотка!
(Садится на пол у двери, подтаскивает к себе плед.
Заворачивается в него до самых глаз.)
Играя, заигралась до тюрьмы!
Не я одна, любой из нас, все мы
на сцене убиваем не однажды!
За этот месяц я, по-моему, – уж дважды!
А умираем за год сотню раз!
И смерть – игра для всякого из нас,
не более.
(С надеждой о В л а д е.)
Сейчас вздохнёт, и встанет?..
В л а д, лёжа, начинает воз-
носиться над диваном. Над ним
возникает голубоватое свечение.
Л ю б о в ь визжит от ужаса и
укрывается пледом с головой.
В л а д (пультом опускает диван,
подходит к актрисе и сдёргивает плед с её головы).
Вставай, я был слегка тут занят...
Слетал за звёздочкой, возьми, она твоя!
(Подаёт актрисе на ладони золотой кулон.)
Нельзя без звёзд в рутине бытия!
Темно... А холодно, уж и не рассказать!
А ты со мной не хочешь полетать?
(Надевая кулон, сжимает ей горло.)
Могу помочь... Хотела убежать?
(С сарказмом.)
«Я – женщина! Я – власть! Я – тьма! Я – сила...»
Едва в психушку Тьма не угодила
со страху. Не трясись. Я ведь шучу.
Я просто пробудить в тебе хочу
те чувства, о которых вряд ли знала.
Ужель я виноват, что всё мне мало?
(Опять набрасывает плед ей на голову.)
Вот странно... А вчера ещё ничто
меня так не цепляло и не грело.
(В сторону подвала.)
Эй, доктор, вам от нас – ведро цветов!
Лекарство ваше действо возымело:
на тройке наших баб из пустоты
я выберусь! Помогут! Я не первый,
кому бессмыслица в клубок смотала нервы
и стёрла памяти и Родины черты...
На облучок, и – по морозцу, с гиком!
Балет, театр... Ну что там впереди?
Ну, эскулап, вот пройда, погляди-ка,
каких лошадок мне понаходил!
(Срывает плед с головы актрисы.)
Эй, пристяжная, счастья и тебе!
(Целует её в губы.)
Солёная слезинка на губе...
Холодные, ещё страстнее губы!
Л ю б о в ь (поднимаясь).
Я ухожу! Подай скорей мне шубу!
И дверь открой, здесь душно. Дай воды!
(Заглядывает в зеркало, перебирая пряди волос.)
Ну, слава богу, вроде не седы!
А пальцы... –
(разглядывает руки.)
точно ватные, и ноги...
В л а д. Вернулась ты в заветные чертоги
любви и страсти.
(Подбирает с пола цветы.)
Вот же твой букет!
А вот спина моя для наказанья.
Л ю б о в ь.
Отстань, я растеряла все желанья!
В л а д. А я нашёл, и выше счастья нет!
О, лишь бы закрепить, чтоб не сбежало!
Л ю б о в ь. Пошёл ты, знаешь... Так не уставала
ещё ни разу я – булыжник на спине!
(Почти вприсядку направляется к дверям.)
В л а д (подбегает к столику, наливает ей стакан водки).
На, выпей! Истина, конечно же, – в вине,
которую прощаем, забывая!
Л ю б о в ь.
Ты знаешь, что-то я совсем больная...
(Пьёт водку, выпрямляется. В л а д включает музыку.
Л ю б о в ь, быстро захмелев, бьёт стакан об пол и начинает
плясать «русского»! Она то выкрикивает частушки, как деревенская баба,
то плачет, то хохочет в голос. Наконец, обессилев, вешается В л а д у на шею.
Он относит её на тахту, выключает свет. Уже у двери оглядывается.
В л а д. Что ж, отпуск взял я, видимо, не зря,
забрезжила голубушка-заря!
И кровь ключом заклокотала в жилах...
Не безрассудством ли приворожила
вакханка театральная меня?
Да... сколько в ней природного огня
и дикого звериного упрямства!
Однако... захотелось постоянства.
Нет, не под старость тёплого угла,
а всё же и – надёжности, тепла.
(Со вздохом.)
Сам не могу... Но ведь порой любви
и одного кого-то на двоих
хватает? Есть же, есть – она,
не птенчик, не актриска, а – жена,
чтобы себя ей с потрохами вверить!
Вот слово-то... Вспотела аж спина!
Сказал: «Жена». И сам себе поверил!
По вере и даётся...
Набрасывает доху на плечо и уходит.
Пауза.
Начинает подниматься медвежья шкура.
Из люка выбирается П с и х и а т р.
П с и х и а т р. Вот дилемма!
Ох, эти уж мне, феи от богемы...
Им умник подвернись или добряк,
ну, хоть убей, не надобен никак!
Изъян им подавай – ваять, лепить,
чтоб было с чем в охотку потягаться,
спасая, с Божьим промыслом сравняться
и этим славно чёрту послужить!
Но наш актёрку лихо укатал...
(Идёт к столику, разглядывает содержимое тарелок.)
А ведь с рецептом я, пожалуй, – в точку!
Сболтнул, что в голову пришло, без заморочки.
А вышло, пальцем в небо – угадал!
У нас здесь всё так, Ванька-дурачок
разбогатеет, не слезая с печки:
ведром черпнёт,
(Что-то вылавливает из тарелки и суёт в рот.)
глядь, щука уж из речки,
заметьте, нет, чтоб – в сеть иль на крючок,
а самотёком – шасть к нему в ведро!
Иль то же жароптицево перо...
(Наливает себе из бутылки, садится и залпом выпивает.)
Упало на нос, вот те – и почёт,
любовь народная...
И совесть не сечёт!
(Наливает второй стакан.)
А кто в трудах, не покладая рук,
как наш, как я –
(Поглаживает себя по груди.)
стяжатель и паук!
(Выпивает ещё раз, ищет, чем бы закусить. Не найдя,
вздыхает, встаёт и направляется к люку.)
Уж точно, на Руси заслон и сила
всему – лишь наши бабы!
Как любила
меня Марго! Но, что сверх всякой меры -
увы, недолговечно. Два примера
тому – магнат наш безутешный ну и я,
что пьян уж, как последняя свинья!
Один крутился ради денег...
(Начинает спускаться по ступеням в подвал.)
Ради юбки
ни дня, ни ночи не видал я, а итог?
Один и тот же! Коли схожие проступки,
то и секут одною плетью, видит Бог!
(Спотыкается и с грохотом катится вниз. Крышка люка
захлопывается.)
Л ю б о в ь вздрагивает, что-то нечленораздельное мычит.
Входит См е р т ь. С укоризной смотрит на актрису.
С м е р т ь. Здесь, что ни ночь, то смена декораций...
Пора менять диванные матрацы!
Буграми взбились в поисках, в трудах...
А всё – будто вода сквозь мой дуршлаг!
Ну, сериал по «телеку», и только!
Но, правда, веселей с недавних пор:
всё реже срам, беспутство и попойка,
всё чаще задушевный разговор…
Умаешься на службе, хоть зарежь!
И так и тянет обречённых меж
«потусоваться», вот ведь как сказала!
Между культурных и сама культурной стала!
(Оглядывается.)
А наш, кажись, в отлучке... Я его
сейчас, возьму, и встрену одного
на скоростном шоссе! Устрою слякоть,
подброшу камушек...
(Садится на край тахты.)
Здесь есть, кому поплакать.
(Заглядывает актрисе в лицо.)
А баба хороша… Не головой,
так уж ногами мёртвого удержит!
Оставить, что ль, пропащему надежду?
Ведь всё одно когда-то будет мой!
Вдруг образумится? Глядишь, войдёт во вкус –
накупит ей нарядов, туфель, бус,
под башмаком счастливо замурлычет...
(Оборачивается на шум под крышкой люка.)
Ну, вот опять как будто кто-то кличет!
Нет, показалось мне...
Входит В л а д с корзиной цветов и огромным тортом.
Он весь сияет. Взглянув на него, С м е р т ь, всплеснув ладонями,
весело ойкает и прячется за портьеру.
Л ю б о в ь (потягиваясь).
Владленчик, это ты?..
В л а д. Тебе вот – торт! А этому...
(Поднимет крышку люка и бросает туда корзину цветов.)
Цветы!
В подвале слышен шлепок и стон. Люк захлопывается.
В л а д. Купил билет. Мне завтра в Могадишо,
на месяц иль на два.
Л ю б о в ь. Крутой парниша...
Соскучился? Иди сюда скорей!
Свою милашку крылышком согрей,
пока не улетел. Я вся готова!
В л а д. Сейчас, сейчас, ещё – гарнир... Ни слова!
(Выдёргивает из-под головы актрисы подушку,
вытряхивает из неё «зелёные» и
засыпает ими Л ю б о в ь с головой.)
ФирмА! – «Любовь – под шубой»!
Завершил.
Л ю б о в ь (оглаживая себя).
Ещё сюда чуть-чуть!
(Уже в полной эйфории стонет.)
Совсем зарыл...
(Разгребает купюры руками, как будто плывёт в них.)
В л а д берёт со стола недопитую бутылку,
выливает её на актрису, усыпанную деньгами,
и прыгает поверх всего ласточкой. Л ю б о в ь визжит.
Занавес.
Картина вторая
Обстановка таже. За окном сумрачно. Денег на полу и под диваном нет.
П с и х и а т р сидит у столика в инвалидном кресле. Он весь в бинтах
и уже без цепи. Под локтем у него – три толстых папки. Он с аппетитом
что-то ест и пьёт.
П с и х и а т р.
Последнее спиртное унесла...
Всё выпила любовь! И всё поела.
Все ценности, все деньги подмела
и, как на крыльях, к морю улетела.
Ну что ж... Она – любовь! Ей и права.
Зато у Влада просветлела голова:
путёвку брал куда-то – спал в мешке,
в снегу...
И там уже – при новой бабе!
Где ни появится, уж, как на баобабе,
на нём висят!
А я на кулачке
дремлю тут, недвижимая гора.
(Похлопывает рукой по загипсованной ноге.)
За диссертацию, пожалуй, уж пора:
материалов – папки три!
(Любовно оглаживает папки.)
Готова тема.
Вот только б вырваться из гипсового плена!
Теперь, когда – свой банк... А в банке – счёт,
вполне приличный... Тут и развернуться!
На докторскую, что ли, замахнуться?
Не потяну? А что, как тот же Влад,
возьму, и выужу себе какую кралю
в помощницы?.. Не год, так два назад
мне глазки строила сестричка наша, Валя!
Из практиканточек...
(Висел на волоске!)
В халатике... С колечком на пупке!
Так нет же, я Маргошке верность блюл,
как в шорах водовозный старый мул!
За что и получил рога на сдачу
и анемию от тоски в придачу!
(Бьёт ладонью по столику, морщится от боли.)
Ай, ай... Вчера прислали телеграмму,
что выезжают: эта, новая, и наш!
Устроят тут ночлежку, раскордаш...
Хотя, писал, – из благородных дама,
из литераторов. Не курит и не пьёт.
(Прислушивается.)
Кого это с утра уже несёт?
(Разворачивается на коляске к окну и, уже с радостью.)
Приехали! Мотор его, знакомый!
Вот, дверцей стукнули. Идут. Уже – у дома!
(Хлопает в ладоши.)
Эх, тройка русская... Иль – в гору, иль – вразнос!
Решений русских нет, а вот вопрос,
наш русский, не даёт иным покоя...
(Заметив В л а д а и Е л е н у в окне.)
Ведёт! Посмотрим, что она такое...
(Уже о В л а д е.)
Звонил, что связь духовная, и только.
Просилась погостить. Теснись, изволь-ка,
на пару дней. Ей Питер поглядеть
охота, и обратно – к мужу, в Вятку!
(Везде поспеют, надо ж так уметь!)
Видать, довольно ушлая лошадка!
И верь тут Владу...
(Ёрничает.)
«Своенравна и строга,
такая не наставит, мол, рога...»
Младенец знает ведь – и на старуху
Случается, ой-ёй, ещё проруха!
Вдруг пожалеет Влада? Вот – и грех!
А жалость, что любовь у нас у всех!
(О В л а д е.)
Разахался, мол: «С ней так интересно!
Весь мир другим становится...»
(С ухмылкой.) Известно!..
(Уезжает на кресле за кулису.)
Входит Е л е н а с книгой в руке.
За ней – В л а д, по-ученически забегая
вперёд и заглядывая ей в лицо.
Е л е н а. Леса зимой немыслимо красивы...
Закат в снегах – не то, что из окна!
Вы сделали меня, мой друг, счастливой,
спонсировав путёвкой. И должна
вам тем же отплатить я!
(Уже напыщенно.)
В этой книге,
моей последней, щедро я делюсь
тем, как за всех и вся, да-да, молюсь,
с простого сбрасывая сложности вериги.
Ничто без снисхождения Его,
(Поднимает взгляд кверху.)
Единого для всех, и Своего
для каждого – во благо не даётся...
Возьми, коль благодать с небес прольётся,
и поделись! (Открывает книгу.)
Отметила здесь место:
(Читает вслух.)
«Любовью к миру только и грешу».
Я думаю, вам будет интересно!
Я ничего пустого не пишу.
(Кладёт книгу на столик и прихлопывает по ней ладонью.)
Не верите? Ну что ж, ещё вам чудо
явлю последнее.
(Смотрит в окно.)
Там за окошком хмарь?
Ещё мне бабушка показывала встарь,
как это делается... Было бы не худо
раздвинуть шторы.
(В л а д отдёргивает штору.
Е л е н а (простирает руки
к окну и читает речитативом.)
Солнце, выходи!
Я чую, ты за тьмою дышишь жарко!
Давно не делало природе ты подарка:
ко всем озябшим и продрогшим низойди,
чтоб твой цветок расцвёл в любой груди!
Единственное, ты – неповторимо!
Взгляни на нас! Ты нами так любимо,
что все мы – только свет твой и тепло!
Мы ждём тебя...
(Вся подаётся к окну.За окном всходит огромное солнце.)
П с и х и а т р (который явно подслушивал,
не выдерживает, выкатывает на коляске из-за кулисы и почти вопит).
Глядите-ка, взошло!
Е л е н а (продолжает).
Спасибо, Солнце! В золотой пыли
твой перст отсель изгонит боль и нечисть!
И пусть на краткий миг, очеловечась,
твой лик любовью дом сей наделит!
(Диск солнца улыбается.)
П с и х и а т р, забывшись, встаёт с кресла
и делает шаг загипсованной ногой.
Вот – наши бабы… Надо ж, бог ты мой,
куда там Лондону, Стокгольму иль Парижу?!
Е л е н а (с царственным жестом).
А счастье здесь, с тобой! Его нет ближе,
(Обнимает одной рукой В л а д а, другой припрыгавшего
к ней П с и х и а т р а.)
когда ты дома… Сердце лишь открой!
(За окном опять темнеет. Со двора слышен шум и сигналы
подъехавшей машины. Одновременно в кармане В л а д а звонит мобильник.
В л а д. Звонят, звонят... Да что ж это такое?
Я в отпуске! (В трубку.) Меня не беспокоить!
И часу не проходит... Всех уволю!
А вас, охраннички – хранят они... – тем боле!
(Наконец, прислушивается.)
Кого, кого?.. Вы не ошиблись, Лену?
Ах, муж?.. Тогда сейчас ей трубку дам.
(Е л е н а, прыгая вокруг В л а д а, пытается вырвать
у него трубку.)
В л а д (всё ещё в трубку).
Здесь, у ворот уже?.. Несчастье?! Непременно,
да, подготовлю...
Е л е н а (в ужасе трясёт его за плечи).
С кем? Скажи, когда?
(Не дождавшись ответа, она, раздражённо махнув на В л а д а
рукой, выбегает из комнаты.)
В л а д (всё ещё в трубку).
Я не успел, бегом к вам побежала!
Что?.. Документы? С ней, наверняка...
А телеграмму? Нет, не получала.
Ну что, уже поехали? Пока.
(Кладёт трубку, молчит.)
П с и х и а т р. Не повезло? Ревнивый муж попался?
В л а д. Нет, хуже! С сыном что-то...
П с и х и а т р. Вот беда!
И всё же... Солнце двигать? Никогда
с подобным я доселе не встречался!
Опасная игра… За эти штуки
наказывают крепко, я читал.
Дадут потешиться, и адовые муки
пошлют!
В л а д. Что солнце, Ваня, ты б видал...
За ней, как за святою, там ходили,
будто прикованные к чудотворной силе!
И никому ведь, никому не отказала...
П с и х и а т р.
И всё ж, подале надо от чудес!
Особенно таких...
(Книга Е л е н ы сама падает со стола.)
В л а д. Гляди, упала!
(Поднимает книгу с пола и на вытянутых руках со
страхом несёт её к выходу.)
Дверь сама перед ним распахивается.
П с и х и а т р (двери).
Пожалуй, обошлись бы мы и без...
В л а д выходит. Дверь сама за ним закрывается.
П с и х и а т р.
Ну, вот и – полтергейст!
Всё. Доигрались!
Эй, там...
(Смотрит в сторону двери.)
За хозяйкой – шагом марш!
(Дверь, соскочив с петель, падает. Что-то невидимое
с шумом вылетает из комнаты. П с и х и а т р, согнув-
шись, прикрывает голову руками.)
В л а д (входит, наступив на
лежащую дверь. Несколько раз пытается что-то сказать,
беззвучно открывая рот и разводя руками.
Наконец, успокоившись, принюхивается).
Вот только запахи одни здесь и остались:
«Камю», «Шанель»!
(П с и х и а т р у.)
Понюхай, – вернисаж!
П с и х и а т р (быстро приходит в себя и начинает потирать
ручки, намекая В л а д у на аванс).
Ну что, мой друг, желания и прыть –
вернулось всё?..
В л а д.
А дальше, что же дальше?
П с и х и а т р.
А дальше – жизнь,
без гонора, без фальши!
Природа, труд, и радость, может быть,
если заслужишь.
В л а д (глубоко вдохнув).
Да... Хочу любить!
(Лёгкий стук в дверь. Входит
Д е в у ш к а с к о с и ч к а м и,
очень похожая на А н н у.
В руках у неё молочный бидон.)
Д е в у ш к а (В л а д у).
Мне бабушка сказала, вы у нас,
когда здесь остаётесь, всякий раз
топлёное берёте молоко.
Носить бидон ей стало нелегко...
Хворает. Лезла в подпол, и упала!
Меня вместо себя нынче послала.
Я козьего, парного принесла.
Целебного, но, правда, подороже…
В л а д смотрит на неё во все глаза!
Намеревается схватить, но на полпути
останавливается.
П с и х и а т р (в восторге).
Вот чудо, так уж чудо!
В л а д. Да, похоже...
П с и х и а т р (В л а д у).
Хвала Создателю, он пошутил неплохо!
А ведь казалось, что, пресытившись, оглохла
судьба твоя, ослепла навсегда!
Д е в у ш к а с к о с и ч к а м и (смеясь).
Сказали тоже... Сытость и – беда?..
В л а д (Д е в у ш к е с к о с и ч к а м и, вырывая у неё
из рук бидон с молоком).
Давай сюда!
Всё сердце пересохло...
(С жадностью пьёт.)
Занавес закрывается, но тут
же, приоткрывшись, показывает поочерёдно три живые картинки:
«В л а д, Д е в у ш к а с к о с и ч к а м и и П с и х и а т р – в обнимку.»,
«В л а д с Д е в у ш к о й с к о с и ч к а м и на руках.» и
«П с и х и а т р, с тремя папками в руках – в шапочке магистра!».
Наконец, занавес окончательно закрывается.
Из-за кулисы выходит С м е р т ь, со скрипом складывает вдвое косу,
суёт её в чехол и с благодушным оскалом скрывается за другой кулисой.
Следом за ней выбегает А н н а. Через плечо у неё перекинута балетная пачка,
парик с косичками съехал на бок.
А н н а (прижав палец к губам, с улыбкой кивает в сторону закрытого занавеса).
Тссс...
Занавес.
Конец.