Ч. I. Одиссея Киклопа-4. Гл. I. Смутный купол

Белоконь Андрей Валентинович
Только Боги зрят истину во всём её величии,
человеку же дано увидеть её смутный свет
лишь сквозь туман своего невежества.
(Книга Истины пророков-близнецов)



   О, Хардуг, это было со мной, и это тоска моей души! Как помню я каждую букву Учения, так и мельчайшие детали воспоминаний о том дне никогда не сотрутся из памяти. Жуткий звук разносился над моим родным городом – Фаором, я и теперь слышу иногда этот звук во сне и просыпаюсь, в поту и со вставшими дыбом волосами: вой ветра и крики людей, треск шатающихся стен и скрежет гнущегося металла сложились в единый протяжный стон, словно стонал сам наш обречённый мир. Штормовые шквалы, вместе с пылью и каплями конденсата (не могу назвать это явление дождём, ведь в небе давно уже не появлялось нормальных облаков!), несли какие-то чёрные хлопья, вроде сажи, хотя дымов или пожаров я тогда не заметил. Гигаполис Фаор до той поры был относительно спокойным местом, его жители впервые столкнулись с масштабной атакой, и в городе царил полный хаос. Застигнутые стихией на ставших вдруг шаткими улицах, горожане или метались в растерянности, озираясь по сторонам и не понимая толком, что происходит и что нужно делать, или старались поскорее добраться до своих жилищ и своих близких. Подходил к концу третий год моего обучения в Академии войсковой разведки, в тот роковой день я торопился домой с занятий – нас распустили пораньше из-за угрозы сейсмических толчков. По слухам, что успели разойтись среди курсантов, где-то глубоко под нами противник атаковал город тектоническими торпедами, пытаясь так повредить нашу энергосистему. Не успел я выбежать за ворота академии, как начались те самые сейсмический толчки. Замерли пешеходные дорожки, поезда не ходили – ни наземные, ни подземные, станции были закрыты, даже велосипеда у меня не было, и я добирался до дома бегом, точнее, то бегом, то быстрым шагом, а порой прыжками – по улицам, которые были усеяны трещинами и обломками, и то и дело норовили уйти из-под ног. Наш старый дом, принадлежавший ещё моему прадеду, расположен неподалёку от академии, примерно в одном квартале, – прадед когда-то был наставником  будущих разведчиков и приобрёл жильё поближе к месту службы. К северу, за жилыми постройками, возвышались две высоченные башни-трубы атмосферной электростанции. Люди рядом со мной что-то кричали и показывали в ту сторону, тогда и я заметил, как рушится ближайшая к нам башня: в верхней секции, упиравшейся, казалось, в самое небо, появились трещины, и через мгновение огромный кусок, испуская клубы пыли, отвалился и стал медленно сползать вниз. Следом вторая башня, что располагалась дальше, тоже начала трескаться и рассыпаться прямо на моих глазах. Я прикинул расстояние и сообразил, что обломки могут накрыть и нашу улицу, поэтому бросился прятаться в ближайшее строение, надеясь найти там укрытие.
   Это был двухэтажный деревянный дом с прилегающим участком, по-городскому скромным, втиснутым между другими похожими, подобных жилищ в нашем гигаполисе – многие тысячи. Мне даже в голову не пришло звонить или стучаться, чтобы меня впустили внутрь – так я был напуган. Я воспользовался обычной беспечностью жителей Фаора, которые нередко лишь на ночь запирают свою входную дверь. Едва миновав дверной проём, я словно перенёсся в утро того же дня: сейсмические толчки прекратились, звуки разгулявшейся снаружи стихии притихли, а из полумрака прихожей повеяло прохладой. Обстановка на первом этаже показалась мне привычной и близкой по духу, я тогда решил, что попал к коренным горожанам из династии техников или даже наставников. И там был мальчик – малыш первого возраста, лет пяти, – он сидел, забившись в угол дивана и смотрел куда-то в сторону, противоположную входу, на меня он глянул лишь однажды – глазами, в которых блеснули растерянность и страх. Наверное, родители малыша ещё не успели добраться до дома, он ожидал их прихода, и, конечно, испугался подземных толчков, а теперь ещё и внезапно ворвавшегося в дом незваного гостя. Демонстрируя добрые намерения, я подошёл к алтарю Близнецов, что располагался недалеко от входа на красивой резной полочке, и приложил пальцы ко лбу в жесте почтения. Во всяком случае, это простое действие немного успокоило меня. И тут мальчик тихо, но отчётливо произнёс только одно слово: «виланка». Я удивился, что он упомянул вдруг эту маленькую стремительную птичку, и решил было, что, спасаясь от шторма, одна из виланок залетела в дом. Виланки хотя и гнездятся по берегам канала, соединяющего Фаор с морским портом, их нередко можно встретить и в городских кварталах. Я начал было что-то объяснять мальчику, но не успел произнести и двух слов, как над нашими головами раздался грохот. Мне подумалось тогда, что это ветер срывает кровлю, или же на дом падают обломки той самой рухнувшей башни, и почти в то же мгновение сверху донёсся женский крик – пронзительный, полный страдания. «Виланка!» – теперь уже громко позвал кого-то мальчик и спрятал голову между диванных подушек. Значит, Виланка – это имя! И вместо того, чтобы поскорее уйти, я бросился на второй этаж, в благородном порыве помочь незнакомой женщине с этим именем. Наверх вела однопролётная деревянная лестница, узкая и крутая, и я торопливо поднялся по её ступенькам, ожидая застать наверху разрушения и опасаясь ещё больше напугать ту, чей крик услышал. Но как же я испугался сам! На втором этаже, едва поднявшись, я застал с поличным его. Карапского колдуна. До этого карапы встречались мне только на фотоснимках и в кинохронике, но ошибиться было невозможно: необъятная грузная туша, длинная борода из промасленных косичек, огромный нелепый цветок вместо шляпы, крупные черты лица, включая круглые, горящие злобой глаза. Колдун, похоже, только что вышел из комнаты, вернее из спальни, а на его огромных шестипалых руках безжизненно повисло едва прикрытое какой-то тряпкой тело юной девушки, прекраснее которой я не встречал в своей жизни! Так как руки карапа были заняты, он положил свой огромный посох прямо поверх девичьего тела. Посох был увенчан набалдашником из засушенной и сморщенной человеческой головы, и с этой жуткой головы тоже свисали промасленные косички – неряшливые и выцветшие до желтизны, они резко диссонировали с аккуратными, украшенными золотыми ленточками чёрными косами девушки. О, Близнецы, мне никогда не забыть этой картины: видел я её лишь краткое мгновение, но каждая деталь осталась в памяти, словно я глядел на неё тысячу лет... Заметив меня, колдун недобро усмехнулся и то ли чихнул, то ли кашлянул, то ли крикнул какое-то короткое слово в мою сторону и у меня все мышцы свело судорогой так, что я тут же скатился по лестнице обратно на первый этаж. Сразу после этого сверху потянуло сильным сквозняком, послышался свист, словно что-то втягивало воздух, а затем – тихий хлопок. Ещё какое-то время моё тело не слушалось и местами нестерпимо болело, и я корчился на полу, едва не теряя сознание. Но в конце концов судорога прошла и боль утихла. Словно во сне, я вновь поднялся по лестнице... Но наверху уже никого не было. Крыша над спальней и соседней комнатой была проломлена в нескольких местах, на полу валялись куски черепицы и штукатурки, в воздухе клубилась и оседала пыль, покрывая скромную обстановку белым налётом, но всё это вполне подлежало уборке и ремонту. Тут я окончательно пришёл в себя, и ко мне с ещё большей силой вернулся страх. Я поспешил покинуть этот дом, даже не спросив у мальчика про его родителей. Совесть потом ещё долго меня терзала... Девушка, похищенная карапом, Виланка, была слишком молода для матери мальчика – скорее всего, это была его сестра. Мне следовало дождаться взрослых и всё им рассказать, но я сам был напуган и хотел только поскорее добраться до своего дома и увидеть своих близких.
   Не отпускай мою руку, о Хардуг Праведный! Без Учения мы сами становимся как потерянные дети – мы беспомощны, растеряны и идём к одичанию и гибели... На пути твоего духовного восхождения Хардуг Праведный держит тебя за руку и тянет в гору, а Ардуг Ужасный толкает тебя в спину. Лишившись их поддержки хоть на мгновение, ты рискуешь оступиться и сорваться в пропасть. Когда твоя душа корчится от горечи позора, а совесть ноет и саднит, словно рана, политая едкой кислотой, знай: ты лишь вдохнул глоток миазма, что поднимается от реки страданий, текущей по дну той пропасти. Так написано в Книге Истины.

   Издали мне уже приходилось наблюдать термоядерные вспышки раз пять или шесть, но в тот первый раз, что случился, когда я вышел из злополучного дома на улицу, заряд рванул где-то высоко в атмосфере, но достаточно близко, чтобы это привело меня на госпитальную койку с ожогом сетчатки. Я сразу ослеп, а также получил ожоги кожи лица и кистей рук – слепое пятно в левом глазу до сих пор напоминает о себе, а на моём лице всё ещё заметны небольшие светлые пятна от тех ожогов. Лёжа тогда в госпитале с повязкой на глазах и тьмой в душе, я видел перед собой одну и ту же картину: безобразного карапа, держащего в алчных руках бесчувственное тело Виланки. Я любовался прекрасным лицом девушки, чёрным шёлком её волос, гладкой бархатистой кожей, изящной и хрупкой фигурой... Какая судьба ждала ту девушку? Представляя это, я содрогался от собственных ужасных мыслей. Карапы – людоеды! Но они не просто едят похищенных ими людей – они сначала ставят на них свои опыты, больше похожие на изуверские пытки и казни, и только после этого несчастных съедают. Как будто мало нам страданий от этой войны!
   В госпитале я узнал, что за тектоническими ударами и электромагнитной вспышкой последовала воздушная атака на Фаор, но мы успешно её отбили, хотя в нашем районе не обошлось без серьёзных разрушений. Родители и братья ежедневно навещали меня, поддерживая молитвами и подношениями, и в конце концов зрение ко мне вернулось. Выписался я через шесть недель, и почти сразу, лишь забежав домой переодеться и обнять родных, отправился к тому дому. Но его не было. Почти весь тот квартал сгорел в пожаре и на месте строений остался только обугленный мусор. Как обычно в таких случаях, что-то о судьбе жителей можно было узнать на местной доске надежды, где оставляют записки те, кто уцелел сам или кто ищет уцелевших. К моей досаде дом, где жила семья Виланки, как и большинство домов в том районе, не имел номера, а только родовое название, которое я в первую очередь и пытался узнать. Я спрашивал у всех, кого заставал у той доски. Я прочитал все клочки бумаги, что были на большом щите из досок, и даже перечитал те бумажки, что валялись рядом на дороге. Я приходил к доске надежды ещё несколько раз и снова спрашивал и читал... Мне не повезло. Никто не мог вспомнить семью, в которой была бы девушка с таким именем, и имя её не упоминалось ни на одном из клочков бумаги. Получается, что Виланка жила в Фаоре совсем рядом со мной, я почти ежедневно по два раза проходил мимо её дома, но никогда её не встречал. Если бы я увидел её хоть раз, то наверняка бы запомнил – такую девушку невозможно не заметить и сразу же не влюбиться. Скорее всего, – решил я тогда, – Виланка появилась в городе совсем недавно, прибыла с беженцами, которых в Фаоре в последнее время всё больше. Единственным утешением стало мне то, что, как говорили люди и как писали в газетах, никто в этом пожаре не погиб... Ещё я взял в библиотеке и начал штудировать книги о карапах и об их пристанище – Арктиде, но тоже мало в этом преуспел. Наверное, если бы я располагал хоть каким-то свободным временем, то даже в том хаосе смог бы узнать что-то важное и полезное для моих поисков, но тогда заботы обрушились на меня, словно горный сель. Близился выпуск и мне пришлось срочно догонять своих сокурсников по академии по всем пропущенным из-за госпитализации темам, при этом ещё регулярно посещать лечебные процедуры. И хотя я никогда не забывал карапа, Виланку и тот сгоревший дом, сразу после выпуска моя судьба ещё быстрее закрутилась. Совершенно неожиданно меня назначили офицером связи и разведки во флот, в результате чего я и попал на «Киклоп-4».

   Откровенно говоря, учась на разведчика, я рассчитывал на службу на каком-нибудь стратосферном посту наблюдения, а в качестве подарка от Богов – хотя бы самой рутинной должности в космическом флоте. Нет, не на боевом межпланетном корабле, конечно, а на одной из огромных орбитальных станций, что сияли раньше в ночном небе яркими белыми звёздами, или на станции в точке либрации у Селены, или даже на самой Селене. Не то чтобы меня привлекало житьё в крутящемся в вакууме «орбитальном колесе», или уж тем более в металлической бочке, зарытой в реголит, а просто космос был мечтой моего детства, и именно там, как мне казалось уже во время учёбы в академии, находился самый передовой, а значит самый интересный, край всех этих событий. Да и месяц службы в космосе идёт за полгода в сухопутных войсках. Но к моему выпуску мы уже потеряли и космос, и даже стратосферу, и неожиданно для себя я получил предписание во флот, потому что на тот момент не хватало флотских офицеров с моей специальностью. Огорчён ли я? Нет! Напротив, это тоже славное место, вполне подходящее, чтобы получить Честное имя. Да и морскую качку я нормально переношу... да и другие плюсы имеются... но о них позже.
   Представлюсь. Меня зовут Адиша-Ус, я уже почти год как в третьем возрасте, скоро мне исполнится 15 лет, и я младший офицер 2 ранга. Моя семья ведёт свой род от того самого Снайпера с Собачьими Глазами, что был военным советником при последнем архонте Фаора, и хотя я не принадлежу официально к династическим военным Тилвара, у меня имеется родовая татуировка на спине в виде светлоокой собаки. Мои родители, так же, как и их родители, традиционно – учителя и наставники, а мой прадед был наставником в школе военных разведчиков. Из троих моих братьев двое – заводские техники, и лишь один, Какада-Ус, уже пошёл по стопам наших предков и стал наставником. Немногим больше четырёх месяцев назад я был выпущен из Академии войсковой разведки – наследнице той самой школы. Я успешно прошёл все три года – полный курс – и я очень горжусь этим! И мои родители и старшие братья не могут нарадоваться, что я теперь воин, а не гражданский служащий. Радуюсь с ними и я, потому что каждому воину дана великая свобода: свобода выбирать между трусостью и храбростью, позором и честью, забвением и славой. Так учит Хардуг Праведный.
   На далёкой северной военно-морской базе Синяя Скала, куда меня отправили со сборного пункта, я прошёл трёхмесячный курс подготовки к службе на морском флоте. Почти всё это время мы ходили по заливу на торпедном катере и отрабатывали выполнение боевых задач. Учитывая, что торпедные катера такого типа устарели и не используются в реальных боевых операциях, можно засчитать это время как адаптацию к неведомой доселе флотской жизни. А заодно и к холоду! Подозреваю, что базу так назвали не из-за цвета скалы (который на самом деле серо-коричневый), а из-за того, что там все синеют от холода. Сразу же по окончании курса, даже не дав пары суток отпуска, нам выдали предписания на боевые корабли, вот мне как раз на «Киклоп-4».

   Распишу о судне и команде. После старого торпедного катера, «Киклоп», который лишь немногим больше его по габаритам, показался мне кораблём из другого мира, если не из лучшего, то по крайней мере из гораздо более увлекательного и захватывающего мира будущего. Я воочию увидел, насколько далеко эта война продвинула прогресс военной техники. И я невероятно рад и горд служить на таком судне! «Киклоп» это малый ракетоносец – ныряющий экраноплан, вооружённый шестью пусковыми установками с многоцелевыми крылатыми ракетами «зазубренное жало». Боеголовки ракет термоядерные, предназначены для гарантированного поражения крупных защищённых целей. Каждый из офицеров готов занять кресло боевого поста и управлять такой ракетой по теленаведению – нас тщательно этому обучали, и это искусство все мы знаем в совершенстве. Сбить «жало» после запуска очень сложно: атакуем мы с предельно коротких дистанций, а электромагнитные помехи и специальный профиль полёта этой ракеты затрудняют работу корабельных ПВО противника, поэтому жалим мы смертельно. Наш экипаж, включая мою персону, состоит из восемнадцати человек: двух капитанов, штурмана, офицера по вооружениям, офицера связи и разведки (то есть меня), офицера-электромеханика, офицера-моториста с двумя помощниками, судового врача и восьми матросов.
   Я вообще не понимаю, почему эту серию назвали в честь одноглазых гигантов: судно совсем небольшое и скорее походит на раскормленную черепаху с морской фермы – из-за четырёх расположенных по углам плоского широкого корпуса огромных гибридных турбовентиляторов. Единственное, это что ближе к носу возвышается рубка с основными постами, имеющая секционное остекление, которое с большой натяжкой можно посчитать за огромный глаз. Помимо пусковых контейнеров с крылатыми ракетами, из вооружения у «Киклопа» имеются две дистанционно управляемые пушечные турели – носовая и кормовая – при этом носовая входит в противовоздушный комплекс, проще говоря, она оснащена радаром и системой наведения на воздушные цели. На Синей Скале, к которой приписан наш ракетоносец и с которой мы и вышли на это боевое задание, нам добавили ещё беспилотный аэроплан-разведчик (точнее даже два, второй в виде комплекта для сборки), так как воздушная разведка флота теперь нерегулярна, тем более, на большом удалении от наших воздушных баз. Этот аэроплан находится в моём ведении, так же, как и вся бодяга по разведке целей.
   Я и без того благодарил Ардуга Ужасного, что попал на судно с ядерной силовой установкой – надёжное, чистое и обладающее избыточной энерговооружённостью, потому что оказаться на скоростном катере с пироксилиновым двигателем, а уж тем более на одной из смердящих метановых лоханок, мне вовсе не хотелось. Но к ещё большей моей радости, для офицеров на «Киклопе» предусмотрены отдельные двухместные каюты, как на каком-нибудь крейсере! Каюты совсем небольшие, но они укомплектованы по-царски, словно кто-то проектировал не военное судно, а прогулочную яхту. Так в моей, имеющей площадь в квадратный стадий, помимо неоткидной и довольно широкой двухъярусной койки, помещаются столик с креслом, кухонный узел, рукомойник (с пресной водой!) и даже встроенный в стену цветник с маленьким алтарём. Большой монитор на переборке рядом с дверью показывает картинку с наружных камер так, что я могу видеть почти круговой обзор с судна, не вставая с койки. Это, конечно, когда работают наружные камеры. Туда же выводятся сведения по текущей навигации и графики с радиолокационной станции и с четырёх акустических антенн. Экран у монитора не тот из тонких пластинок с зыбким изображением, что можно увидеть в наших домах, а кондовый флотский экран, ударопрочный и устойчивый к электромагнитным импульсам. И показывает он чёткую и контрастную картинку. Ещё по соседству с дверью прикреплена коробочка громкой связи – такие есть во всех жилых помещениях судна, и с капитанского поста в любой момент нам могут отдать по этой связи приказ. Иллюминаторов на судне вообще не предусмотрено: единственное неэлектронное окно имеется в рубке, да и то часто бывает закрыто броневыми щитами. Для экономии места пищу мы должны принимать в своих каютах, разогревая в маленьком духовом шкафу коробки с пайками. У врача со штурманом и у капитанов помещения побольше, впрочем, капитаны по очереди дежурят на своём посту, поэтому одна из коек часто пустует, каюта же врача одновременно медпункт. Для офицеров не предусмотрено своей кают-компании, зато рубка нашего ракетоносца достаточно просторна: там расположены шесть основных постов и при желании можно разместить ещё пару человек, так что офицерские собрания, если в них возникает нужда, проходят там. 
   У «Киклопа» три режима крейсерского хода: полёт на экране (это так говорят флотские, на самом деле, конечно, полёт происходит над экраном – то есть над поверхностью моря), глиссирование и подводный ход. Первый – самый скоростной и спокойный: судно просто летит над водой на высоте немногим больше гексапода, используя эффект экрана. Если бы мы могли идти в таком режиме постоянно, мы бы достигли самой удалённой в океане цели примерно за неделю. Но, увы, в отличие от больших судов такого типа, для нас полёт возможен только при несильном – баллов до 5 – волнении. При более сильном волнении и порывистом ветре, при интенсивном маневрировании и ещё во многих случаях «Киклоп» плывёт как скоростной катер, и тогда весь его корпус вибрирует и сотрясается, а турбины, тихо поющие на экране и почти бесшумные под водой, воют, как упустившие добычу сияры. В случае ненастной погоды для судна всё-таки предпочтителен подводный ход. При переходе в подводное положение пушечные турели, антенны и камеры, если они были выдвинуты наружу, прячутся внутрь, на окна рубки опускаются щиты, а турбины меняют режим работы, и судно ныряет, используя свой корпус как гидродинамическое крыло. Ныряем мы быстро – куда быстрее любой подводной лодки – и достаточно глубоко, чтобы нас не засекли гидроакустические станции противника – если они где-то у поверхности. И, что нравится мне гораздо больше, благодаря этому свойству судна (способности нырять и плыть под водой) продуктовый набор в пайке расширенный – как у полноценных подводников: в него входят концентрат вина, сгущённое молоко, лучшие сорта рыбы и даже вяленая свинина!
   Пара капитанов «Киклопа-4» – опытные ветераны. Я несказанно рад служить под их началом – это огромная честь. Один из двух – Озавак-Ан, тот самый Дважды Рождённый, что участвовал в сражении в проливе Аранк и командовал тем самым подводным крейсером. В Аранкской битве он заслужил своё Честное имя (если позволят Боги, когда-нибудь и я заслужу Честное имя!). На внешность этот кэп жилистый, широкоскулый, кожа цвета шоколада собрана на лице в крупные упругие складки, и у него обычные для его возраста и положения лысина и бородка. На первый взгляд, у Озавака твёрдый как мозоли матроса характер, скупой на вербальное общение. Но ещё на базе опытные моряки заверили меня, что на деле легендарный капитан добр и великодушен. Мне неизвестно, почему его назначили командовать маломерным судном после таких подвигов, но ходили слухи о его трениях с высшим командованием. (Позднейшая заметка на полях: Я даже не подозревал о цели нашего похода, когда писал эти строки!) Другой капитан – Скванак-Ан – немногим моложе своего напарника, низенький и круглолицый, нрав же имеет вовсе угрюмый и молчаливый. О его биографии не ходило даже слухов, и никто из экипажа не знал его Честного имени, хотя по виду Скванак – опытнейший морской офицер. Оба судовых начальника происходят из династических военных моряков, что понятно по приставке Ан, и ни о чём, кроме текущих дел службы, с ними можно даже не заговаривать – это станет пустой тратой времени.
   Чуть не забыл написать о матросах! Большинство из них – молодые, но возмужавшие балагуры, мускулистые и выносливые, хотя имеется там парочка хлипких юнцов вроде меня. Как водится, живут они в общей каюте ближе к корме, а принимают пищу и проводят нехитрый досуг в соседнем помещении вроде кубрика. Кроме морского дела, наши матросы обучены диверсионной работе, а при необходимости их можно задействовать как десантников. Каюту с ними делят два пожилых гражданских моториста (ядерная силовая установка «киклопов» требует особого внимания), седых, усатых и ворчливых, и матросы относятся к ним чуть ли не как к отцам родным (что немало забавляет молодых офицеров вроде меня). Одного из них зовут Вархис-Хар, он вообще-то совсем старый, я постеснялся спросить, но наверняка он старше моего отца, думаю, его восьмой возраст уже не за горами. А о втором скажу отдельно, поскольку таких людей я раньше не встречал. Это рыжеусый Свен с островов Европы, что лежат к северу от солёных болот, в которых похоронены города-призраки. У Свена, как и у многих из его страны, глаза почти круглые и их ирис бледного серо-голубого цвета, отчего глаза его как будто светятся потусторонним голубоватым огнём, и только чёрные зрачки посреди каждого глаза словно вынимают душу из того, кто посмел встретиться с ним взглядами. Белая кожа, тоже с голубым оттенком, добавляет к его облику ещё немного жути. Наверное, таким и был мой далёкий предок – Снайпер. Точнее, такими по легенде были его глаза, а каков был его характер, о том ничего не известно. А вот моторист Свен по натуре – безобидный весельчак, хоть и любит донимать матросов замечаниями.

   Ещё на сборном пункте, где нас формировали, сдружился с одним из оружейных офицеров, несгибаемого оптимизма парнем, который закончил общевойсковую академию в тот же год, что я свою разведки. Его имя Ибильза-Хар. Именно с ним мы делим теперь эту каюту. Кроме обычных для армии страстишек – травить байки и играть в пуговицы, – у нас практически нет общих интересов, зато мы, что называется, сошлись характерами, и относимся друг к другу с симпатией и уважением. Как учит Хардуг Праведный, истинная любовь часто бывает безответной, зато истинное уважение всегда взаимно. Когда совпадает время отдыха между нашими вахтами, то за чашкой густого флотского шоколада, сдобренного капелькой имбирной настойки, мы с Ибильзой травим друг другу эти самые байки или играем пуговицами в кошки-собаки по разлинованному на бумаге полю (почему на флоте все любят именно эту игру?) и убиваем таким образом время. Мы не стесняемся подтрунивать друг над другом, но никогда не делаем этого со злобой. Часто к нам присоединяется корабельный врач Заботливый Арза, его каюта-медпункт расположена как раз рядом с нашей. В армии мужчин его возраста – а доку 25 – осталось немного, большинство отслужило свой срок, не став профессиональными военными, многие погибли или стали инвалидами. Арза уже неоднократно участвовал в боях, в сравнении с нами он выглядит опытным, возмужавшим, а в чём-то даже циничным, но в общении наш врач лёгок, с ним чувствуешь себя на равных. Надо заметить, что его сосед по каюте – штурман Туликай-Ан – далеко уже не молодой и не особо любит настольные игры, к тому же, он почти всегда сидит в рубке на своём посту, а отсыпается через  раз в каюте у капитанов. Наверное, поэтому док и ходит к нам. Заботливый Арза играет, конечно же, лучше нас (сказывается опыт!), но тем почётнее у него выиграть. Он может рассказать настоящую флотскую байку, какую ещё никто не слышал, а также он охотник от души посмеяться над чужой шуткой или весёлой историей, и всё это нас вполне устраивает.
   «Киклоп-4», после двух недель патрулирования окрестностей упомянутой базы, направился на встречу с флотским соединением, которое называется «девятая отдельная флотская группа». Её состав и задача известны пока только нашим капитанам. Офицеры, включая меня, знаем лишь то, что точка рандеву находится в западной части Оконечного моря, примерно в двухстах морских милях от побережья Пасифиды, так что нам нужно пересечь с севера на юг почти весь Великий Восточный океан. Мы уже порядком намёрзлись под холодными ветрами Синей Скалы и очень рады такому направлению. Впрочем, другого и быть не могло. В полёте на экране мы бы достигли нужной точки за двое суток, может чуть за больше. Но океан есть океан. Нас сопровождают воздушные наблюдатели: летающая лодка и дирижабль, и благодаря их ретрансляциям ещё есть постоянный контакт с базой, поэтому работы хватает как мне, так и штурману.

   Вы все помните, потому что тогда в новостях это твердили час за часом и день за днём, как начало темнеть небо. Первыми это заметили обсерватории, и появились гипотезы вроде той, что планета попала в газопылевое облако кометы. Толстяки в роговых очках – клерикальные учёные скопцы – пугали нас, что это отразится на климате и начнутся небывалые бури, неурожаи, моря замёрзнут, почти всё человечество в итоге вымрет, а тот, кто всё же выживет, вернётся к первобытной жизни. Правительства многих стран, включая наше, принялись спешно собирать запасы топлива, продовольствия и тёплой одежды для населения – на такой роковой случай. Но позже выяснилось, что, хотя освещённость упала почти на треть, одновременно выросла интенсивность инфракрасного и микроволнового излучения, но так хитро, что общий тепловой баланс планеты лишь немного сместился, причём в сторону потепления. Это открытие пробудило к жизни ещё более хитроумные гипотезы, на которые так горазды жрецы праведных наук. Когда над планетой на месте привычного всем неба образовалась сплошная туманная дымка, участились военные столкновения. В центральных областях Асии вспыхнули локальные конфликты, грозившие перерасти в масштабную термоядерную войну. Поначалу никто не связывал разгорающуюся войну с тем, что небо над нами больше не сияет бездонной синей глубиной. Точнее, раздавались голоса моралистов о том, как же велико лицемерие политиков: всё человечество вот-вот постигнет непонятная природная катастрофа, а они развязывают грязные войны. Некоторые странные сообщения, например, о спускавшихся из дымки радужных нитях, о которых рассказывали немногие уцелевшие в самых ожесточённых столкновениях, поначалу считали армейскими байками. А потом стали пропадать спутники, орбитальные станции разрушились и упали на Гею, и всю планету накрыл Смутный Купол...

   Пасифида – наше сокровище, слава наша и надежда – последний континент, не охваченный войной. Все попытки Южного Альянса зацепиться за её побережье проваливаются, все нападения, в том числе и масштабные, успешно отражаются. Но враг не оставляет попыток захватить там плацдарм. Вот и теперь, с базы сообщили об обострении обстановки у северно-западного побережья Пасифиды: Альянс стягивает туда всё новые силы и будущая операция всё больше осложняется. Район, в который мы направляемся, находится на границе двух больших морей: мелководного и изобилующего рифами Имеру и глубоководного и бурного Оконечного моря. В сообщении говорилось о дирижаблях-охотниках – наших злейших врагах. Эти похожие на толстые грибные шляпки огромные аэростаты, на вид такие неуклюжие, на самом деле скоростные и манёвренные, а в их чревах шахты, забитые смертоносными для «Киклопов» и других субмарин ныряющими дисками. И ещё наша сеть гидрофонов у Пасифиды засекла четыре подводных авианосца противника – это уже типичные цели для «Киклопов». Наши срочно перебрасывают на побережье сухопутные силы и укрепляют береговую оборонительную линию – на случай возможной высадки вражеского десанта с моря. Обстановка красноречиво свидетельствует о серьёзных намерениях противника, а боевая операция грозит превратиться в историческую битву. Для меня это и страшно, и желанно одновременно!

   В прошлый раз, когда войска Южного Альянса штурмовали Пасифиду, десяток субтеррин прогрызались под нашу береговую оборону, а чтобы их не обнаружили сейсмостанции, вражеский флот наладил непрерывную бомбардировку побережья. Но акустикам вовремя удалось выделить характерный шум, создаваемый носовыми фрезами этих подземных кораблей, и поезда с орудиями пришли в движение, не оставив противнику шанса уничтожить береговые батареи. Обезвредить сразу несколько субтеррин практически невозможно: их подрывают, закладывая мощные заряды в скважины, но субтеррины периодически останавливаются и слушают, их акустики легко распознают бурение таких скважин. А сеть из уже готовых скважин прикрывает лишь самые важные направления, да и она не особо эффективна. К тому же, одна субтеррина может выпустить несколько термоядерных торпед в разных направлениях и никакие бурильные установки не успеют их перехватить.

   Наш враг до войны навязчиво заверял нас в искренней дружбе, нередко в притворной заботе он указывал нам, как правильно жить, а обитал тот враг по соседству, на юге и юго-западе Асии. Мы же всегда понимали, что они подразумевают под дружбой лишь выгоду для себя, а если заглянуть за покрывало их лицемерия, то окажется, что мы нужны им или как слуги, или как враги. Мы слышали, как многие из них в невежестве своём презирают Учение, называя его уделом глупых фанатиков. Но мы наставляем лишь тех, кто стремится встать на Путь Истины, но ещё не нашёл для себя его начало, или тех, кто слишком слаб, чтобы идти по нему самостоятельно, но никому не позволено наставлять на Путь насильно – это величайшее кощунство. И мы закрывали глаза на их ложь и лицемерие – ради равновесия мирной жизни. Хотя мы были во многом соперниками, бывали между нами и стычки, но больше мы торговали, не помышляя о серьёзной войне и не готовясь к ней. Но теперь всё кончено.

   А ведь веками считалось, что самая непредсказуемая и таинственная, но в то же время и самая очевидная опасность, несчастье и источник бед мира – пещерные карапы, и вот как раз с этим врагом, рано или поздно, нам придётся столкнуться в смертельной схватке. Духовные уроды, чьё ложное учение извращает ум, заводит его в такие тёмные, населённые чудовищами дебри, из которых ему уже не выбраться. Сказано Хардугом Праведным: твоё добро не уничтожит зло в тебе, а твоё зло не оправдается твоим добром, но начав делать злые дела, ты быстро разучишься делать добрые – это и будет твоё падение. Гнездятся карапы в ледяной тьме – в пещерах под пустынным и замёрзшим северным континентом – Арктидой. Сами же они утверждают, будто вышли из недр Геи, где на глубине более сотни парасангов якобы находятся обширные цветущие земли, населённые великанами. На самом деле карапы не кто иные, как пещерные люди – грязные, злобные, хитрые и алчные людоеды. Они пользуются невероятной и непостижимой техникой, которая со стороны воспринимается как чудеса и фокусы, и совершенно непонятна для нас. Колдуны веками похищали людей с разных континентов, и ужасна была судьба тех похищенных: в лучшем случае они становились рабами, в худшем – объектами отвратительных обрядов. Но чаще похищенных просто съедали. За те же столетия предпринимались многочисленные военные экспедиции в Арктиду. Все они потерпели неудачу. Лишь когда мы овладели энергией атома, карапы притихли: очевидно, они поняли, что никакой колдовской фокус не спасёт от термоядерной боеголовки, летящей к тебе впятеро быстрее ракетного аэроплана. Набеги колдунов на земли людей остались лишь в сказках и легендах, которые бабушки рассказывают надоедливым внукам на ночь. Нашим братьям хетхам на какое-то время удалось обменяться с карапами послами, они даже пустили в свои библиотеки их отвратительных колдунов, да что толку: ничего существенного хетхи так и не узнали. Карапы лишь хвастались, что якобы это они когда-то обучили людей древнему языку, земледелию, основам наук и даже помогли приручить диких фрагидов с помощью своего колдовства. Но всё это, конечно, бессовестная ложь.
Тщетной оказалась надежда заполучить хотя бы некоторые из карапских секретов. А ведь фармацевтика карапов позволяет излечивать болезни, перед которыми наши врачеватели бессильны, их бальзамы заживляют самые тяжёлые раны и продлевают жизнь вдвое, даже возвращают утраченную молодость! Колдуны могут превращать сырую глину в прочнейший камень без всякого обжига и даже сушки. Они делают нерадивого, слабого и трусливого воина ловким, сильным и бесстрашным, да ещё и почти неуязвимым, лишь дав ему выпить какого-то снадобья. Нам доподлинно известно, что карапы выходят в космос, у них есть космические корабли, такие же уродливые и непонятные, как их хозяева, но ни одного ракетного пуска с Арктиды так и не удалось засечь. Откуда у них такие возможности? Наследники ли они той древнейшей культуры, артефакты которой были найдены на Селене? Но хотя сами карапы внешне немного похожи на селенитов, их культуры совсем непохожи. Культура селенитов гораздо ближе к нашей... Хетхи неоднократно вступали с колдунами в диалоги и дискуссии, но всё заканчивалось лишь скандалами. Да и как можно договориться с людьми, которые едят книги, уверенные, что таким образом получают содержащиеся в них знания? Да что там книги... В общем, дикость, о которой можно и не рассказывать: она общеизвестна и стала нарицательной, а само слово карап – оскорбление, грязное ругательство. Хотя в Учении карапы не упоминаются, исстари считалось, что в последние времена именно они будут нашим главным врагом. Но говорит нам Хардуг: ваши представления об истине наивны, а заблуждения ваши изощрённы. Карапы в наступившие нежданно последние времена так и остались почти сказочными злодеями, невидимыми и недосягаемыми, словно и вправду обитающими где-то глубоко в подземном мире. А вот Южный Альянс, ведомый лицемерными правителями Великой Малайны, встал против нас грозным и непримиримым врагом, с которым мы сошлись в последней битве и третий год топим друг друга в крови. Мы пошли на огромные жертвы: убиты или безвременно умерли в муках миллионы наших людей, почти четверть ранее населённых территорий Тилвара на десятки лет стали непригодными для жизни из-за радиоактивного и химического загрязнения, а многие наши города обращены теперь в руины. Малайна тоже немало пострадала, но все эти жертвы словно питают и укрепляют злобу и упорство нашего противника. Неужели мир и вправду обречён и неминуемо погибнет?..

   Такое уже случалось на Гее – когда человечество погибло – и все знают эту историю. Ещё при моих прадедах, лет 70 назад, геологи-разведчики натолкнулись то ли на остатки базы, то ли на хранилище знаний, оборудованное в кратере в приполярной области Селены. Эта находка послужила стимулом для развития всей нашей космонавтики. Сотни тысяч артефактов – неизвестного назначения технических устройств, таинственных предметов, с трудом поддающихся даже приблизительному переводу книг и много чего ещё загадочного – было тщательно упаковано и аккуратно сложено внутри едва выступающих над поверхностью Селены и соединённых между собой короткими переходами секций. Несколько десятков найденных там и затем доставленных на Гею круглых металлических пластинок удалось прочесть, а точнее воспроизвести, самыми первыми: на них оказалась записана музыка, в том числе песни на мёртвом языке. По большей части энергичные и с простой мелодией, в последующие лет 30 эти песни пользовались большой популярностью, даже в мои детские годы я нередко их слышал и напевал. Некоторые из обнаруженных на Селене устройств также служили для записи и хранения различных сведений, но в сведениях этих оказалось не так уж просто разобраться: до сих пор нашим инженерам и учёным удалось прочитать, расшифровать и тем более понять лишь малую часть древнейшего наследия. Всё же самым щедрым источником для нас стали печатные издания. Хотя бумага истлела и при прикосновении рассыпалась в пыль, химики придумали метод мгновенной её консервации, и большинство листов удалось сохранить. В основном именно сохранённые листы раскрыли перед нами невероятную тайну этой находки. Теперь каждый школяр вам подробно расскажет, как когда-то, в глубокой древности, примерно 50 тысяч лет назад, на месте островов Европы простиралась континентальная суша, и жизнь сотен миллионов людей кипела там в удивительного вида гигаполисах. А где сейчас северная часть Великого Восточного океана, примыкающая к Арктиде, был расположен ещё один густо заселённый континент. Много людей жило и на моём родном континенте – Асии – возможно, даже больше, чем сейчас. Эти древние люди, которых теперь мы называем селенитами, обитали в огромных многоярусных домах-термитниках из армированного сталью искусственного камня. Селениты могли воочию видеть потрясающих воображение животных, которые тогда ещё не вымерли и обитали как в зверинцах, так и на воле. Моря  бороздили живые подводные корабли – легендарные фалаины, а на суше встречались свирепые хищники, способные убить человека ударом лапы или откусить ему голову, словно тот какая-нибудь крыса. У селенитов была религия, во многом похожая на нашу, её основу также составляли духовные учения, переданные людям через пророков. Но их религия всё слишком упрощала: она призывала лишь выполнять нехитрые правила и предписания – считалось, что для духовного роста этого достаточно. И ещё, подобно примитивным дикарям, селениты верили, будто существуют высшие сущности, преследующие какие-то злые цели. Духовное мировоззрение древних людей отражалось и в их искусстве и литературе, причём настолько, что многие живописные картины, так же, как популярные в те времена драмы и комедии, кажутся нам странными и неправильными.
   Коренное отличие времени селенитов от нашего заключалось, пожалуй, в торговой отрасли. По сравнению с современной, торговля того времени была развита сверх всякой меры, имела глобальные всепланетные масштабы, она служила основой мировой экономики и даже культуры. Можно сказать, торговля, а по сути выгода при перепродаже, и являлась истинным и всевластным божеством древнего мира. Для селенитской торговли был характерен избыток простых по назначению товаров, которые не просто предлагались, а навязывались при каждом удобном случае. Стоит ли удивляться, что продавцы не стеснялись использовать глянец кричащих цветов, красивые надписи и картинки, и даже не гнушались похоти и лукавства, только бы привлечь внимание к своему товару. Помню, как ещё в школе меня удивила селенитская картинка с тремя десятками утюгов для глажения одежды – разных по названию, но почти не отличимых ни внешним видом, ни полезными свойствами. Зато все они были очень красивы! Вообще, это был мир внешне привлекательных вещей – от сверкающих лоском, невероятно мощных и скоростных автомобилей до изящных браслетов-хронометров, которые носили и мужчины, и женщины. Далеко не все из этих ярких и красивых вещей были удобны или даже полезны, многие кажутся нам теперь нелепыми, слишком сложными в управлении или даже бессмысленными, но такова уж была культура древних людей. Если бы кто-то из того времени дожил до наших дней, наша жизнь, и особенно наш быт, показались бы ему чересчур аскетичными. Наверное, как следствие глобальной торговли, у селенитов были необычайно развиты и средства коммуникации: например, большинство людей тогда не расставались с йотафоном – плоской коробочкой-прибором для аудиовизуальной связи, и связь эта была вездесущей и общедоступной. Библиотеки и галереи искусств, музейные собрания и коллекции, различные  издания и новостные службы, включая образовательные и развлекательные, следуя за торговлей, имели всеобщий характер, в то время как политически мир тогда был разобщён гораздо сильнее, чем наш до войны. Не в последнюю очередь из-за той же чересчур активной торговли, страны в те древнейшие времена постоянно и смертельно враждовали, между ними то и дело вспыхивали затяжные кровопролитные войны за глобальные рынки и ресурсы. Изучением найденных на Селене артефактов занималась как раз международная секулярная коллегия, в которую вошли представители даже таких стран, в которых и теперь едва можно сыскать одного грамотного специалиста – я думаю, вряд ли подобное сотрудничество было бы возможно у вечно конфликтовавших между собой селенитов. Наша коллегия работала не покладая рук более полувека, ею были тщательно изучены в том числе и многочисленные изделия технического назначения, учёные книги и чертежи, но лишь малую толику остроумных открытий и изобретений мы в итоге из них заимствовали. Наука древних оказалась примерно такой же, как наша, и основы их техники были во многом теми же, что у нас, и это не удивительно: селениты – люди, жили они в одном с нами мире, познавая те же законы природы, да и отделяет их от нас промежуток времени, который нам кажется очень и очень долгим, однако для истории планеты он весьма короток.
   Впрочем, отличий тоже хватает, и торговым феноменом они не ограничиваются. К примеру, энергетика селенитов была основана на ископаемых углеводородах –  каменном угле, метане и нефти. Теперь эти ископаемые встречаются нечасто и служат сырьём в основном для химических предприятий, производящих пластик и волокно, а полсотни тысячелетий назад их, похоже, было гораздо больше. Помимо углеводородов, это древнее человечество добывало много железа и алюминия, при этом испытывая дефицит некоторых важных металлов, таких, как осмий и иридий, без которых мы не мыслим нашу технику. Селениты использовали, хотя и ограниченно, изотопы и соединения урана в качестве топлива для своих паровых электростанций, а также производили десятки тысяч боеприпасов с этим веществом. Хотя описаний не сохранилось, известно, что конструкция таких боеприпасов предполагала как огромную мощность, так и высокий уровень радиоактивного загрязнения. Возможно, по этой причине селениты держали все эти боеприпасы в своих арсеналах лишь для устрашения. Даже в ракетных двигателях они не использовали ядерное топливо, а лишь энергию окислительно-восстановительных химических реакций. Так селениты выводили на орбиту Геи спутники и обитаемые станции и отправляли исследовательские зонды к другим небесным телам, в том числе к Аресу и газовым гигантам. И, разумеется, у них были базы на Селене. Их сельское хозяйство тоже имело свои особенности. Как и мы, селениты выращивали пшеницу, рис, сою и какао, но также и некоторые ныне исчезнувшие культурные растения. В наземном животноводстве были те же коровы, свиньи, овцы и куры, что и теперь. А вот каких-либо упоминаний о морском животноводстве найти не удалось – не исключено что, как бы странно это ни звучало, у селенитов не было стад фрагидов или каких-то подобных морских животных, и они не употребляли в пищу их питательные молочные продукты, без которых наш стол нельзя себе и представить.
   На мой взгляд, самое удивительное, что было у древних людей – это микроскопическая техника. Оптические и электрические приборы и устройства селенитов оказались гораздо сложнее и совершеннее наших. Некоторые из таких устройств состоят из настолько мелких компонентов, что их удаётся разглядеть только в самые сильные микроскопы. Так, в прямоугольной пластинке не больше ногтя всё буквально кишит крохотными детальками, размер которых составляет несколько десятков атомов! Достоверно известно, что эти устройства были не просто логическими электросхемами, древние люди собирали на их основе мыслящие машины. Как селениты изготавливали такие устройства – это мы теперь хотя бы в общих чертах, но понимаем, однако как работали их мыслящие машины – величайшая загадка. Ни прочтение всех книг, найденных на Селене, ни тщательное изучение сохранившихся артефактов, в том числе обнаруженных на Селене и Аресе исследовательских зондов, ни даже предпринятые секулярной коллегией масштабные раскопки на Гее, не внесли ясности – мы так и не смогли понять эту технику, тем более, её воспроизвести.
   Считается, что селенитов погубил врезавшийся в Гею астероид. В книгах приполярного хранилища найдено немало указаний на страх древних людей перед такой космической катастрофой. Там также упоминается, что астрономы отслеживали космические тела, способные столкнуться с Геей и принести сильные разрушения, кроме того, к астероидам и кометам посылали многочисленные зонды. В последние годы перед катастрофой таким зондом был обнаружен металлический астероид, в составе которого оказалось много ценных металлов, а первую очередь осмия и иридия. Известно, что селенитские учёные предложили направить этот астероид к Гее. Далее мнения наших историков расходятся. Одни считают, что селениты хотели всего лишь вывести астероид на орбиту нашей планеты, но ошиблись в расчётах, другие же утверждают, что астероид нарочно направили на Гею: военные стратеги селенитов присматривались к малым небесным телам как к самому разрушительному оружию, и в итоге нацелили один из них на территорию противника. Согласно второму варианту, некое могучее государство той эпохи решило одной стрелой пронзить двух катати: они направили богатый ценными металлами астероид на территорию державы своего противника, рассчитывая, что та будет полностью уничтожена, а в образовавшемся на её месте кратере можно будет добывать те самые металлы. Но что-то пошло не так. Скорее всего, противник прознал о планах и вмешался, а стратеги сильно просчитались насчёт последствий удара, и в итоге астероид угодил совсем не туда, куда рассчитывали, а результатом его падения на планету стало глобальное изменение её облика. Хотя место падения, где должен был остаться огромный кратер, до сих пор не найдено, на Гее примерно в то же время (50 тысяч лет назад) пришли в движение континенты и резко изменился климат. Растаяли полярные шапки и огромные участки суши скрылись под водой. Почти все жившие тогда люди погибли, а вместе с ними с планеты исчезло до 90 % живых видов. Всё это и было прямым результатом космического столкновения – случайного или спровоцированного. А ещё спустя примерно 10 тысяч лет на Гее вновь активизировались вулканы, после чего резко похолодало и почти всю планету затянуло ледниками. Ледники окончательно похоронили остатки того древнего человечества. Десятки тысяч лет минули прежде, чем на единственном уцелевшем с начала катаклизма континенте, из горстки разрозненных одичавших племён возродилось новое человечество. Но теперь и его черёд, похоже, пришёл...

   Наши 12 часовые вахты сменились 8 часовыми и стали проходить по полному боевому регламенту, поэтому я решил дальше записывать события по моим вахтам. Вести настоящий судовой журнал не входит в мои обязанности, да я и не умею такого, а вот делать заметки, когда выпадут свободные полчасика перед сном, обо всём интересном, что с нами происходило – конечно, в вольном изложении – такое, пожалуй, я смогу, и будто сами Боги подсказали мне прихватить с базы пару толстых тетрадей. У меня также имеется подходящего размера штормовая дощечка – такие подкладываю под страницы настоящего судового журнала. Разумеется, я буду тщательно избегать упоминания здесь военных секретов. «Киклопы» участвуют в боевых операциях не больше года, они ещё не попадали к противнику даже в виде обломков, поэтому Альянс мало что знает об этих кораблях. На «Синей Скале», знакомя наш экипаж с «Киклопом-4», тамошние техники подробно объяснили, что именно составляет самые важные секреты ныряющих экранопланов, а что о них уже известно противнику. Примерно то же касается и «зазубренных жал», а также нашей тактики. И хотя я даже вообразить себе такого не могу, чтобы «Киклоп» захватил противник – мы либо вернёмся на нём на базу, либо потонем в океане, третьего пути у нас нет, однако, Боги изобретательны, и всё же имеется вероятность, что мои записи каким-то образом попадут к врагу. По этой причине я даже не стану указывать здесь точных календарных дат, а исчисление событий начну условно – с момента, когда «Киклоп-4» покинул свою северную базу. «Зачем вообще делать такие записи?» – спросите вы, и я отвечу, что делаю я их в надежде, что наша военная операция на будет заурядной, а мой рассказ о ней заинтересует потомков, изучающих историю. Может быть, моих собственных детей и внуков. Ведь даже плохие руны лучше хорошей памяти. И ещё мне просто хочется с кем-то делиться своими впечатлениями и мыслями. Хотя бы с этой бумагой.


1-я боевая вахта

   2247 морских миль от Синей Скалы. Ветер стих, волнение 4 балла, видимость отличная, до горизонта. Малым ходом сближаемся с танкером. И нас всё ещё сопровождает дирижабль с базы.

   Фоновый корабельный шум уже давно не мешает мне спать а, напротив, убаюкивает счастливой мыслью, что если всё вокруг гудит, вибрирует и трясётся, значит с судном всё хорошо. Этот своеобразный условный рефлекс выработался у меня во время практики на торпедном катере. Но так – только пока мы идём в надводном положении. Когда мы ныряем, на судне становится тихо и спокойно, а экипаж соблюдает особый распорядок: перемещаться по судну могут только вахтенные и только строго по делу, остальные же обязаны находиться в своих каютах, сохранять тишину и двигаться как можно меньше (и тут как раз идеальным досугом становится игра в пуговицы). Оказалось, что я тяжело переношу резкие изменения давления воздуха, возникающие в отсеках при погружении или всплытии: каждый раз меня подташнивает, может вдруг разболеться голова, порой все внутренности начинает крутить. Не то, чтобы я совсем терял работоспособность, но всё же... Заботливый Арза ничего не смог предложить мне, кроме дыхательной гимнастики. Да нет от неё никакого толку! Остаётся лишь надеяться, что я постепенно привыкну к этому.
   Перед началом вахты океан тоже был спокоен, горизонт чист, и мы плавно скользили полным ходом в гексаподе над волнами – никаких погружений не предвиделось. Разве что встретились бы с врагом... Но у меня есть свежие донесения от нашей разведки, согласно которым до ближайшего вражеского соединения нам встречными курсами идти не меньше суток, а воздушный флот противника с некоторых пор игнорирует этот район, так, что даже дальняя разведка сюда не залетает.

   С началом вахты была остановка – судно тогда медленно дрейфовало на брюхе, а офицер-моторист с помощником и двумя матросами копался в правом кормовом вентиляторе. Если я верно понял, причиной послужил скачок температуры в одном из электродвигателей. Я воспользовался этим и вышел на верхнюю палубу – открытую площадку за рубкой, расположенную между контейнерами - пусковыми установками крылатых ракет – для осмотра наружного состояния этих самых пусковых установок. Ракеты пока не заправлены, поэтому главное – это регулярно проверять, не ослабли ли крепления и нет ли где-нибудь внешних повреждений. Недалеко от «Киклопа» парила огромная морская птица – альмпатрос – встретить её в открытом море считается хорошей приметой. Я подумал тогда, что маленькие стремительные виланки не залетят так далеко в открытый океан. И от той Виланки, что карап увёз в свою ледяную страну, я всё удаляюсь на юг, дальше и дальше, и я почувствовал вдруг, как натягиваются невидимые нити, что соединили с этой девушкой мою душу, и душа моя застонала от боли. Дадут ли мне Боги шанс спасти её? Если я не погибну, если суждено мне заслужить Честное имя, если кончится эта война и мы победим, если... я обыщу все холодные пещеры Арктиды, чтобы найти тебя, и я спасу тебя, прекрасная Виланка, я тебе обещаю, и поможет мне в том свет Хардуга Праведного! Я полной грудью вдохнул свежий морской воздух. Я почти сутки не выходил наружу, и по сравнению с прошлым моим выходом, там стало заметно теплее: мы уже миновали северные широты. Если бы не Смутный Купол, морской пейзаж был бы, наверное, великолепен. А так вместо диска Гелиоса я мог наблюдать лишь большое светящееся пятно, да и привычной синевы неба давно уже никто не видел: её всегда застилает высотная дымка – то серая, то желтоватая. Какая может быть связь между этим и войной?

   В официальных сообщениях, в новостях, с самого начала войны мы слышим об этом явлении – многие свидетели видели, как небо светлеет над местами боёв. Когда, казалось бы, битва завершена, и одна из сторон уже одержала победу, тогда из высотной дымки опускаются вниз прямые тонкие линии как нити, переливающиеся по всей длине яркими цветами, и происходит нечто такое – в общем-то, каждый раз разное – что заставляет битву вновь разгореться, словно эти радужные нити вливают новые силы в проигравшую сторону. Чаще всего это бывают невесть откуда взявшиеся резервы, поэтому явление и получило название «радужный» или «смутный» резерв. Это подобно тому, как в догорающий костёр подбрасывают дров. Нередко так происходит по нескольку раз и для обеих сторон, и битва всё продолжается, пока поле боя не превратится в сплошной завал из обломков техники и трупов солдат. Для тех, кто не участвовал в боях и живёт в глубоком тылу, это всего лишь фронтовые байки, которыми приехавшие в увольнение вояки стараются их впечатлить, но армейские относятся к радужным нитям очень серьёзно, хотя видели их немногие из оставшихся в живых, а объяснить это явление не берётся ни один из клерикалов.

   Дирижабль, похожий на лежащую на боку светло-серую рыбу, висел высоко над нами, чуть правее от курса «Киклопа-4». Без него наши контакты с миром будут ограничены: дальняя радиосвязь перестала работать с появлением Смутного Купола, спутники, впрочем, как весь внешний космос, словно перестали существовать, а таких вот высотных дирижаблей для глобальной связи не хватает. Осталось всего несколько (из почти сотни!) авианесущих крыльев, одно из которых наворачивает гигантские круги над покинутой нами базой и служит как воздушным прикрытием, так и  ретранслятором. Старший из моих братьев, Ироп-Ус, работает техником на заводе, где делают стартовые ускорители для летающих авианосцев. Если не знаете, эти огромные машины покидают земную твердь лишь однажды, и возвращаются на неё, лишь когда погибают. Для того, чтобы поднять авианесущее крыло в небо, используют несколько одноразовых ракетных ускорителей – вот их как раз делает мой брат. Ещё недавно, в результате ожесточённых воздушных боёв, я сам был свидетелем, как такое крыло рухнуло неподалёку то нашего гигаполиса, где-то у юго-восточных предместий. В газете потом написали, что два ядерных реактора из восьми входивших в силовую установку разрушились, их содержимое развеял пожар и весь тот район пришлось закрыть из-за радиоактивного загрязнения. Перед падением авианесущего крыла в нём не осталось ни одного боеспособного истребителя и был израсходован почти весь боезапас: экипаж действительно дрался до последнего. Прежде, чем рухнуть у границ охраняемого города, они усеяли все подлёты к нему обломками вражеских аэропланов, и уцелевшие турели стреляли по врагу до самого момента удара о землю. Многие ли помнят теперь об этом?.. В результате этого и других славных подвигов противнику до сих пор не удалось завоевать превосходство в воздухе. Если бы кто-то из команды крыла остался в живых, какое бы Честное имя он получил?.. Не Сдавший Небес?..

   У селенитов были аэропланы и другие аэродинамические аппараты, в том числе большие, вмещавшие десятки актов груза и сотни пассажиров, а вот аэростатических вроде дирижаблей вообще не было – во всяком случае, свидетельств о них не сохранилось. Это по меньшей мере странно: ведь существует немало задач, справиться с которыми в состоянии только управляемые аэростаты. Атмосфера Геи в те времена была более разрежённой – такая теперь высоко в горах, и хотя в ней содержалось больше кислорода, для воздухоплавания низкое атмосферное давление было препятствием, и в первую очередь именно для тех аппаратов, что опираются на воздух! Но селениты массово производили реактивные аэропланы, а также винтокрылы, самых разных типов. Почему у них получили распространение именно такие летательные машины, а не аэростаты – ещё одна загадка древности. Мне здесь кажется достойной внимания гипотеза, согласно которой в те времена сила и направление ветров были хаотичными, что затрудняло эксплуатацию аэростатов в гораздо большей степени, чем аэропланов. Действительно: если у вас нет надёжной карты ветров, вы не сможете просчитать маршрут дирижабля, а если силу и направление ветра сложно предсказать, возрастает риск попасть в шквал при погрузке-разгрузке или во время причаливания. Ещё мне встречалось такое мнение, что отсутствие дирижаблей как-то связано с принятой тогда военной тактикой. Вообще, вооружения и военная техника – это одна из немногих областей, о которой то человечество не оставило нам полезных сведений, и сведения эти пришлось собирать буквально по крупицам. Хранилище древних знаний на Селене словно бы нарочно избежало военной отрасли. По иронии Богов, мы судим теперь о военной технике селенитов по сохранившимся изображениям детских игрушек, порой таких же сложных и привлекательных, как большинство селенитских предметов утилитарного назначения. Впрочем, среди последних многие можно также посчитать за устройства, предназначенные скорее для развлечения, только уже людей взрослых. Некоторые детские игрушки древних, по мнению наших инженеров, представляли собой масштабные модели реально существовавших устройств боевого назначения. Среди таких моделей особенно удивляют антропоморфные боевые машины – меки – высота которых в действительности достигала 10 гексаподов и более. Вооружены эти шагающие на двух ногах бронированные великаны были огромными мечами и секирами, ракетными установками и неизвестной физики оружием, стреляющим, судя по картинам, сгустками энергии. Ещё они могли летать или, по крайней мере, делать высокие подскоки! Из сохранившихся описаний и из схем внутреннего устройства механических антропоморфов явствует, что двигались меки за счёт электрогидравлических приводов, для прыжков и полёта задействовали ракетные или турбореактивные двигатели, а управлялись сидящим внутри пилотом. По поводу этих машин велось и ведётся много дискуссий, фабрики давно выпускают такие игрушки для детей, а инженерами построены десятки масштабных действующих моделей. Но ни один инженер до сих пор так и не решился взяться за создание полномасштабного боевого антропоморфа.
   Вместе с тем, некоторых видов вооружений у селенитов, судя по всему, не было вовсе. Это касается в первую очередь авиации и флота: как и о дирижаблях, на Селене не сохранилось упоминаний о чём-то похожем на атомные летающие крылья, экранопланы, субтеррины и подводные авианосцы. В древних сухопутных армиях много внимания уделялось экипировке солдат – в первую очередь индивидуальной защите и средствам связи, а также физическим тренировкам. Но как тогда тренировали самое главное – боевой дух – об этом нам ничего не известно. Были у селенитов изощрённые сухопутные боевые машины, вроде арматронов, передвигавшиеся как на колёсах, так и на гусеничной платформе, но каких-либо заводских чертежей или технических описаний до нас не дошло.
   Впрочем, вполне возможно, что большая часть древних знаний осталась скрытой от нас, и в этой скрытой части как раз и находится самое ценное, в том числе чертежи селенитского оружия. Огромные по объёму комплекты сведений содержат запоминающие устройства в виде твёрдых пластинок с прозрачным покрытием. Не так давно учёные нашли способ читать их, используя сигнал, получаемый при отражении луча оптического генератора от поверхности тонкого керамического слоя такой пластинки. Но все эти сведения хитроумно закодированы, поэтому насчёт того, что они в себе содержат, остаётся лишь строить догадки. Если каждый такой комплект – целая библиотека, к примеру, относящаяся к одному из селенитских языков или к одному разделу знаний, то зачем их так тщательно утаивать от посторонних? Если же таким образом спрятаны какие-то опасные знания, то почему их так много?.. Одно из предположений, выдвинутых клерикальными учёными, состоит в том, что каждый такой комплект - это криптограмма селенитской киноповести. Про кино селенитов нам мало что известно, но если представить киноповесть в виде закодированной цифровой последовательности, она как раз и будет представлять собой такой огромный комплект. Я надеюсь дожить до того дня, когда можно будет посмотреть первую раскодированную киноповесть из древнейших времён!

   С верхней палубы я вернулся в трюм и спустился на склад проверить готовность беспилотного разведчика, а также комплектность второго комплекта. Ардуг Ужасный пусть вздёрнет их на свой пламенеющий рог! Угораздило же начальство повесить на меня эти наряды. Я хорошо разбираюсь в электротехнике, но в аэродинамике я не специалист, как, впрочем, и в конструкции и работе таких вот небольших, но мощных двигателей, работающих на спирте, я знаю про это лишь в самых общих чертах. Если возникнет хоть какая-то нештатная ситуация, не описанная в инструкции, я просто буду не в состоянии выполнять свои обязанности!
После всех проверок (показавших, как и следовало ожидать, что всё с этим хозяйством в порядке) я отправился в рубку и занял своё место на посту связи. Турбины к тому времени вышли на полный режим и мы набрали крейсерскую скорость. Дважды Рождённый капитан был, как обычно, угрюм, но совершенно спокоен, задумчив и даже показался мне рассеянным. Конечно, противник себя никак не проявлял, погода ничем не грозила и вообще всё шло по плану и как бы само собой – почему бы немного не расслабиться? Я понял вдруг, что наш капитан просто очень устал, ведь он не покидал рубку с того времени, как мы сменили курс и вышли на задание. Поэтому, после короткого доклада, я набрался смелости и предложил ему пойти отдохнуть, пока обстановка позволяет. Он бросил на меня взгляд – такой, каким смотрят на с жужжанием пролетающую у лица муху, и как отмахиваются от мухи, отмахнулся рукой от моего предложения. О чём он тогда думал? Что планировал?..
   Позже я принял очередное сообщение с базы – о том, что оперативная обстановка не изменилась. И то хорошо! Запросил наш дирижабль: они уже начали греть баллоны, готовясь к высотному полёту – для возвращения на Синюю Скалу.
   Незадолго до окончания вахты мы прошли в пределах видимости группы наших кораблей, самым крупным из которых был тримаран – флагманский крейсер. Группа идёт параллельным курсом, только ход у них, конечно, помедленнее. И как только моя вахта закончилась, мы начали сближаться с танкером, от которого (уже следующей за мной вахте) предстоит заправиться расходными материалами. В основном топливе – урановых сборках – мы не нуждаемся, их хватит ещё на пару лет скитаний по морям. А вот смазку для всех механизмов, масло для гидравлических систем, аммиак для системы охлаждения и спирт для каталитических горелок, аварийного генератора, авиационных и лодочных моторов – всё это дали нам на базе лишь по минимуму, и теперь нужно заправиться всем этим от танкера. Основной груз огромного полупогружённого судна, сопровождаемого небольшим собственным эскортом, конечно же, водонитратное топливо – им заправляются гидропланы, дирижабли и маломерные суда. Помимо танков с ВНТ, на судне должны быть изрядные запасы масла, спирта, аммиака, а также различных сжиженных газов, азотной и соляной кислот и пресной воды. Кроме нас, у танкера уже крутится целый рой судов и несколько летательных аппаратов. Предстоит сложная и ответственная операция. Хорошо, что наступившая вахта не моя – я буду сладко спать во время заправки.
Засыпая, я всегда вспоминаю о той девушке. О, Виланка! Твой стан изящен и гибок, твоя кожа – нежный молочный шоколад, твои волосы – крылья стремительной птички, твои губы – лепестки тамарая. Нет никого краше и желаннее тебя.


2-я боевая вахта.

   Заступил в 3150 морских милях от Синей Скалы.
   Море уже не такое спокойное (до 5 баллов). Ещё вчера мы заправились всем необходимым, и наш ракетоносец идёт к месту встречи на брюхе, разбивая им неровные волны. Далеко на севере чёрное небо озаряют вспышки молний, радар сопровождающего нас дирижабля показывает в той стороне довольно приличный штормовой фронт, примерно в 90-100 милях, там  же должно быть и волнение баллов 7-8. Хотя шторм движется нашему курсу наперерез, он вряд ли нам помешает. Они теперь тоже странные: вместо густых облаков их сопровождает какая-то тёмная пелена, несущая интенсивные осадки, движутся шторма совершенно непредсказуемо и быстро затихают.
   Надо признать, что я раньше не понимал, какое это удовольствие – просто выспаться или сытно поесть. До службы я и подумать не мог, что такие простые желания могут быть столь сильны и так занимать твои чувства. Живя с родителями и братьями, я соблюдал, как и все в нашей семье, заведённый ещё предками распорядок, который составляет повседневный быт горожан из династий вроде нашей. Я любил рано просыпаться и вставать, мне всегда нравилось ощущение, которое с рассветом приносит бодрое светлое утро. В разгар учёбы я не так уж часто вспоминал о еде, машинально проглатывал завтрак, иногда вообще забывал поесть, когда приходил домой с занятий. Служба поломала размеренность городского быта и здесь я постоянно хочу есть и спать! Продуктовые пайки для армии поставляют нам хетхи, и пайки эти, прямо скажем, не маленькие, и никто не запрещает взять дополнительный пакет риса с креветками, кимчи или ещё несколько бисквитов сверх того, что положено – ведь потребности в еде бывают разные, и наш рацион это учитывает. Но любой из членов экипажа не опустошает холодную камеру на складе лишь потому, что это навлечёт на него нескромную славу. Я пробовал как-то съесть двойной паёк (выиграл один у Ибильзы в кошки-собаки, больше мы на еду не играем) – мне казалось, желудок мой лопнет, но голод не проходил! И так же примерно со сном. Дома порой было сложно сразу заснуть, а теперь, хотя я сплю даже больше положенного, я могу (если, конечно, позволю себе это) уснуть в любой момент, в любом месте и почти в любой позе. Также я позабыл уже, что это такое – проснуться самому.  Но к чему я это всё написал? А вот к чему.
   Часа через четыре после того, как я уснул («Киклоп», пока я спал, заправлялся от танкера), меня разбудил неожиданно вернувшийся Ибильза. «Адиша, подъём!!!» – заорал он, едва прикрыв за собой дверь в нашу каюту. Вначале я сильно на него разозлился, но когда он объяснил, в чём дело я, напротив, пришёл в восторг. Всех свободных и по такому случаю освобождённых от вахты офицеров, а также наших капитанов, пригласили к себе отужинать капитаны флагманского крейсера «Последователь Учения»! Один из них, Визав-Ан, Удачливый в Битве, оказался близким знакомцем, возможно, даже другом нашего Дважды Рождённого. О, Близнецы! Был уже поздний вечер, и за нами прислали большой командирский мотобот с крейсера, а на самом «Последователе» нас встречал почётный караул, предназначенный для торжественного приёма на борт отсутствующих сейчас на судне адмиралов (Заметка на полях: я ведь тогда наивно думал, что наш визит – просто повод для тренировки караула, но что всё равно это большая честь для нас). Для начала всем нам дали помыться – на крейсере большая по морским меркам помывочная – и там же выдали чистое нательное бельё. Одевшись и приведя себя в порядок, мы посетили главный алтарь судна, окружённый целой оранжереей благоухающих цветов. Затем нас проводили в просторную – под стать этому кораблю – офицерскую кают-компанию, где был накрыт стол. Я не ел так вкусно и обильно с последнего своего дня рождения, проведённого с родителями и братьями. А таких вин и настоек вообще никогда не пробовал. Капитаны и старшие офицеры «Последователя» произносили короткие речи, во время которых надлежало держать рюмку в руке, а в конце речи – отпивать содержимое, и я перепробовал понемногу все напитки с этого стола, причём некоторые не по одному разу. В нашей армии отношения между начальниками и подчинёнными более доверительные, чем в армии Южного Альянса. Там, к примеру, нельзя обращаться к вышестоящему по рангу без его разрешения, нельзя использовать неуставные темы в разговоре и имеется ещё множество других строгостей. К примеру, я не мог бы без дозволения своего капитана обратиться так запросто и побеседовать с соседом по столу, офицером этого крейсера, который был на две ступени выше меня по рангу. Но я с ним познакомился, и мы успели вполголоса обговорить некоторые темы и поделиться своим мнением о произносимых за столом речах. К концу приёма я наелся (наконец-то!) до отвала и, к тому же, изрядно захмелел, но содержание речей помню очень хорошо. Многое из того, что я узнал от выступавших и из разговоров с соседом по столу, было важными новостями, и кое-что стоит записать.

   Уже несколько дней на огромной акватории, примыкающей к южным берегам Асии и составляющей почти треть Великого Восточного океана, противник никак себя не проявляет. Ещё недавно он наступал, и за каждую милю морских просторов завязывались ожесточённые схватки, а теперь там пусто и тихо: Альянс оттуда просто ушёл. Ушли надводные и подводные суда, не появляются летательные аппараты, даже разведывательные. Более того, ударные соединения, которые раньше блокировали с севера морские пути к портам Пасифиды, теперь перебрались на восток Оконечного моря, а некоторые вообще ушли к своим асийским базам. Отходя, они понесли существенные потери, особенно в транспортах, потому что наши корабли перехватывали и топили суда из таких отступающих групп. Эксперты в штабе полагают, что происходит концентрация военно-морского флота Альянса в одном районе для решающего сражения, скорее всего – для разгрома нашего флота и последующей высадки где-то на северном побережье Пасифиды. Но военно-морской флот Тилвара теперь не уступает флоту Альянса, поэтому они задумали поставить нас в какую-то невыгодную позицию. А вот в какую и каким образом они собираются это сделать – на это пока нет ответа. Разведке известно только, что ключевой тактикой будет блокирование авианесущих и крупных ракетных судов. Возможно, в рифах Имеру. Да больше, собственно, и негде.

   Сам Удачливый в Битве в своей речи напомнил нам, как Малайну веками отличала подлая, лживая и бесчестная тактика. Их добрые заверения означают лишь то, что они задумали очередное предательство. Они скажут вам правду только для того, чтобы вы лучше поверили в их ложь. Поступки, которые мы никогда бы не совершили, просто потому, что посчитали бы их недостойным, они совершают без стеснения, словно нет у них чести. Несомненно, отметил капитан, их ведёт Ардуг, так как он это всё, что толкает человека к бесчестным поступкам: голод и жажда, боль и обида, гнев и ненависть, жадность и похоть, зависть и ревность. Но толкает он их во тьму, потому что нет равновесия, потому что Хардуг не освещает им путь ярким светом любви и надежды. В конце речи  Визав-Ан, вместо традиционных благих напутствий, пожелал нам успешно выполнить нашу миссию. Мне показалось, что он вложил в это пожелание гораздо больше чувства, чем положено по ситуации, и я объяснил это воздействием напитков.
Выступал и Дважды Рождённый, но в его речи не было ни слова о нашей миссии, зато было много благодарностей капитанам и экипажу крейсера за радушный приём и оказанные почести.
   В конце, уже под утро, нас так же торжественно проводили обратно. Когда мы сходили с мотобота на борт «Киклопа», «Последователь» отсалютовал нам выстрелами из орудий!
   Ибильза после этого ужина, разумеется, тоже опьянел, и его не вызвали на прерванную вахту, ту вахту вообще считай отменили, а мою сдвинули на восемь часов вперёд, и поэтому наши следующие с Ибильзой вахты совпали. Мы хорошо выспались, и хотя меня разбудил таймерный сигнал, я проснулся со свежей головой (лишь во рту у меня словно переночевал пустынный суховей). Посещение флагманского крейсера я запомню как одно из самых ярких событий в моей жизни.

   Перед поверкой мы сидели в нашей каюте, поедая завтрак, и рассуждали о том, как противник мог бы заманить нас, точнее, заставить наш флот войти, в рифы. Установкой подвижных минных заграждений? Или слухи об оружии Альянса, способном вызвать направленный ураган и смести надводные суда на сотню миль в нужную сторону – не слухи на самом деле, а утечка их секретов? Атмосферные явления заметно изменились с появлением Смутного Купола, и я бы не дал гарантии, что тот ураган, что показывает наш радар – естественного происхождения. Увы, мы можем лишь строить догадки, водя пальцами по карте. Скорее всего, штаб флота Альянса разработал достаточно простой, может быть даже единственно возможный, стратегический план, но мы с Ибильзой его не понимаем. Впрочем, здесь важно, чтобы его поняли в штабе нашего флота.

   Ещё одна загадка этой войны, такая же непонятная, как Смутный Купол: костяные солдатики. Вполне естественно, когда с началом боевых действий вы встречаете в действующих войсках лишь профессиональных солдат, а позже – ещё и призванных резервистов. Всё это, как правило, молодые и хорошо подготовленные в военном деле люди, которых отличает безупречный внешний вид и отличная военная выправка. Они как раскрашенные глянцевыми красками костяные игрушечные солдатики, которыми играют чуть ли не все мальчишки мира. Со временем, когда войска понесут существенные потери и профессиональных солдат станет не хватать, власти проводят более широкую мобилизацию. В любом случае, по ходу затяжной масштабной войны молодых, вымуштрованных и подтянутых военнослужащих в армии постепенно сменяют мобилизованные гражданские – в основном или юнцы, или мужчины пятого возраста, разного роста и выправки, порой слишком худые или толстые, кривобокие и животастые. Немало в войска попадает и женщин. Все эти люди, конечно же, не такие отборные, вымуштрованные и дисциплинированные. Во время войны процесс смены армейских профессионалов на мобилизованных гоплитов так же естествен, как процесс смены поколений. Но у Альянса почему-то совсем не так. Павшие на поле боя и пленные всё чаще оказываются молодыми – примерно одного возраста – хорошо сложёнными солдатами. Они, конечно, разные, но их словно подбирали для почётного караула, по хорошему армейскому стандарту. На допросах они выдают заученные ответы, как и положено, но почти никто из них не помнит или упорно не желает рассказать самые простые сведения о себе: где родился, где учился, кто его родители. И чем дольше идёт война, тем больше у Альянса таких солдат, словно они производят их на какой-то фабрике. Про это рассказывали нам наставники на последнем курсе в академии, про то же и газеты писали, только толкового объяснения этому нет... да и бестолкового тоже.

   Пора было заступать, мы с Ибильзой уже выходили из каюты, когда «Киклоп-4» столкнулся с большим, едва выступавшим над водой обломком другого судна. Неопознанного. Таких обломков плавает теперь по морям немало. Мы ощутили сильный толчок, но устояли на ногах. Наш ракетоносец застопорил ход и по инструкции аварийная команда должна была как можно быстрее осмотреть днище. Через несколько секунд в отсеках погасло освещение (как мы позже узнали, из-за удара случился сбой в работе ряда систем и многие агрегаты обесточили), на какое-то время мы очутились в полной темноте, а нам необходимо было срочно прибыть на наши посты. Тут-то и представился случай воспользоваться аварийной разметкой, нанесённой во всех отсеках нашего судна. Я бы даже сказал «полюбоваться», потому что эта разметка мне очень нравится, и когда вернусь домой, я обязательно раздобуду радиевую краску, вырежу трафареты и нанесу что-то похожее – хотя бы в своей комнате. Разметку становится видно, когда выключается основное освещение, например, как сегодня, при аварии, или во время некоторых регламентных работ, или же (храни нас Хардуг Праведный!) при близком термоядерном взрыве и серьёзных повреждениях судна. Многочисленные значки, контуры дверей, люков и мебели, стрелки и указатели – ты словно попадаешь в сказку-загадку, где тебе, тем не менее, всё хорошо знакомо. Такая разметка есть и в каютах, и по всем помещениям судна, где только бывает экипаж. Когда я выключаю основной свет в каюте, остаётся светиться лишь экран монитора и тусклая лампочка в алтаре, тогда на двери и около неё, на полу, на краях мебели и кое-где ещё начинает проступать эта разметка. Если судно полностью лишится электропитания, весь этот светящийся путеводитель станет ярким и чётким и позволит экипажу ориентироваться в отсеках. В академии нас учили быстро и бесшумно передвигаться по всяким узким и извилистым лабиринтам с ловушками (вместо «учили» вернее было бы сказать «нещадно гоняли»), но не в полной темноте, а хотя бы в свете тактического фонаря. Но теперь мы с Ибильзой без труда пробежали весь путь меньше чем за четверть минуты, открыв и задраив за собой два люка, не считая двери в каюту (которую нужно было закрыть на защёлку). На любом судне есть неудобно выступающие железки, которые не защитишь мягкой прокладкой и на которые легко наткнуться даже при свете – в основном это всевозможные вентили, клапаны и патрубки – но мы знали все такие места наперечёт. Мы прибыли на свои посты немного раньше начала вахты, но места уже пустовали: офицеров с предыдущей вахты отправили искать повреждения.
Совсем скоро «Киклоп» опять набрал ход: команда, которая занималась последствиями столкновения, кроме пары царапин ничего не обнаружила, во всяком случае, ничего опасного для судна. Под брюхом у нас водозаборные устройства и ещё много всякого – так что все облегчённо вздохнули.

   Ещё на базе я писал рапорт капитанам о том, что могу подстроить приёмо-передатчик беспилотного аэроплана-разведчика так, чтобы сигнал с его камер принимался более уверенно, а команды проходили на большем удалении, в том числе в плохую погоду и в условиях повышенной ионизации атмосферы. Я почти забыл об этом рапорте, во всяком случае, расстался с надежной, что на него обратят внимание. И тут Скванак-Ан показывает мне этот рапорт и даёт наряд заняться проверкой и настройкой всей электроники аэроплана. Формальность ли это, просто чтобы меня чем-то занять, или есть какой-то план по разведке? Мне этого не сказали. Но я провёл добрые полвахты, ковыряясь в электронной начинке беспилотного разведчика и настраивая приёмную аппаратуру на посту управления. Кажется, мне всё удалось. Ну уж дальность уверенного приёма и управления точно выросла – на четверть, может и больше. Я также запустил и погонял двигатель, и даже позвал Свена, помощника моториста, чтобы тот его послушал. Не уверен, что капитаны слезут с меня когда-нибудь с этим ардуговым наказанием! Неужели мне и в следующую вахту придётся возиться с этим аэропланом?..

   И ещё в эту вахту был приказ по экипажу: забрать со склада комплекты боевого оружия, а заодно обмундирование для тропических широт. Я вместе со всеми порадовался лёгкой одежде: сандалиям, жёлтым с зелёными пятнами шортам и такой же рубашке. Но ещё больше я рад тому, что отправил на склад занимавшую в каюте много места тёплую одежду и экипировку для холодного климата. Особенно объёмной (для нашей маленькой каюты) была верхняя одежда с пухом хемроза – комбинезон, куртка и шапка – всё в двух экземплярах. Многие жители на моей родине никогда и не видели такой одежды. Хемрозы это чёрно-белой масти водоплавающие птицы, что обильно гнездятся на северном побережье Асии и по берегам Арктиды. Они выстилают свои гнёзда этим пухом, и живущие в тех краях охотники на диких фрагидов после того, как птицы отгнездятся, собирают пух из покинутых гнёзд. Нет одежды теплее той, что начинена этим пухом.
В новый комплект входят также защищённые бронепластинами куртка и брюки, лёгкие ботинки со шнуровкой, летняя каска со светозащитным козырьком, жилет с надувными секциями, карманами для магазинов и гранат и мелкими кармашками со всякой полезной всячиной (компасом, зажигалками, открывалкой для консервов, сигнальным фонариком и т.п.), а также ещё кое-какое тропическое снаряжение. Наши братья хетхи постарались: всё это сделано тщательно и добротно. Пока нахожусь на судне вне вахты, я могу носить рубашку с шортами и сандалии – я как раз в этом сейчас сижу и пишу эти строки – такое облегчение!
   Теперь про само оружие. Забрал свою винтовку – это всем известная самозарядная винтовка типа «ферга», только с укороченным стволом, из неё я отлично стреляю, как и из револьвера. А вот холодным оружием владею я не очень. Мечом (меч вручают выпускникам военных академий – если не знаете – мой с первого дня плавания висит в каюте рядом с мечом Ибильзы) ещё владею прилично, а ножевой бой в конце четвёртого семестра я еле-еле сдал. Если быть откровенным, учитель меня просто пожалел – слепое пятно на моём левом глазу не мешает стрелять и вообще обычно не доставляет мне неудобств, но в рукопашной оно играет со мной злую шутку: в скоротечном ножевом бою, находясь на короткой дистанции от противника, я легко пропускаю его стремительные выпады, если они идут со слепой стороны. И если в реальной боевой схватке дойдёт до тесной рукопашной (надеюсь, что всё же до этого не дойдёт!), я буду не самым лучшим бойцом. Скорее всего, скромные показатели по ножевому бою и определили мою судьбу – ведь экипажи таких кораблей, как наш, не захватывают вражеские суда и, тем более, не принимают личного участия в наземных боевых операциях. У нас даже костюмов химзащиты не хватит и на половину экипажа, и предназначены эти костюмы лишь для аварийных работ. Так что этот увесистый рулон – комплект ножей на перевязи – я даже не развернул. Интересно, а получится обменять его, к примеру, на имбирную настойку, велам или другое лакомство? Надо будет предложить кому-нибудь из офицеров, всё равно толку мне от этих ножей никакого... Помяни меня Ардуг, опять я о еде! Дома я, помнится, воротил нос от домашних сладостей, которые готовила мама, а здесь я готов поглощать сладкое в любом количестве – лишь бы было. Странно мы всё же устроены.


3-я боевая вахта

   4928 миль от базы. Ночью миновали Провал Айдеса, сейчас мы где-то к северу от Имеру, идём полным ходом под водой, курсом на перехват конвоя. Меня отпустили на три часа поспать, но мне нужно всё записать. События развиваются так быстро!
   Вахта началась для меня на верхней палубе и не то чтобы удачно. Близился рассвет, но было ещё темно, и я опять занимался бессмысленной проверкой ракетного хозяйства! Не подумайте, что я отношусь к этой обязанности небрежно: как и требует регламент, я тщательно, светя себе фонарём, осмотрел замки крышек пусковых контейнеров, заправочные и пожарные патрубки и всё остальное, что положено. Скорость была узлов 25, палубу обдувало встречным воздушным потоком, при каждом ударе корпуса об очередную волну судно бросало из стороны в сторону, а меня накрывало густым облаком солёных брызг. По мере работы я перестёгивал карабин страховки к новому месту – а то ведь в такой обстановке недолго свалиться за борт. Вдруг неожиданно мне в уши ударил сигнал тревоги и срочного погружения – нехитрая, но громкая мелодия из коротких и резких звуков. Учения давно закончились, и если прозвучал такой сигнал, значит капитан принял единственно возможное решение, значит появилась прямая угроза со стороны противника. Меня вдруг охватил приступ паники: я решил, что про меня забыли и я не успею покинуть палубу и «Киклоп» нырнёт, а я останусь один в темноте в открытом океане. Даже если меня тут же не растерзают хищные хозяева этих вод ксариасы, никто не станет вылавливать из воды одного члена экипажа, если опасность грозит всему судну... Время словно замерло, только моё сердце бешено колотилось. Я отстегнулся и опрометью бросился к люку, ведущему с палубы внутрь судна. Я подумал, что сейчас электрические замки люка лязгнут и оставят меня снаружи. Какая глупость и какой позор! Хотя я понимаю, что этот срыв случился из-за нервного напряжения: я ведь так долго ждал контакта с противником, но мне всё равно очень стыдно! Я признаюсь себе в том, что я всё ещё необстрелянный юноша в офицерском ранге, а ведь вскоре мне предстоит принять первый бой и придётся напрячь все душевные силы, чтобы принять его достойно и не сойти с пути Учения. Но мужество и храбрость возрастают во мне, и я нахожу утешение, как только вспоминаю слова Хардуга: не падает лишь тот, кто смотрит себе под ноги; кто же смотрит далеко вперёд, а тем более вверх, на небо, часто падает, и разбивает своё лицо, и пачкает его в грязи. 
   Согласно устава, я немедленно отправился в рубку и занял свой пост. Мне стоило огромных усилий унять трясущиеся руки и колени. Теперь, когда «Киклоп» шёл под водой, один из мониторов показывал графики, построенные на основе сигналов от акустических антенн, глубиномера и других приборов. Как любой офицер на судне, я умею по этим графикам оценивать обстановку и определять цели. Графики были чистыми, что и не удивительно: судно погрузилось и теперь держит глубину, дно под нами милях в трёх – никаким способом его не достать, а о противнике мы раньше узнаем из других источников. Скорее всего, в рубке получили сообщение от наблюдателей. Но в боевой обстановке я не имею права отвлекать кого-то лишними вопросами: когда сочтут нужным – сами скажут. Я лишь занял своё место и набрался терпения. И вот спустя буквально минуту подходит наш офицер-электромеханик и молча протягивает мне листок, который в моё отсутствие выдало печатающее устройство на моём же посту связи. Эта была шифровка от командования, электромеханик её уже раскодировал. Красным карандашом там были подчёркнуты две фразы: «Угроза с воздуха!» и «Всем подводным судам к востоку и северо-востоку от Оконечного моря срочно погрузиться на рабочую глубину.». Я сразу подумал об экипаже нашего дирижабля (через него шифровка и была ретранслирована). Топлива у них в обрез, аварийный балласт на этом типе воздушных судов отсутствует так же, как и мощное оборонительное вооружение. Они вряд ли успеют быстро покинуть район или хотя бы набрать безопасную высоту, и при таком раскладе, скорее всего, все они обречены. Что бы там ни приближалось – противолодочные аэропланы, или же дирижабли-охотники, наших сопровождающих атакуют, а если кто-то из экипажа в итоге спасётся, подбирать их будет некому... Словно невидимые холодные пальцы погладили меня по спине: дирижабль-охотник – это гораздо страшнее стай зубастых ксариасов. Смертоносные диски, которыми напичкано его чрево, пилотируют не люди, а маленькие серокожие гомункулы, которые не знают ни боли, ни страха, почти не чувствительны к высоким температурам и радиации и не теряют сознание от перегрузок и перепадов давления. Диски охотника быстро летают и ловко маневрируют в воздухе, стремительно входят в воду, ныряют на глубины в несколько стадиев и обнаруживают цель активным гидролокатором. Под водой от них нет никакой защиты: если они сядут нам на хвост до того, как мы успеем нырнуть достаточно глубоко, нам конец.
В Академии войсковой разведки нас учили, что гомункулы не люди, хотя их выращивают из человеческих клеток, и даже не животные. Они как биологические механизмы. У них мозг, подобный человеческому, но их мышление имеет узкую специализацию: оно направлено только на выполнение той задачи, что была заложена биоинженерами. Поведение животных гораздо сложнее, они как мы:  общаются, любят, строят себе дома, воспитывают потомство, у них есть планы на будущее, а некоторые из животных используют и даже изготавливают простейшие орудия труда. У животных нет лишь веры и они не способны сознательно сотворить что-то принципиально новое. Духовный опыт и творчество отличают людей от наших младших братьев по живому миру. Я вдруг представил себя гомункулом и мне стало совсем плохо. Наверное, можно было бы заменить гомункулов теми электронными мозгами, которые умели делать селениты...
Мои трусливые мысли прервала команда Озавака-Ана: «офицер связи – к капитану!»

   Я вскочил, рывком преодолел разделявшее наши посты расстояние и вытянулся, начав доклад по форме. Но Озавак-Ан  сразу же прервал меня, подняв вверх большой палец (он почти всегда так поступает) и, показывая на расстеленную перед собой карту, спросил, сколько времени мне понадобится для запуска аэроплана-разведчика и разведки обстановки по району, удалённому к юго-западу на 200 морских миль. Это, считайте, был уже восточный край Имеру. Я сразу понял, что радиограмма об угрозе с воздуха была не единственной: помимо неё, поступили ещё какие-то сведения о противнике. Дважды Рождённый тут же подтвердил мою догадку, показав на лежащую прямо на карте вторую радиограмму. На капитанском посту имеется отдельная станция для приёма шифрованных сообщений, но она считается дублирующей и все радиограммы обычно приходят на мой пост связи. Пока я отсутствовал, на моём месте сидел электромеханик (по регламенту это он должен проверять пусковые контейнеры, но он, видите ли, подвержен простудам!), однако обе радиограммы мог получить и капитанский пост. В любом случае, занимаясь рутинным нарядом на палубе, не имевшем никакого отношения к моей флотской должности, я пропустил важнейший момент, который этой должности непосредственно касался... Во второй радиограмме и говорилось о цели, обнаруженной примерно в 200 милях от нас. Что именно там обнаружили, не уточнялось, но, судя по реакции капитана, это была очень важная для нас цель. Но ведь дальность уверенного приёма видеосигнала с беспилотника всего около 100 миль, а с учётом моих усовершенствований, от силы 120-130 – и это в идеальных условиях! Хотя «Киклоп» шёл курсом на юго-запад – как раз в том направлении, даже при самом полном подводном ходе расстояние сократилось бы до приемлемого в лучшем случае часа через два... Я смутился, но чётко изложил всё это капитану, а также добавил, что потом придётся искать и вылавливать приводнившийся аэроплан. Озавак чуть поразмыслил и уточнил, что цель одна, надводная и очень крупная, все другие цели второстепенные, а возвращать беспилотник не нужно – нет времени. Во сколько я смогу уложиться. Я и так не особо ясно представлял себе, что отвечать, а этим он окончательно вогнал меня в ступор. И тут мой язык будто сам, без участия логики разума, ляпнул, что если два-три матроса помогут со сборкой, уложусь в один час. Капитан невозмутимо кивнул, сразу же дал команду на всплытие и по внутренней связи отдал приказ матросам. Мне он сказал: «Адиша, соберёте катапульту, запустите аэроплан, сразу же разбирайте всё и очищайте палубу. Пока разведчик летит к цели, мы пойдём следом на экране и так сократим расстояние.» О, Близнецы! От волнения у меня начало темнеть в глазах, а грудь сдавило так, что я никак не мог вдохнуть. Ведь получалось, что это я своим поспешным обязательством перед капитаном заставил всплыть нырнувший было «Киклоп-4»! В такой обстановке каждая секунда пребывания наверху грозит нам воздушной атакой и гибелью, и от моих действий сразу стали зависеть две важнейшие вещи: выполнение боевой задачи и жизнь самого нашего судна со всем экипажем! Непрошеные сомнения полезли мне тогда в голову. В радиограмме о типе цели ничего не было, но Озавак ведь явно знает, что за цель обнаружена в том районе. «Надводная и очень крупная» – но почему капитан не сказал, к примеру, «авианосец» или «крейсер»? Почему мы вообще отвлекаемся на какую-то цель, а не идём прямо к месту встречи со своей флотской группой? Может быть, были ещё какие-то сообщения, персонально для капитана? А если бы я в тот момент находился на своём посту и сам принял шифровки, знал бы я что-то ещё?.. Всё это промелькнуло в моей голове, но не время было для волнений, гаданий и раздумий – собрав всю свою волю, я сосредоточился на поставленной капитаном задаче. После характерного толчка, который знаменует всплытие, и соответствующего звукового оповещения, электрозамок внешнего люка был разблокирован и я поспешил на склад, где меня уже ждали матросы.
   Запуск беспилотного аэроплана осуществляется с верхней палубы, в надводном положении, при помощи пневматической катапульты, которая в разобранном виде хранится на складе рядом с самим беспилотником. Всплыв, «Киклоп-4» шёл на брюхе средним ходом; в полёте на экране нас просто сдуло бы с палубы вместе со всем нашим хозяйством. Не буду здесь подробно расписывать, как мы с матросами перетаскивали всё наверх, извлекали из ящиков этот аэроплан, как я прилаживал ему крылья, представляющие собой длиннющие составные плоскости, как заправлял, подключал к стартёру, тестировал цепи и дренажил топливную систему, пока трое моих помощников собирали катапульту. Всё получилось быстрее даже, чем я обещал капитану, потому что один из матросов, как выяснилось, отлично разбирается в технике. Небольшой, почти бесшумный двигатель запустился, сжатый воздух и встречный ветер забросили разведчик вверх, на катапульте зажглась лампочка, сигнализирующая о нормальной работе телеметрии. Я оставил матросов разбирать катапульту, а сам вернулся на пост. Дистанционное управление, хвала Хардугу, тоже работало без проблем. Я заставил беспилотник сделать восходящую спираль над «Киклопом», чтобы всё проверить, затем направил его по пологой дуге в заданный квадрат. Вскоре палуба опустела («очистилась»), и тогда «Киклоп-4» вышел на экран, набрал самый полный ход и устремился вслед беспилотному аэроплану.
   Экран телеприёмника на моём посту показывал картинку с широкоугольной камеры разведчика, рядом выводились цифры по высоте, курсу, удалению, а также  пеленги радиосигналов (их оказалось немало, и все нашего флота). Долгое время море впереди было чистым, не смотря на отличную видимость. Я и не ожидал разглядеть ничего особенного, пока аэроплан не наберёт высоту и не пролетит хотя бы сотню миль. Через полчаса, когда он набрал высоту около 15 стадиев, на юге, на краешке горизонта показалась неровная полоска берега. До Пасифиды было ещё далековато, скорее всего я наблюдал верхушки каких-то островов в море Имеру. Спустя ещё полчаса я увидел далеко впереди светлую чёрточку волнового следа на воде. Сначала одну, чуть позже разглядел несколько более тонких по разным сторонам от неё. Большое судно с сопровождением – конвой. Затем картинка резко ухудшилась: летящий со скоростью почти втрое выше нашей, беспилотный разведчик слишком удалился от телеприёмника. Как только начала пропадать картинка, я отправил команды, чтобы снизить скорость аэроплана, и вновь отправил его в полёт по кругу, на этот раз над районом разведки. Я молил Богов, чтобы он не потерялся. К счастью, в расчётах, хотя и приблизительных, мы не ошиблись: расстояние от «Киклопа» до цели по прямой в тот момент было немногим более 150 морских миль, и когда оно сократилось примерно до 120, картинку я стал получать достаточно разборчивую. «Киклоп» сбавил ход до полного, а затем и вовсе лёг на брюхо. Мне следовало поторопиться с разведкой, потому что мы подходили к зоне обнаружения вражескими радиолокаторами, прежде всего РЛС сопровождавших конвой дирижаблей.
   Скорость дирижаблей и дальность обнаружения ими надводных целей зависит от высоты полёта. Находясь на высоте в несколько десятков стадиев, тот же охотник легко обнаружит и догонит нас, даже если мы будем идти самым полным ходом на экране. Но для сброса ныряющих дисков охотнику требуется снизиться до пары стадиев и сбросить скорость до 30-40 узлов, и тогда у любого «киклопа» появляется шанс буквально избежать роковой встречи. При этом дирижабль ограничен в вертикальном манёвре, так как на каждое значительное и при том быстрое изменение высоты он расходует немалые объёмы несущего газа. В конце концов охотник исчерпает свои возможности, и единственным способом вновь набрать безопасную высоту для него станет сброс балласта, а точнее – тех самых ныряющих дисков. Насколько я знаю, такая игра в догонялки ограничена для дирижабля всего лишь тремя-пятью вертикальными манёврами, и это при охоте на водоизмещающие суда. В погоне за более скоростным экранопланом у охотника в запасе, скорее всего, не больше двух-трёх таких манёвров. Однако, если он успеет сбросить диски до того, как мы удалимся на безопасное расстояние или нырнём на недосягаемую глубину, у нас вряд ли получится от этих дисков оторваться: хотя дальность их полёта невелика, по скорости – и надводной, и подводной – диски превосходят возможности «киклопов». Но сначала нас должны заметить.
   А вот наш маленький аэроплан вскоре заметили, скорее всего, с одного  из эсминцев конвоя, и на картинке, которую передавала камера, замелькали следы трассирующих очередей. Когда разведчик подлетел ближе к цели, я выключил его двигатель, чтобы по нему не навели зенитную ракету, и переключился на камеру с телеобъективом, чтобы возможно подробнее разглядеть корабли. Меня, конечно же, первым делом интересовал самый большой корабль. Картинка на таком расстоянии от «Киклопа» принималась не очень чёткая и сменялась всего раза три-четыре в секунду, и я поначалу принял цель за плавучий ангар, прорешеченный сверху балками мостовых кранов. Но когда беспилотник пролетал над ним и я поймал этот корабль крупным планом, я чуть не упал со своего кресла (наверное, упал бы, если бы меня не удерживали захваты): это не краны, это были гигантские пушки!

   Джаггернаут – так называют плавучие крепости. И эта крепость движется в направлении Пасифиды. Я принялся лихорадочно вспоминать, что нам говорили про такие крепости на занятиях в академии. Насколько я помню, у них эффективное против обычных боеприпасов тяжёлое бронирование, но при этом слабое оборонительное вооружение. Поэтому такие крепости всегда сопровождает крупное соединение из кораблей и летательных аппаратов. В начале войны было несколько джаггернаутов, но уцелел лишь этот, может быть, самый крупный из всех. Ещё до войны было ясно: в случае масштабного затяжного конфликта на все укреплённые цели потенциального противника термоядерных боеголовок не хватит ни у одной из сторон. Поэтому начали спешно разрабатывать и строить обычные системы вооружений, способные хотя бы отчасти заменить термоядерное оружие. Одним из таких видов вооружений у Альянса стали плавучие крепости. Их строили в виде отдельных секций, а затем соединяли вместе на плаву, потому что строить такой огромный сухой док было бы безумным расточительством. Носовая и кормовая секции джаггернаута имеют двигатели, а секции, расположенные между носом и кормой, несут мощное дальнобойное вооружение, и ещё они содержат герметичные отсеки, поэтому, чтобы потопить такую крепость, придётся постараться. На мой взгляд, самое лучшее – это серьёзно повредить силовые установки носовой и кормовой секций, а затем ударить крепости в один борт – тогда насосы не успеют закачать балласт в противоположные отсеки и джаггернаут может лечь на бок или даже перевернуться, и в итоге затонуть. Чтобы пробить его многослойную броню, потребуются боеголовки вроде тех, которыми оснащены наши «зазубренные жала». А ещё нужно обезвредить корабли охранения... Я сразу сообразил, что одного нашего «Киклопа» для гарантированного уничтожения крепости явно недостаточно. Но, подумалось мне с восторгом, шанс сорвать их операцию, что бы они там ни задумали, у нас всё же есть!

   Характеристики этого джаггернаута я хорошо запомнил ещё курсантом: полный ход всего около 10 узлов, вооружён двадцатью четырьмя тяжёлыми дальнобойными орудиями. Каждое из орудий при выстреле посылает сверхзвуковой снаряд массой 40 актов на дальность более 50 миль. Скорострельность одной такой пушки может достигать двух, а то и трёх выстрелов в час, но после пары десятков выстрелов стволы необходимо заменять. Конечно, это своего рода благоразумная предосторожность: ведь если хотя бы один из стволов разорвёт при выстреле, его участь может тут же постигнуть всё гигантское судно. Впрочем, процесс замены стволов полностью механизирован и занимает лишь несколько часов, а запасные стволы хранятся в недрах самой плавучей крепости. У других джаггернаутов было самое разное вооружение, но суть одна и та же: одним-двумя залпами такая крепость способна снести практически любое береговое укрепление. Это позволяет атаковать цели, хорошо защищённые от воздушных ударов со стороны моря, а главное – экономить ядерные заряды. Нетрудно догадаться, что сокрушительные залпы этой крепости предназначены для береговой обороны Пасифиды. Подобная крепость в начале года уничтожила нашу базу Тонкий Мыс. Хотя прямое попадание термоядерного заряда испарило носовую часть того джаггернаута, он не потерял ни плавучести, ни хода, ни боеспособности, и уцелевшие орудия несколькими залпами превратили Тонкий Мыс в оплавленные развалины.
Это промелькнуло в моей голове быстро, и я открыл рот, чтобы громко доложить капитану, но тот уже всё понял (не иначе – по выражению моего лица!) и направлялся к моему посту. Я вскочил, уступая ему место, но он вернул меня назад, положив мне руку на плечо. Я весь затрепетал от такого знака расположения и доверия! «Докладывайте» – сказал кэп спокойно, встав справа за моей спиной, чтобы видеть экран телеприёмника. По мере доклада я делал необходимые расчёты: «Джаггернаут, 24 пушечный, ход примерно 7 узлов... курс 210, азимут 250, удаление около 120 морских миль... визуально подтверждено сопровождение: четыре эсминца, эскортный авианосец, дирижабль-охотник...» «Где-то ближе к нам могут быть ещё охотники, вы тоже поглядывайте на радар», – сказал мне Озавак-Ан, затем он негромко скомандовал штурману: «Рассчитать курс на перехват конвоя. Держать самый полный надводный ход.»  Потом он опять обратился ко мне: «Отлично сработали, Адиша-Ус. Направьте аэроплан на север, это собьёт их со следа. И сообщите на базу все параметры обнаруженного конвоя. – Затем он немного повысил голос и обратился ко всем в рубке: – Следите за воздушной обстановкой! Если засечёте что-то, докладывайте, не медлите ни секунды! Штурман, если что – мы сразу ныряем.» Этот призыв был лишним: все прекрасно понимали опасность и с момента последнего всплытия не отрывали глаз от приборов. Я передал на беспилотник команду к запуску двигателя, развернул его строго на север, мысленно с ним попрощался и выключил телеметрию. Затем, уточнив у штурмана координаты, составил и отправил шифрованное послание на «Синюю Скалу». Следующие четверть часа, или около того, мы продолжали идти на экране, ещё спустя столько же «Киклоп-4» должен был нырнуть, потому что мы уже вошли бы в зону действия радаров конвоя. А дальше началось бы преследование джаггернаута вслепую – до момента акустического контакта. Но тут появился – как и предупреждал Озавак-Ан – вражеский дирижабль. Не с той стороны, где шёл конвой с джаггернаутом, а с запада. Дирижабль находился ещё высоко и далеко для атаки на нас, когда его увидела наша радиолокационная станция, но если это был охотник, он-то увидел нас гораздо раньше. Возможно, это был просто разведчик, но разбираться теперь, что это за дирижабль, означало подставить свою шею под лезвие меча. Сыграл сигнал и «Киклоп», резко сбавив ход, нырнул. У меня сразу заложило уши и резкая боль кольнула в паре мест в голове. Как же досадно испытывать это каждый раз!..

   Взломать береговую оборону Пасифиды было бы непросто даже для джаггернаута: основу её составляют бронепоезда, тоже с дальнобойными орудиями (не с такими большими, конечно), которые двигаются вдоль берега по сети железных дорог. Радары, наводящие их снаряды на цели, расположены на возвышенностях далеко от береговой линии – залпами с плавучей крепости их не достать. Да и если достали бы – наземные станции легко заменить несколькими аэростатами. И чтобы наверняка попасть в бронепоезд, нужно надолго обездвижить его, а значит, предварительно придётся разрушить пути, а затем с воздуха засечь координаты самих поездов. Пути береговой обороны проходят в укреплённых траншеях, они многократно дублированы, так что перерезать их сложно. За то время, пока противник будет всем этим заниматься, его и самого могут уничтожить. Несколько хороших пробоин – и тихоходный неповоротливый джаггернаут скроется в бездне Восточного океана вместе со своими гигантскими пушками. Хотя для этого понадобится по меньшей мере линкор, или десяток таких малюток, как наша, но сама возможность набить этой плавучей крепости дыр в корпусе – невероятная удача! Отправляющий в Бездну – чем не Честное имя?

   После того, как мы нырнули, Дважды Рождённый прошёлся по постам, внимательно вглядываясь в каждый монитор и переговаривая с каждым офицером. Подойдя ко мне, он неожиданно наклонился к самому моему уху, и не приказом, но добрым словом отправил меня отдыхать. То ли Озавак вспомнил мой совет с прошлой вахты, то ли просто хотел, чтобы я имел свежую голову во время предстоящего боя. Как же воодушевляет отеческое слово капитана! Вся моя боль мигом стихла, я не медля вернулся в свою каюту, и вот сижу за столиком и дописываю всё в эту тетрадь. Не знаю, когда меня позовут на пост, но пока лучше всё же поспать.

   Я опять засну с мыслями о тебе... Жива ли ты, прекрасная Виланка, и в какой из мрачных пещер ледяной Арктиды держат тебя в плену? Каждый раз, лёжа в койке после тяжёлой вахты, я представляю, что и ты лежишь на ней в моих объятиях, и тогда я засыпаю со счастливой улыбкой.