Капитан-лейтенант Иванов Михаил Тимофеевич, командир подводной лодки, лежал в постели с простудным заболеванием.
Вторую неделю практически лодка без командира корабля курсировала в заданном квадрате Баренцева моря, поджидая появления судов противника, на которых должны были перебрасываться подкрепления немецко-финским войскам на Карельском перешейке.
Особенно противник нуждался в топливе. И ни о каком, разумеется, наступлении к полуостровам Средний и Рыбачий, которые противник намеревался захватить в ближайшее время, без топлива для танков и самолетов не могло быть и речи.
О причинах такой задержки в наступлении противника стало известно командованию советской стороны. И сразу же несколько подводных лодок Северного флота были развернуты на вероятном пути движения вражеских конвоев с военными грузами.
Находилась в море и лодка капитан-лейтенанта Иванова.
Но как назло, командир лодки, крепкий, закаленный физически моряк, простудился на вахте. Некоторое время назад его окатило с ног до головы такой ледяной волной, что на нем не осталось сухой нитки. Отчего, разумеется, он и слег, может даже, с воспалением легких. Командирскую вахту на мостике и в центральном посту пришлось нести только старшему помощнику, капитан-лейтенанту Шулубкину.
Хотя комиссар лодки Синев, опасаясь серьезного развития болезни командира корабля, настаивал радировать в штаб бригады, чтобы лодку вернули в базу, Михаил Тимофеевич, сознавая необходимость выполнить важное боевое задание, категорически отвергал это предложение.
На инструктаже несколько дней назад адмирал Головко предупреждал, что идущие по морю подкрепления противнику подлежат безусловному уничтожению, чтобы оборонявшаяся советская 45-я армия в это время, подтянув резервы, могла укрепить свои позиции и сдержать готовящееся наступление противника к Кольскому заливу.
А гитлеровцы тонко рассчитывали перекрыть Кольский залив артогнем, закупорить в нем корабли Северного флота и обеспечить себе возможность выйти к берегам Белого моря с портами, через которые США с Англией начали доставлять боевую технику Советскому Союзу.
- Доктор, сбей мне температуру таблетками, - настоятельно просил Михаил Тимофеевич корабельного врача Просянникова. – Я поднимусь…
- Надо лежать, товарищ командир, - успокаивал доктор. – А таблеток наглотаетесь еще...
- У перископа ты вместо меня будешь нести вахту? – сердито бурчал Михаил Тимофеевич после таких разговоров с доктором, осуждая непреклонно упрямого лекаря, который подозревал опасное развитие болезни у командира корабля.
- Старпом постоит… - отговаривался доктор.
- Старпом, старпом!.. – недовольно кривил раскрасневшуюся физиономию командир лодки. – Что угодно делай, доктор, а поставь меня на ноги! - настаивал он. - Понял?
Врач был убежден, что командиру корабля нужна госпитализация, а не вахты у перископа. И как временная мера – отлежаться в постели несколько дней. Но ведь не прикажешь командиру лодки лежать в постели и, тем более, вернуться в базу для госпитализации. Командир лодки на лодке сам себе голова.
Между тем, командир лодки, как чувствовал доктор, мучился не только из-за простуды и подскочившей температуры тела. Состояние здоровья и его настроение были плохими и по другой причине.
- Старпома ко мне! – потребовал командир лодки Шулубкина в свою каюту.
С мрачным, несколько помятым лицом пришел Шулубкин. Встал настороженно возле дивана, на котором лежал командир лодки. Прижал руки по швам. Стройный, представительный, даже внушающий почтение к себе двадцативосьмилетний моряк, но он сейчас с дрожью в коленках стоял перед командиром корабля...
Второй год Шулубкин старпомствовал на подводных кораблях. Недурно умел управлять лодкой, выходить в торпедные атаки. Но Иванов, командир, как бы не ценил его умений, был всегда сух и официален с ним. И не только сух. Из-за его настойчивых ухаживаний за Верой Андреевной, или Верочкой, как звал Михаил Тимофеевич свою жену, Михаил Тимофеевич внутренне не переносил этого человека.
Даже в то время, когда командир с комиссаром лодки были вызваны к командующему флотом на инструктаж перед отправкой лодки на боевое задание, старпом ухитрился тайком навестить Веру на работе в школе. О чем не только Иванову, а большинству экипажа стало известно.
- Я вас слушаю, товарищ командир, - покорно, с внутренним трепетом напомнил о себе Шулубкин в командирской каюте.
Больной попытался подняться от подушки, но у него закружилась голова, и он опустился в прежнее положение.
- Видишь, как меня скрутило, - через минуту проговорил он. – Не могу нести вахту. А фашистские корабли в ближайшие часы, предполагаю, попытаются проскочить под берегом к группировке своих войск. Не спускай глаз с фарватера у круч…
Он помолчал с минуту.
- В случае чего… вызывай меня в центральный пост, - добавил. – На четвереньках, но я приползу туда…
Старпом-то понимал, что особенно сильно повлияло на ухудшение здоровья командира корабля. Но не посочувствовал ему и не пожелал быстрейшего его выздоровления. Ушел довольный тем, что тот обошелся с ним мягко, почти как по-товарищески.
Лодка патрулировала в десяти-двенадцати милях от скандинавского берега. В хорошую погоду в перископ можно было разглядеть узкие входы в многочисленные бухты-фиорды, скалистые кручи, даже взлетавших чаек, которые, очевидно, пугались выстрелов на берегу. Периодически для подзарядки аккумуляторной батареи лодка уходила на несколько миль мористее, а после зарядки возвращалась в свой квадрат.
С начала войны подводная лодка второй раз высылалась на перехват вражеских кораблей в Баренцевом море. Первый поход был совсем неудачным. Конвой противника тогда проскочил к порту Лиинахамари без потерь. И Михаил Тимофеевич переживал. Но надеялся, что в очередном походе он не упустит противника.
В каюту вошел комиссар.
- Лучше бы попроситься в базу, Михаил, – взялся за свое комиссар, понимая, что значит совершенно больной командир корабля на ответственном боевом задании. – Командование флота вместо нас может другую лодку прислать…
- Что ты, что ты, Сергей Ильич! – недовольно вздернул брови Михаил Тимофеевич. – Если приспичит, как я сказал старпому, я даже полумертвым приползу в центральный…
Комиссар не стал переубеждать больного человека, посчитал, что, в крайнем случае, старпом Шулубкин как-то справится в центральном посту. Тем более, что старпом неплохо мог выходить в торпедные атаки. А командир, возможно, оклемается скоро и вернется на командный пункт в центральный отсек. Разве что душевные переживания не дадут ему поправиться быстро.
Конечно, он, комиссар, может радировать командованию флота о болезни командира лодки и просить начальников вернуть лодку в базу. Но ведь в отсутствие лодки в квадрате фашисты могут прошмыгнуть к какому-нибудь фиорду, где можно разгрузиться, и разгрузятся там. Восстановят боеспособность фашистской группы войск «Норвегия».
Еще раз комиссар переговорил с доктором о состоянии здоровья командира корабля, но доктор ничем не обнадежил его. Пришлось оставаться в раздвоенных чувствах. Но в отношении экипажа комиссар не испытывал таких чувств.
Когда началась война, недостроенная подводная лодка стояла у заводской стенки. Моряки экипажа выражали откровенное недовольство, что заводские специалисты из Ленинграда не могут доставить и установить перископа на лодке в срок, из-за чего лодка, как другие, не могла выходить на боевые задания. С завистью обнаруживали они по утрам пустые причалы, и еще более расстраивались. Теперь экипаж на ответственном боевом задании – и Синеву не хотелось омрачать чаяний людей возвращением лодки в базу из-за недуга командира корабля.
Осенью 1941 года тяжелые бои велись на фронтах от Черного до Баренцева моря. Немецко-фашистские войска захватили большие территории Советского Союза, стремительно продвигались на восток, но на крайнем севере, в Карелии, они застряли и не могли сдвинуться с места. Северянам же душу рвали сообщения, когда в последних известиях говорилось о попытках наступления врага с территории Финляндии к Кольскому заливу, к полуостровам Средний и Рыбачий, к военно-морской базе Северного флота Полярному.
Во время достройки лодки комиссар лодки Синев бывало угрюмо глянет на подчиненных, скажет успокоительно: «Полно, вам. Еще повоюем…» И сам верил в свои предсказания.
Теперь лодка в море. Наверняка она встретится с врагом.
Когда командира лодки с комиссаром вызвали к командующему флотом, моряки десятым чутьем чувствовали, что лодка будет направлена на очень важное боевое задание. Приободрились. И не ошиблись…
- В какой готовности группировка «Норвегия» фашистов сейчас? – уточнил командующий флотом у находившегося в его кабинете тогда командующего 45-й армией, оборонявшей карельский участок фронта.
- Почти в полной, - ответил генерал. - Не доставлено лишь горючее для танков и самолетов. Мы рассчитываем…
- Что моряки Северного флота не допустят подвоза горючего? – уперся черными глазами Головко в генерала, пока тот не сказал «да». – На моряков Северного флота можно положиться, товарищ генерал, - уверенно проговорил адмирал. – Не пропустим вражеских судов с грузами к финским берегам…
И Синев был уверен, что подводники Северного флота, как и его лодки, готовы драться с врагом умело и ответственно. Разве что не было веры старпому лодки Шулубкину, который служил больше напоказуху в экипаже.
Синев к тому же уже тогда знал, что Шулубкин увивается возле жены Михаила Тимофеевича тайком. Но Синев и жену Михаила Тимофеевича знал, которая не казалась ему жещиной сомнительного поведения. Хотя и рассуждал порой: чем черт не шутит! Перед походом Синев без предисловий заговорил с Ивановым по этому поводу. И был уверен, что его жена не оступится.
Болезненно Иванов сморщился тогда:
- Не будем об этом, Сергей Ильич…
Откровенного разговора не получилось. Но тогда-то и надо было расставить все точки в поведении обоих, думал Синев. Тогда командира корабля еще можно было успокоить, а Шулубкина приструнить.
Но и не до того было после инструктажа адмирала Головко. Митинг, дозагрузка продуктов, прием воды, топлива… В тот день Синев беседовал с торпедистами, с гидроакустиком, от сноровки и ответственности которых многое зависело при встрече с врагом в море. Разговаривал с электриками и мотористами – всех настраивал биться с противником отважно и мужественно. Нравились Синеву моряки. Прекрасные парни, жизнерадостные, веселые, неунывающие, рвущиеся в бой… Надеялся на них, как на богатырей. А сейчас? Разве можно их возвращать в базу из-за болезни командира корабля и ненормальных его взаимоотношений со старшим помощником?
Словно рыбьей чешуей поблескивало рябью тяжелое северное море, мерно стучал дизель. Но почти неделю лодка безрезультатно ходила вдоль вражеского берега под водой и в надводном положении. Штурман лодки лейтенант Грачев сетовал с горечью и досадой, когда Синев заглядывал в штурманскую рубку к нему:
- Нюхом что ли фашисты чувствуют наше присутствие здесь…
Разглядывая в бинокль горы, скальные обрывы, узкие входы в бухты, называемые здесь фьордами, и Синев вздыхал тяжело. Было тяжело и нудно искать встречи с противником. А из мыслей еще и не выкинуть думу о поведении жены командира лодки и о коварстве старпома Шулубкина.
Последний сход Шулубкина на берег, как стало известно Синеву, принес множество треволнений и переживаний Михаилу Тимофеевичу. Оказывается, Вера, жена его, тогда заявила Михаилу вдруг, что им надо расстаться. Не объяснив причин, не сказав, что намерена делать после расставания, она собрала свои вещи. Коса на камень и раньше находила в их взаимоотношениях, но в этот раз было все серьезнее и больнее.
Синев догадывался, почему Вера охладела к Михаилу. Не мог он, Михаил, добрый, услужливый, но скромный и деликатный человек, галантно ухаживать за женщиной, подносить цветы или безделушки ей, когда приходил с корабля домой уставшим. Зато старпом Шулубкин, на правах товарища по совместной службе, мог все это делать отменно и не без корысти…
Комиссару корабля стоило бы давно поговорить с командиром корабля и старпом Шулубкиным об этом. А теперь дотянул…
- Почему не появляются фашисты? – нудно сетовал штурман Грачев над его ухом, когда Синев разглядывал далекий берег в бинокль.
- Магомет не идет к горе – гора пойдет к нему, - пасмурно откликнулся на сетования штурмана Синев, а из головы не выкинуть дум о семейных перипетиях командира корабля.
Командир корабля, как ему было известно, любил Веру безоблачно и безоглядно. Старательно делал для нее все, что позволяло ему его воспитание и положение. Даже выхлопотал комнату в бараке, хотя многие командиры и политработники даже с детьми не имели жилья в Полярном. А она?
Много и надсадно думал о ней Синев. Почему она смотрит на Шулубкина, как на серьезного человека? Чем дался ей этот ловелас?.. Может, не следовало бы Иванову вводить его в свою семью как сослуживца.
На мостике был и мичман Скрыня, боцман. Раскуривая самокрутку, боцман прислушивался к разговору Синева с Грачевым о противнике.
- Можа, отам, по-над самым берегом, сховаться нам? - заговорил он, кивнув квадратным подбородком к скалистым утесам на юге.
- А что, штурман, боцман дело предлагает, - поддержал тогда мичмана Скрыню комиссар лодки, которому уже надоел ропот краснофлотцев, сетовавших на неудачи в поисках врага.
Инструктируя командиров с комиссарами лодок, адмирал Головко предупреждал, что вражеские суда вынуждены будут идти под берегом, а не вдали от него, чтобы доставить своим войскам горючее, боеприпасы, пополнения. Адмирал требовал, чтобы ока не сводили с танкеров, появляющихся в этом районе, непременно топили их. Но и без наставления было ясно, что фашистские танки не должны наступать на полуострове, а самолеты не должны сыпать бомбы на головы людей в Мурманске и Полярном…
Полигон для лодки был нарезан там, где ожидалось прохождение вражеских кораблей.
Усиливался ветер с мокрым снегом. Волнами стало заливать не только палубу, но и мостик с людьми. Пришлось погрузиться.
- Командир совсем ослаб… – уныло оповестил вернувшегося с мостика Синева вестовой Хромов со стаканом чая в руках, к которому даже не притронулся Иванов.
Комиссар за столом по обыкновению заносил свои впечатления за день в дневник. И в этот раз он развернул свои бумаги. Хромов поставил пахнущий заваркой чай перед комиссаром, но нечаянно повалил стакан и залил чаем бумаги его дневника.
- Ой, простите!.. – заметался Хромов по кают-компании. Из шкафа с посудой достал кклеенчатый мешок. – Складывайте тетради с документами в этот непромокаемый пакет, товарищ комиссар. Или давайте я сначала протру и высушу тетради, а потом заверну, как следует, в непромакаемую клеенку. Еще раз извиняюсь, товарищ комиссар…
Свою досаду, что залиты чаем документы, и что лодка много времени курсирует, не находя врага, комиссар не скрывал. К тому же думалось, что не исключено, что немцы обнаружили лодку в квадрате патрулирования и поэтому не посылают через опасный район своих судов. Но подводная лодка большее время находилась под водой и не могла быть обнаружена врагом. Даже заряжали аккумуляторную батарею только ночью и в стороне от района патрулирования. «Может, штурман ведет прокладку небрежно, и мы плаваем не там, где надо?» - направился он в штурманскую рубку опять. Однако комиссар не обнаружил ошибок у штурмана. Место лодки определялось лейтенантом Грачевым по береговым ориентирам часто и грамотно. На карте и в навигационном журнале было все как надо отмечено.
В руках оказалась лоция Баренцева моря. Синев листнул ее, рассматривая рисунки скалистого берега с многочисленными бухтами и заливчиками. А лейтенант Грачев вдруг стремительно взял измеритель, прошелся им от места нахождения лодки до одного из фьордов финского побережья.
- Надо бы к устью вот этой бухты подойти, товарищ комиссар, - показал он пальцем на карте на скрытый фиорд сопками. – Скорее всего, туда немцы привезут грузы…
- Считаете, что там может разгружаться противник?
- Думаю, командир лодки заинтересуется моим предположением.
- Рассчитайте туда курс, Грачев, - сказал Синев и, дождавшись, когда штурман сделал соответствующие расчеты, отправился с ними к командиру лодки.
Но Иванов лежал в каюте в таком жару, что весь покрылся испариной и едва пошевелил губами.
- Мне совсем плохо, Сергей Ильич, - молвил он, прося подослать доктора. – Не могу поднять головы даже.
- Лежи-лежи… - заторопился комиссар, - сейчас вызову Просянникова.
Но раздался сигнал корабельного ревуна вдруг.
Боевая тревога!
Опрометью моряки бросились к боевым постам и командным пунктам. Комиссар тоже влетел в центральный отсек.
- Что тут? – спросил он у старпома, стоявшего за перископом.
Донесся голос акустика Плотникова:
- Слышу шум винтов по пеленгу 180 градусов!..
Не отрываясь от перископа, Шулубкин приказал рулевому повернуть лодку, но не к югу, где обнаружен был противник, а к северу.
- Что случилось, Шулубкин? – заволновался комиссар. – Почему отворачиваем?..
- Сторожевики!.. - полный сногсшибательного волнения кинул старпом резким тоном и опустил перископ. – Боцман, ныряй на двадцать метров...
- Слышу шум винтов танкера там же! – снова зазвучал бойкий голос гидроакустика Плотникова.
- А ты повернул от конвоя?! – вскричал комиссар, поняв вдруг, что старпом делает не то, что надо было делать. – Немедленно поворачивай назад!..
Курс лодки был на норд, то есть на север, в протиоположную сторону от противника.
- Почему командира лодки не вызвал сюда? – спохватился Синев, тряхнув за плечо старпома. - Он же говорил, что на четвереньках, а приползет сюда в случае надобности…
Он метнулся в соседний отсек к командиру. Но распластавшийся на диване командир лодки был без сознания.
- Михаил Тимофеевич! Миша! – схватил его за плечи комиссар. - Врача сюда!.. – крикнул он в открытую дверь. – Просянникова сюда срочно!
Прибежавший врач сделал укол Михаилу Тимофеевичу, и тот открыл глаза. Но тотчас и закрыл их.
- Легкие отказывают у командира, товарищ комиссар… - сказал врач. – И жар…
Доставили баллон с кислородом, холодной воды в резиновом мешке
- Что угодно делайте, Просянников, но ставьте командира на ноги! – просил врача Синев.
Командир пошевелил губами.
- Что со мной? – едва слышно проговорил он, открыв глаза. – Почему лодка идет максимальным ходом под водой?..
Он уперся руками в постель, пытаясь приподняться, но сил не хватило, и он рухнул на подушку.
- Передайте старпому, чтобы сбавил ход… Комиссар, пойди туда…
Обильный пот покрывал лицо больного. Глаза опять закрылись. Дыхание участилось.
В центральном отсеке тахометр показывал максимальные обороты електродвигателя, когда туда вбежал Синев. Лодка шла к северу, в сторону острова Медвежий большой скоростью.
- Не сажай батарею, Шулубкин! – вскричал он. – Застопори мотор и поворачивай назад…
- Я увожу лодку от вероятных атак сторожевиков… - произнес Шулубкин в ответ. – А что с командиром?
- Почему не атакуешь конвой?! Там же и танкер с топливом для танков и самолетов…
Шулубкин вскинул округленные глаза к подволоку, откуда доносились шумы винтов вражеских кораблей.
– Слышите? Какая может быть атака! – возразил он. – Да и что вы понимаете в атаках?..
Акустик доложил о сторожевых кораблях, которые рыскали милях в двух к югу от подводной лодки.
Вышел штурман Грачев из рубки.
- Товарищ комиссар, назад надо! – взволнованно заговорил он, осуждая неверное решение старпома идти на норд. – Еще успеем. Командир придет сюда?
А командир в постели, услыхав рассуждения врача, что старпом повернул лодку от конвоя врага, понял, что старпом сделал не то, что надо было сделать. А надо было при любых обстоятельствах атаковать противника, но не уходить от него. Конвой мог проскочить нарезанный лодке район, может, уже и проскочил его, вошел в какую-то удобную бухту, где можно разгрузиться, промедли еще какое-то время. Группа войск “Норвегия” завтра же начнет наступление на Средний и Рыбачий, перережет Кольский залив. Страшные предчувствия удесятеряли душевные боли Иванова. Но ни рукой, ни ногой не шевельнуть. И в груди тяжесть. Представил на мгновение, что Вера, Вера Андреевна, жена, наверняка, осудит его, мужа, за неумение побороть врага, гневно станет смотреть на него, как на бездарного командира подводного корабля. И, разумеется, будет еще холоднее относиться к нему. От чего становилось еще горше.
- Доктор, старпома ко мне, - прошептал он, когда медик сделал все, что мог, сделать, чтобы как-то хоть немного поднять тонус его жизни.
Ни жив, ни мертв явился Шулубкин.
- Что ты наделал?! – выдавил из себя Иванов в страшном негодовании. – Где конвой? Почему не атаковал его?!.
Он терзался, что тот из-за трусости или неумения атаковать противника упустил врага.
- Какие суда в конвое?
- Танкер, транспорт…
- Танкер?!. И ты отвернул?! – захрипел Михаил Тимофеевич. – Как ты мог!.. Где он сейчас?
- Но танкер охранялся шестью сторожевиками…
- Ты трус, Шулубкин! – жестко обвинил старпома Михаил Тимофеевич. – Будешь наказан по законам военного времени... Не будь в постели, я бы сейчас тебя расстрелял!
Голос командира несколько окреп, зато голос старпома погас, но старпом гнусаво изрек:
- Отместка, значит?!
Уж этого-то обвинения командир лодки не ожидал. Хотел запустить в него лежавшим у дивана сапогом, но рука была бессильной. Лишь крикнул с презрением:
- Вон отсюда, негодяй!..
Подводная лодка все еще шла курсом на север, удаляясь от финского берега, а конвой противника в это время уже втягивался в защищенную утесами узкую и глубокую бухту между скалами.
Через силу Михаил Тимофеевич поднял голову от подушки. А врач с комиссаром помогли встать ему на ноги и дойти до центрального поста.
- Сергей Ильич, разверни перископ, - попросил он Синева.
Берег уже было почти не разглядеть через дымку легкого тумана в перископ, но командир лодки распознал немецкий тральщик, елозивший перед входом в бухту. Догадался, что конвой втянулся в фьорд, а тральщик, скорее всего, трудится, чтобы закрыть вход в него бонами.
- Взгляни, комиссар, - отстранился Иванов от окуляра на секунду, давая возможность Синеву прильнуть к глазку оптического прибора.
- Пролопушили, упустили! – с негодованием произнес комиссар, едва взглянув в перископ и оценив обстановку. – Упустили...
С негодующим осуждением взглянул Синев на стоявшего у переборки старпома. Побуревшая физиономия Шулубкина казалась ему сейчас особенно гадкой и отвратительной.
- Что предложишь, комиссар? – спросил командир, поддерживаемый доктором на разножке перед перископом.
Дерзкая мысль теснилась в мозгу Сергея Ильича Синева. Опасная была эта мысль, но обстановка не терпела промедлений. Корабли противника, наверное, уже швартуются в бухте! Через час начнется разгрузка транспортов и танкера. Содержимое их трюмов и топливных танков повезут на передовую. Снаряды и бомбы обрушатся на головы красноармейцев и краснофлотцев, на жителей Мурманска и Полярного.
- Ну, что комиссар? – повторил командир лодки с напором. – Что делать?
- А ты что думаешь?
Несколько слов произнес командир, но комиссар в этих словах распознал намерение отважного человека, Такое же намерение родилось и в его мыслях, в мыслях комиссара подводной лодки, смотревшего в перископ.
Экипаж лодки давно был зажжен святым пламенем жестокой борьбы с врагом. И об этом не надо было забывать.
- Рискованно, но командуй, Миша! – сказал Синев, отстранившись от окуляра перископа.
Лодку разворачивалась.
- Опустить перископ, - приказал командир корабля. – Малый ход…
Даже шуршания воды в шпигатах не стало слышно - тихо и осторожно кралась лодка на небольшой глубине к фьорду.. А командир лодки с побуревшим потным лицом, горящими глазами, в невообразимом волнении и почти обессиленно то приказывал подвсплыть, чтобы быстротечно взглянуть на приближавшийся берег с фиордом, то погрузиться, чтобы противник не обнаружил перископа лодки. Приказал подготовить торпедные аппараты к стрельбе.
- Акустик, что слышишь? – чаще обычного справлялся он у краснофлотца Плотникова, который и так аккуратно, как и положено ему было, через каждую минуту докладывал о малейших шумах в толще моря. Краснофлотца Плотникова природа одарила абсолютным слухом. Поэтому командир лодки полагался на его доклады, как на абсолютно точные данные.
- Тральщик перестал крутить винтами, товарищ командир, - доложил он.
В поднятый на секунду перископ командир лодки нашел этот корабль на прежнем месте, то есть у самого берега при входе в бухту, но тральщик не двигался. “Новый конвой что ли ждут? – предположил он. – Но почему новый конвой не встречают сторожевые корабли, которые охраняли первый караван судов?» Мысль об очередном конвое, который мог идти сюда вслед за первым, отпала вдруг, потому что корабли охранения его непременно должны были бы прочесывать сейчас путь следования судов к фиорду.
- Разрешите взглянуть? – приблизился старпом к перископу, очевидно, решив помочь командиру корабля и как-то реабилитировать себя перед ним и перед экипажем лодки.
Но Михаил Тимофеевич шаркнул по нему бешенным взглядом:
- Вон отсюда! – махнул он рукой.
С негодованием показал на соседний отсек, а с языка слетело такое бранное слово, что старпом побелел, как полотно. Но он не преминул заявить во всеуслышание, что командир лодки из-за соперничества злится и мстит ему, что его жена сама к нему липнет, а он грамотно вел лодку. Синев же настоятельно посоветовал старпому отправиться туда, куда приказал Иванов.
- Сколько до берега, штурман? – справился командир.
Справился и о разряженности аккумуляторной батареи у юркого лейтенанта Крутобокова. Механик доложил, что плотность батареи еще сносная.
Все более риск представлялся Иванову роковым и трагическим. Но приказ должен быть выполнен. В сознании Михаила Тимофеевича рождались разные варианты нападения на врага. Но на каком остановиться, не знал точно. Лишь комиссар Синев был уверен, что командир лодки рассчитал всё, как надо, и не будет рисковать зря.
- Будем драться… - сказал командир.
Лодка прибавила ход.
- Мы же прямо в бухту мчимся, товарищ командир! – выскочил вдруг из штурманской рубки взволнованный лейтенант Грачев. Растолкав широкими плечами возле Михаила Тимофеевича моряков, повторил возбужденно: – Товарищ командир, наш курс ведет к опасности! К опасности!!.
Командир взглянул в поднятый на секунду перископ. Прямиком, как и задумывалось, стремительно лодка входила в бухту врага.
- Носовые аппараты, товсь!.. – скомандовал окрепшим и решительным голосом Михаил Тимофеевич.
Лодка прошла, наверное, с полкабельтова еще. Никто ей не мешал в движении.
- Первый, пли-и! – криком, что есть силы, вспорол напряженную тишину в центральном отсеке командир лодки. – Второй…
От толчка выстреленной торпеды лодка вздрогнула, нос лодки немного приподнялся, но почти тотчас дифферент торпедисты выровняли.
Одна за другой вышли еще три торпеды. Через минуту раздался взрыв. Синев прилип спиной к кормовой переборке. А командир, судорожно сжимая рукоятки перископа, опять на секунду взглянул в оптическое окошко прибора.
- Всадили! – вскричал он. – В танкер попали!
Волнением охватило всех. Риск не напрасный. Попали! Горел танкер с топливом для самолетов и танков врага. А больной командир лодки вдруг почувствовал, что голова у него перестала кружиться. В ногах и в руках появилась сила. Уверенно развернул он плечи.
- Сделали дело, комиссар! Полыхает танкер…
В тот же момент раздался второй взрыв, за ним третий и четвертый. Но уже никто не видел, где взрывались эти торпеды. Главное, что и эти торпеды нашли свои цели.
Но почти сразу бухнули и глубинные бомбы. Лодку тряхнуло, зазвенели плафоны. Мигнули лампочки.
- Стоп мотор! – скомандовал Михаил Тимофеевич. – Боцман, механик, кладите лодку на грунт!..
Каким-то одержимым предстал перед всеми Михаил Тимофеевич. Он не задумывался, что надо предпринять дальше. Решения сами по себе напрашивались в его бушующем сознании. Но он понимал, что надо хитрить, умно действовать, коль лодка находится во вражеском мешке. Было одно ясно: противник повержен. Задание выполнено…
Но не успели затаиться, опустившись на дно, как взрывы глубинок снова подбросили лодку вверх. Подскочив на метр, она, как камень, бухнулась вниз на скалистую плиту.
Шум винтов наверху то приближался, то удалялся. Бомбы рвались одна за другой, стонал корпус лодки.
- Соблюдать тишину, осмотреться в отсеках! – скомандовали из центрального. – Остановить работу агрегатов…
Остановлены электромеханизмы. Перестали шуршать шестеренки талей в первом отсеке, где торпедисты поднимали запасную торпеду для загрузки в торпедный аппарат. Стихли вентиляторы. Из отсеков доложили, что пробоин и поступлений воды нет.
- Штурман, какая глубина на выходе из бухты? – запросил командир лодки.
- Тридцать метров, товарищ командир… - откликнулся лейтенант Грачев из штурманской рубки.
Хороший бы рывок и можно было бы выскочить из фиорда, думал Иванов. Тогда можно было бы быстро уйти от преследования.
Вроде бы совсем выздоровел Михаил Тимофеевич. Не кружилась голова, мускулы в теле становились пружинистее, крепче, а на душе разливалось приятное тепло: «Топливо не дойдет до самолетов и танков врага… 45-я советская армия не отступит, не отдаст Рыбачьего!»
Но лодка лежала в опаснейшей близости от шнырявших по бухте и сбрасывавших бомбы кораблей. Ее точное место, очевидно, еще не вычислили враги. Взрывы гремели по всей акватории бухты.
Мучительной болью отдавалась в сознании опаснось. И все же о возможной гибели корабля и экипажа не было времени думать. Как-то представлялось, что погибнуть могли другие экипажи, а о своей гибели не укладывалось в голове.
Но в отсеках готовили аварийный инструмент, проверяли легководолазные костюмы, сальники и прокладки механизмов.
Сверлила мысль, чтобы как-то под грохот бомб сдвинуться с места, и, если вход в бухту не перекрыт заграждением, вырваться из бухты. Обнадеживало еще и то, что корабли противника бомбили, как попало, а стало быть, точного места нахождения лодки не знали.
- Мы же можем вышмыгнуть отсюда, - подтвердил командирскую мысль и гидроакустик Плотников, доложив, что сторожевики удалились от лодки.
Действительно, бомбы стали взрываться в дальнем конце бухты. И можно было попытаться выскользнуть из бухты. Но вдруг бухта заперта!.. Вдруг в противолодочную сеть влезешь, если ее успели выставить на выходе! Вдруг работающий электродвигатель будет услышан противником!
«И все из-за Шулубкина, мерзавца», - Иванов вернулся к думе о трусости старпома. Еще на подходе к фиорду можно было атаковать вражеский танкер с горючим и потопить его. Тогда была достаточная возможность уйти от преследования. Но ведь старпом - ускакал от танкера в кусты! Струсил.
Было противно воевать рядом с ненадежным сослуживцем. Невольно задумывлся о его непорядочности и коварстве. Что делать с ним? Под суд военного трибунала отдать, если лодка вернется домой? Разумеется, трус должен расплатиться за трусость. «Такому не место на боевых кораблях…» Но комиссар вряд ли согласится отдать его под суд, хотя комиссар не должен пойти на какой-то компромис в пользу труса.
Краснофлотцы в центральном посту: Дрожжин - могучий по комплекции рулевой, стройный как тополь трюмный машинист Воронин, интеллигентный и до зеркальной чистоты опрятный радист Белов, штурманский электрик Кручинин – на своих постах ни слова, ни полслова. Вроде в рот воды набрали, но свои обязанности исполняли, как положено.
Капитан-лейтенант Иванов ни на одном лице в центральном отсеке не замечал трусости или обреченности. Каждый вел себя безупречно.
- Товарищ командир, сторожевики удаляются! – доложил гидроакустик.
Михаил Тимофеевич и сам слышал, что противолодочные корабли противника отходят от лодки. Сметливый акустик Плотников своим докладом подсказывал, что надо воспользоваться этим положением вражеских кораблей.
Иванов дал знак механику. Тихо замурлыкал насос, откачивая воду из уравнительной цистерны. Облегченная лодка оторвалась от грунта, качнулась.
- Правый, малый назад, - почти шепотом скомандовал Михаил Тимофеевич.
Зашуршало что-то снаружи. Очевидно, килем шоркнуло по камням. Задним самым малым ходом едва ли можно было выбраться из бухты, но надежда теплилась в груди командира лодки и на лицах моряков. Комиссар улыбнулся глазами, штурман с механиком переглянулись с надеждой. Могучий в плечах боцман Скрыня слегка подправил горизонтальные рули на всплытие и краем глаза окинул моряков в отсеке - ему казалось, что все настроены как он, оптимистично, и верят в успех. А лодка шла.
- Акустик, где вражеские корабли? – все чаще стал осведомляться капитан-лейтенант Иванов, предвидя, что вот-вот лодка задним ходом может выйти из фиорда.
- Не приближаются, товарищ командир, - отвечает Плотников.
- Левый, самый малый назад, - велел Иванов пустить второй двигатель на винт.
Снова справился о глубине под килем. Надежд с каждой минутой прибавлялось. Он не вспоминал уже ни о старпоме и его неблаговидных поступках в отношении своего командира, ни о его трусости, думал лишь о маневре лодки, чтобы быстрей выскочить из бухты, уйти в море.
Плавно и почти бесшумно идет лодка задним ходом. Оставалось совсем немного до выхода из фиорда. Лишь бы не было противолодочной сети, которой мог закупорить бухту копошившийся некоторое время назад тральщик. Но нет, бухта вроде не закупорена. Лодка по-прежнему беспрепятственно пятится к выходу. Моторы не напрягаются.
- Лодка вышла из фиорда! – оповещает штурман Грачев восторженным голосом, выбежав из рубки. – Вышла, товарищ командир! Вырвались!..
- Выскочили?
- Так точно…
Теперь, стало быть, надо развернуться на 180 градусов, взять курс в открытое море. Подальше от вражеских берегов. Быстрей! Чувство необыкновенной радости охватило Михаила Тимофеевича, как и его отважных сослуживцев. Ему хотелось крикнуть «ура». Снова в сознании высветилось: задание выполнено! Танкер с горючим горит! Что-то еще повреждено торпедами, так как все они взорвались в бухте. Но главное, танкер полыхает. Бомбардировщики с черными крестами не поднимутся в воздух. Верочке, жене, не придется бегать по бомбоубежищам. А фашистская группировка войск не сможет наступать к Кольскому заливу.
Размеренно лодка, наконец, развернулась.
Догадались или не догадались фашисты, что лодка вышла из фиорда? И как с преследованием? Конечно, плотность аккумуляторной батареи упала. Свежего воздуха почти нет. Дышать стало гораздо тяжелее. Но выскользнули из фьорда! А лодка набирает ход!..
И вдруг… грохнул под днищем лодки невероятной силы взрыв. Не моргнув даже, потух свет. Стремительно пошла палуба из-под ног...
В темноте кто-то крикнул, что лодка тонет, кто-то осатанело заматерился, ощутив стремительное поступление воды в отсек.
В центральном отсеке уже невозможно было ни командовать, ни управлять механизмами и людьми. Было ясно, что произошло совсем непоправимое, страшное…
* * *
Минуло почти три десятка лет, когда рыбаки одного из траулеров советского промыслового флота случайно зацепили сетью потонувший корабль на дне моря. Тогда-то и обнаружена была погибшая в начале Великой Отечественной войны подводная лодка, которой командовал моряк Северного флота капитан-лейтенант Иванов Михаил Тимофеевич.
Водолаз с разными другими вещами поднял наверх пакет, плотно завернутый непромокаемой клеенкой, в котором находился неповрежденный морской водой дневник комиссара подводной лодки Синева Сергея Ильича.
Дневник и рассказал о боевом походе лодки, о поведении подводников в море...
* * *
Каждый год в Памятный День к месту гибели подводной лодки приходят военные корабли Северного флота с приспущенными стягами на гафелях. Но не только военные моряки, чтя память погибших, приходят к этому месту. Приезжают сюда и родственники отважных защитников страны. Каждый год посещает это Священное место Вера Андреевна Иванова, жена командира подводной лодки, с венком из роз и надписью на ленте: «Незабвенному другу, любимому мужу, отважному моряку, бесстрашно и смело защищавшему в войне с фашистами мою прекрасную Родину, Союз Советских социалистических республик, – капитан-лейтенанту Иванову Михаилу Тимофеевичу…»
Каждый раз приходит сюда офицер Военно-морского флота, точь-в-точь похожий на комиссара погибшей подводной лодки Синева Сергея Ильича. Каждый раз уважительно склоняет он обнаженную голову над Памятным Местом, священным для всех советских людей местом.