Я сижу в одном носке и смотрю в пол. От пола отлетает отражённый свет, постепенно откалывая от хрусталика мира треугольники радужных спектров, так больно и так непреклонно. Бесконечный прилив смерти.
Почему, когда идёшь по улице, слова таким ровным, плавным и сбалансированным потоком фрагментов мозаики укладываются на свои места, а когда под рукой есть кнопки или ручка, испаряются как ацетон?
В лучших традициях праздности я устал. Я хотел уйти дальше от самого себя — слипались веки. В пустоте так скучно, так долго, одиноко и одинаково. Какое мне дело до всего с завешенными шторами? Нездоровое спокойствие растёт, бережёт силы в натяжении тетивы.
Почему всё стало вот так, как сейчас? От жизни у меня шок, а я и песчинки не видел на этом пляже. И мысль о том, что предстоит увидеть, пугает меня до дрожи.
Как здорово, что все мы когда-нибудь умрём — эта мысль греет невероятно. Но сама смерть почему-то этого не делает.
Я не помню, что такое любовь. Изредка вспоминаю и боюсь её. Я — тюрьма любви. Если я вспомню её — я исчезну. Мне страшно.
Саморазрушение — высшая точка проявления юмора этого мира. Я правда пытаюсь смеяться.
Я нашёл своё место в жизни. Оно там, где я.
Я сегодня видел чудо! А потом проснулся.
Я знаю только одно слово — Я.
Выбор судьбы — самое идиотское словосочетание на свете.
Быть или не быть — слишком лёгкий вопрос. Куда интересней: как быть?
Надежда умирает последней, и это ужасно. Лучше бы она умирала до того, как умрём мы сами. Убить её довольно трудно.