Самым ранним и самым близким дружком был Вася Виноградов. Он происходил из двух родов: Виноградовых и Яковлевых. Его мама, Валентина Васильевна, в девичестве Яковлева, была дочерью Василия Николаевича Яковлева, который родился в 1851 году и в возрасте двенадцати лет был отправлен «в люди» из многодетной семьи. Имея медный пятак за пазухой и краюху хлеба, он добрался до Воронежа и пристроился там за харчи подмастерьем у сапожника. Старательный и трудолюбивый мальчик был оценён хозяином и отправлен в реальное училище на обучение.
Вернувшись, он стал сначала приказчиком, а вскоре компаньоном. Его старания и трудолюбие привели к тому, что к 1880-м годам он завёл своё дело. В 1884 году Василий Николаевич женился на Таисии Ивановне Казарцевой. Вскоре он перешёл от сапожного к кожевенному делу и достиг своим усердием неимоверных успехов. К началу двадцатого века Василий Николаевич владел кожевенным производством юга России и стал первым миллионером Воронежской губернии.
Купец первой гильдии В. Н. Яковлев, зарабатывая огромные деньги, был щедрым меценатом и патриотом России. Во всех городах, где были его заводы, он строил церкви, гимназии, народные школы, жилища для рабочих и дороги. Так, на его деньги было построено в Воронеже здание и ныне действующего городского театра. За огромные заслуги в деле снабжения русской армии он был представлен к личному дворянскому званию. Но грянула революция 1917 года.
У Василия Николаевича и Таисии Ивановны родилось двенадцать детей, в живых осталось шестеро. Всех, кроме одной сестры, видел, помню и никогда не забуду. Также никогда не забуду Василия Николаевича и его чудную жену, Таисию Ивановну.
Старший их сын, Василий Васильевич, обладал абсолютным слухом и бархатным баритоном, совершенно и бесподобно исполнял русские романсы. Без особых стараний, понравившись самому К. С. Станиславскому, он выдержал огромный конкурс на место в труппе Московского Художественного театра. Он считался одарённым и успевающим студентом и хотел учиться в консерватории, но после октябрьского переворота был отвергнут, т. к. был сыном «лишенца» (лишённого социальных прав), однако, по чудовищной логике, его приняли на юридический факультет Московского университета. Этот факт явно говорит об отношении советской власти к юриспруденции.
Василий Васильевич всю жизнь проработал юристом с весьма ограниченными материальными возможностями. Будучи заядлым московским театралом, он приложил все силы, чтобы его сын, Юрий Васильевич Яковлев, стал артистом. Сейчас это знаменитый вахтанговец, народный артист СССР.
Младший сын,Алексей, погиб на войне. Дочь Таисия вышла замуж за русского офицера и после всех переворотов оказалась в Бессарабии, отошедшей к Румынии. Следующая дочь, Валентина Васильевна, поступила в гимназию и на первом курсе, в 1900 году, сдружилась с моей мамой, Лидией Мелиоранской.
С этого момента вплоть до начала Великой Отечественной войны, то есть до июня 1941 года, они никогда не расставались. Их судьбы были очень схожи: сначала гимназия, затем Бестужевские курсы, а с начала Первой мировой войны — курсы медсестёр, работа в прифронтовой полосе, возвращение в Петроград, рождение сыновей с разницей ровно в полгода.
Наша дружба с её сыном продлилась с 1927 года до безвременной кончины Василия Михайловича Виноградова в декабре 2003 года, то есть 76 лет. Перерывы в общении были в войну — 5 лет и в период нашей военной службы, вплоть до выхода в запас и отставки обоих. После войны Валентина Васильевна заменила мне маму, хотя виделись с большими перерывами из-за моей военной службы.
Предпоследняя дочь, Зоя Васильевна, также закончила Бестужевские курсы, китайское отделение, работала доцентом в Университете, совершила несколько научных экспедиций в Китай, собрала бесценный научный материал. Она была замужем за самым любимым учеником моего отца, профессором В. Н. Казакевичем. В 1938 году он был арестован без права переписки, расстрелян, а она была выслана в город Самарканд, где скоро погибла от диабета без всякой медицинской помощи.
Младшая дочь, Зинаида Васильевна, окончила медицинский институт и всю жизнь проработала фтизиатром в Ленинградской железнодорожной клинике. Она была замужем за генералом А. А. Орловым, начальником инженерной службы армии, высокообразованным человеком, владевшим несколькими европейскими языками. После революции он преподавал основы фортификации в Инженерной академии.
Генерал был намного старше супруги и, зная, что уйдёт из жизни раньше её, писал ей письма в будущее, пряча их в книгах библиотеки, под паркетом в комнатах особняка на Каменном острове и в других местах. Он трагически погиб в блокадном Ленинграде, а его письма в будущее Зинаида Васильевна, пере¬жив мужа на сорок лет, продолжала находить на протяжении длительного времени.
Валентина Васильевна в 1923 году вышла замуж за Михаила Ивановича Виноградова, впоследствии профессора, основоположника отечественной физиологии труда. 28 сентября 1924 года у них родился сын Василий Михайлович Виноградов. Его дедушка по отцовской линии, Иван Виноградов, преподавал теологию в Тифлисской духовной семинарии. После революции об этом интересном человеке говорили мало, а его портрет по известным причинам был снят со стены в тридцатых годах.
В семье Виноградовых царил дух доброты, порядочности и взаимного уважения. Василий рано начал читать и, как казалось родителям, зачитывался в ущерб школьным занятиям, хотя учился хорошо. Все предвоенные годы мы общались постоянно. При жизни моего отца Василий часто бывал у нас. Мои две сестры и мы с ним находились под постоянным присмотром очень образованной Веры Александровны, обучавшей нас истории, географии и литературе. Под её руководством ставились детские спектакли, делались пробы рисования, сочинительства и другие общие развивающие начинания.
Когда не стало моего отца, всё переменилось, и я стал часто бывать в доме Виноградовых, тем более что Валентина Васильевна взялась нас обучать английскому. В школах иностранные языки преподавались кое-как, и к началу войны выученный дома английский мы знали лучше школьного немецкого.
Михаил Иванович Виноградов был одним из учеников и ближайших сподвижников выдающегося физиолога профессора Ухтомского Алексея Алексеевича (1875—1942). Князь А. А. Ухтомский, один из потомков родов Рюриковичей, был не только выдающимся учёным с мировой славой, но и глубоко верующим старого обряда христианином, человеком Чести и Совести, сострадающим народу в тяжкую для страны годину. Гражданским подвигом были последние месяцы его жизни в блокадном Ленинграде, где он со всеми горожанами переносил тяготы голода, холода и бомбёжек. Неизвестно, что думал Алексей Алексеевич в последние дни жизни, но, даже получая от властей специальный паёк академика и, тем самым, преимущество выжить перед своими умирающими от голода помощниками и учениками, он не посчитал возможным расходовать на себя продукты сверх блокадной «нормы».
Помню высказывания близких к нему людей о том, что Алексей Алексеевич Ухтомский имел больше прав на престол Российского государства, чем Романовы, на 70 % перемешанные по крови с немцами. И Бог знает, как бы повернулась история нашей Родины, если бы во главе её встал умнейший из умнейших, честнейший из честнейших Рюрикович А. А. Ухтомский.
Дружба с Василием Виноградовым не мешала дружить со школьными и дворовыми мальчишками. Мы все были очень разные, но не помню среди сверстников ни одного подлеца. В 20-е и 30-е годы в головах людей царил дух, совершенно отличный от того, который возник в послевоенные годы. Хотя мальчишки оставались мальчишками во все времена. Никогда не забуду один эпизод.
Подходит ко мне парень, живший в нашем доме, и спрашивает, нет ли у моих старших сестёр учебника по физике. В те времена с учебниками было очень плохо, как правило, один учебник на троих и более человек. Я до физики ещё не дорос. Спрашиваю в семье: «Кольке нужен учебник по физике, который вам уже не нужен». Мне отвечают: «Бери», — и я ему приношу учебник. Его мать через Колю передаёт три рубля, и я ему говорю:
— Никаких денег не надо, я его не покупал.
Он почесал затылок. — Давай эти деньги пропьём!
— Это как? — спрашиваю я.
— Давай завтра мотать школу, бери дома бутербродик и яичко, — так загадочно...
Утром рано во дворе он меня поджидал. Пошли в подвал, он достал из кармана четвертинку водки и стакан. Распили мы по 125 грамм водки, закусили и побрели в кинотеатр «Великан». Ужасно вертелось кино, в моих глазах всё было то вверх ногами, то ещё уродливее. То, что я ощутил, было плохо, противно и никакого удовольствия не доставляло. Вот так в 9 лет я понял, что такое «пропьём». Дружбы с ним я не завязал.
В школе у меня были замечательные парни: спортивные, активные, юморные и авантюрные. Мы очень дружили, но не все вместе, а выборочно, и чаще из параллельных классов: «а», «б», «в». Всех помню по фамилиям и по именам. Мы все ходили в спортивные секции: конькобежную, лыжную, академической гребли и группу яхт-клуба ВЦСПС, где и застала война.
Перечислить всех — дело святое, но очень больно, так как проклятая война унесла всех до одного. Лучше приведу своё стихотворение, посвящённое этим чудесным парням, каждый из которых стал бы замечательным человеком, потому что каждый из них был личностью.
ПАМЯТИ ОДНОКЛАССНИКОВ
Не начав регулярно бриться,
Мы пошли воевать,
Чтоб не смели фашистские фрицы
Наш любимый город топтать.
Не все отцы дожили до бед,
Что свалились на нас.
А мы Родине дали обет, Выполняли приказ.
Тот приказ был жесток, как на всякой войне:
«Умирай-ка, браток, и не смей о себе...
О тебе прогремит наш победный салют».
Но ведь есть же судьба, разве всех перебьют?
Той надеждой был жив очень храбрый и — нет.
Я вот строчки сложил, а ровесников нет.
Пали парни тогда, мало в жизни познав,
Не оставив следа, долг лишь свой осознав.
Немец шёл напролом, точно зная, зачем.
А Иван со Фролом, убеждённые — чем?
Светлым будущим днём,
Равно счастливым всем,
Шли на смерть под огнём без корысти совсем.
Не дошли миллионы, много тысяч полков,
Реки были солёны от крови земляков.
Горько думать о том, скольких жизней не стало,
А войне нипочём, ей всегда не хватало.
Но война- то политика, только средства иные,
А политикам мира не хватает доныне.
(1963 г.)
Из трёх девятых классов было сформировано два десятых численностью 42 и 43 человека. Половина ребят была 1923 года рождения, а вторая половина — 1924-го. Более сорока парней ушли на войну. 1923 год рождения был призван в июле 1941 года, и все до одного сложили головы в боях под Ленинградом. Ребята 1924 года были призваны в августе 1942 года, их оставалось мало, многие умерли от голода в первую блокадную зиму. С фронта вернулось человек пять, трое из них инвалиды. Вот такая печальная статистика. Ниже я приведу обобщённые данные о наших потерях в Великой Отечественной войне, вопреки бытующему вранью.
Ещё была громадная компания мальчишек, собирающаяся в доме № 12, напротив нашего дома № 17. Наш дом описан в газете «Вечерний Ленинград» № 179 от августа 1987 года. Дом № 12 по улице Блохина отличался тем, что, в отличие от соседних домов с их дворами-колодцами, располагал огромным двором, в котором было «футбольное поле» и спортивные сооружения, способствующие нашему физическому развитию.
Всё это было сооружено усилиями замечательного человека — управдома. Звали его дядя Миша. Светлая память о нём осталась навсегда. Он нас любил, понимал и всячески оберегал от «кривых дорожек», однако не уберёг. Летом 1940 года, в разгар белых ночей, вся наша компания, около двадцати человек, находилась в оградке Князь-Владимирского собора.
Откуда ни возьмись, появились две прошмандовки и попросили закурить. В то время девушку с папиросой даже представить себе было невозможно. Девчонки влились в кампанию парней от 14 до 19 лет, что там было, и было ли что — не знаю, так как случайно не пошёл в этот вечер на сходку, а готовился к эскадренному походу на швертботах яхт-клуба.
Судьба уберегла меня от печальной участи. Финал трагический: через ночь несколько «воронков» объехали адреса и арестовали всю честную компанию за групповое изнасилование. Парни получили сроки полтора-два года. Через год война. Все молодые арестанты были из тюрем направлены в штрафные роты по приказу «верховного» № 227 искупать кровью свою вину. И искупили. Вернулся через много-много лет только один раненый: попал в плен к немцам, потом в лагеря, а затем умер.
Звали его Борис Николаевич Романов, 1921 года рождения. С его братом Володей, моим ровесником, я дружил. Где-то его кости в братской могиле штрафников. В полях за Вислой сонной лежат в земле сырой Володенька с Церковной, Лихутен с Блохиной. Очень подозрительно всё, что произошло. Во-первых, всю компанию я знал с малолетства. Не могло быть такого, что все вдруг в одночасье превратились в насильников. Во-вторых, откуда девки узнали имена, фамилии и адреса двадцати парней. Предполагаю, что была проведена очередная провокация, организованная НКВД с целью пополнения армии «запроволочников».
Несчастные родители молодых арестантов ничего не могли добиться, суды были закрытыми. Горько было смотреть на вдруг постаревших людей. Всю жизнь, с 1940 года по сей день, я несу душевную травму за гибель моих дорогих с детства мальчишек, они были хорошие.
Итак, я осиротел, потеряв сразу всех, с кем рос с семи до пятнадцати лет. Моим утешением был спорт. Зимою — лыжи, летом — яхт-клуб. Наши наставники: мастер спорта международного класса Матвеев, яхтсмены Туз, Гильбо, Дубинин стали для нас богами. Эти люди вложили в нас глубокую любовь к морю и парусному спорту. В клубной кают-компании нередко шли долгие беседы о далёком прошлом мореплавания, о развитии взаимоотношений мореплавателей всех стран мира. Там был дух единства людей, посвятивших себя морю, без всякой политики.
Именно там нас застала война, будь она трижды проклята.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/02/21/734