Бывает иной раз - потянет вдруг в далекие края, или возникнет на душе тревога и ходишь по улицам, и во все глаза таращишься вокруг в поиске. Чего ищешь? Зачем? Я не задаю себе вопросов в такие моменты, просто брожу и стараюсь не пропустить ничего мало-мальски важного. И знаете, нахожу. Всегда. То ржавый, болтающийся на одном гвозде указатель номера дома, какие вешали еще в начале века. То трехцветного котенка в подворотне. То старую женщину у подъезда, которая сидит, опершись на палочку, и смотрит на мир, благодушно улыбаясь. Какой в этом всем смысл, спросите вы. Этого добра и без особого поиска вокруг завались. А мне, знаете ли, помогает. Снимается с мертвой точки рассказ или рождается новый сюжет, образ, тема - все, чем жив писатель, его творчество.
Так вот, я в очередной раз находился в ожидании откровения. Настолько большого и значимого, что руки мои подрагивали от нетерпения, а на сердце лежала грусть о слишком медленно текущем времени. Я не знал, как ускорить события и метался по комнате, смотрел на улицу через окно на кухне, курил одну за одной сигареты. По телевизору шел какой-то старый фильм, до меня донесся перестук колес поезда. Мне показалось, что это неспроста, что это знак. Недолго думая, я побросал, не глядя, дежурные вещи в сумку, пошарил в шкатулке, где хранил невеликие сбережения и, обнаружив там полторы тысячи рублей, забрал все. В задний карман брюк сунул паспорт и, хлопнув входной дверью, бегом спустился во двор, затем к ближайшей станции метро.
Уже в подземке я попытался подвергнуть логике свои действия, но, обнаружив полное ее отсутствие, бросил это занятие. Пробежался взглядом по схеме метро и остановился на станции «Комсомольская». Мне стало уже очевидно, что мой путь лежит на Казанский вокзал, затем - дальше из Москвы. Прикинув, как далеко я могу уехать на мои сбережения, понял, что, даже разделив имеющиеся деньги пополам, дабы обеспечить обратный путь, я могу уехать достаточно далеко.
Развлекая себя размышлениями о предстоящем путешествии, я довольно быстро оказался на Комсомольской, и эскалатор вынес меня на площадь Трех вокзалов. Наверху хлопнул себя по лбу за забывчивость - с кольцевой выход не к Казанскому, а к Ярославскому вокзалу. Делать нечего, пошел к переходу в сторону Казанского. Возле перехода наблюдал странную картинку - пожилая женщина, в надетом не по погоде, сильно заношенном пальто, кричала кому-то прямо в переход: «На Киевский! На Киевский тебе надо!» Я остановился и задумался - а почему, собственно, я решил, что мне надо на Казанский? Почему не на Ленинградский, - благо и стою прямо возле него? Или вот почему не на Киевский? Я подошел к женщине и спросил, кому она кричит, на что она долго смотрела на меня снизу вверх и удивленно заявила:
- Так тебе ж! Сиганул как, недаслушифши, я и охнуть не успела. Че сиганул-то?
Ни больше, не меньше. Женщина, бесспорно, меня с кем-то перепутала, но я воспринял знак однозначно. Выразив ей благодарность за совет, я развернулся обратно к метро.
Первое, что я услышал, выйдя на улицу у Киевского: «На Калугу! На Калугу! Кому на Калугу?».
"Мне", - про себя ответил я.
Через полчаса я уже отправлялся от Киевского в электричке до Калуги и смотрел в окно. Вы скажете, что это полный бред, и будете правы, но такое происходит со мною время от времени, и мне это нравится.
В вагоне сидело еще несколько человек парами, тройками и по одному. Я достал блокнот и записал: «Вторник, двенадцатое сентября, вагон электрички на Калугу, полдень».
Мне предстояло провести три с половиной часа до станции назначения или около того, с бесконечными промежуточными остановками, и я приготовился смотреть во все глаза и слушать во все уши. Но на коротких остановках людей заходило мало, о чем говорят на соседних местах - было не слышно, и, впав незаметно для себя в меланхолию, я заснул. Проснулся от резкого толчка - электричка остановилась на незнакомом полустанке. Кто-то из баловства или еще по какой причине дернул стоп-кран, о чем стало известно от помощника машиниста, пробежавшего мимо по вагону, ругая в голос хулигана.
Потом поезд пытался тронуться, но система торможения не сработала на отпуск тормозов, и его дернуло второй раз. Тут-то я и очнулся от полудремы. Это же мне, недотёпе, сигналы подаются! Уже второй раз тряхнуло, а я все сижу. Так и мимо проехать можно!
Я подскочил, хватая свою видавшую виды сумку, и побежал к выходу. Двери были открыты, но после того, как я выпрыгнул из вагона на гравий, они зашипели и закрылись.
Электричка тронулась с места и звонко перестукивая стыками рельс скрылась за леском, быстро набрав скорость. Я проводил ее взглядом, потом огляделся. Немного дальше по ходу поезда был короткий перрон из бетона, напротив его через пути - такой же перрон и беленое строение с надписью «Касса» посреди его. А вокруг лес. Ничего говорившего о названии станции или цели моего визита сюда при беглом осмотре достопримечательностей я не обнаружил. Имея уже опыт подобных приключений, я не пал духом, а пошел поискать место, где было бы удобно дождаться событий, за которыми и приехал.
По пути подошел к кассе и взглянул на расписание движения пригородных поездов. Оказалось, что через час будет последняя электричка в сторону Москвы. Этот факт меня озадачил. Еще раз посмотрел вокруг и подумал, что не хотел бы заночевать прямо тут на перроне или в лесочке по соседству, а это значит, что ожидаемое событие произойдет в течение ближайшего часа.
Час минул, показалась электричка, и с грустью окинув полустанок последний раз, я сел в нее несколько раздосадованный.
На этот раз людей в вагоне было много, тем не менее, свободное место для меня нашлось. Я втиснулся на любезно оставленную двумя грузными мужчинами узкую полоску скамейки у окна, бросил сумку под ноги и привычным движением выудил из кармана блокнот, сделав хронологическую запись. Прочитав предыдущую запись, попечалился, что она не стала началом большого и важного, но при этом с надеждой посмотрел на последнюю.
А чем черт не шутит? Точки в конце записи я не ставлю обычно. Точка - это всегда законченная история. Если желаешь продолжения, не торопись ставить точку. Для меня это почти суеверие. Так вот и ехал дальше, глядя в окно, с открытым блокнотом и ручкой в руке.
Где-то в душе я был рад, что ехал домой и в этот раз опять лягу спать в свою постель. Ругаю себя часто за это малодушие, но все равно радуюсь, когда отменяется поездка в дальнее далеко и мне не надо будет ютиться в палатке, отминать бока на полках, пить плохой чай из пакетиков, мерзнуть в дешевой гостинице и так далее.
Рука автоматически записывала возникающие мысли и рассуждения. Сам того не сознавая, я исписал полторы страницы блокнота. Перечитал, поморщился, но, решив, что может и пригодится когда, перевернул страницу. За окном большое красное солнце висело над лесом. Я заворожено смотрел на эту картину, пока поезд не сделал поворот и солнце не скрылось за спиной, тогда переключился на людей в вагоне. Лица, лица. Обычные лица подмосковных жителей. Часто озабоченные чем-то или спокойные, в общем разные, но ничего цепляющего взгляд.
Напротив меня сидел парень лет двадцати и поглядывал на меня. Я не сразу заметил его интерес ко мне, а заметив, стал украдкой его рассматривать. Ничего выдающегося, обычный юноша, каких много. Если бы не его частые взгляды украдкой на меня, я бы и не обратил на него внимания. Но пульс мой неожиданно стал чаще, я ощутил гулкие толчки в груди. Сердце подавало знак, и я другими глазами посмотрел на парня напротив. Ну, ничего особенного, парень как парень, хотя нет, взгляд полон житейской мудрости и под упрямой челкой на лбу две четкие борозды. Такое бывает у парней, вернувшихся с войны, когда на молодую психику обрушивается другая, страшная правда жизни - насильственная смерть или убийство человека. Мне показалось, что мой сосед несколько молод для ветерана Чечни и решил выяснить это прямо сейчас. Придвинулся к нему поближе и завел беседу:
- Простите меня, пожалуйста, но мне показалось, что вы хотели меня спросить о чем-то?
Парень вздрогнул, и, посмотрев на меня большими глазами, спросил: «Кто? Я?», но сразу успокоился и улыбнулся:
- Вы писатель? - спросил он.
- В точку, - ответил я, улыбнувшись его прозорливости.
- А вы известный писатель? - спросил парень опять. Вопрос озадачил меня или даже огорчил. Во-первых, тем, что я должен сам на него ответить невзирая ни на какие позитивные самоустановки.
- К сожалению, нет, - изрек я как приговор, но про себя вставил все же: «Пока!».
- Это хорошо.
- Ну, знаете, - такое вот смелое утверждение выдернуло меня из начавшегося было самобичевания, за что спасибо, но как-то неприятно резануло слух, что быть неизвестным писателем - это хорошо. - Мне так не кажется. Хотелось бы, знаете, немного признания.
- Да нет, я не про то, известные писатели все на крючке, и не берут жареные темы. Только журналисты, но мне шумиха ни к чему.
Я был снова озадачен. Молодой человек говорил о чем-то ему хорошо известном, но при этом упускал, видимо, что оно неизвестно мне. Я никогда не гонялся за жареными фактами, и журналиста во мне процент невеликий, но интерес уже проснулся и требовал пищи.
- Вы располагаете какой-то информацией и желаете поделиться? - спросил я, глядя парню прямо в глаза. Он тоже смотрел неотрывно мне в глаза, видимо взвешивая судьбу дальнейшего разговора.
- Да, - коротко ответил он через минуту.
- Поделиться именно со мной? - опять спросил я, несколько суживая широту вопроса.
- Да, - уже не задумываясь подтвердил свое намерение молодой человек.
- Слушаю вас.
- Да, собственно, я не хотел говорить, я хотел... чтобы вы прочли кое-что, - смутившись, сказал парень.
- Вот как, у вас есть рукопись?
- Хм, слово такое странное. Ну, не совсем рукопись, ну, не в том смысле как вы подумали, наверное. Всего несколько тетрадок. Я только записал все, как было, но сам не знаю, что делась с тетрадками теперь. Да и не нужно мне это. Моя задача передать.
- Вы воевали? - неожиданно для самого себя спросил я.
- Хм, да как вам сказать... Нет, скорее, чем да. А почему вы спросили?
- У вас морщины на лбу - как у взрослого мужчины, и глаза... как бы это сказать... взрослые очень.
- А, это... Это после завода. Про него и написал в своих тетрадях, - парень достал из своей сумки целлофановый пакет с пачкой листов бумаги и протянул мне. - Вот, возьмите и сделайте из этого книгу. Пожалуйста.
Я взял пакет со сложным чувством ответственности и, опомнившись вдруг, понял: «Вот оно!». Меня обдало жаром. Оно, свершилось! Мое предчувствие, за которым я гоняюсь сегодня с утра.
- Вы ничего не обещайте мне, но я очень прошу не выбрасывать эти тетради, и если вам история покажется неинтересной, то передайте ее знакомому или кому посчитаете нужным с такой же просьбой. Поверьте, в этих тетрадках - жизнь многих людей, которые были мне дороги и дороги сейчас. Тут наше прошлое, наша судьба и память. Не подведите нас.
Парень так пронзительно смотрел мне в глаза, что стало не по себе. Я перевел взгляд на рукопись, чтобы скрыть смущение и стал убирать их в сумку.
- Да-да, конечно, я просмотрю материал, оставьте мне свои координаты, - сказал я.
- Не надо. Если вы прочтете тетрадки, то они вас уже не отпустят, как не отпускают меня. Проверено. Но теперь это уже ваша ноша, я свою долю отпахал.
Мы молчали и смотрели друг на друга, каждый был поглощен своими мыслями. Я подумал: почему парень называет рукопись «тетрадками»? Но через минуту уже забыл об этом. Мы разговорились о том, о сем и скоротали дальнейший путь. В Москве, уже в метро мы пожали последний раз друг другу руки и разъехались в разные стороны. Уже подъезжая к родной станции, я вдруг вспомнил, что так и не спросил имени парня.
продолжение следует...
http://www.proza.ru/2016/02/23/551