П И С Ь М О П Р Е З И Д Е Н Т У
В г л у б и н а х
Истинная храбрость заключается в том,
чтобы жить, когда правомерно жить, и
умереть, когда правомерно умереть…
Из кодекса самурая.
Он снова почувствовал удушающий мрак неверия в собственные силы. Мрак неверия.
Это возрастное, подумал он, и снова прижался к окуляру высокоточного теодолита.
Там он увидел размытое пятно светящейся точки от коллиматора, стоявшего здесь же, напротив, на оптической скамье.
Поправимо, просто придется повозиться с оптикой. Жаль, нет запасных частей, и надо что-то придумывать.
Давило удручающее однообразие одного и того же, неосветленное взлетом открытий и постижений истины.
Однообразие придавливало существование, валило все из рук, с трудом заставляло шевелиться.
Это возрастное, говорил он себе. Падение обязательно достигнет дна, начнется подъем, и снова все засверкает. Но сонливость и леность ума не проходили уже который день, который месяц.
Мрак втягивал в себя все невзгоды окружающего мира, заставлял отождествляться и реагировать на его пороки, будил ненависть к власть- предержащим, к их воровству, насилию над людьми, распущенности, вседозволенности, развращенности, насаждаемой и ими, и средствами информации.
Раньше он эту власть защищал ценой огромного риска, а сейчас она стала худшим из всех зол на свете.
Ненависть поднималась из недр примитивной бессознательности, присущей каждому человеку как инстинкт самосохранения. И, вероятно, угроза от невзгод была настолько велика, что войти в иное, духовное состояние, парящее над всем этим материальным дерибасом, не представлялось возможным.
Это не возрастное. Такое уже было.
Тогда животная бессознательность превалировала над духовной озаренностью. Тогда между этими двумя началами разверзлась бездна. Он оказался по эту сторону, и не мог дотянуться до той, духовной.
Такое уже было.
Они шли в его первый автономный поход, чтобы залечь у берегов другого континента.
Шли долго, соблюдая режим тишины, беспокоясь только об одном - не дать себя обнаружить противолодочным средствам.
Это было главное.
А все остальное просто давило на психику. Здесь и живучесть подводной лодки - он знал несколько случаев их гибели не только у нас, но и за рубежом. И не в бою, а в результате неисправностей в различных системах и агрегатах. И самые главные из них - пожары, проникновение забортной воды и вот, сейчас, еще опасность радиационного заражения. А ракетный и другой боезапас? А отказы в электронике? А человеческий фактор? Экипаж все время находится в постоянной тревожности и напряжении, плюс информационная изоляция - невозможность два-три месяца общаться с близкими, отсутствие каких-либо иных раздражителей. Да разве только это?
Он старался изо всех сил отработать до совершенства слаженность всех боевых частей, внедрить в сознание уверенность в выполнении поставленных задач, уверенность возвращения на базу.
Все это непомерным грузом лежало на нем и только на нем.
Координаты лодки и прокладку курса почти всегда делал сам, сверял с показаниями штурмана, у того было несколько проколов, а потом трижды заставлял его перепроверять.
После многосуточной игры в уклонение от возможности обнаружения они прибыли в назначенный квадрат, и напряженность спала.
Он почувствовал, что одержал первую значимую победу в жизни, свою исключительность и превосходство в этом мире.
А потом что-то случилось. Он просто, сидя за столом, потерял сознание.
И уже все остальные пытались вернуть его к жизни, и ничего не получалось.
И только на третьи сутки стал возвращаться оттуда.
И еще там, в сплошном беспамятстве, в нагромождении огромных, давящих, медленно проворачивающихся кубических образований, вдруг возникла яркая и ясная мысль, даже не мысль, а знание, что он - последнее звено эволюции, вычлененное из миллиардов рождений. Существо, обязанное вступить в конфликт со всем существующим миром, ради «Победы, которая может стать триумфом всего человечества». Победа уже произошла, знал он, ведь надо было победить всего один раз в одном теле.
И нет никаких нравственных, моральных, религиозных остановов.
Даже убийство - что оно? Если все эти миллиарды уже потенциально мертвы.
Для этого необходимо жить, что-то сказало в нем. Если ты вычлененное звено, смерть должна отступить.
И она отступила.
И впервые он открыл глаза. И увидел людей. И сознание вернулось к нему.
Душ, завтрак, совещание с командирами боевых частей, и все пришло в норму.
Никто не заметил сбоя в его привычном жестком графике выполнения ежедневных работ каждой из служб на подводной лодке.
Все стало, как прежде. Но он не мог освободиться от двух бездн в сознании - одна принадлежала к высшей животной бессознательности, вторая обозначала проход в озаренную духовность. Эти названия утверждались не днями, даже не месяцами, а годами вживления их в себя, в желании восстановить утраченную целостность, потому что жить в разорванности было нелегко.
Ни с первым качеством сознания, ни со вторым не был даже близко знаком, но с первых мгновений, еще там, в беспамятстве видел их полную независимость друг от друга, враждебность, неуступчивость,
безжалостность.
Сразу же, обретя возникшее чувство всесилия, он перевел его в плоскость насилия и смерти.
Никогда раннее не посещавшая способность к убийству, вдруг обрела непреложность осуществления. Пусть не непреложность, но допустимость и дозволенность.
Да, что-то говорило внутри, все уже умерщвлены, да, никто не остался в живых, и еще - да - невозможность бороться с любым возражением, любым, даже ничтожным несогласием других людей.
Убить, убить, потому что все они уже умерщвлены эволюцией.
Так разверзлась бездна между ним и жизнью.
Убийство без наказания.
Нет никаких остановов. Есть только единство тебя и всесокрушающей эволюции, пожирающей свои же, раннее созданные плоды.
У тебя в руках смертоносное оружие, и на применение есть запатентованное право, подписанное эволюцией. Уничтожатся города, люди, все живое.
Безудержный кошмар одного и того же безумства продолжался несколько суток. Он жил в беспросветности, безысходности, безвыходности. И когда, казалось, нервное истощение подошло к пределу, забрезжил свет той духовной озаренности.
В нем что-то сказало, нет.
Слово «нет» было похоже из заповедей «не убий», «не прелюбодействуй», «не лги». И эти слова напрямую возражали эволюции.
Да, он знал: эволюция пронизана насилием: естественный отбор - ежедневная, ежеминутная катастрофа, постоянная борьба между особями внутри вида и между видами. Человек человеку волк. Вытеснение, умерщвление, чтобы оказаться на вершине бытия. В том бреду тебе было велено стать в ряд убийц с автономным комплексом.
Наконец-то сможешь реализовать сполна свою принадлежность к подводникам - стать в ряд самых жестоких военных профессий на земле, казнил он себя.
Вспомни записки Денница – как он юлил и оправдывал зверства немецкого подводного флота, коим командовал. Он тоже причислял себя к высшей расе. Но ты поднял себя еще выше. Выше, чем парящий над толщью океана американский противолодочный самолет «Орион».
Он почти не спал, но однажды в беспокойном сне вспомнилась прочитанная когда-то фраза «Природа не создала ни одного нового животного или растительного вида с тех пор, как человек занял место на вершине эволюции».
И связал эту фразу с «Новым заветом», и понял, что к нему вернулось солнце, которое светит ярче солнца.
Постижение, переворачивающее сознание на уровне величайшего открытия.
Понял, что хотел донести Спаситель в своих проповедях ненасилия и любви.
Постиг то, что не могли понять миллиарды людей - все верующие и неверующие за два тысячелетия.
Заповедями «не убий», «не прелюбодействуй», «возлюби ближнего своего», «подставь другую щеку» провозглашается только одно: э в о л ю ц и я з а к о н ч и л а с ь уже тогда.
Нет необходимости идти по головам друг друга в ее угоду. Вы, люди, уже не противники, возлюбите друг друга, даже врага своего, ведь наступила эра любви.
И наступила жизнь вечная. Не там, на небе, здесь на земле. Вечная. Не во вражде, войнах, обмане, а в любви. Не от одного вида к другому - от низшего к высшему - а завершилась в Человеке.
Ты, сказал он себе, действительно супер из всех суперов на белом свете. Но это превосходство должен утверждать не насилием, а смирением и служением. Смирением, любовью, добротой.
К этому он пришел еще там, в глубинах океана, а спустя несколько недель получили приказ возвращаться. И лодка устремилась в базу на нормальной крейсерской скорости, грохоча двигателями, как стадо испуганных коров, не боясь быть обнаруженными, наоборот, демонстрируя потенциальную угрозу вероятному противнику.
В первую же ночь вблизи своих берегов они шли в надводном положении. Он чувствовал невыразимую красоту ночи, неба, океана. Сверкали звезды. Ощущение возрождения было полным.
Потом, в том госпитале, он лежал, окутанный проводами и датчиками. Осциллографы писали сразу несколько диаграмм в течение двух недель. Но ничего не нашли, никаких отклонений от нормы.
Со временем все сгладилось. Но бездны внутри себя продолжал носить до сих пор.
То был первый шаг на пути к вере. И он бы его не сделал никогда, если бы не почувствовал приток необычайной внутренней силы и бесстрашия, которая была превыше той, раннее присущей ему, обыденной смелости.
Не сделал бы никогда, если бы эта сила, сопутствующая вере, не позволяла ежедневно открывать мир заново, переосмысливать, переоценивать с новых, духовных позиций.
Никогда, если бы сила не уменьшалась пропорционально периодам неверия.
Эта сила на протяжение всей жизни помогала так прочно стоять на ногах, что не ощущал никакого дискомфорта во все перестроечные годы бедствий и насилий. Не замечал никакого зла ни в ком и ни в чем. Просто чувствовал себя превыше всего этого.
Эта сила помогала выстоять, когда жизнь и смерть пытались найти одно прибежище, прибежище в его сердце, а он был еще не готов привести их к примирению.
Помогала осознать, что бессмысленность жизни наваливается только тогда, когда не видится положительный смысл смерти. Потому что это два неразрывных проявления Бытия.
И контроль над выполнением жизненного долга возложен на смерть, потому что потом, в следующем рождении, она будет отчитываться перед жизнью.
И только тогда он стал по-настоящему взрослым, когда отношения со смертью перешли на новый уровень, уровень постижения Ее высочайшей значимости в повседневной жизни. Ты творишь для нее. Она творит для тебя.
А сейчас подступила полоса неверия, неверия в собственные силы. Не мог отрешиться от проникновения насилия во все сферы жизни, проникновение пороков, не снившиеся никому еще два десятилетия назад.
Рушилась построенная им же система завершенности эволюции и прихода эры благоденствия и любви.
И снова, как тогда, подошел к пределу существования.
Успокойся, сказал он себе. Ты был прав и тогда, и сейчас. Эволюция завершилась, как и провозгласил Спаситель, для истинно верующих. «Праведный верою жив будет». Спроси каждого из истинно верующих, счастливы ли они в личностном плане? Все ответят утвердительно. Законы эволюции для них неприменимы. Только для них, верующих.
Все они подняты на иной виток существования - на духовный план.
И что бы ни случилось, они вне и насилий, и пороков неверующего человечества.
Никто из истинно верующих не убьет, не уворует, не прелюбодействует. И больше того - игры неверующих не коснутся никого. Будто это - параллельный мир.
И будь спокоен: чувство веры, проявившись, не исчезает никогда.
И брось этот теодолит, и выйди на воздух.
Он вышел.
Там сияло солнце.
П р е д е л с у щ е с т в о в а н и я
Но есть, есть божий суд, наперсники разврата.
Есть грозный судия. Он ждет…
М. Лермонтов
Солнце не смогло справиться с внутренним мраком.
Это не возрастное. Это бесконечный процесс постижения истины, подумал он.
Не возрастное. Одни изживают в себе раба. Другие пытаются вытравить сверхчеловека. Чехову не хватило целой жизни. Твоя тоже подходит к концу, и ничего не получается.
И никто не подсказал ему, да и тебе не расскажет, что это одна из множества пар противоположных начал, заложенных в каждом из нас, и беспокоиться нечего, потому что в нем свободы было не меньше проблесков рабства.
А вот тебе не хватает смирения. Больше того, не справиться с агрессивностью. Еще больше - тебя подвели к терроризму, и убить царя или кого угодно вопрос внутренне решенный. Остается только стечение времени, места, обстоятельств.
Из тебя вырастили мстителя. Интересно, как трактуется в современной морали понятие чести, достоинства и надругание над ними.
Всю жизнь спрашиваю себя, как могли терпеть генералиссимуса, освобожденные из тюрем и лагерей, генералы Василевский, Рокоссовский и другие и не сделать попытки его убить, какие бы достоинства у того ни были. Нормальный человек не смог бы нести опозоренность. Или они не вытравливали из себя раба?
Штауффенберг сделал это, и был казнен.
Пушкин пошел на это, хотя был убит на дуэли.
Лермонтов убит.
И Софья Перовская пошла на это.
И следующей жертвой буду я.
Мама, привет, царствие тебе небесное, у меня подступают слезы, потому что не мог ответить за тебя, и отец мой, прости, и дед, и дяди, которых уже нет на земле, простите, что не могу ответить за вас, За вашу поруганную честь жить в этом государстве и умереть неотомщенными.
Теперь идет надругательство бедностью и нищетой надо мной, моими детьми, над нашей страной, над нашим народом. Надругательство ложью, воровским цинизмом на всех уровнях власти, и беспределу не видно конца.
И вместо того, чтобы генерить ненависть и довести себя до безумия, вытравливаю сверхчеловека, который, единственно который может спасти страну ценой своей жизни, спасти ее честь.
А может, высшая животная бессознательность снова одерживает верх?
Рядится в красивые слова о чести и достоинстве, и в их убранстве меркнет духовная озаренность последних десятилетий? Жуткий сумбур. Тебе не решить этой проблемы. Нужно идти к Владимиру Алексеевичу. Он должен что-то придумать.
- Ну что, капитан, довел себя до ручки?
- Да, довел. У меня все та же проблема. И ты мне нужен.
- Нет, прежде всего, нужен мне ты.
- Зачем? Что, тоже хочешь поиграть в террор?
- Твоим террором не решить ни одной проблемы. Они тебя даже не поймут. Это раньше охали и ахали вокруг объявивших голодовку. А сейчас даже самосожжение на Красной - не более, чем обыденность.
- Тогда зачем же я?
- Нужна твоя страстность, В ее энергетике можно решить все. Даже твою проблему. Без единого выстрела.
- Нет, без выстрела не решить. Это вопрос моей чести. Жить в бесчестье я больше не могу.
- Сможешь.
- Не смогу.
- Мы напишем письмо президенту.
- Вы с Валерой уже писали Патриарху. Там можно было терпеть. Сейчас же нетерпение невыносимо. Это мой личный вопрос. Вопрос моей чести.
- Выслушай.
- Валяй.
- Можно издалека?
- Можно, откуда угодно.
Так вот. Ты заставил меня перечитать не только Новый завет, но и другие древние источники в поиске слова «честь». Его там нет. Но по чуть проявленным ассоциациям оно несет такую же ценностную нагрузку, как слово «Бог».
- Ну, ты даешь!
- Только эти ярчайшие слова действуют в разных ипостасях. Бог - в духовной. Честь - в материальной. Все светские государства были построены на чести. Не было более выверенного инструмента взаимоотношений между людьми, нежели честь. В семье, на поле брани, при дворе. Нарушители чести изгонялись отовсюду, уж не говоря о преступниках. Воровство, убийство, насилие относились к запредельным формам бесчестия. Им отрезали руки, ступни, клеймили, сажали в тюрьмы. Любое оскорбление было наказуемо. Стрелялись на дуэли.
Вероятно, чувство чести коренится в природе человека, потому что взятое извне, оно не могло быть столь интенсивным. А интенсивность достигла таких высот, что представляло уже угрозу существования самому государству
- Но в России все было не так.
- Да, у нас наказания не были столь жестоки. Дуэли чуть просуществовали и были запрещены под угрозой смертной казни. Но еще долго, очень долго не было ничего превыше чести. Ни деньги, ни поместья, ни фабрики, ни заводы не были в чести.
А потом все исчезло на земле. Первой ушла со сцены жизни религиозность, а вслед за нею честь. Ее нет на земле. И никто не подумал, что упадок чести неизбежно ведет к деградации государства. Верования еще как-то существуют, а честь умерла.
И ты можешь пойти и убить кого угодно, но никто не поймет, не поверит, что ты совершил акт в защиту чести.
- Вот я и говорю, почему не родился чеченцем, тогда имел бы моральное право.
- Они тоже не правы. Под религиозными лозунгами решают светские проблемы. Это все равно, что самолетом распахивать землю. Их терроризм слишком дурно пахнет, и его не приемлет никто.
- А что ты хочешь написать президенту?
- А то, что он ищет и не может найти идею, объединяющую наш народ в нашей стране. А идея проста. Восстановить институт чести. И тогда люди, да и ты не будут страдать от потери человеческого достоинства, а тех, кто ворует, не называть коррупционерами, а ворами.
И клеймить, и позорить на весь мир, сделать их изгоями.
- Но тогда пол страны сядет за решетку, как в 30-е годы прошлого столетия.
- Сядут. Без устрашения не справиться. Только страх неминуемого наказания, а иногда и смерти может изменить сознание ворующего населения.
- И еще деньги, - добавил каперанг, - бесчестность всегда соседствует с деньгами. Устремленность их иметь должна быть такой же постыдной, как среди дворянства ХIХ века.
- И сделать, как было тогда - честь дороже жизни. Потерять честь, значит потерять душу. Защищая честь, можно и нужно вызвать оскорбителя на дуэль. А то один государственный деятель выплескивает другому деятелю в лицо стакан воды, и ничего - тот даже не поморщился. А что, говорит он, зато я хороший менеджер. И все это в прямом эфире, а потом десятки раз прокручивается в повторах. Жуткий образец растления нравственности.
- Согласен. Я помню, как наш народ жаждал перемен в начале девяностых, ждал правды, устав ото лжи. Вот и сейчас он готов снова пойти на что угодно ради правды, которой стало меньше, чем тогда. Все заслонило воровство в верхних эшелонах власти, да и в нижних тоже.
- Необходимо сместить всех до одного - и честных, и бесчестных. Всех. Воровство во властных структурах должно стать отягчающим обстоятельством. Наказание - каторга, не меньше. Жестоко - да. Но сколько не ищи, не будет другой идеи, объединяющей народ. И это единственный путь к процветанию всей страны.
- И.С. сказала, что человек, даже услышав призыв, не становится более сильным и деятельным, если отсутствует дух, движущий изнутри, отсутствует устремленность.
- Да. Наш дух готов и внутри, и снаружи. И чем быстрее реализуется эта идея, тем лучше будет всем. Так что не лезь в петлю на безрезультатную жертву. Ты нужен, прежде всего, самому себе.
- А что потом, если не получим ответа?
- Потом можешь идти на что угодно. А сейчас он знать не знает, за что ты его приговорил.
- За этим я к тебе пришел. Меня тормозила заповедь «не убий».
- Знаю. В тебе сошлись все бездны. И непротивление злу насилием, и способность возмездия за причиненное зло. Твой мрак неверия предполагает высочайшую осветленность верою, и ее взлет. От рождения ты - воин. Ты - сила. Ты - меч. Про тебя Спаситель сказал - не мир я принес, но меч. Да. Тебе нужны не сомнения, а определенность, приказ. У каждого военного это в крови - действовать в рамках приказа. Ну, чуточку больше, если ты способный командир.
- Значит, имеется возможность переступить через заповедь?
- Да. Есть общечеловеческие ценности, следование которым даже не обсуждаются. В повседневной жизни - это так. В усредненной жизни - так. Но на пределе существования все заповеди, все законы перестают работать. Вступает в силу Высший закон, который допускает и высшую меру наказания. Любой на этом пути - не более чем исполнитель кары Небес. Но этот любой обязательно должен слышать голос Всевышнего,
«имеющий уши да слышит». Мне кажется, ты слышишь пока только себя. Успокойся. И прислушайся. И еще. Мое знание опирается на Гиту.
Они написали письмо президенту.
Через два месяца капитан первого ранга получил ответ.
Еще через два месяца… Он его простил. За Крым.