Письмо к патриарху...

               
Письмо к патриарху...


                Как сказал Христос:
                "Когда пришел свет,
                люди возненавидели свет"

        Ранее  внешний  мир  распадался надвое  -  на безопасный  -  это  там,  на  суше,  и  полный  неопределенной,  гнетущей  опасности,  при  выходе  подводной  лодки  в  море.
        Сейчас  этот  мир  сомкнулся.  Земля  больше  не  несла  радости  отдохновения.
        С  каждым  годом  он  утверждался  в  мысли,  что  самым  комфортным
местом  в  жизни  был  Центральный пост  в  лодке, где  он  был  командиром,  знал  любую  штатную  ситуацию,  а  внештатных  почти  не  происходило.
         Происходило.
         Они  лежали  в глубинах  Калифорнийского  залива  около  трех  месяцев  и вдруг получили радиограмму, всплыть на поверхность и забрать экипаж другой аварийной лодки.
         Подвсплыли  в  нужном  месте  и  увидели  в перископ  их  силуэт  в  нескольких  кабельтовых  от  себя.  Переправились  все,  кроме  командира.  Отказался  наотрез.  Все  равно  расстреляют  или  сошлют  куда  подальше.  И  он  согласился  с  ним  и  не  забрал  с собой.
        А  потом, спустя  некоторое  время,  уже  под  водой  слушал  взрывы  на  той,  с  оставленным  капитаном.
        И  тогда  второй  раз  в  жизни  прикоснулся  к  героическому.  И  это  необычайное  прикосновение  позволило  достойно  вести  себя,  когда,  по  прибытии  на  базу,  какой-то  служака  из  органов  безопасности  пытался  сорвать  с  него  погоны.  И  он  не  позволил.  И  экипаж,  построенный  вдоль  лееров  на  верхней палубе,  рукоплескал  ему.
        Двадцать  лет  в  море,  и  последние  десять  на  земле.  Реабилитировали,  вернули  звание,  погоны,  пенсию.  Звали  снова  в  море, но  не  пошел.  Остался  здесь,  на  суше.  И  мир  сомкнулся,  оставив  безнадежность  существования  без  проблеска  на  ту  ложную  осмысленность,  которую  давали  выход  в  море  и  возвращение  на  землю.
        Там,  на  лодке,  врастание  в  опасность  позволяло  ежедневно  всматриваться  вглубь  себя,  прикасаться  неведомой  сердцевины  существования,  посылать  туда  запрос,  зачем  все  это  и  кто  виновен  во  всем  этом.
        И  с  каждым  выходом  в  море  становился  взрослее.  А  взросление  предполагает  ростки  иного  сознания,  рождающегося  из  ощущения  бессмертия.
        Сейчас  мир  сомкнулся,  он  хотел,  но  не  мог  вернуть  ясность  мышления.  И  не  понимал,  что  происходит.
        Месяцы  бессмысленного  прозябания  легко  нащупали  выход.  Он  стал  пить.  Там,  на  лавочке  в  Таврическом  саду,  мир  принимал  знакомые  очертания.  Люди  шли  мимо  него,  как  раньше  шли  чужие  корабли,  танкеры,  сухогрузы.  И  кавторанг  привычно  смотрел  на  них  через  перископ  нетрезвого  мышления  так,  как  он  тысячи  раз  смотрел  совершенно  трезвый  на  недоступные  острова  Тихого  океана  или  берега  американского  континента,  без  какой-либо  вероятности  обнаружить  себя  или  войти  с  ними  в  контакт.
        Пьянение  воспринималось  как  возврат  в  одиночество. Люди  шли  мимо.  Ни  одной  улыбки,  ни  взгляда.
        Раньше  часами мог  всматриваться  в горизонт  пустынного  океана,  а  шли  они  всегда    по  малопосещаемым  судами  местам,  и  то  вглядывание находило  сейчас  сродственное  чувство  в  глубинах  земного  одиночества. 
       Он  не  просыхал.  Вот-вот  должен  здесь,  на  земле,  пойти  на  дно.  Вот-вот  должно  свершиться  непоправимое,  но  та  же,  воспитанная  десятилетиями  ответственность  за  экипаж,  взяли  верх,  и  он  завязал.
        Спасла  женщина,  когда  он  сел  в  поезд  из  Петербурга  в  Москву  с  мутными от  выпитого  глазами  и  безразличием  ко  всему  и  ко  всем,  и  больше  всего  в  ненависти  к  самому  себе,  потому  что  с  каждой  выпитой  емкостью  предавал  и  себя,  и  вверенных  ему  людей.
        Каждый  раз  перед  выходом  в  море,  он,  наряду  с  другими  словами,    произносил  перед  построенным  экипажем:  «Только  нерасторжимость  вас,  меня  и  лодки  позволят  благополучно  вернуться  домой».  И  они  возвращались.  И  там,  наверху,  командование  считало  их  заговоренными  и  позволяло  чуточку  больше  вольностей,  чем  остальным.
        Тогда  самым  позволительным  были  книги.  Они  были  самым  спасительным  грузом  из  всего,  взятого  на  борт.  Он читал  все  от  древних  греков  к  средним  векам,  и  потом  к  современности,  читал  бессистемно,  на  вскидку,  не  запоминая,  заполняя  подсознание  Знанием  человечества,  которому  не  было  цены.
        Спасла  женщина,  сидящая  возле  окна,  не  оттолкнувшая  его,  плюхнувшегося  рядом,  с  участием  помогла  устроиться  и  выслушала  дежурные  извинения.
        Разговорились.  Семь  часов  до  Москвы  пролетели  незаметно.  Пригласила  переночевать  у  нее.  Согласился.
        Так  кавторанг  впервые  сошел  на  берег,  вернулся  к  жизни.
        Но  лучше  бы  ты  сгинул,  говорил  он  себе,  как  та  пьяная  собака,  чем  решать  непосильные  задачи,  возникшие  с  приходом  трезвости.
        Вопросы,  возникшие  еще  там,  на  лодке,  зачем  все  это,  кто  повинен  и  что  делать,  -  как  ни  странно,  вместо  прежней  неопределенности  и  расплывчатости,  вдруг  обрели  такую  же  непреложность  поиска  ответа,    как  раннее  следование  курсу  корабля  к  намеченной  цели.   
        Ощущение  абсурдности  «поиска  смысла  бытия,  в  котором  нет  никакого  смысла»,  закончилось  после  возвращения  этих  вопросов.  Они  сплетались  с  проблемой  предназначения,  требующего  делать  лишь  то,  что  невозможно  не  делать.  Но,  находясь  в  мире  огромного  переплетения  знаний,  мнений,  требований  моральных,  нравственных,  социальных,  конституционных,  просто  человеческих  потребностей,  найти  путь  реализации  предназначения  в  этой  интеллектуальной  запутанности  -  не  представляется  возможным  никому.
        Он  уже  знал: его  проблемы  -  исключительно его.  И  ответственность  несет  не  перед  кем-то, а  перед  собой.  Ага,  вот  почему  Демокрит  говорит,  что  самая  лучшая  доля  -  это  доля  раба.  Выполнять  чужие  приказы  легко.  От  них  никогда  не  заболит  голова,  прав  ты,  или  неправ.
Да,  жизнь -  непонятна,  но  не  позволь  сделать  ее  еще  более  запутанной.
И  еще,  чтобы  сдвинуться  с  места,  необходимо  освободиться  от  старых  оков  прежде  приобретенных ценностей.  И  тогда  потери  не  будут  потерями,  а  приобретения – приобретениями. Человек  ничего  не  может, и,  тем  не  менее,  он  способен  на  все,  в  этом  он  был  абсолютно  уверен.
        Он  снова  стал  читать.  Но  уже  не  бессистемно,  а  исключительно  духовную  литературу,  потому  что  только  она  озабочена  несовершенством  бытия  человека,  и  только  она  дает  рецепты  выхода  из  этого  несовершенства.
        А  потом  мы  встретились.  И  подружились.  И  наша  дружба,  как  в  детстве,  беспорочна  и  светла.  Это  он  придумал,  что  сейчас  нам  не  более  чем  по  десяти  лет.  И  что-то  трепетное  в  сердце  не  в  состоянии  возразить.
        Это  он  предложил  написать  письмо  Патриарху  о  назревшей  необходимости  включить  в  Евангелие  одиннадцатую  заповедь.
        Кавторанг  размахнулся,  и  тут  его  не  остановишь.  Только  страстностью  он  справлялся  с  экипажем  подводной  лодки.  А  когда  находился   в  ударе,  невозможно  было  отвести  от  него  глаза.
        Кого-то  он  напоминает.  Кого?  Не  могу  вспомнить.
        Жизнь  требовала  от него  совершенства.  Запуск баллистической  ракеты  неизбежно  сопряжен  с  безукоризненностью  знаний  всего  предпускового  цикла  и  четкостью  реакции  на  любую  заминку,  любую  неточность.  Столько  лет  идти  по  минному  полю!
        Кто  виновен?  Только  Бог!  -  говорил  он  себе  всю  минувшую  жизнь.
Но,  завязав,  круто  изменил  свое  убеждение.  Его  лодка  дала  крен  в  сторону  религиозности. 
        «Мне  надобно  кому-нибудь  молиться»  рефреном  звучали  в  сердце  слова  бардовской  песни.  Надобно  Совершенство  в  этом  проклятом  мире.  Так  он  стал  на  стезю  религии.  А  религия  может  выражать  только  идею  веры.  Для  него  -  веру  в  Совершенство  и  служение  этому  Совершенству.
        Служение  в  погонах  уже  было.  Подступила  необходимость  служения  без  погон.
        И  когда  мы  открыли  главных  виновников  страдания  на  земле,  ликованию  нашему  не  было  предела.
        Сначала  -  сбой  Программы  эволюции,  потом  борьба  энергетики  Неведения  с  вектором  познания  истины, потом  наткнулись  на  яростный  инструмент  Неведения  -  интеллект,  а  уже  в  конце  -  результирующее всех  бед  на  земле  -  Прогресс  человечества  -  неверно  выбранное  направлении  развития  цивилизации,  цивилизации  необрезанного  интеллекта.
        Конечно,  сюда  можно  включить  и  отсутствие  целостности  существования,  но  навскидку  -  всего  этого  достаточно,  чтобы  человечество  влачило  жалкое  существование  в  непреходящем  страдании.
        -    Да,  но  Инна  Сергеевна  утверждает,  что  у  нас  нет  доказательной  базы,  и  что  двойственность  никто  не  отменял.  Целостность  Бытия  -  модель  в  идеале,  а  реальный  мир   во  всех  проявлениях  разлетается  в  две  полярности.  И  пагубность  интеллекта  для  человечества  не столь  очевидна, в  ней  есть  и  возвышенная  составляющая.  И  наши  утверждения  скорее  приближаются  к  рекламному  внушению. И  ей  жалко  и  тебя,  и  меня.
        -    Таким, как  она,  нужен  достоверный  материал,  или  ручательства  за  открытые  истины. Без  подпорки,  без  костылей  интеллект  не  в  состоянии  произвести  оценку. Они  необходимы  не  только  ей,  но  всему  безумному  миру.  Но  разве  искуситель  не  требовал  от  Христа  броситься  с  крыла  храма,  не  требовал  превратить  камни  в  хлебы.  Разве  любовь  требует  доказательств?  Истина  -  это  не концепция  чего-либо,  застывшего  на  века.  Это  переживание.  Это  жизнь,  которую  необходимо  открывать  каждый  раз  заново.
        -     Она  не  безумна.  Классный  психотерапевт. И  очень  приятная  женщина.
        -     Да.  Я  уважаю  ее  и  люблю,  и  согласен,  что  дуализма  никто  не  отменял,  но  все  вокруг  говорит,  что  с  двойственностью  интеллект  покончил  давно,  оставив  на  потребу  только  низменную,  негативную  составляющую,  и  заставляет  погружаться  с  головой  в  суету  и  пошлость  этого  мира,  и  нет  возможности  отрешиться.  И  прав  Лютер,  утверждающий,  что  все  самое  святое,  самое  высокое,  самое  божественное,  произнесенное  устами  человека  -  все  низменно, все  плоть.
        -     Такие  завышенные  требования  выхолащивают  жизнь,  ее  вкус,  аромат, - поддразниваю  его.
        -     Раскрой  глаза,  включи  ТВ,  на  всех  каналах  визжат  только  об  удовольствии.  Веселиться,  делать  деньги,  чтобы  веселиться,  и  убивать,  чтобы  веселиться. И  делать  политику  для  веселья.  Миллиарды  людей  включены  в  этот  психоз.  Тебе  нужен  еще  аромат  и  вкус  в  этом  злосчастье  человеческого  общения?
        Я  не  слушаю.  -  Странная  женщина  эта  Инна  Сергеевна  в  нацеленности  безумие  подчинить  норме,  гениальность  -  норме,  логику  необычайного  мышления  подчинить  формулам  неизменного.  Все  по  полочкам  -  здесь  срабатывают  гормоны,  там  -  инстинкты  размножения, а  еще  далее  -  ген  верования,  или  отсутствие   такового.  И  каждому  движению  должен  соответствовать  свой  стандарт  поведения. Мир  должен  быть  исчислим,  упрощен,  понятен.  С  ума  сойти!  Но  как  приятно  общение  с  ней!  Никакой  агрессивности.  Так,  будто  мы  являемся  ее  пациентами.  Классный  оппонент,  не  пропустила  ни  одного  слова,  ни  интонации.  Фрейдовская  школа  слышать  все  и  анализировать.  Даже   больше  -  он  не  был  религиозен,  а  она  общается  с  Всевышним  в  третьем  поколении.  А  как  взвинтилась,  когда  речь  зашла  о  пагубности  интеллекта  в  жизни  людей.  Это  что-то!  В  нее,  вернее  в  ее  цельность,  невозможно  не  влюбиться.  И  влюбиться  нельзя.
        -     Валера,  кончай  трепаться.  Скажи,  Патриарх  сможет  понять  так  глубинно,  как  мы,  пагубность  интеллекта,  ведь  он  ко  всему  и  чиновник?
        -     Он  умница.  Таких  нет  на  земле.  Вспомни  его  утренние  передачи,  они  были  просто  чудо. Он  настоящий  Патриарх.  А  вот  сможет  ли  понять,  не  знаю. Слишком  дерзновенна  твоя  идея.  Она,  как ядерная  война,  может  накрыть  зонтиком  всю  землю. Думаю,  если  прикоснется,  поймет  мгновенно. А  ежели  поймет,  -  не  договорил  он  и  замолчал.
        -     Что  если  поймет?
        -     Будет  как  Павел.  Апостол  Павел.
        -     Ну,  ты  даешь.  Круче  не  бывает.
        -     Да.  Шанс  за  тысячи  лет.  Пойми,  религии  не  греют.  Они  исчерпали  запас новизны,  чуда,  необычайности.  Да,  они  призваны  спасать  мир  от  чумы  Прогресса,  но  на  этом  витке  развития  необходимо  современное  видение  проблем.
        Будда  открыл  четыре  благородные  истины.  Но  как  они  звучат!  Есть  страдание,  есть  возникновение  страдания,  есть  прекращение  страдания,  есть  восьмеричный  путь  прекращения  страдания. Есть,  есть,  есть,  есть.  Но  в  чем  причина?  Молчание.  В  природе  ничто  не  должно доставлять  неудовольствия,  но  мир  ничего  не  знает,  кроме  страдания.
Это  если  не  смешно,  то  чудовищно.
        Потом  пришел  Христос.  Он  принес  откровение  о  спасении,  о  Новом  завете  Бога  и  человека,  об  искуплении  от  власти  греха  падшего  человека,  об  обожении  человека.  И  снова  человечество  ощутило  прилив  сил  в  борьбе  со  страданием,  а  потом  снова  все  пришло  в  упадок.  Стареет,  ветшает  все:  и  вещи,  и  учения.  Ярчайший  пример  -  Ветхий  завет.
        -     Думаешь,  истерия  требований  веселья  -  это  от  распущенности  нравов?  -  Нет.  Это  оборотная  сторона  страдания,  требующая  противовеса  хоть  на  мгновение,  хоть  видимости  избавления.
        Да.  Произошел  сбой  в  Программе  эволюции  материального  мира.
Как  известно,  Программа  настроена  на  двойственность  -  смену  одного  агрегатного  состояния  на  противоположное.  Холод  и  тепло,  день  -  ночь,
расслабление  -  сжатие,  Инь  -  Ян.
        Эта  двойственность  автоматически  была  перенесена  в  жизнь  человека.  И  здесь  происходит  сбой  Программы. 
        Психика  человека  не  в  состоянии  вынести  подобный  перенос.
        Двойственность  -  это  неуверенность.  Перетекание  любого  явления  в  свою  противоположность. Неуверенность в  стабильность  существования. Переход  от  рождения  к  старению, от  здоровья  к  болезни,  от  жизни  к  смерти  и,  вытекающие  из  этой  двойственности,  категории  добра  и  зла,  счастья  и  несчастья,  уродства  и  красоты.  Беды,  несчастья,  страдания  стали  уделом  существования.
        Но  с  этими  невзгодами  природа  как-то  справилась,  приспособилась  и  текла  привольно  до  зачатков  цивилизации.  Может  быть,  именно  тогда  и  был  золотой  век  человечества.
         А  потом  в  Бытие  ворвался  интеллект  под  маской  превосходства  человека  над  природой. Древние  греки  упивались  переливами  знаний  и  открытий.  Сократ,  Платон,  Аристотель  -  философским  школам  нет  числа.  В  литературе  -  Эсхил,  Софокл,  Еврипид, Сапфо,  Катулл,  Вергилий.  В  математике  -  Архимед,  Пифагор,  Евклид.  Интеллект  заполонил  все  и  вся.  И  никто  не  знал  и  не  подозревал,  что  грядущим  векам  несет  беды,  страдания,  несопоставимые  с  приносимой  пользой.
        Жизнь  человека  стала  развиваться  не  в  соответствии  с  эволюцией,  не  согласно  законам  Бытия,  а  по  примитивному  мышлению  человека.
        Именно  интеллект  стал  носителем  неверного  знания,  неверного  направления  цивилизации, силой,  активно  противодействующей  истинному  знанию,  подобно  тому,  как  враждебность  противодействует  дружелюбию,  а  ложь  -  правде.  Отсюда  непреходящее  страдание,  агонии  и  беды. 
        К  началу  цивилизации  было  нарушено  равновесие  между  духовной  и  материальной  составляющей  в  человеке.
        Все  религии  мира  возникли  как  регуляторы  исчезающей  пропорции  между  ними.  Только  религии  на  протяжении  тысячелетий  сдерживали, как  могли,  экспансию  интеллекта  и  его  детище  -  Прогресс.
        По  своей  природе  интеллект  ориентируется  на  конечное;  бесконечное  ему  незнакомо  по  сути. И  детище  его,  Прогресс,  обречено  на  кратковременность  -  не  соизмерим  он  с  эволюцией, которой  миллиарды  лет.   
        Но  самое  печальное  -  подменил  собой  духовность.  Стал  обманно  называть  ею  все  чувственное,  эмоциональное,  мыслимое  -  произведения  литературы,  музыки,  изобразительного  искусства  -  эту  пограничную  область  между  материальной  субстанцией  и  духовной;  но  все-таки  полностью  принадлежащей  к  материальной.  И  сейчас  они  больше,  чем  когда-либо,  вырабатывают  в  каждом  из  нас  среду  растления,  опьянения  и  насилия, несовместимую  с  человеческим  обликом.
        И  теперь  мы  стоим  перед  проблемой,  согласиться  ли  с  Ап. Павлом  все  проявления  интеллекта  считать  пагубными  -  все  плоть,  либо  хоть  что-то  оставить  за  возвышенным.  Нам,  конечно,  ближе  категоричность  суждения  Павла,  но  на  такую  аскезу  не  готовы  ни  я,  ни  кавторанг, ни  Инна  Сергеевна,  а  уж  человечество  -  подавно.
        -     Я  тебе  не  говорил,  но  однажды  лежал  в  госпитале  после  очередного  погружения  на  дно  у  берегов  Америки.  Классный  современный  центр. И  в  нем  ухаживала  за  нами  нянечка,  которая  все  время  что-то  бормотала.  Ну  а  я,  молодой  и  сытый,  ее  спрашиваю,  -  Ну,  что  ты  там  шепчешь?  -  Молитву  твержу.  Подумав,  спросил,  почему  Библия  столь  развратна  -  на  каждой  странице  прелюбодеяние,  почему  так  жестока  -  заполнена  насилием  и  убийствами,  почему  Бог  так  немилостивен,  наслал  Потоп  на  землю?  «Э,  милый,  Библия  написана  и  для  прелюбодеев,  и  убивц,  и  воров».  И  понял  сытый  и  молодой,  -  это  я  развратен,  вор  и  убийца. 
«А  почему,  Потоп?  -  продолжала  она,  -  люди  и  тогда  жили  неплохо,  все  у  них  было,  но  внутри,  в  сердце  своем,  не  было  ни  покоя,  ни  радости,  ни  света.  Вот  Он  и  облегчил  их  участь».  Тогда  я  был  совершенно  неверующим,  но  слова  ее  до  сих  пор  ношу  в  сердце  своем.
        -     К чему  эта  исповедь?
        -     А  к  грядущим  достижениям  цивилизации.  Интеллект  -  Прогресс-  Цивилизация.  К  гибели  этой  троицы  к  такой-то  матери.
        Кавторанг  выругался.  Он,  наверное,  подошел  к  пределу  существования.
        -     Как  жаль,  не  нажал  я  кнопку  на  том  дежурстве.
        -     Успокойся.  Ты  и  сейчас  не  нажал  бы.
        -     Нажал.  Зови  Инну  Сергеевну,  пусть  успокоит.
        -     Ты  даже  письмо  Патриарху  не  напишешь.
        -     Напишу.
        -     У  тебя  нет  доказательной  базы. 
        -     Есть.
        -     Говори.
        -     И  скажу. Лев  Толстой.  Разве  он  был  менее  православный  верующий,  чем  кто-либо  на  земле,  например,  тогдашний  патриарх? 
Разве  просыпаясь,  каждое  утро,  он  не  записывал  в  свои  «Тайные  дневники»  (Их  два  тома  в  16 т.  издании)  одну  и  ту  же  фразу  -  «Слава  Богу,  я  жив»?  И  его,  славящего,  отлучили  от  церкви.  Уход  из  дому  в  предсмертные  дни  был  жаждой  слияния  с  Ним  и  только  с  Ним.  Но  его  отлучили.  Кто?  Люди  с  низменным  интеллектом. Согласен?
        -     Дальше.
        -     Мартин  Лютер. Разве  он  не  умерщвлял  плоть,  не  умирал  от  невозможности  слияния  с  Богом,  разве  он  не  был  истинно  верующим?  Знаешь,  что  привело  его  к  Нему?  Одна  фраза  из  «Послания  к  Римлянам»:  «Открывается  правда  Божия  от  веры  в  веру».  А  кто,  как  не  он  верил,  и  вера  его  жива  до  сих  пор?  Но  его  отлучили  от  церкви.  Кто?  Люди  с  низменным  интеллектом.  И  те,  кто  отлучал  Толстого,  и  эти  -  Лютера  -  стояли  на  вершине  духовной  иерархии.  У  меня  срывается  голос,  вот-вот  заплачу  от  бессилия.  Ну,  кто,  скажи,  распял,  наконец,  Господа  нашей  славы?  Люди  с  низменным  интеллектом.
        Он  отвернулся,  и  я  не  вижу  его  лица.  Кавторанг,  действительно,  прикоснулся  к  пределу  существования.
        -     Доказательства?  -  уже  спокойно  и  обыденно  произнес  он,  обдумав  там,  за  спиной,  добавку.  -  А  мантры  -  многократное  повторение  их  -  разве  не  способ  остановки  ума?  А  медитации  -  разве  не  исключение  всех  мыслей,  кроме  одной,  главной?  А,  наконец,  молитва?  Разве  не  обращение  к  нему  и  только  к  Нему? 
        -     Знаешь, -  помолчав,  добавил  он,  -  после  десятилетий  одиночества  я  Его  настолько  люблю,  что  могу  даже  не  молиться.  Утренняя  молитва  -  просто  формальность  -  потому,  что  вижу  Его  ежесекундно.  Верю  в  него  так,  что  могу  даже  слегка  побогохульствовать.  Он  -  мой  дружок  -  очень  умный  и  всемогущий. Могу  с  ним  играть,  как  ребенок  с  взрослым.  Мне не надо  быть  творцом  своих  ценностей.  Все  в  нем.  Даже  когда  открываю  их  сам.  Это  тоже  игра.  Потому  что  открываю  по  Его  воле.  Я  стал,  как  та  нянечка  в  госпитале,  и  потому  нет  счастливее  меня.
        -     Вот  трепло,  -  говорю  ему.  И  он улыбается.
        -     Теперь  ты  знаешь,  что  не  Он  виновен  в  этом  дерибасе?
        -     Конечно,  -  чуть  виновато  отвечает  он.
        Нам,  воспитанным  в  атеистической  стране,  религии  ранее  казались  монстрами,  удушающими  все  передовое  и  полезное,  яркое  и  необходимое.  И  вдруг  оказывается,  что  только  они  стоят  на  страже  естественности,  природы  и   блага  на  Земле.  Так  переворачивается  сознание.  Так  чуточку  прочнее  стоишь  на  земле.
        -     Валера,  ты  внимательно  читал  Новый  завет?
        -     Да.
        -     Из  десяти  заповедей,  сколько  можно  отнести  к  возвышенным  в  нашем  понимании  этого  слова?
        -     Не  знаю.  Разве  что  первая  и  вторая,  ну  еще  одна.
        -     Представляешь,  две  тысячи  лет  люди  воспитываются  наставлениями  низменного  характера  -  не  убий,  не  прелюбодействуй,  не  лги.
        -     А  первые?
        -     Мимо  первых  проходят,  как  ты  плыл  мимо  островов.
        -     И  что?
        -     А  то,  что  возвышенные  заповеди  не  слишком  востребованы.  И  нашей  грозит  та  же  участь. 
        -     Ты  не  прав,  они  все  несут  высочайший  заряд.  Кстати,  Инна  Сергеевна  придет?
        -     Придет.  Вот-вот  будет  здесь.  Мне  она  тоже  нужна.
        -     Зачем?
        -     Увидишь.  Тебе  не  кажется,  когда  приходишь  к  пределу  существования,  начинаешь  понимать,  что  человек  истинной  религиозности  настолько  ушел  от  обыкновенных  людей,  как  современник  от  пятикантропа?  Они  совершенно  разные  существа.  А  мы  этого  не  знаем,  и  всех  валим  в  одну  кучу.
        -     Ну,  ты  загнул.  Слышишь,  это  она.
        -     Сиди.  Я  открою.
        И  он  увидел  ее  лицо,  горящее,  словно  от  мороза.  И  улыбку,  и  тепло,  и  радость,  и  чудо  ее  присутствия.
        -     Торопилась  и  раскраснелась,  -  словно  не  увидев  его  восхищения,  произнесла  она.  -  Что  у  вас?      
        -     Да  вот  Валера  расстроился,  все  не  может  найти  ответ  на  Ваши  возражения.
        -     Неправда.  С  красивыми  женщинами  я  всегда  согласен. Воспринимаю  их  всем  нутром  своим,  без  осмысления,  сравнения,  интеллектуазирования.  Просто  окунаюсь  в  их  красоту,  вхожу  в  их  энергетику.  А  это  страшно  сексуально.
        -     Кончайте  трепаться,  угодник,  что  у  вас?
        -     Это  у  него.  В  своей  религиозности  он  так  ушел  от  людей,  что  не  считает  их  людьми.
        -     Да,  такое  лжепревосходство  дурно  пахнет.  Люди  -  не  толпа, какими  бы  ни  были,  к  ним  нужно  относиться  бережно.
        -     Я  тоже  так  думал  -  не  толпа.  Вы  печетесь  о  них,  как  народовольцы  19  века.  Конечно,  в  этом  есть  что-то  благородное  и  возвышенное.  Но  этой  толпе  все  равно  за  кем  бежать.  За  высоким  -  она  бежит  за  высоким,  а  нужно  сбрасывать  купола  с  церквей  -  она  тут  как  тут.  И  не  потому,  что  люди  плохи,  а  потому,  что  олицетворяют  природу,  которая  не  приемлет  ни  плюс,  ни  минус. Она  беззнакова.  Конечно  же,  вы  правы.  И  я  вас  люблю.  Правы,  что  нужно  бережно  к  ним  относиться.  Они  не  ведают,  что  творят.  Как  можно  не  любить  тех,  кто  стоит  у  станка,  бросает  зерно  в  землю,  стоит  у  чертежной  доски, или  как  Вы,  врач,  получаете  мизерную  зарплату.  Но  в  том-то  и  дело,  что  их  необходимо  вести  вверх,  а  не  вниз.  Посмотрите,  ТВ  -  распутнейшая  ведущая  -  распутней  не  бывает,  ведет  передачу,  в  которой  учит  жить  по  своему  образцу.  Этому  беспределу  нет  конца.  И  потому  нужны  усилия  Ваши,  мои, его  и  тех,  кто  хоть  каплю  осведомлен  о  высоком,  что-то  делать,  нести  им  свет,  а  не  тьму.
        -     Человек,  -  сказала  она,  -  даже  услышав  призыв,  не  становится  более  сильным  и  деятельным,  если  отсутствует  дух,  движущий  изнутри, отсутствует  устремленность.  Все  зависит  от  внутреннего  предрасположения.
        -     Но  просветительство  никто  не  отменял.  И  если  старые  инструменты  воспитания  не  действуют,  необходимо  искать  новые,  потрясающие,  переворачивающие  сознание  методы,  способные  пробудить  предрасположение.  Посмотрите  на  кавторанга.  Он  сейчас  блистает  даже  без  морской  формы,  дух  его  устремлен  ввысь,  он  неуязвим.  Да,  капитан?
        -     Нет,  не  ввысь,  а  в  направлении  этой  женщины. 
        -     Так  вот.  Ваши  возражения  в  защиту  интеллекта  только  усилили  в  нас  убежденность  в  его  пагубности.  Правда,  пагубности  его  низменной  составляющей.  Именно  она  вредоносна.  Отсюда  вытекает  конструктив  -  необходима  одиннадцатая  заповедь: «С т а р а й т е с ь   с   
д е т с т в а    д у м а т ь    о   в о з в ы ш е н н о м    и   н е    д у м а т ь    о   
н и з м е н н о м».  Очень  просто.  Ребенок  спросит  родителей,  а  что  такое  возвышенное,  и  тот  что-то  скажет.  И  о  низменном  -  что-то  ответит.
Понимаем  фантастичность  предложения.  Никто  не  пойдет.  Но  почему?
Пусть  Патриарх  войдет  в  историю.  Нельзя  думать  о  букве,  когда  горит  дом.  Его  слова  взбудоражат  всю  страну,  весь  мир.  Ведь  Толстой  отважился,  Лютер  пошел,  Будда  создал  новый  мир.
        -     Нет,  -  сказала  она,  -  извините,  я  вас  обоих  люблю,  как  никого  в  жизни  не  любила.  Но  расщепление  атомного  ядра  не  так  страшно  для  судеб  человечества,  как  расщепление  Библии.
        -     Но  в  ней  сотни  заповедей,  мы  же  открыли  только  одиннадцатую.
        -     Сто  первая,  или  одиннадцатая  -  любое  добавление,  или  исключение  из  текста  ведут  к  разрушению  всего  написанного,  разрушению  Святыни.  Успокойтесь,  вашими  благими  намерениями  движет  как  раз  низменный  интеллект. Как  же  он  изобретателен!  Никогда  не  верила  в  существование  Дьявола,  но  сейчас  именно  он  движет  вашими  устремлениями.  Он  и  интеллект.  Вы  просто  потеряли  бдительность.  И  я  люблю  вас  еще  сильнее,  потому  что  сострадаю  вам.
Можно  уйду  на  недолго,  чтобы  не  нарушить  внутри  меня  чувство  прозрения,  на  что,  казалось  бы,  никогда  не  была  способна.
        Они  сидели,  как  после  проигранного  боя.
        -    Классная  женщина,  -  произнес  кавторанг.
        -     Классная,  -  эхом  вторю  ему.  -  И  что  ты  понял?
        -     Совершенно  нежданное  и  потрясающее.  То,  что  искал  и  не  находил  всю  предыдущую  жизнь.  Смысл  и  природу  предназначения  в  нашей  реалии.  Сказать?
        -     Скажу  я.
        -     Нет,  ты  и  так  слишком  много  открыл.  Теперь  мой  черед. -  Кавторанг  напрягся,  подыскивая  слова.  -  Ты,  я,  или  кто-то  другой  только  тогда  можем  совершать  высочайшие  поступки,  когда  слышим  без  сомнения  голос  Всевышнего. Это  и  есть  истинное  предназначение.  А  все  остальное  существует  в  каждом  из  нас  как  форма  невежества,   устремленность  низменного  Я.   
        -     Да.  А  все  остальное  время  должны  утончать  и  доводить  до  совершенства  устремленность  и  служение  только  Ему.
        -     Значит,  Бог  с  ним,  с  тем  письмом?
        -     Бог  с  ним,  и  с  тем  Патриархом.
        -     А  чтобы  сказал  он,  услышав  нас,  разгневался  бы?
        -     Ну  что  ты!  Сказал  бы  -  это  лучшие  ребята  в  моей  России.

        Ночью  кавторанг  лежал  и  смотрел  в  темноту,  но  внутри  было  ясно,  как  при  дневном  свете. Высший  интеллект,  думал  он,  -  это  не  переходное  состояние  от  низшего,  это  антитеза,  как  добро  и  зло,  правда  и  ложь,  нет  ничего  среднего  между  ними,  связующего  их.  -  «Мы  же  знаем,  что  у  всех  людей  тело  и  душа  связаны  всеми  своими  силами  и  делами,  всеми  пороками  и  достоинствами,  всей  мудростью  и  глупостью, всей  правдой  и  неправдой.  Все  есть  плоть,  потому  что  все  знает  плоть, 
то  есть  стремится  к  своему  и  лишена  славы  Божьей  и  духа  Божьего».
И  только  высшая  религиозность  порывает  с  ней.
        Он  встал.  Зажег  свет.  Подошел  к  столу.  На  нем  рядом  с  Новым  заветом  лежали  три  книги  «Свобода  воли»  Эразма,  «Рабство  воли»  Лютера  и  «Воля  к  власти»  Ницше.
        «Рабство  воли»  -  подчиненность  воле  Всевышнего  бескомпромиссно,  самозабвенно,  в  омут  с  головой  -  одна  из  самых  прекрасных  книг.  Читается  легко,  несмотря  на  труднейший  текст.  Две  другие  читаются  с  трудом  -  первая  уступает  гениальности   Лютера,  вторая  -  предубеждением  к  Ницше.
        В  ней,  подумал  он  о  женщине,  что-то  от  этих  трех  -  но  воля  к  власти  превалирует  над  всем.  Не  над  кем-либо,  не  над  чем-либо,  а  над  собственной  плотью.  Но  если  ты  царствуешь  над  плотью,  все  вокруг  неизбежно  подчинено  тебе.  Вот  что  делает  ее  недоступной  и  прекрасной.
        Здесь  ты  не  прав,  снова  подумал он,  там,  где  по  отношению  к  женщине  начинаешь  рассуждать  в  терминах  прекрасного,  тобой  движет  низменное  -  вожделение.  Так  было  всегда,  есть  и  будет.  И  в  этом  плане  ты  неисправим.  Что-то  неуловимо-запретное,  неподвластное  открывает  шлюзы  чувственности,  и  куда  летит  твоя  аскеза?  И  шестая  заповедь  -  не  прелюбодействуй?  А  ведь  там  же  сказано  «всякий,  кто  посмотрит  на  женщину  с  вожделением…».  Ты  еще  не  посмотрел?  Вот  и  не  смотри.  Не  отчаивайся,  все движения  человека  есть,  фактически,  движения  его  неведения.  И  как  бы  ни  совершенствовали  свое  бытие,  все  равно  мы  строим  его  на  вредоносном  материале,  зараженным  интеллектом  невежества.  И  вы  вступили  в  схватку  с  ним,  потому  что  самое  худшее,  что  мог  придумать  человек  -  это  дружить  с  ним,  любить  его,  строить  цивилизацию  в  согласии  с  ним.
        Таким  же  яростным  проявлением  невежества  является  восприятие  женщины.  Любовь  к  ней  -  это  еще  большее,  неисчерпаемое  море  конфликтов.  И  любить  -  это  биться  корпусом  корабля  о  камни  во  время  шторма.  И  каждое  прикосновение  -  это  и  счастье,  и  разрушение,  и  катастрофа.
        Катастрофа?  По  жизни  ты  сросся  с  ней  и  потому  не  отвертеться.  Что  будет,  то  будет.  А  теперь  спи,  забулдыга,  приказал  он  себе.
        И  уже  засыпая,  он  улыбнулся.  У  тебя  есть  все  -  и  друг,  и  женщина,  и  высшее  предназначение.  И  еще  -  позабытое  людьми  -  служение  -  извечная  функция  живых  существ  -  их  вечная  религия:  минеральный  мир  служит  растениям,  растения  -  травоядным  животным,  те  -  хищным,  а  все  -  служит  человеку.  Но  и  человеку  суждено  служить.  И  радость  этого  служения  должна  быть  отдана  Ему  и  только  Ему.