Шторм

Александр Шелякин
     Пятнадцать лет мичман Федор Осипов плавал боцманом на подводных лодках.  Начинал на «Малютке», потом служил на  средней, типа «С». Оставшись на сверхсрочную службу, - перешёл на большую,  – типа «Б». В последнее время лодка, пройдя текущий заводской ремонт, начала выходить в море.  Как раз прибыло и молодое пополнение взамен демобилизованных. Помолодевший экипаж – как и положено было – прилежно учился обслуживать технику на боевых постах, стараясь в короткий срок ввести подводную лодку в состав боевых кораблей первой линии.
Федор  Осипов, крепкий моряк, кумир многих девушек и женщин военного городка,  исполнял обязанности боцмана корабля. По-своему он был обаятельным и представительным. Горбатый нос, пронзительные, как у коршуна, глаза, обворожительная улыбка – все это впечатляло не только вторую половину гарнизона подводников, но делало его кумиром и там, где он появлялся.
Он был и великолепным боцманом-подводником, которого ценило командование бригады кораблей, командование лодки. Умело учил молодых матросов военно-морскому делу.
Два месяца экипаж готовился к сдаче первой курсовой задачи. То есть изучал устройство корабля, приборы, механизмы, агрегаты. За это время изучил все, как говорят на флоте, до винтиков. А лодка была вылизана, вымыта, покрашена. И не без старательности и опыта боцмана, разумеется.  Поэтому флагманские специалисты приняли экзамен по первой задаче от экипажа с первого раза.
Без перерыва началась отработка второй, более сложной, чем первая, курсовой задачи, которая включала в себя плавание в надводном и подводном положении. От умений подводника точно, правильно и сноровисто исполнять свои обязанности на постах в море зависело успешное плавание, успешное использование боевого оружия и технических средств корабля на практике.
Заканчивалась вторая половина лета замечательной  поры на Камчатке. Теплые дни, солнце, еще непожелтевшая растительность, пряный душистый воздух бодрили людей. И океан, омывавший полуостров, мирный, спокойный, с запахами соли и глубинных водорослей, был изумительно привлекательным. Вода в нем нагрелась и как бы устоялась за долгую хорошую погоду. Из зеленовато-желтой она превратилась в зеленовато-голубую и стала более прозрачной, с зеркально-гладкой поверхностью. Пляжи были заполонены отдыхающими. Но, конечно, не военными моряками.
Роскошными были  солнце с океаном, когда на лодке зазвучали команды отдать швартовые, взять курс на выход из базы.
На мостике стояли командир подводной лодки капитан 3-го ранга Кудряшов, комбриг капитан 1-го ранга Вешторт, замполит, вахтенный офицер, сигнальщик,  боцман корабля мичман Осипов Федор за штурвалом вертикального руля.
Экипаж перед выходом из базы проинструктирован, знал о сроках и районах плавания.
Учебный полигон располагался недалеко от Авачи.
С умеренной скоростью лодка,  выйдя из бухты, взяла курс к юго-востоку. По корме курилась высокая гора Авачинского вулкана. Справа проплывали скалистые берега, изрезанные бухтами, заливами, оврагами, расщелинами.  Дизеля грохотали наперебой, выхлопные шлейфы дыма, как хлопья белесого тумана, стлались на гладкой поверхности по корме, застилая след бурливой струи винтов.
Капитан 1-го ранга Вешторт оглядывается на Авачинскую сопку, окидывает взором и штилевую гладь воды, на которой не было плавающих чаек, куликов, бакланов с кайрами. Он обеспечивал выход экипажа лодки в океан для  отработки второй задачи. Сонный океан и туманные кольца у вершины Авачинского вулкана немного тревожили его своей непредсказуемостью, но его тревоги никто не замечал. На его лице тихая задумчивость с некоторой озабоченностью как всегда были умеренными и никого не волновали.
Но командир корабля проронил вдруг:
- Вроде и замечательная погода, и океан спокойный, а не нравится мне это затишье…
- Отработаем первоначальные элементы погружения-всплытия, – откликается комбриг, - задача будет выполнена. Ничто не должно помешать этому.      
Очевидно, полагал, что экипаж можно в короткое время научить погружаться, всплывать, ходить в подводном положении на разных глубинах и с разными скоростями.
Штурман доложил, что лодка приближается к полигону. И на мостике взбодрились.
- Всем вниз!.. - командует звонким голосом Кудряшов.
Командир лодки не жесткий, но энергичный и деятельный человек. Понукающим взглядом острых глаз он заставляет моряков быстро покинуть мостик.
Сноровисто посыпались в центральный отсек все, кто был наверху. Быстрота исполнения команды была приличной.
В центральном отсеке, включив корабельную радиотрансляцию, Кудряшов  напоминает, что первое погружение надлежит проводить без спешки, размеренно и только по раздельным командам из центрального поста.
Тихо в отсеке. Притих мичман Осипов на разножке у штурвалов горизонтальных рулей. Перед его острыми глазами глубиномеры, диферентометры.
Наготове перед станцией погружения и всплытия  главстаршина Штоколов.
- Заполнить среднюю группу цистерн главного балласта порциями, - командует Кудряшов.
Станцией погружения и всплытия управляет опытный моряк Штоколов. Но за  его спиной стоит инженер-механик лодки.
Штоколов репетует команду и осторожно открывает кингстоны, прежде чем открыть  клапаны вентиляции цистерн средней группы…
Лодка, не покачнувшись, медленно и ровно погрузилась в позиционное положение, как и положено было ей погрузиться.
Идут соответствующие доклады из отсеков.
Кудряшов приказывает заполнить остальные цистерны главного балласта и, когда лодка погрузилась на перископную глубину, распоряжается дать малый ход электромотором.
- Походите под водой немного и сразу же всплывайте, командир, - с картавинкой говорит капитан 1-го ранга Вешторт, наблюдавший за показаниями приборов на доске перед боцманом и на табло станции погружения и всплытия.
Старательно исполняются команды в лодке. Это и боцман Осипов чувствует по поведению подводного корабля.
Под водой лодка  чутко  слушается рулей. Боцман  удовлетворен. Хотелось даже сказать командиру бригады, стоящему у него за спиной, что экипаж лодки может плавать в надводном и в подводном положении, как если бы был хорошо отработан для этого.
Может, это и капитан 1-го ранга Вешторт чувствовал,  поэтому через час сказал командиру лодки, что пора заканчивать плавание под водой и пора кормить людей обедом.
- За обедом дело не встанет, - изрекает Кудряшов приподнято.
Лодка всплыла. Океан спит. 
- Команде обедать!.. – объявляет вахтенный офицер.
После обеда всех потянуло наверх. На свежий воздух. В ограждении рубки, на мостике,  словно сельдей в бочке, скопилась добрая часть отобедавших. Шутки, балагурство, смех. Дым коромыслом. Восторженные разговоры о грамотном погружении и плавании на глубине. 
Океан немного парит нежной дымкой. А небо – бирюзовое бездонное вместилище, если не считать, что далеко на востоке оно осветлено редкими  белесыми облачками, - пустое, как полое внутри.
В дрейфе лодка не движется. Даже не качается, потому что океан совершенно спокоен, в полном штиле. Кто-то заговорил о рыбалке, так как в прозрачной, словно стекло, воде на глубине пяти-семи метров у борта лодки резвились  веселые косяки минтая с черными спинками. Рыбы бросались на корки хлеба, на камбузные отбросы, даже на окурки, которые с мостика и из ограждения рубки моряки  кидали  в воду.
После обеденного перерыва продолжились погружения и всплытия. Снова управление механизмами гидравликой, вэлектрическую, вручную. Снова вводная за вводной. В отсеках уже без первоначального энтузиазма и стараний исполняются команды центрального поста. Об этом информирует комбрига с командиром корабля заместитель командира лодки по политчасти, который периодически обходил отсеки от кормы до носа, чтобы быть осведомленным о настрое и действиях людей.
- К голосу замполита стоит прислушаться, командир, - почему-то чересчур серьезно говорит Вешторт. – Люди устали… К тому же, можно отметить, что запланированное на сегодня задание полностью выполнено.
- Суточный план выполнен, - подтверждает и старпом в докладе командиру корабля.
- В базу прикажете? – предосудительно взглянул на комбрига Кудряшов.
Командиру корабля не хотелось возвращаться домой. Разумнее было заночевать на якоре, подойдя ближе к берегу, на мелководье.  А с раннего утра приступить к совершенствованию элементов погружения и всплытия. Разумеется, этим можно было съэкономить и моторесурсы с топливом.
На востоке из-за горизонта вслед за белесыми облаками ползли небольшие тучки. С  настороженностью поглядел туда командир бригады. Ему казалось, что становиться на якорь в открытом океане, даже если и у берега, с слабо отработанным экипажем небезопасно.
- Может, в какую-нибудь бухточку войти для ночевки? – сказал он, кинув взгляд на изрезанный многочисленными заливами и заличиками гористый  берег полуострова.
И сразу приказал:
 – Уточните  у штурмана, командир, в какой бухте удобнее всего встать на якорь.
Необжитых бухт по восточному побережью Камчатского полуострова много, но обследованных, обжитых мало. Хотя в этих бухтах нередко находили себе убежища военные  корабли и рыболовецкие суда, но их, эти бухты, называли дикими.
К тому времени на гребнях небольших волн стали появляться барашки, потемнели берега. И ветер посвежел.
Спустя час лодку ввели  в неширокую, огражденную с трех сторон довольно высокими сопками, бухту. В ней не ощущалось волнения и ветра.  Северный, более крутой склон бухты, покрыт был лапником, южный и западный – кустарниками кедрача и лабазника  с уродливыми березами в распадках. И нигде ни домика, ни сараюшки, ни признаков человеческого духа. Совершенно нетронутая никем первобытная  природа.  Будто здесь никогда не ступала нога человека. На воде лишь рябь, похожая на рыбью  чешую, морская капуста - и только.
- Не бухта, а прелесть! – загалдели моряки, высыпавшие на мостик и палубу после постановки на якорь. – Тут, наверное, и мамонты еще не перевелись!..
- А и правда, гляди, кто спускается к бухте? – засмеялся Стукалов, рулевой-сигнальщик, бросая веселый взгляд к крутому берегу.
Поворачиваются головы к заросшему кустарниками склону сопки.
Действительно, к устью распадка  пробирался по негустому лапнику бурый медведь. Степенно, неторопливо, будто осматривая свой участок побережья, косолапил он.
На палубе и на мостике присмирели. Совершенно непуганное дикое животное. Такая невидаль!
А медведь прокосолапил к подножию сопки, остановился вкопанно возле устья  ручья, но на секунду. Резво он прыгнул вдруг головой вниз в воду, как ныряльщик с помоста. Через минуту выбрался оттуда с большой бьющейся рыбой в пасти.
- Кижуча поймал! – воскликнул Стукалов, с интересом наблюдая за камчатским рыболовом, деловито усевшимся на берегу ручья  и начавшим свою  вечернююю трапезу. – Вот это рыбак!
- У него же тоже ужин по распорядку дня!
На палубе и на мостике смех, балагурство. Но косолапый  как и не замечал присутствия лодки и людей поблизости.  Становилось темнее,  за зверем-рыболовом трудно было наблюдать с наступлением вечера,  многие с сожалением  направились в отсеки.   
А во время ужина волны слышнее стали плескаться у борта лодки.  Духмянее потянуло  морской капустой с водорослями, рыбой, хвоей. 
Вахтенный офицер разрешил демонстрацию кинофильма в седьмом отсеке.
- Завтра, похоже, шторм будет, - осматривая темневшее небо с быстро плывущими облаками, говорили моряки, стоявшие на якорной вахте на мостике.
- Может еще сегодня потрепать… Так что и концовки кино нам не посмотреть.
А командир лодки с комбригом, проинформированные штабом флотилии о плохом прогнозе погоды на завтра, обсуждали в офицерской кают-компании план действия экипажа на предстоящие сутки.
Кудряшов предлагал не выходить из бухты, переждать непогоду. Комбриг тоже думал, что защищенная с трех сторон акватория залива является надежной стоянкой для лодки, если ветер не изменит направления и не подует прямо в горло бухты. Они понимали, что слабо натренированному экипажу выходить в открытый океан  в шторм небезопасно. Но и стоянка корабля в необжитой бухте беспокоила их.
- Полагаете, погода ухудшится? – продолжил Кудряшов. – Но метеорологи ошибаются часто.
Вошел штурман.
- Разрешите доложить, товарищ капитан 1-го ранга? – обратился он к комбригу. – Перехватил японскую радиосводку о погоде на завтра…
- Докладывайте, товарищ старший лейтенант, - кивнул Вешторт.
Обостренный взгляд черных глаз Вешторта говорил об  ожидании неблагоприятных известий. И он не ошибся. Старший лейтенант Грибунин осведомил, что ожидается шторм, близкий к урагану, что небольшим судам, находящимся в океане, рекомендовано укрыться в базах.
- В таком случае, командир, - решительно сказал комбриг, обращаясь к Кудряшову. – Усильте якорную вахту на ночь. Чередуясь со старпомом, сами проверяйте  через каждые полчаса обстанову в бухте…
- Но ведь бухта надежная, товарищ комбриг… - возразил штурман Грибунин.
Неодобрительный кинул взгляд на него Вешторт, но ничего не сказал.
- Если потребуется,  я и сам встану на вахту на мостике, - добавил комбриг.
Было ясно, что комбриг не раз сталкивался  с подобными явлениями природы на Камчатке, бывал в штормах и ураганах, поэтому был категоричен и строг в своих распоряжениях.
Ночью пошел дождь, засвистел ветер. На небе ни просвета, ни звездочки – сплошное черное покрывало. Лодку, как шлюпчонку начало водить из стороны в сторону на якоре.
Комбриг поднялся с постели и пошел по отсекам. Вышел на  мостик. Водой как из ведра окатило его с головы до ног. Под козырьком рубки лишь не доставало.
- Как тут у вас? – спросил он у вахтенного офицера, старшего лейтенанта Смирнова, закутанного плащнакидкой до носа, стоявшего на приступке.
.- Якорь, по-моему, ползет, товарищ капитан 1-го ранга, - ответил Смирнов, взглянув в темноту на воду, где перекатывались белые барашки волн.
- Снос лодки запеленговали?
- На глаз…
Вешторт вызвал штурмана. С прежней силой хлестал дождь. Ветер крепчал. Волнами обдавало корпус лодки, колкие брызги летели выше рубки.  Но Грибунин исхитрился взять пеленги на вершины сопок, подтвердил, что лодку вместе с якорем тянет к оконечности бухты, где глубины были небольшими, а дно каменистым.
На мостик вышли и командир лодки  с  старпомом. Скучились возле тумбы руля под козырьком.  В темноте не видно выражения их лиц, но было ясно, что офицеры  в тревожном состоянии поднялись с постелей. Ветер, изменив направление, гнал океанские волны через узкиий проход прямо в бухту. 
Бухта, как было ясно и молодым офицерам, могла стать ловушкой, если ветер усилится, а волны, нагоняемые через проход,  неудержимо потянут лодку к мелководному ее торцу.
- Командир, - заговорил озабоченно комбриг. – Оставайся на мостике. При подходе крупной волны с океана подрабатывай моторами… И прикажи механику подзарядить аккумуляторную батарею.
- А якорь?
- Выбери. Держись на середине бухты…
Сам шагнул к рубочному люку, прикрывая лицо ладонью от дождя.
Из центрального поста добавил по переговорке:
- Наверху все должны быть надежно привязаны страховочными концами, командир!
Хмурое небо густело,  черные тучи стремительно неслись у верхушек сопок и выливали тонны дождя. Океан глухо стонал и шумел.
Сменяясь на руле, боцман Осипов наказывал рулевому Стукалову, чтобы тот внимательнее наблюдал за положением лодки, так как лодку неожиданным образом могло развернуть и погнать к берегу.
- А что делать, если начнет разворачивать? – тревожным голосом спрашивал Стукалов.
- Мне докладывать немедленно! – резко изрек командир лодки, услыхавший наставление боцмана растерянному вахтенному у руля. – И не дрейфь, Стукалов!.. Не дрейфь, понял?
Но как не трусить, когда ветер вихрем залетает под козырек рубки, бьет в иллюминаторы, а волны бухают сильнее выстрелов, и лодка дрожит всем своим стальным туловищем, как осиновый лист в бурю, ходит носом и кормой из стороны в сторону.  А темень! Оторвешь  глаз от лампочки репитера гирокомпаса и словно слепой – ничего не разглядеть. Между тем, Стукалов накрепко привязал себя к тумбе руля, думая, очевидно, и зачем только человеку надо плавать на подводных лодках, рисковать в необжитой, дикой бухте, трястись под дождем и ветром от холода.  Не призвали бы служить в подводном флоте, ни ступил бы на подводную лодку. То ли дело на тракторе в поле.
- На румбе? – кричит, пересиливая шум ветра,  вахтенный офицер.
Стукалов мешкает, но отвечает. Его успокаивает лишь то, что командир лодки на мостике ведет себя степенно, уверенно, в его поведении нет признаков страха или трусости.
Вахтенный офицер подправляет положение лодки пуском электромотора на винт. Но лодку все равно водит из стороны в сторону. И темень – глаз коли, хотя по времени уже должно было бы развидняться. Берег можно было различить лишь по звуку бухающих волн о камни. «Скорей бы рассвет, - думает Стукалов. – Не так страшно, когда видно все вокруг…»
Через рубочный люк волна захлестывает и в центральный, но в центральном  молчат, терпят. Слышна работа помпы,  откачивавшая воду из трюма.
Вышел наверх старпом Бубенчиков, угрюмый, насупленный, как наказанный за что-то. Уставший командир лодки, передав ему вахту, предупредил, чтобы держал глаз востро. Сам спустился в центральный. Появился штурман Грибунин на мостике.
- Ну, что, Юра, не сносит лодку на мель? – спросил у него вахтенный офицер Кучумов, когда штурман поработал пеленгатором на мостике. – Может, локатор включить?
И оглядывается на старпома.
А штурман измерил силу ветра, закурил под козырьком, защищаясь рукавом от брызг, и на минуту притих.
- Ветер крепчает, - сказал он через минуту. - Думаю, ты правильно мыслишь в отношении локатора, - кивнул он Кучумову.
Старший лейтенант Кучумов хорошо понимает, что от середины бухты не следует удаляться. Моторами он все чаще дает толчки лодке, выравнивает ее, держа носом к выходу, но особенно следит за ее сносом.
Штурман Грибунин докурил папиросу, спустился вниз, а через минуту снова вышел  на мостик вслед за командиром лодки.
- Волна, товарищ командир, метра на полтора стала выше, - говорит он. –  А в океане что?!.
В скулу лодки бухнуло.
- Вы тут все привязаны надежно? – оглядел командир лодки людей под козырьком.
Было ясно, что и командир корабля серьезно обеспокоен резким ухудшением погоды. Лодка держится в точке благодаря частым толчкам и дачам хода электромоторами. Иначе ее давно бы вынесло на берег. А вдруг кто-то из членов экипажа не исполнит какой-то важной команды вовремя, взбредает в голове командира лодки. Экипаж сырой, не оттренирован на боевых постах! Кто-то может замешкаться, – и  беда!  А ветер – десятибальный шторм уже.  Но командир лодки успокаивает себя тем, что на мостике вахту несут офицеры и он сам на мостике.
Монотонно стучит дизель на зарядку аккумуляторной батареи.
Немного посветлело. Командир лодки взглянул на часы. Понял, что всходит солнце. А вахтенный офицер вдруг с испугом доложил, что  между двумя  высокими волнами, нахлынувшими в бухту из океана, он увидал дно с перемещающимися камнями-голышами на грунте.
- Пригласите комбрига на мостик! – взволнованно бросает в переговорку Кудряшов. И комбриг пулей выскакивает наверх.
Луч солнца, наконец, прорезал слой бегущей тучи в небе, осветил бухту.
- Смотрите!? – судорожной рукой показал Кудряшов Вешторту на оголившееся дно  между очередными волнами, стремительно движущимися к середине бухты. – Можем сесть на камни!..
- Слышу грохот под килем! – подтверждает Стукалов, подправляя рулем положение корабля на волнах. В его голосе дикий испуг.
- Прекратите, Стукалов! – шикнул на него Кудряшов.
Обернулся к Вешторту, довольно спокойно смотревшему на движущиеся огромные валы с океана.
- Надо выходить из бухты,  – сказал Вешторт.
- Выходить!.. – усомнился командир корабля. Между движущимися гигантскими волнами он опять увидал оголенное дно с белыми голышами. А лодка носом и кормой  в это время как бы  зависла  на двух гребнях. Но она в любой момент могла  осесть между ними, грохнуться на грунт. И тогда неизвестно: выдержит ли киль вместе с корпусом. Между тем возражать комбригу или пререкаться с ним Кудряшов считал не к лицу командиру корабля.
- Боевая тревога! – объявил он.
В океане  гребни волн рвались клочьями и летели на десятки метров вверх. Похожая на кипящее молоко пена, облегавшая вершины этих волн, превращалась в сплошное белое покрывало. И это пугало не только молодых матросов на мостике, но и бывлых моряков.
По боевой тревоге выскочил на мостик боцман Осипов. Без слов он заступил на вахту вместо Стукалова у руля.
- Выходить будем из бухты? – обернулся он к командиру лодки, моментально поняв и оценив обстановку.
-  Ужасный шторм! – долетали тревожные возгласы из центрального отсека.
- Ураган!.. – вторили в боевой рубке.
Тучи с ливнем и разбрызгиваемые гребни волн опять затмили свет. Впереди ни зги. Волны могучими валами одна за другой гнались в бухту.
- Боцман, сумеешь удержать лодку на одном  курсе? – спросил неспокойным голосом капитан третьего ранга Кудряшов.
Федор Осипов видел, что выйти из бухты при такой волне трудно. Да еще и чувствовал, что ветер меняет направление.  Надо было быть виртуозом, чтобы удержать лодку на заданном курсе. А волны стали бить в  скулу, и лодку резко и круто начало кренить с борта на борт.  С приближением корабля к горлу бухты началась и килевая качка, более опасная, чем бортовая. Ничего не стоило днищем лодки напороться на острые камни.
- Ну что молчишь, боцман?
В этот момент и накрыло гигантским валом рубку с мостиком. Десятки тонн воды хлынули и через рубочный люк в центральный отсек. Там раздались крики, брань с посланиями всем святым и грешным страшных проклятий и бедствий.
- Задраить верхний рубочный люк, - приказывает Кудряшов.
Рулевой Стукалов, стоявший ни жив, ни мертв в боевой рубке на запасном посту управления вертикальным рулем, в растерянности не мог сообразить, как это сделать.
- Стукалов! – крикнул командир лодки в сердцах, когда очередная порция нескольких тонн воды влилась в лодку неудержимым потоком. – Задрайте и нижний рубочный люк!
Но верхний рубочный люк пришлось закрывать самому Кудряшову, который так и не дождался исполнения своей команды растерявшимся рулевым Стукаловым.
Грузно переваливаясь с борта на борт, лодка едва преодолевала силу встречных волн. И было почти не разглядеть ни входа в бухту, ни сопок. Помогало лишь то, что радиометристы через каждую минуту докладывали точные расстояния до берега. Верно, каким-то десятым чутьем и боцман Осипов ощущал эти расстояния.
- Постараюсь, товарищ командир, целой вывести лодку отсюда, - после небольшой паузы ответил Осипов.
С предосторожностями, медленно двигалась лодка навстречу разъяренному океану с многометровой высотой волн, с плотными дождевыми тучами, с кромешной пеленой распыленных в мириады мельчайших частиц воды в воздухе. Казалось, непробивной туман с тугой пеленой окутали все вокруг сплошным заграждением, а лодка, едва прорезаясь форштевнем через него, лезла как в темную пасть чудовища.
И мичман Осипов плохо видел перед собой тусклую лампочку репитера гирокомпаса, освещавшую курсоуказатель, но уверенно подправлял курс. Ему приходилось бывать в подобных переделках. Понимал: лодку надо удерживать против волны, иначе ее развернет и выкинет на берег.
Но вот и середина входа, лодку валит, кособочит, вдавливает под  волны, как если бы страшная нечистая сила пытается во что бы то ни стало разрушить подводный корабль, утопить его, расправиться с отважными смельчаками. Волн с трехэтажный дом высотой ни обойти. Носом лодка влазит в очередной грозно надвигающийся вал воды. Пенным гребнем вал накрывает носовую палубу, боевую рубку вместе с мостиком, перекатывается к кормовой надстройке. В это время стоявшие на мостике особенно явственно увидали оголенное дно между двумя движущимися огромными валами воды. Килем лодка скользнула по голышам слегка.  «Не зароется ли  в грунт носом? – ошеломило всех на мостике короткое видение страшной опасности. – Не конец ли это лодке и экипажу?..” И штурман доложил, что на эхолоте глубина ноль.
- Боцман, лево десять! – машинально командует Кудряшов. – Теперь от тебя многое зависит, Федор…
Очередная волна должна поднять нос лодки, если боцман успеет подвернуть руль, тогда, возможно, лодка пройдет над мелью, думал он. То же самое подсказывал ему и комбриг.
Боцман успел. С трудом, но нос лодки вылез на волну.
- Моторы самый полный вперед! – крикнул в переговорку взволнованный Кудряшов, решив быстрейшим образом проскочить опасность.
Заметно было, как лодка с оголенным форштевнем, облегчившись, рванулась вперед.
«Еще бы один кабельтов! – молил про себя Кудряшов. - Подальше от малых  глубин. Быстрей, быстрей!»
- Боцман, ни на градус не сворачивать от курса!
Пуще прежнего затряслась лодка всем своим стальным телом от дачи самого полного хода моторами, но она иглой прорезала толщу волн и убыстряла ход.  «Молодец боцман, расторопный, вовремя подвернул, не посадил на грунт, - родилось необыкновенное чувство уважения к мичману Осипову. – Поощрю его, что есть в моих возможностях…» - решил он. Но и электрики на главной станции молодцы.
А лодка, проскочив опасную полосу в нескольких сантиметрах от дна  горловины бухты, щукой вырвалась на океанский простор, хотя тотчас ее и положило на борт градусов на сорок-пятьдесят. Вздох облегчения вырвался не только из груди офицеров на мостике, но и из груди Федора Осипова, хотя крен был весьма грозным. В тот же момент из центрального   отсека доложили, что выливается электролит из аккумуляторов. Но этот доклад уже не считался жизнеопасным для лодки.
По-прежнему волны окатывали водой палубу, мостик, Кудряшова  с Вештортом. Лишь Федора Осипова почти не доставали под козырьком. Но качка усилилась, и крен с дифферентом становились большими.
- Командир, погружайся! – распорядился вдруг комбриг.
- Но на такой волне с нашим экипажем не залезть на глубину, товарищ капитан 1-го ранга, - возразил Кудряшов, вытирая залитые водой глаза.
Шторм начал бушевать с ночи, но штурман осведомил, что по японским метеосводкам, которые он перехватывал по радио, надвигается циклон ужасной разрушительной силы. Циклон, знал каждый моряк, самая страшная стихия в океане. Даже не все крупные корабли выдерживали его силу. Командир лодки был весь в сомнениях за неподготовленный свой экипаж.
- И все-таки надо уходить, командир, - повторил Вешторт строже.
Казалось, что стало темнее от застилавшей свет мглы, хотя по времени солнце уже должно было взойти и осветить пространство над океаном. Но мутные непросвечиваемые гигантские валы воды с сорванными и размельченными в пыль пенистыми вершинами, исподволь увеличиваясь по высоте и объему, неудержимо катились с юго-востока к северу, в направлении Петропавловска-Камчатского, в направлении Кроноцкого залива и центра полуострова, где-то пропадали в темноте. Морская соль липла к одежде, въедалась в кожу лица и оседала на стеклах иллюминаторов. Разумеется, кроме подводников, ни одной живой души или живого существа не было на поверхности океана, где шла лодка. А ураганный ветер, бешено гоня валы,  рвал и рвал с них длинные космы воды, чтобы тотчас превратить их в беснующуюся пыль и вздымающийся бесконечными шлейфами туман.
Лодку опять скособочило так, что чуть ли бортовое ограждение мостика не оказалось в воде.
- Командир, погружайся! – потребовал Вешторт в тоне категорического приказа.
Конечно, не из-за трусости или из-за боязливости комбриг приказывал уходить под воду. На волнах было больше опасности для лодки, чем на глубине.
Но как неоттренированному экипажу выполнить этот приказ на такой волне? Во время погружения может произойти самое непредсказуемое. Вогнать лодку в воду на могучей волне даже опытному экипажу не всегда удается. И все-таки надо уходить, так как забесновавшийся тайфун мог принести невероятные беды кораблю с людьми  в надводном положении.
Мешкал Кудряшов, раздумывая над категорическим приказом комбрига. За корабль отвечает не комбриг, который не взял на себя командование подводной лодкой официально. С комбрига взятки гладки, случись беда. Но комбриг настаивает. И он, очевидно, прав. У него и опыта больше и глаз острее. От лейтенанта до капитана 1-го ранга он повидал и познал многое в морских плаваниях.
- По местам стоять, к погружению! – наконец решился Кудряшов.
Метнулся от тумбы руля к рубочному люку боцман, исполняя команду, но на секунду его задержал командир лодки.
- Сумеешь загнать лодку на глубину, Федор? – взволнованно спросил он, полагая, что боцман уже в изнеможении от усталости и переживаний и что при таком волнении океана может всякое случиться.
В сумраке боцман видел взволнованное лицо командира корабля, понимал, какая серьезная ответственность ложится на командира корабля и на рулевого-горизонтальщика. Ему, боцману, не приходилось погружаться на буйной океанской волне в условиях тайфуна. Горизонтальные рули, которыми он управлял при погружениях и всплытиях, могут моментально вогнать лодку в воду, но могут и выкинуть ее на поверхность с опаснейшим, если не катастрофическим  дифферентом и креном. Из аккумуляторной батареи выльется электролит,  может произойти короткое замыкание, может молниеносно  вспыхнуть  пожар…
- Постараюсь, товарищ командир, - не очень уверенно ответил Федор. – Но вы, наблюдая в перископ, должны будете оповещать меня без промедлений о приближении опасных валов к лодке…
Кудряшов хлопнул его по плечу, давая понять, что командир лодки сделает все, что в его силах.
Рубочный люк задраен. Подводники на своих местах.
- Принимать главный балласт! – приказывает Кудряшов. По виду не скажешь, что он волнуется. Но боцман-то понимает его душевное состояние, замечает натянутость нервов. Пожалуй, и комбриг в таком же состоянии, но молчит, делая вид, что ничего опасного в погружении нет, что маневр будет произведен так, как и положено, как производился вчера.
В центральном отсеке подтеки воды гуляют по палубе. Скользят подошвы ботинок.  Укачавшиеся, с побледневшими лицами, с испуганными глазами моряки в безмолвии. Стукалов лишь с позеленевшим от морской болезни лицом тужится, чтобы не опорожнять желудка себе под ноги, но штурвала вертикального руля не выпускает из рук. Боцман же не ощущает морской болезни, он спокойно сидит на своем месте. В отличие от неопытных подводников, он понимает, что может случиться, если вздыбленную лодку хлестанет вдруг тысячетоная волна снизу или сбоку.
Но нос лодки полетел вдруг вниз. Как сорвавшийся с высоты груз к земле. Желудок, кишечник, легкие подскакивают к горлу, будто подброшенные пружиной, сердце замирает, а в сознание закрадывается мысль, что лодка уже не выберется из бездонной пучины, уйдет в глубину и будет раздавлена водой. Наверное, опрометчиво он, боцман, заверял командира корабля, что постарается удержать лодку от беды.
Но проходит какое-то время, и нос лодки начинает подниматься, лодка медленно выравнивается. Кто-то заматерился всердцах. А Федор Осипов почувствовал облегчение в душе.
Лишь Кудряшов, за окуляром перископа наблюдая за движением волн, почти не волнуется. Он оповещает боцмана об угрозе, и боцман предотвращает ее. А Вешторт, держась за тумбу автомата торпедной стрельбы побелевшими пальцами, не сводит глаз с сигнальных ламп станции погружения и всплытия.
Но лодку снова вздыбливает, словно коня перед препятствием. Из второго отсека снова доклад: выплеснулся электролит из аккумуляторных баков! Механика из центрального не послать туда для принятия мер. Он возле главстаршины  Штоколова у станции погружения и всплытия руководит заполнением балластных цистерн водой. Кудряшов посылает туда Бубенчикова, старпома, а сам не отрывает глаз от окуляров перископа.
Наступил какой-то момент, когда Кудряшов, даже как бы не понимая происходившего наверху, кричит боцману вдруг: 
- Ныряй, Федор! Быстрей ныряй!..
Молниеносно штурвалы горизонтальных рулей, вращаемые Федором Осиповым, будто  стали одухотворенными, завертелись неудержимым веретеном,  кормовые и носовые одновременно. Как нитку в ушко иглы всадил боцман лодку в толщу водяного вала, из которого она уже не могла быть вышвырнута наверх.
- Молодец, боцман! – кричит Кудряшов,  фиксируя   молниеносные действия горизонтальщика  и погружение лодки. – Успел! Орел! Гений…
Как камень, лодка начала погружение, круто кренясь на борт.
- Откачать из уравнительной цистерны… литров! – звучит успокоительный голос механика.
А лодка уже ушла метров на пятнадцать, безостановочно погружается дальше. Но и механик у станции погружения и всплытия, и трюмные у водоотливных средств, и боцман на рулях, и главный старшина Штоколов с цепкими сильными руками на маховиках клапанов вентиляции цистерн главного балласта  не дали самопроизвольно лодке провалиться глубже.
- Малый ход, - приказав опустить перископ, скомандовал на моторы Кудряшов. На его сером лице засветились глаза.
Лодку уже не кидало, как шлюпчонку на бойкой волне,  не било в борт, не вздыбливало. Она шла на восьмидесятиметровой глубине ровно, размеренно, как подводный снаряд на своей траектории, выпущенный из жерла подводного аппарата,  но все равно ее медленно переваливало градусов на десять-пятнадцать с борта на борт.
- Боцман, держать глубину девяносто метров, - велел Кудряшов, чтобы только узнать, до какой глубины разбушевавшийся  тайфун тревожит океанские воды.
- Глубина восемьдесят семь метров, - доложил Федор Осипов, когда лодку совсем перестало переваливать с борта на борт.
- Отбой боевой тревоги, готовность номер два...
Как по мановению волшебной палочки отступила морская болезнь у тех, кто был подвержен морскому недугу.  Рулевой Стукалов живо убрал лужи своих рвотных масс у носовой  переборки, вымыл палубу и счастливо заулыбался.
- А почему вы, товарищ мичман, не укачались? – обратился он к сменившемуся на посту и направлявшемуся в штурманскую рубку боцману.
Боцман покровительственно тронул его за плечо, мол, поплаваешь, прикачаешься, никакой шторм не возьмет тебя потом. Но он не обмолвился, что лодка находилась в катастрофически опасном положении, когда выходила из бухты и когда на гигантской волне ее загоняли на спасительную глубину. В то время и подумать было некогда о морской болезни.
Трое суток бушевал дикий тайфун над океаном. Трое суток лодка находилась на глубине. Тревоги, страхи, ужасы, волнения подводников улеглись.  Как и тайфун, растеряв свою силу, ослабел и присмирел, потом  и совсем скис.
Лодка всплыла. Обшивку ограждения боевой рубки с правого борта сорвало и унесло в океан, не стало и леерных стоек с леерами на носовой палубе. Их словно автогеном срезало под корешок. А океан теперь медленно катил пологие ленивые волны, как будто и не бесчинствовал недавно на необъятных своих просторах. И небо стало бездонным, голубым и чистым, как только что вымытое душем. На спокойных волнах плавали чайки с нырками, садились бакланы. Но вода  была мутной, а не хрустально-прозрачной,  как прежде.
- Если чайка села в воду – жди хорошую погоду! – улыбнулся на мостике за штурвалом вертикального руля Стукалов, вспомнив примету бывалых моряков.
После необуздано-дикого шторма, который бушевал трое суток подряд,  редкий подводник не назовет себя морским волком, а слабовольный - не перекрестится. 
Командир же бригады подводных лодок капитан 1-го ранга Вешторт, проходя по отсекам, каждому члену экипажа крепко жал руки за выдержку в первом серьезном испытании в океане. Но примером для всех ставил боцмана, мичмана Осипова Федора Илларионовича.