Война шла к концу. Но разрушенные города и села, гибель людей, бытовые невзгоды все еще рвали души гражданскому населению и бойцам. С освобождаемых территорий шли сообщения о многочисленных преступлениях фашистских оккупантов.
Моряки экипажа обещали сполна отплатить врагам за их надругательства и глумления над советскими людьми.
Подводная лодка, курсируя под водой в западном районе Черного моря, подбиралась к берегам Румынии. Надо было бы всплыть, провентилировать отсеки, подзарядить аккомуляторную батарею, но на лодке не знали обстановки наверху и всплывать было опасно. Все же командир лодки решился.
В перископ он осмотрел темную поверхность моря, слабо очерченный горизонт, покрытый густой дымкой тумана, справился у акустика о наблюдениях и, оторвавшись от окуляра, негромко скомандовал:
- Боцман, всплывать.
- Есть всплывать, - четко ответил немолодых лет мичман на горизонтальных рулях.
Нос лодки заметно приподнялся, полез вверх. Вскоре командир лодки, поднявшись в боевую рубку, открыл верхний рубочный люк и вышел на мостик.
Рассвет только начинался. Небо на востоке бледнело. Багровый румянец на нем потерял краски. Но на западе черные облака, словно конники, плотной стеной вываливали из-за горизонта и двигались навстречу лодке. Миль за пятнадцать находилась Констанца, румынский порт, из которого немцы везли нефтепродукты для обеспечения своего южного фронта голрюче-смазочными материалами.
Море очищалось от вспаренной влаги, и даже простому глазу было заметно, как пуховая горка над ним медленно оседала. На воде оставались ватные бугорки, которые бледнели, редели и пропадали.
«Как по маслу, - улыбнулся про себя капитан-лейтенант Анохин, командир подводной лодки, - и минное заграждение проскочили, и самолетами не обнаружены, – везет!»
И всегда вот так. Прорвется лодка через противолодочный рубеж, немного забудется душераздирающий скрежет минрепа по борту, или выйдет победительницей в бою – и командир лодки в рассказе о происшедшем всегда добавит: «Везет!» А о том, как он умелым маневром вырывал лодку из паутины противолодочных сетей или как моментально погружался на предельную глубину и уходил от атак цепких кораблей-охотников за подводными лодками, или кто-то из моряков молниеносно исполнял команду и отвращал неминуемую беду на корабле, никогда не обмолвится. «Везет» – было его поговоркой. Недаром и подчиненные, случись в беседе рассказать о находчивости экипажа в бою, всегда добавляли сакраментальное - «везет!».
Разумеется, не везением командира лодки с экипажем объяснялись успешные походы и встречи с фашистами.
Командир подводной лодки, тридцатилетний капитан-лейтенант с русой шевелюрой, буйно выбивающейся из-под пилотки, с детски нежным лицом и худенькой фигурой был не похож на военного. В нем что-то было подростковое. Тонкая шея, узкие плечи. Застенчивая улыбка. Он, казалось, не умел хмурить свои редкие брови – куда уж ему до командира боевого корабля?! Тем более, до командира подводной лодки. Но внешность была обманчива.
Капитан-лейтенант Анохин считался лучшим командиром в соединении. Он был строг, педантичен, взыскателен. Его требования на лодке выполнялись безукоризненно, точно. А он требовал многое: и умения грамотно обслуживать боевой пост, и решительно бороться за живучесть корабля, и по первому сигналу придти на помощь товарищу, и, не мешкая, применить оружие, исправить повреждения, без задержки выйти из затонувшей подводной лодки через торпедные аппараты, - да мало ли что требовалось знать и уметь подводнику! Ведь под водой моряка подстерегали сотни опасностей. И мины, и торпеды, и глубинки, и давление воды, и противолодочные сети…
Командир учил подчиненных смелости, расторопности, находчивости. Знал, что в бою можно оказаться в невероятно сложной и непредсказуемой обстановке. Поэтому усиленно тренировались люди на боевых постах и командных пунктах.
Но как водится на флоте, ввернет в беседе кто-нибудь меткое словечко об успехах корабля или моряка и пойдет оно, это крылатое реченье, из уст в уста, от матроса к матросу, от офицера к офицеру. За пределы соединения кораблей. То же случилось и с крылатым выражением «везет». Только добавляли: анохинцам везет, или: этот моряк с лодки Анохина?.. ну, так им дьявольски везет. Лодка везучая! Анохин везучий!
В начале войны экипаж подводной лодки Анохина торпедировал крупный фашистский танкер, заполыхала разлившаяся нефть из него на воде, но победительница была атакована большой группой противолодочных кораблей противника. Уйти от преследования было нелегко. Корабли вертелись над лодкой, беспрерывно сбрасывали глубинные бомбы, которые грохали как гром, а одна разорвалась совсем близко, отчего появилась течь в прочном корпусе, а из поврежденной топливной цистерны, о чем подводники не могли знать тогда, стал просачиваться соляр, всплывая дорожкой на поверхности моря. Один за другим немецкие корабли выходили в атаку по этому следу. Серия за серией взрывались фугасы.
Преследователи чуть не заклевали петлявших на глубине несчастных.
И только потому, что Анохин увел лодку под горящую нефть танкера, разлившуюся на большой площади по поверхности моря, вражеские корабли отстали.
Вот тогда-то командир бригады на совещании командиров и комиссаров подводных лодок чистосердечно позавидовал Анохину. «Везет тебе, Сергей!» - выронил он с похвалой. С легкой руки комбрига, добросердечное изречение «везет» стало крылатым, вошло в лексикон командира лодки Анохина, было подхвачено другими.
За три года войны экипаж подводной лодки много раз ходил на боевые задания, но ни один поход не складывался так удачно, как этот. Будто в своих водах да еще в мирное время подводная лодка ночью пришла для разведки усиленно охраняемого вражеского порта, из которого фашисты везли к южному фронту бензин, керосин, масла. До него оставалось рукой подать. Еще десяток минут и наиболее заметные очертания берега будут видны. Откроется высокая башня маяка. Штурман уточнит место корабля и тогда можно будет, провентилировав отсеки, подзарядив аккумуляторную батарею, на целый день уйти под воду, чтобы тайком наблюдать в перископ за фарватерами, берегом и портом румын, а с появлением судов – торпедировать их.
Сумрак понемногу рассеивался. Багровость облаков пропадала. Лодка догнала медленно ползущий хлопчатый шлейф, форштевнем врезалась в его клубящийся хвост. Легкий ветер занес на мостик запах летнего утра и свежей рыбы.
- Корабль, прямо по носу! – зазвенел вдруг взволнованный голос сигнальщика.
Моряк всматривался вдаль, не отрывая бинокля от глаз, и указывал вытянутой рукой на обнаруженный им объект.
В ползущей ватной полосе тумана показался на секунду и мгновенно растворился силуэт корабля. Не эсминец ли, опаснейший противник подводных лодок?
Не более трех-четырех кабельтовых были до него. Такой невероятной встречи с противником Анохин не ожидал. Что можно было предпринять в короткие минуты сближения? Погрузиться? Но за эти короткие минуты не уйти на большую глубину, противник успеет протаранить лодку. Торпедировать? Но чересчур малая дистанция, взрыв торпеды мог поразить и саму лодку. А отвернуть, чтобы скрыться в шлейфе тумана, и думать было нечего - не успеть!
О том, что противник не заметил чужого корабля, Анохин не сомневался.
Он изменил курс движения. Но уже ясно видно стало, что невдалеке был быстроходный тральщик противника с красными буями на борту. Тральщик не двигался. Якорная цепь его свисала в воду. «На приколе!» - догадался Анохин. Но носовая пушка на тральщике, развернутая в сторону моря, жерлом глядела на подводную лодку. Возле нее и на палубе - никого.
«Спят», - с тревожной надеждой на успех осенило Анохина. Но какое принять решение? Одно только удерживалось в голове: не отступать, не отворачивать. В таком состоянии души Анохин был мгновение.
- Артиллерийский расчет, наверх! – экспромтом распорядился он.
Латунной трелью залились корабельные звонки в отсеках. Стукнули задрайки переборочных дверей, раздался торопливый бег моряков по трапу наверх.
«Успеем или не успеем?» – мчалось молнией в голове.
Расстояние до тральщика разительно сокращалось: два с половиной кабельтова… два…
На мостик выскочил старшина комендоров, старшина 1-й статьи Богданович с артиллерийским прицелом в руке. Лицо строгое, жесткое. А в глазах злость, как у разгневанного мстителя. Моряк получил страшное известие о гибели родителей на недавно освобожденной белорусской земле от фашистов и был не в себе.
Из боевой рубки выскочили комендоры, направляясь к пушке. Отданы стопора. Пушка развернута жерлом на противника.
Взглянув на тральщик, Анохин заметил, что боевая тревога объявлена и там. Полураздетые матросы выскакивали из дверей и люков, бежали на боевые посты. Еще несколько секунд - и они у носового орудия.
«Но мы, кажется, опережаем вас, – откладывалось в сознании. – Во что бы то ни стало надо опередить! Иначе крабов кормить на дне моря…»
- Быстрей! – подстегнул артиллеристов Анохин.
Комендоры заняли свои места.
- Заряжай!..
Туман рассеивался. Небо светлело. Набежавший порыв бриза накренил лодку. Алексей Богданович, крепивший прицел к станине пушки, вдруг подскользнувшись на мокрой палубе, взмахнул руками…
- Товарищ старшина?! – содрогнулся наводчик Корнев, увидав падающий за борт артиллерийский прицел из его рук. – Расстреляют нас…
И Анохин впился страшными глазами в старшину комендоров Богдановича. Расторопность подводников, на которую рассчитывал командир лодки, ничего не могла теперь дать. Слезой застлало глаза. А от легкого ветра чуть не задохнулся. «Что он? – думал Анохин с досадой о старшине. – Совсем потерял силу воли от удара судьбы? Но ведь он же не какая-нибудь тряпка…»
А между тем раньше Богдановича никто не понял, к чему вела потеря артиллерийского прицела – незаменимого глаза пушки. Дико озираясь на противника, он вскочил на колено. Страх и растерянность перекосили его лицо.
А управляющий огнем с мостика, не ведая о случишемся с Богдановичем, строчил громовым голосом исходные данные для стрельбы из пушки…
Богданович же видел бегущих по палубе вражеского тральщика матросов и офицеров. «Они начнут стрелять сейчас, - горело в мозгу пламя негодования на себя. - Снаряд в клочья разорвет корпус подводной лодки...» Что только не промелькнуло в голове взбешенного старшины в этот миг опасности. Вспомнились почему-то окончание школы, призыв… Отец, старый токарь, не без гордости хвалился тогда соседям, что его Алеха в морфлот идет служить. По интонации в голосе можно было судить, что отец счастлив. Но теперь отца нет, матери – тоже. А фашисты все еще живы, не понесли кары за свои преступления. Более того, они сейчас и по нему начнут стрелять из своей пушки.
Став комендором подводной лодки перед войной, Алексей Богданович был расписан заряжающим. Потом была объявлена благодарность за меткие стрельбы по движущемуся щиту на учениях. Через год командир бригады на торжественном построении повесил ему на руку часы. «Лучшему комендору-подводнику А.Н. Богдановичу от командования…» – было выгравировано на них. Это было за год до войны.
И словно ножевой удар пронзил мысль снова. «Что я наделал?» Алексей застыл в неподвижности на колене, машинально потянув рукоятку затвора пушки к себе. Затвор открылся. А лапки экстрактора автоматически застопорили его в нижнем положении. Перед глазами открылось вдруг дуло ствола. В дуле, как в бинокле, виден был тральщик с разбегающимися моряками по боевым постам. Тральщик казался игрушечным. Алексей обозревал его от носа до кормы. По палубе, сломя голову, бежали комендоры к пушке. Рыжему детине оставалось пять-шесть шагов… С обостренным чувством страха и собственной вины перед экипажем лодки наблюдал Алексей через дульное отверстие за подготовкой к бою противника. Фашисты еще не добежали до своей пушки. «А что, если попробовать! – мелькнула дерзкая мысль в обостренном сознании. – Еще не поздно…»
- Не мешкать, Богданович! – словно разгадав замысел старшины комендоров, подбодрил Алексея командир корабля.
- Была-не была, - решил Богданович, нацеливая пушку на врага через дульное отверстие.
- Снаряд, Корнев! – приказал он одним духом комендору. – Скорей, Вадим!
Выстрел встряхнул влажный воздух, разорвал утреннюю тишину. Взрыв снаряда не был слышен, лишь взметнувшийся водяной столб с осколками показал знак падения.
«Недолет, - отметил про себя Богданович. – Чуть-чуть изменить угол возвышения ствола…»
Но и немецкие артиллеристы зарядили пушку.
Судорожным движением руки Богданович подвернул штурвал вертикальной наводки. Второй снаряд, тотчас же поданный Корневым, лязгнул в казеннике. В этот момент и у немцев блеснуло молнией. Но когда снаряд врагов был в полете, снаряд, выстреленный из пушки с подводной лодки, уже разорвался на палубе тральщика, швырнул в воздух металлический кранец первых выстрелов, выбросил за борт рыжего комендора.
- Полундр-ра! – заорал Корнев, увидав расчет вражеской пушки уничтоженным. – Ур-ра-а!.. Так их, товарищ старшина…
- Еще снарядик, Вадя! – подгонял Богданович. – Еще. За батю, за маму, в дыхало их бабке!..
Бой длился минут двадцать. Загоревшийся тральщик кренился и тонул...
Когда была дана команда отбоя артиллерийской тревоги, Богданович сидел на мокрой палубе. Ноги не держали его. Не мог избавиться он и от стресса. Но в его сознании укладывалось: «Немецкий тральщик потоплен. Это возмездие за глумление над белоруссами». Первый раз в жизни так близко видел он фашистских вояк. Ранее фашисты представлялись ему расплывчатыми и неопределенными. А сейчас стало не по себе. «Они же, немецкие моряки, – люди! Как все. С руками и с ногами. С головами в беретах… Нет, - подумалось вдруг, - они – не люди, коль напали на нашу землю, убили моих родителей, грабили города и села. Они – чума, разорители, разбойники! Нечего жалеть их». Он сидел так до тех пор, пока хлесткая волна не плеснула на него своим пенистым гребнем…
Часа через три комиссар лодки собрал свободных от вахт моряков в первом отсеке.
- Экипаж выполнил свою задачу… - сказал он с волнением.
Но командир лодки, показавшийся в дверях переборки, перебил его:
- Благодаря находчивости комендоров. Особенно старшины 1-й статьи Богдановича. – И добавил с доброй улыбкой на лице: - А впрочем… везёт!..
Моряки же, увидав вдруг побелевшие виски у своего командира корабля на голове, поразились: вот так «везет»! И у старшины 1-й статьи Алексея Богдановича разглядели седину, подстать седине командира корабля.