Битва на Золотой Горе. Главы 17-23

Елистратов Владимир
Глава 17
Охота за фантиками, которая закончилась кошмаром

В то время, когда Стёпка, Лесовик и Малинник мужественно сражались с мамунами, Настя, Даша и Ваня не менее мужественно охотились по всей деревне за фантиками, которые надо будет разложить на лесных пеньках в Ночь Большой Битвы, чтобы жадные мамуны (они ночью прекрасно видят) приземлялись за ними и получали из засад в свои подлые лбы шишки из грозных антимамунов-7. Потому что обычно мамуны летают очень высоко и быстро, и подстрелить их в полёте трудно. Подбить легче приземляющуюся, приземлившуюся, собирающуюся взлететь или взлетающую мамуну. Когда мамуна сдувается или надувается, она теряет бдительность. Попробуйте-ка сами надуть изо всех сил щёки, так что за ушами больно и в глазах все краснеет, и при этом, будучи вот такой вот свёклиной, остаться бдительным. Скажем, заметит, как гад Клубничкин в это время подленько насыпает кнопок на твой стул, чтоб ты сел на эти кнопки, завыл, как Тёпа, и сдулся.
Кроме того, хотя мамуны готовы приземлиться ради любой мелочи (из жадности), они особенно ценят фантики. А уж если это фантик от жвачки или с ненашими буквами… тут уж мамуны совсем дуреют. У мамун, кстати, вместо денег в обращении приняты фантики, и подменышей они подменяют часто на спор за фантики. Фафу, скажем, частично подменили всего за восемь фантиков от конфет «Рафаэлла». И если бы мамуна не пожадничала и дала шестнадцать фантиков, то Фафу подменили бы окончательно и бесповоротно. Сделали бы из него что-то вроде двуногого паука или свиньи с человечьей головой. Так что Фафе даже в чем-то повезло.
Ну и вот.
Настя, Даша и Ваня сразу после Большого Военного Совета бросились собирать фантики. Сначала они распотрошили все свои запасы. Настя нашла у себя пятнадцать фантиков. Даша – двадцать три. А Ваня не нашел ни одного, потому что его дедушка все, что можно сжечь, сжигает в печке и при этом приговаривает: «От всего должна быть польза, даже от всякой дряни». Знал бы он, как бы сейчас пригодились сотни варварски сожженных им фантиков! О, недальновидные взрослые! Все бы им выкинуть да сжечь… Растратчики великовозрастные!
Так или иначе, пока у ребят было… пятнадцать плюс двадцать три… это будет… пятнадцать да двадцать – это тридцать с лишним, да ещё три…У нас, домовых, со счетом не очень. Ну, в общем, фантиков ещё у ребят было очень мало. Уж точно меньше ста.
Всё утро ребята ходили по деревне Степаново и клянчили фантики. Польза от такого занятия была, прямо скажем, небольшая. Сами представьте на минуточку: спите вы себе спокойненько в кроватке, и вдруг – звонок в дверь или стук в калитку. Вы вскакиваете, Голова взъерошенная, глаза – как у простуженной морской свинки, майка задом наперёд, тапочек только один, потому что вторым вы ночью с воплем «заткнись!» кинули в окно в лающего на луну Мишку. И он (тапочек, а не Мишка) повис на высокой ветке сирени и висит там до сих пор. Открываете вы дверь вот в таком виде, невыспавшиеся, а перед вами три шалопая:
- Извините, а у вас не найдётся случайно лишних фантиков?
- Какие к псам собачьим фантики?! – орёте вы. – Может вам ещё шнурков зелёных поискать?! Или атомных памперсов с подогревом?! Издеваетесь вы что ли?..
И так далее.
Или, скажем, вы не спите, а наоборот, очень заняты важным делом. Например, вы привязали верёвкой своей собаке заднюю ногу к хвосту, а переднюю ногу привязали к ручке двери и с интересом наблюдаете, как бедное животное пытается выбраться из этого затруднительного положения. И тут – стук в калитку. Н; тебе!
- Извините, а дайте, пожалуйста, нам фантиков?
- Чего дать? – недоумеваете вы. У вас там эксперимент в самом разгаре, а тут…
- Фантиков.
- А книжки про лечение от слабоумия вам не надо?! – кричите вы. – Фантиков им дать. Ремня вам с пряжкой хорошего надо дать, а не фантиков. Ну-ка, брысь отсюда!
Примерно такие вот ответы и получали ребята. Кто-то, конечно, выражался помягче:
- Идите-ка вы подальше с вашими фантиками.
Или:
- Ну, ребята, вы даёте! Совсем рехнулись с безделья.
Или что-то вроде того.
Некоторые, наиболее вежливые, задумчиво отвечали:
- Нет, чего-чего, а фантиков у нас нету, - и долго провожали ребят взглядом, думая про себя наверное: «Да, счастливая пора – детство! Никаких тебе проблем. Одни фантики на уме».
Иногда кто-нибудь особо любопытный спрашивал:
- А зачем вам фантики?
- Мы коллекционируем, - быстро врала Настя. У неё натуральнее всех получалось соврать. Только врать надо быстро и сразу, а то потом начинаешь чего-то там мямлить, мычать… И тебя обязательно разоблачат.
- Умные люди сейчас доллары и евро коллекционируют, а не фантики, - такой мог быть ответ. Очень скучный и глупый.
Или:
- А пробки от пива вам не нужны? А то у меня весь сарай в пробках. Я очень пиво люблю.
- Нет, спасибо, нам бы фантиков…
- Ничем не могу помочь.
В общем, плохо было дело. Ребята знали, что у Фафы есть фантики. Много. Но просить фантики у Фафы – это всё равно, что, извините, п;сать на кобру. Ребята всё-таки не выдержали – подкрались один раз к его окошку и тихонько заглянули в Фафину комнату. Фафа лежал в кровати (у него ещё продолжал болеть живот), злобно смотрел в стену и с явным наслаждением рвал на мелкие-мелкие кусочки книгу «Алиса в стране чудес», которую накануне взял у Насти якобы почитать.
- Ну, погоди! – прошипела Настя. В ней проснулась Мстительная и Коварная Сосиска. – Сейчас я тебя…
Она оглянулась кругом. На кран был надет шланг. Сосиска быстро включила кран, и из шланга хлынула вода. Настя раскрутила кран на полную мощность и, с победным воплем схватив шланг, направила его в раскрытую створку окна. Из окна тут же раздался визг и крик Фафы:
- Пайфивая дефчонка! Всё йасскаву твоим йодителям! Они тебя всю изуйодуют! Йемнем и пайками!
- Иди, рассказывай! А я расскажу, что ты мою книжку разорвал! Подменыш несчастный!
И они бросились бежать. Добежав до конца деревни, Настя, Даша и Ваня остановились перевести дыхание.
- Да, плохо наше дело, - сказал, тяжело дыша, Ваня. – Мало у нас фантиков.
- Слушайте! Я знаю, где их много! – вдруг горячим шёпотом шепнула Настя.
- Где?! – тоже шёпотом спросили Ваня и Даша.
Настя помолчала, подмигнула и кивнула головой на самый крайний в деревне дом. И все сразу всё поняли.
В этом старом, покосившемся доме, похожем на сарай, жила злая-презлая старуха. Все звали её бабкой Обдерихой. Про Обдериху чего только не рассказывали: и что она ведьма, и что она может напустить порчу и сглаз, и что она знается с мамунами, богинками, кикиморами и полудницами и даже летает, как и положено ведьмам, на метле на шабаш. Ходила она всё время с палкой-клюкой, ободранная (отсюда и прозвище – Обдериха), злая, вечно жаловалась на тяжёлую жизнь и норовила побить палкой всех встречных собак и кошек, козлят, кур и даже бабочек. Но ещё одну вещь все точно знали про бабку Обдериху – это то, что она ужасно любила сладкое, и особенно конфеты. Каждый день она ходила в деревенский магазин и покупала себе огромное количество самых разных конфет. Как может человек съесть столько конфет – неясно.
Обдериха, конечно, злая, но можно с ней как-нибудь договориться, поменяться. В общем, что-нибудь придумать…
Как только ребятишки переглянулись и поняли друг друга, из дома вышла сама Обдериха. Ребята пулей нырнули в соседние лопухи и стали за ней наблюдать.
Обдериха потопталась на месте, поворчала чего-то себе под нос, пнула с ненавистью клюкой куст сирени, наверное, за то, что он не собака или не курица, и пошла мимо ребят в сторону магазина. И наверное – за конфетами, потому что когда она проходила мимо ребячьих лопухов, она, во-первых, злобно врезала палкой по одному из лопухов, так что чуть не угодила Ване прямо в открытый рот, а во-вторых – отчётливо произнесла:
- Сегодня, наверное, барбариски завезли… И «Золотой ключик»…
И пошла дальше.
Так. До магазина идти минут пятнадцать-двадцать. Пять минут  там. Если нет очереди. И ещё пятнадцать-двадцать минут назад. Итого… Ну, считайте сами, а то у нас, домовых, со счётом и грамотностью не очень.
Всё правильно. Обдериха завернула налево после Самсониного дома. Иди, иди в свой магазин. Удачи тебе, мадам!
Ребята не сговариваясь вынырнули из лопухов и побежали (почему-то все трое – на цыпочках) к дому бабки Обдерихи. Тихо-о-онечко скрипнув калиткой, они, опять же - на цыпочках – прокрались к покосившемуся крыльцу. Сосиска взялась за ручку двери и потянула её.
«Йес!» - прошептала Сосиска (хорошо, что этого не слышал деда Стёпа): дверь была не заперта. Обдериха не закрыла входную дверь! Настя-Сосиска, за ней – Даша и последним – Ваня зашли в дом.
Дом состоял из веранды и одной комнаты, дверь в которую тоже была открыта. То, что они увидели в доме, даже нельзя было назвать беспорядком. Это был какой-то ужас. Но это был не просто ужас, это был  Счастливый Ужас. Или так: Ужасная Удача. Поясняю.
В комнате стоял кривой, как будто пьяный стол, а по стенам были развешаны кособокие полки. Штук двадцать. И на столе, и на всех полках были сплошь навалены кульки с конфетами. Наверное, тонна конфет. Может – две. Но самое главное, что весь пол был буквально усыпан фантиками. То есть фантиков было по колено. А в углах – по пояс. Я не вру. Видно, Обдериха уже много лет ела конфеты и кидала фантики прямо на пол. И спала она, наверное, прямо на фантиках. И вытирала руки фантиками. И дырки в стенах она затыкала фантиками.
Некоторое время ребята стояли, открыв рты. Ваня, конечно, шире всех. У него от удивления рот прямо-таки стал больше лица. Ну, здесь я, конечно, немного привираю. Уж и пофантазировать нельзя. Ребята помолчали-помолчали, а потом Сосиска сказала:
- Налетай.
И они стали загребать фантики и запихивать их в карманы, за пазуху, под кепки, в трусы, просто в охапку… Но тут за дверью раздался шум и послышался злобный голос Обдерихи:
- Забыла дверь закрыть! – и удар палки в стену.
Настя, Ваня и Даша замерли и похолодели. За дверью опять раздалось ворчание, потом звяканье чего-то железного. И ключ ровно три раза повернулся в замке.
- Теперь всё в порядке, - проворчала Обдериха. – Можно и за барбарисками идтить…
И хлопнула калитка.
А ребята, все в фантиках и в ужасе, остались стоять посередине комнаты. А тут ещё старые-престарые часы с треском, похожим на хруст сухой ветки, стукнули один раз. Вернее - полраза.
- Мама! – прошептала Даша и посмотрела на часы. На часах было двенадцать тридцать.  Значит, жить детишкам осталось максимум час. Итак. Их короткие, но насыщенные разнообразными событиями жизни приближались к концу.
А тут ещё где-то далеко-далеко в лесу раздался глухой взрыв. Взрыв был очень далеко, но слышно его было очень хорошо. Последний взрыв в жизни Насти, Даши и Вани.
- Ой! – сказала Настя. – Всё. Давайте прощаться.
И у всех на глазах появились слёзы.


Глава  18
Спасение, или Все снова вместе

И так вот Даша, Настя и Ваня сидели по уши в фантиках в доме злобной бабки Обдерихи и рыдали. Даша рыдала примерно так:
- У-ы –ы – ы – ы! У –ы –ы – ы! У –ы –ы –ы!
Настя тоненько подвывала:
- И – и – и – и – и!
А Ваня ревел басом, и у него получалось что-то вроде:
- Э – э – э – э! – довольно противно.
Да, надежды на спасение у них не было никакой. Несмотря на то, что дом Обдерихи был старый и покосившийся, окна со ставнями и двери в нем были крепкие – не выбьешь.
И вот уже почти полчаса ребята сидели и выли. Им очень хотелось жить. А то, что Обдериха их заколдует и превратит в каких-нибудь мокриц или жужелиц, – это точно.
Но постепенно у детишек слезы кончились, потому что хотя в человеческом организме, говорят, 90% воды, её запасы надо всё время пополнять. И чтобы прореветь час подряд, надо через каждые пятнадцать минут выпивать по стакану воды, желательно какой-нибудь сладкой, типа «Колокольчика». А иначе произойдет о-без-во-жи-ва-ни-е. То есть полная засушка
И вот ребятки сидели обезвоженные, мокрых от слез маечках, трусиках и фантиках и молча грустили, подперев щечки ладошками.
И вдруг произошло чудо: фантики на полу зашевелились, и из них показалась… нет, вы не поверите. Из них показалась голова Фафы! Он вылез из подпола. Оказывается, под фантиками был подпол!
Пйивет! – весело сказал Фафа. – А меня назад йасподменили! Я тепей не вйедный. Пйостите меня, йебята, если, конефно, фмовете…
Поясняю. Коротко, чтобы не терять времени. У нас и так его осталось до Битвы меньше тридцати шести часов.
Малинник, Стёпа и Лесовик по подземному ходу проникли к Сысойке. Это вы помните. А надо сказать, что под деревней Степаново и под Степановским лесом всё изрыто секретными подземными ходами. Некоторым из них по тысяче лет. Некоторые копались недавно,  лет сто – двести назад. И из любого подпола любого степановского дома можно, если, разумеется, знать всякие волшебные хитрости, типа огурцов, попасть в другой подпол или Музей Добрологии и Антизлостики, или в кабинет к Самому Индрюше, или в берлогу к Малиннику, или в Большое Дупло к Семисотлетнему Ворону, тому самому, которому Лесовик продятлил триста лет (а не прокуковал, потому что обалдеешь куковать триста раз), или ещё куда-нибудь.
Ну и вот. Когда Лесовик, Малинник и Степа, спасаясь от мамун, прибежали к Сысойке в Секретный Бункер № 74, Сысойка тут же сообщил (а он, то есть я, все знает, что делается в Степаново и его окрестностях), что Настя, Даша и Ваня заперты в доме бабки Обдерихи. И они сразу же помчались по Секретному Тоннелю имени Победы в Третьей Битве на Золотой Горе к расподмененному Фафе и поручили Фафе, который был уже добрый, хотя и весь мокрый оттого, что его облила из шланга Настя,  поручили Фафе мчаться из подпола его дома в подпол дома бабки Обдерихи, чтобы спасать Ваню, Дашу и Настю, потому что Обдериха действительно сделала бы им какую-нибудь гадость. Скорее всего, она бы за фантики на спор с мамунами превратила бы их в подменышей. Причем полных, а не частичных. Ведь фантиков у нее было завались. И стали бы: Ваня – мокрицей, Настя – жужелицей, а Даша – опарышем. А мокрицей быть мокро, жужелицей – обидно, опарышем – печально.
И вот Новый Фафа, весь добрый и мокрый, пришел на помощь своим друзьям. У него с собой, кстати, был огромный мешок для фантиков. И ребята стали что есть силы запихивать фантики в мешок, а чтобы туда побольше поместилось фантиков, мешок стали утрамбовывать. Утрамбовывала мешок, ясное дело, Даша. Она просто ложилась на него животиком, мешок кряхтел, как ежик Вася, и как миленький помещал в себя еще сотню-другую фантиков.
Так они сгребли в мешок почти все фантики, а заодно и несколько кульков с конфетами. Воровать, конечно, нехорошо. Но ради Настоящего Дела…
Но тут за стеной раздалось ворчание бабки Обдерихи, злобный стук клюки и лязганье железа. Обдериха искала ключи.
- Йезте сюда! – сказал Фафа. И все полезли в подпол: сначала Настя (Обдериха вставила ключ в дверь), потом Ваня (Обдериха повернула ключ первый раз), затем – мешок. Сначала толстый мешок не захотел пролезать (Обдериха повернула ключ второй раз), но на него села Даша, и мешок крякнул и как миленький ухнул вниз вместе с Дашей (Обдериха повернула ключ третий раз), и наконец в подпол юркнул Фафа и закрыл крышку. Хлоп! – и нету никого. Чистая работа.
Обдериха вошла в дом. Сначала последовало молчание, а потом раздался страшный вопль Обдерихи:
- Грабю – ю – ют! Мили – ция! Поли – и – ция! Эм-че-эс! Меня воры фантиков лишили! Всех расструлять!..
А ребята уже бежали по Секретному Проходу имени Мудрой Трески к подполу Степки. Ваня тащил на себе мешок, который сзади придерживал Фафа, чтобы Ване было полегче.
Фафа теперь был такой добрый, что это уже был не Фафа, а какой-то Антифафа, или Фафа – Наоборот, или – проще – Новый Фафа. Его, кстати, так с тех пор и стали называть: Ньюфафа. Потому что такого замечательного, доброго, честного и мужественного мальчика как-то язык не поворачивался называть именем такой подлой скотины и такого омерзительного гнуса, каким был тот Фафа.
Минут через десять вся компания уже сидела во дворе у Степки и пересчитывала фантики. Всего их оказалось 1965! Замечательное число! Очень гармоничное и красивое. Мы, домовые, очень уважаем это число, и оно называется у нас Числом Великого Открытия Великого Астролога, сокращенно – ЧВОВА. Я не очень хорошо понимаю смысл и значение этого самого ЧВОВЫ и представления не имею о том, кто такой Великий Астролог, но точно знаю, что это очень хорошее число. Например, те, кто родились в год ЧВОВЫ – обычно очень добрые.
Словом, хорошо, что фантиков было ровно ЧВОВА. Это было хорошее предзнаменование перед Великой Битвой.
Пересчитав фантики, все пообедали. Я не буду описывать обед. Ясно, что это был Хороший Плотный Обед. И дальше Сысойка собрал всех в кружок и рассказал следующее.


Глава 19
То, что рассказал Сысойка про анчуток после Плотного Обеда

- Слушайте меня внимательно и запоминайте, - начал Сысойка, обращаясь ко всей отобедавшей компании, перечислять которую мне лень (очень уж тут было много всяких ежей, бывших подменышей, козлят, медведей, главнокомандующих с розовыми ушами и т.д. и т.п.). – Если вы думаете, что уже ознакомились со всеми нашими врагами, с которыми нам предстоит сражаться завтра ночью, то вы глубоко и безнадежно ошибаетесь. Давным давно, около трехсот лет назад, примерно в то же время, когда в наших краях объявились мамуны, прилетевшие с Запада, оттуда же пришли орды так называемых анчуток. «Анчутка» - это не очень удачное название. Никто толком не понимает, что это такое. Но оно прижилось, и всю нечисть мужского пола, которая водится в наших краях, несмотря на её сказочное разнообразие, мы по традиции зовем анчутками.
Надо сказать, что наша многовековая борьба с анчутками привела к блестящим результатам. Сначала их пришло в наши Степановские земли много-много тысяч. Их было еще больше, чем Василисков. Но УДОБР планомерно и настойчиво уничтожал многотысячную армию анчуток. И в настоящее время в наших лесах сохранилась всего одна анчутская банда. Правда, надо отметить, что здесь мы имеем дело с самыми грозными, подлыми и коварными анчутками. Банда анчуток получила название Банды Тринадцати. Банда эта сформировалась где-то около девяноста – ста лет назад, и с тех пор все усилия по обезвреживанию подлых анчуток остаются безрезультатными. Именно члены Банды Тринадцати были ударной силой злых в Битве столетней давности. Именно они похитили деву Кострому. Именно эта банда, я уверен, сыграет решающую роль в предстоящей Битве.
Возглавляет банду злобный анчутка по имени Шиш. Иногда его зовут Шишак, иногда – Шишарь. Но его настоящее имя – Шиш.
Шиша мало кто видел.Я, например, ни разу не видел. Говорят, он на вид совсем как человек, только у него круглая медная голова и выпуклый лоб, на котором маленькие, едва заметные рожки. Является Шиш только к умирающим злодеям, например, к тем, кто убил много людей, и к пьяницам в белой горячке. И тех и других он медленно душит. И при этом хохочет. Нравится ему душить людей. А ручищи у него здоровые, и на каждом по десять пальцев. Питается Шиш человеческим мясом, болотной тиной, пауками и тараканами. И пьет очень много воды. Десять вёдер в день. Причем – болотной. От родниковой у него колики. Колики – это когда очень болит живот, так сильно, что можно погибнуть.
У Шиша есть несколько главных помощников. Самый первый помощник – Окаяшка. Окаяшка славится своей невероятной смелостью и жестокостью. Он ничего не боится. Говорят, раньше, тысячу лет назад, Окаяшка был человеком, жил где-то на берегах Северо-Западных Морей, ездил на лодке и нападал на мирных береговых жителей. А потом он умер, превратился в анчутку (многие анчутки – это бывшие плохие люди, давным-давно умершие) и пришел к нам вместе с Шишом. Питается Окаяшка почти исключительно мухоморами. От мухоморов он становится таким смелым, что совершает самые невероятные поступки. Поговаривают, что Окаяшку побаивается и сам Шиш. У Окаяшки есть изба в лесу, где он хранит сушеные мухоморы. Сейчас-то мухоморов много и Окаяшка в самой силе, а вот к концу зимы, особенно к концу весны, Окаяшка слабеет: мухоморы у него кончаются. Узнать Окаяшку легко: у него, как и у всех анчуток, рога, но окаяшкины рога – длинные и разляпистые, как у лося. Некоторые его так и зовут Лось – Окаяшка, или  Окаяшка – Рогаль. И морда у Окаяшки красная – красная, злая, глаза выпученные и тоже красные. Ну, хвост, копыта, все как полагается. Это только у Шиша нету хвоста и копыт. Шиш ходит в штанах и сапогах, как человек. А когда идет – всё вокруг сотрясается, потому что Шиш тяжелый, весит он три тонны. А Окаяшка легкий и быстрый.
Дальше идут Нечистик и Немытик – два анчутки-брата. Анчутки вообще-то никогда не моются: нечистая сила, что с них взять… Но Нечистик с Немытиком особенно грязные. Вонь от них стоит – хуже, чем от Гусежабосурко хорька. Даже других анчуток тошнит от Нечистика с Немытиком. Особенностью этих двух является то, что они жрут все подряд. Могут съесть на двоих, например, елку или велосипед. Они грызут камни, жуют землю. Я уж не говорю обо всём живом. О людях, змеях, собаках, птицах. И жрут они всегда, ни на секунду не останавливаются. Если они остановяться – всё, конец Нечистику с Немытиком.
Если встретитесь с Нечистиком и Немытиком – они вас обязательно сожрут. Можете не сомневаться. Но любимые места этих анчуток, конечно, помойки. Тут они себе устраивают пир на весь мир. Когда они жрут – они чавкают, так что слышно за три километра. На вид они – обыкновенные анчутки, ну, типа чертей, тьфу, тьфу, тьфу, не к ночи будь помянуты: рога, хвост, копыта, шерсть – черно-пыльного цвета, шесть пальцев на руках. Только они очень плохо пахнут, и зубы у них растут во рту в четыре ряда. Сила у них огромная. Но против Шиша с Окаяшкой они не потянут, даже двое на одного. А может, и потянут, кто их знает…
Вот. Дальше идут анчутки с особыми приметами. Это – Куцый (или Бесхвостыш), Беспятыш и Беспалыш. У Куцего, он же Бесхвостыш, как вы понимаете, нету хвоста. А заместо хвоста у него большой красный нарост. Ну, вроде как у обезьян бывает, видали по телеку? Или как наросты на деревьях. Только у Бесхвостыша нарост огромный, размером с самого Бесхвостыша, и непонятной формы, типа коралла. Растет такая раскоряка во все стороны. Иногда за это Куцего зовут Краснопопышем. Но он на это так страшно обижается, что начинает беситься  и становится опасен для всех, даже для главных анчуток. Если подкрасться к нему и три раза плюнуть на его нарост и перекреститься  – он подохнет. А так он очень сильный и вредный. Любит красть детей и пожирает их.
Беспятыш не имеет пяток и ходит как бы на мысочках. У него два пальца вместо копыт. И у Куцего, и у Беспятыша очень большая сила. Беспятышу надо как-то умудриться отрубить пальцы на ногах, тогда ему совсем не на чем будет ходить, и он опять же – подохнет.
Третий из этой троицы  - Беспалыш. У него нету пальцев на руках. Вместо ладоней – топорики. Жутко острые! Самые острые в мире! Слышали, наверное, про дамасскую сталь? Так вот топорики Беспалого в сто раз острей. Летящую пылинку на расстоянии разрезают. И Беспалый всё время ходит и точит топорик о топорик: вжик – вжик – вжик – вжик…Некоторые зовут его за это Вжика. Если вы встретитесь с Вжикой – он вас сразу покромсает на мелкие кусочки. При этом он хихикает: хи – хи – хи – хи! Отсюда и еще одно его прозвище – Хихика – Кромсаха. Ну, с Вжикой Беспалым справиться нелегко! Если только как-нибудь умудриться связать ему руки, так чтоб он не мог точить свои топорики. Тогда он через три минуты помрет от горя. Без «вжик – вжик» он не жилец. Он их даже во сне точит.
Ну вот, ребятки. Я вам назвал семь главных анчуток. Осталось из Банды Тринадцати ещё шестеро. Эти послабей, но тоже, знаете, не телепузики…
Сначала – первые четыре. У них у каждого есть какая-нибудь особо большая часть тела. Это: Анчутка – Носан, Анчутка – Пузан, Анчутка – Хвостан и Анчутка – Губан.
У Носана длиннющий – предлиннющий нос. Он его обычно закидывает за левое плечо, потом пропускает через спину, правую подмышку и через живот кладет на левое бедро. Поняли? Ну, можете повторить движения руками – и всё поймете. А левое бедро у него – как полка. От этого Анчутка – Носан кажется перекошенным. И дразнят его другие анчутки Косоносым или Нособедрой Корягой. Но без Носана анчутская банда не может, потому что у Носана Абсолютный Нюх. Он может всё унюхать, стоит ему только снять нос с бедра и направить в нужную сторону. Вот ты, сейчас, Даша, сидишь и растираешь в руках полынь, а Носан в своей норе, которая отсюда где-то в двадцати километрах, лежит, может, и морщится. Если, конечно, он направил нос в нашу сторону. Он терпеть не может запах полыни. Он от неё сразу падает в обморок, как юная нежная леди. Значит, можно сначала дать Носану нанюхаться полыни, а потом отрубить ему нос. И всё – конец Носану.
Анчутка – Пузан – страшное существо. Вторая его кличка – Кровосос-Навалюха. Или Мурлыка. Объясняю. У него огромный круглый живот – в два раза больше его самого. Питается Пузан только кровью. Ему всё равно чья это кровь – кошачья, человечья, птичья… Всё равно. Живот у него все время наполнен кровью. Ночью он тихонечко подбирается к спящим людям или животным, наваливается на них своим тяжеленным животом, душит им людей, животных и выпивает из них всю кровь. И при этом он очень любит мурлыкать всякие песенки, особенно из современной эстрады. Сосет кровь – и мурлыкает, сосет – и мурлыкает. Так что если вы услышите, что в лесу или в огороде кто-нибудь мурлыкает что-нибудь веселенькое из Аллы Пугачевой, знайте – это Пузан – Кровосос – Навалюха – Мурлыка уже навалился на какую-нибудь несчастную курицу и пьет куриную кровь или собрался навалиться на вас. Убить Пузана можно только если проткнуть ему пузо. Пузо у Пузана очень крепкое, как толстая сталь. Шило его не берет. Его вообще ничем не проткнешь и не разрубишь. Но! Всегда, из любой затруднительного положения есть выход. Дело в том, что Пузан старается никогда не встречаться с Беспалым. Потому что топорики Беспалого…ну, вы понимаете. Вжик – вжик – и распорото пузо Анчутки – Пузана. Анчутки вообще всё время ссорятся, дерутся и так далее. Поэтому Пузан избегает встреч с Беспалым- Вжикой . Значит, сначала надо как-то ликвидировать Вжику, а потом его топориками ликвидировать Пузана. Или как-то их поссорить… Не знаю. Что-нибудь, даст Бог, придумаем.
Дальше идет Анчутка-Хвостан. Вы, дорогие мои, должны знать, что вообще-то у анчуток есть уши, но слушают они в основном хвостом, как антенной. А в ушах у анчуток пробки, потому что они не моются. Поэтому, скажем, Куцый глуховат. Этим, кстати можно воспользоваться. У Шиша тоже нет хвоста, но он слышит лучше Куцего, потому что иногда моет, все-таки уши. Лучше же всех среди анчуток слышит Хвостан. Поэтому, кстати, Шиш всё время держит Хвостана при себе. Он у него как рация. Они только спят в разных местах, а ночью – всегда Хвостан при нем. Хвостан, как вы догадываетесь, тоже старается держаться подальше от Беспалого с его «вжик – вжик». Его вообще все побаиваются, кроме Шиша, Окаяшки и Нечистика с Немытиком. Потому что Шиша топорики не берут, Окаяшка слишком вертлявый, чтобы его вжикнуть, а Нечистик с Немытиком Вжикины топорики могут просто сожрать, несмотря на их острость.
Смерть Хвостана - в хвосте. Это вы уже поняли. Если Носан падает в обморок от запаха полыни, то Хвостан ненавидит, когда играют на балалайке. Ты  вот, Настя, учишься в музыкальной школе и умеешь немножко играть на гитаре. Значит, на балалайке тоже умеешь. Так что учти… А балалайка у Степки есть, она на веранде висит. На ней Степкин прадедушка здорово играл. От балалайки Хвостан не падает в обморок, как Носан, а валится на землю и начинает выть. Тут ему можно хвост и чикнуть. Чик! – и нету у Шиша рации.
Последний из этой «сладкой четвёрки» - Анчутка-Губан. Губан – тоже кровосос, как и Пузан. Иногда они охотятся на пару, но не часто, потому что обычно сразу насмерть ссорятся из-за крови. Если Пузан наваливается на жертву, клыком делает дырочку где-нибудь в горле и уже потом из этой дырочки радостно посасывает кровушку, мурлыкая от удовольствия, то Губан, у которого губы могут растягиваться больше, чем на десять метров (в нормальном состоянии они просто болтаются до земли), на жертву не наваливается. Он подкрадывается, например, ночью к полуоткрытому окну, за которым сладко спит, ну, скажем, Ваня, вытягивает губы, присасывается к Ваниному горлышку и сидит себе спокойненько под окном и попивает Ванину кровь. Ваня, закрой рот, это шутка. Губан даже в щель под дверью может свои губищи протянуть. За это его некоторые зовут Хоботун. Они у него могут становиться тонкие-тонкие, почти невидимые. Он тоже пьет всю подряд кровь, не только человечью. Сидит, предположим, он под деревом, а на дереве, к примеру, гнездо с птенцами. Присосется Губан ко всем птенцам по очереди – и нет птенчиков. И главное – жертве и не больно. Не больнее комара. Чего боится Губан? Губан боится водки. Как только запахнет водкой – Губан закатывает свои губки и мгновенно падает пьяным. От одного только запаха. Дальше можно отрубать ему губы – и, как говорят французы, оревуар.
Вот я вам рассказал про одиннадцать анчуток. Остались два – Летун и Прыгун. Летун – летает, Прыгун – прыгает. У Летуна есть крылышки. Перепончатые такие, как у летучей мыши. В воздухе он может держаться недолго, минуты две-три. Когда он приземляется – у него сил совсем нету. Следовательно, его надо заставлять держаться в воздухе как можно дольше. Он боится дыма. Летает не быстро. Он летит, а ты бежишь внизу и дымишь какой-нибудь горящей тряпочкой. Когда Летун падает от бессилия, ему можно оборвать крылья. Или завязать хвост узлом. Кстати, все анчутки, если завязать им хвост узлом, на три минуты теряют свою силу. Кроме Шиша и Куцего, разумеется. Это тоже надо учесть.
И, наконец, Прыгун. У Прыгуна сильные-пресильные ноги. Передвигаться он умеет только прыгая. Вроде кенгуру. Ходить и бегать он не может. Ноги у него сильные, а руки – слабые. Маленькие такие, как веточки. Дерется он тоже ногами, как кенгуру или страус. Бьёт о-очень сильно и о-очень больно. Может убить. Легко. Но, как у страуса, голова у Прыгуна маленькая и глупая. Дразнят его Безмозглышем. Есть множество способов обмануть Прыгуна. Надо думать. Но не дай Бог попасться Прыгуну под ногу. Убьёт. В лучшем случае – изувечит. Так что вот такая вот компания. Какие будут предложения по уничтожению Банды Тринадцати?
И Сысойка, уставший говорить, откинулся в шезлонге, в котором сидел всё это время. Ребята молчали. Они-то думали, что все ограничится тупыми жадными мамунами и какими-нибудь несчастными богинками, боящимися бабочек. А тут – нате вам! Целых тринадцать монстров. Молчание длилось долго. Но оно всё-таки было прервано. И прервал его Ньюфафа.

Глава 20
Операция «Фыф»

Да, солнце уже начинало нехотя скатываться к горизонту, и молчание прервал Ньюфафа. Он объявил:
- Пйедйагаю насинать с Фыф;! Пйамо сисяс!
- Правильно, - поддержал его Ёжик Вася. – Шиш у них – главный. Значит, если мы уничтожим Шиша, то это будет нокаут в первом же раунде. Даже еще до начала первого раунда. Противник будет это…как его… де…морда…лизован…то есть де-мо-ра-ли-зован. И победа будет за нами! Ура!
- Идея хорошая, - поддержал Сысойка. – Стратегически верная. Только как мы его уничтожим? Вот вопрос.
Все напряженненько призадумались. Действительно – как? Он ведь и задушить может всеми своими двадцатью пальцами.
Сысойка поправил очки, по своей многовековой привычке почесал пятку (от чесания пяток лучше думается), покопался в бороде, достал свои часики на косичке и, поглядев на время, сказал:
- Сейчас три двадцать. С четырех часов у всех анчуток начинается самый глубокий сон. Длится он до шести. Потом анчутки хотя и продолжают спать до полуночи, но спят уже не очень глубоко. У нас так и говорят: «Вечером анчутка дрыхнет чутко». А сейчас они спят как убитые, и к ним можно близко – близко подобраться. Даже к Хвостану. Правда, что толку? Ну, подберемся мы к Шишу – а дальше что? Скажем ему: «Здравствуй, дорогой наш Шишик. Можно, мы тебя немножечко уничтожим?..» Он тут же проснется и задушит нас всех, как котят.
- Попрошу без мяупошлостей, - недовольно промяукала кошка Мотя. – Душите лучше каких-нибудь там хомяумяучков.
- Пардон, - извинился Сысойка. – Но хомячков тоже душить не хорошо.
Мотя фыркнула и стала тщательно умываться лапой и языком, как будто её испачкали.
- Можно ему пайкой по мойде заехать, - сказал Ньюфафа. И все на мгновение вспомнили Фафу.
- Ф шмышле – пайочкой по йичику ему капейку жвеждануть, - скромно поправился Ньюфафа.
- Палка сломается, - сказал Сысойка. – На него хоть Останкинскую башню урони – ему ничего не будет. У него медная башка-то. И сам он – как булыжник крепкий.
- Значит, не победить нам Шиша! – печально вздохнула Даша.
- Стоп! – сказал Степа. – Давайте по порядку. Насколько я понял, Шиш пьет очень много воды, причем болотной. Так?
- Так, - сказала Настя. - А от родниковой у него колики.
- Потому что родниковая вода – проточная, то есть живая, а болотная вода – стоячая, то есть мертвая, - пояснил Сысойка. – А нечистая сила живой воды боится.
- А он в принципе может подохнуть от коликов? – осторожно поинтересовался Степка.
- Может. Для этого в него нужно влить десять ведер родниковой воды вместо десяти ведер болотной, - ответил Сысойка.
- Так…- размышлял дальше Степка. – А как он спит?
- То есть? – не понял Сысойка.
- Ну…в какой позе, где… В люльке там или на печке?..
- Спит он ни в какой не в люльке, а в своем Шишовом Доме. На полу. Лежит на спине. Анчутки все спят на спине, как покойники. Но храпит очень громко, не как покойник.
- Так, - не унимался Степка. – А раз он храпит, значит во время сна у него рот открыт. Так?
- Так. И еще как открыт! Ему во сне в рот даже тараканы с пауками заползают, а он их во сне глотает. Один раз даже одну любопытную крысу слопал. Хорошая была крыса, добрая. Её Анжелой звали… Но это к делу не относится.
- Выходит дело…ему в открытый рот можно и родниковой воды влить?..
- Гениально! – воскликнул, вскочив от чувств, Тёпа, но тут же больно врезался спиной об дверь и завыл.
- Да, план хороший, - оживился Сысойка. – Можно рискнуть. В принципе если даже просто на него родниковую воду лить, он силы теряет. А уж если в рот – совсем хорошо.
- Обйавйается операция «Фыф»! – крикнул Ньюфафа.
- Всё! Берем ведра – и на родник, - сказала Настя. Она теперь сразу превратилась в Нетерпеливую Сосиску.
- Минуточку. Во-первых, от родника до Шишового Дома три километра. Во-вторых, десять ведер – это не шутка. Это же сто литров! – возразил Сысойка.
- Донесем! – сказал Ваня. Если все дружно возьмемся – донесем.
- Значит так! – приказал главнокомандующий Степа. - Все, включая козлов, кошек и прочих ежиков, не говоря уже о людях, собаках и  лесовиках, через десять минут собираемся на краю деревни, у Золотой Горы, где спуск к роднику. Все берут с собой ведра, бутылки, банки…чего еще… веревки прихватите на всякий случай. Коромысла – у кого есть. Всё ясно?
- Так точно! – воскликнул Ваня. И все прыснули в разные стороны. И стало тихо-тихо. Только шмель жужжал на цветочке. Не простой шмель. Но о нём не сейчас.
Ровно через десять минут все были у спуска на родник.
Ваня нес ведро (10 литров).
Настя несла ведро (10 литров).
Фафа нес пятилитровую банку (5 литров).
Даша несла пластиковую бутылку от воды «Шишкин лес» (5 литров).
Малинник нес десятилитровую канистру (10 литров).
Степа нес три пластиковые бутылки тоже по пять литров каждая (15 литров). Еще он прихватил на всякий случай большую железную воронку, через которую деда Степа переливал бензин, керосин и самогон. Считайте, что последнего я не говорил.
Лесовик нес два бидона по 7,5 л. каждый (15 литров). (Сачок, мог бы и побольше взять!)
Я, Сысойка, нес три двухлитровые бутылки из-под минеральной воды «Нарзан» (ужасно люблю, как она пузырится и щекочет в носу; 6 литров: не забывайте, что я всего сорок три сантиметра ростом!)
Белка и Тёпа несли в зубах палку, а на палке висела десятилитровая бутыль (т.е.  10 литров).
Мишка и Бимка каждый тащил в зубах авоську с пластиковыми бутылками из-под пива (по 1,5 литра каждая, итого 3 л.).
Степашка явился со связанными и подвешенными к спине двумя старыми резиновыми грелками по 5 литров каждая (10 литров).
Ежик Вася, пыхтя и отдуваясь, тащил на своей колючей спине литровую банку. С крышкой, конечно. (1 литр).
А вот Мотя пришла без всего.
- Я будумяу вашей путеводной звездой, - гордо сказала она.
И все с презрением посмотрели на Мотю. А ей хоть бы что. Кошки – они такие.
Когда набрали воду в роднике и посчитали, сколько воды получилось, то все очень обрадовались. Выходило ровно 100 литров!
Предстоял долгий трехкилометровый переход до Шишового Дома.
Переход был действительно долгим и трудным. Главное было – не расплескать ведра, не разбить банки, не продырявить пластиковые бутылки и вообще не сломать себе голову на всяких там корягах и во всяких там буераках. Особенно это замечание относилось к Степе. Но на этот раз Степа проявил просто чудеса ловкости и ни разу даже не завыл.
Впереди шли Малинник с Сысойкой, которые знали дорогу, а завершала шествие Мотя. Поэтому она была никакой не «Путеводной звездой» (кстати, вы не знаете, что это такое? Я чего-то вдруг забыл), а толстой, наглой кошкой, которая бездельничала в то время, когда все работали.
Долго ли, коротко ли (как говорится в сказках) шли они до Шишового Дома, но, наконец, пришли.
То, что они почти пришли к Шишовому Дому, они узнали задолго, потому что услышали страшный храп, похожий на то, как заводят старый мотоцикл, который (храп, а не мотоцикл), прерывался почавкиванием: это, наверное Шиш во сне лопал тараканов.
Дом был большой, из чёрных-пречёрных брёвен, с одним-единственным маленьким окошком. Дверь распахнута настежь. Она даже немного ходила туда-сюда от храпа.
Ребятя со зверятами тихо подошли к дому и перевели дух.
Сысойка заглянул в дом, поморщился, фыркнул, посмотрел на часы и тихо сказал:
- Встаем в цепочку. И передаем друг другу воду. Степка, бери воронку и вставай первым. Сначала передаем ведра, потом что по меньше. Если удастся влить в этого… нехорошего…первое ведро – он слепнет. Если второе – оглохнет. Если еще и третье – сразу резко начнет терять силу. С последним ведром – подохнет. Только бы успеть…Ну, Степка, давай…
Степка…как бы это лучше выразить…не без трепета зашел в Шишовый Дом. Тут из мебели ничего почти не было. Только стол, весь засиженный мухами и тараканами. Стул, на котором стоял котелок с болотной тиной. По углам – сплошная паутина и сотни пауков. Постели в Шишовом Доме не было, потому что Шиш спал на полу.
И вот он и спал на полу, головой к входу. С виду это был огромный, около двух метров ростом мужик в очень грязных черных сапогах, черных штанах и красной рубахе, тоже очень грязных. Голова у него была действительно медная, глазки, хотя и закрыты, но можно было догадаться, что они маленькие, свинячьи, нос – как шишка, уши – на манер ослиных и крохотные рожки на лбу, тоже медные, но очень острые. А рот у Шиша был огромный, открытый, так что туда легко бы поместилась Стёпкина голова, и в нём мерцали мелкие медные зубы. Штук сто, не меньше. По спящему Шишу ползали насекомые, и некоторых, которые заползали в рот, Шиш быстро глотал. Чмокал ртом и опять его открывал во всю. А руки у Шиша лежали аккуратненько вдоль тела. Пальцы – по десять на каждой руке – растопырены, толстые, тоже медные, но без когтей. На левой руке красовалась наколка: «Виликий Шыш», -  с двумя ошибками. И, конечно, храп стоял такой, что Степка чуть не оглох. И пахло в доме очень гадко.
Стёпка, таща ведро в правой руке и воронку в левой, подошел к Шишу. Ему показалось, что Шиш приоткрыл левый глаз и подмигнул Стёпке. Стёпка вздрогнул и оглянулся. В дверях стоял Сысойка, держа наготове второе ведро. Из-за его плеча выглядывал Ваня с третьим. Сысойка ободряюще подмигнул Стёпке и шепнул: «Давай!»
Легко сказать «давай». Стёпкин дедушка, когда ему говорят «давай», всё всремя отвечает: «Давай будет при коммунизме, а сейчас – продавай». Но это к делу не относится.
Стёпка сделал глубокий вдох, потом – глубокий выдох, потом быстро вставил Шишу воронку в рот и стал лить воду из ведра.
Шиш сначала продолжал храпеть, потом удивленно забулькал горлом, как акваланг, и, не открывая глаз, сквозь бульканье произнес:
- Задушу!
И стал медленно соединять перед собой руки со скрюченными медными пальцами. Ему, видно, снилось, что сейчас он будет кого-то душить.
Что делать?!..
Вода в первом ведре у Стёпки уже кончилась, и Сысойка протягивал ему другое. Руки у Шиша уже почти соединились. Если они совсем соединятся – всё, Шиш проснется. В ладушки-ладушки этот грозный анчутка играть не привык. Надо было как-то продлить его счастливый сон. И тут Стёпка догадался: он быстро вставил ведро Шишу в руки и начал заливать ему в рот второе ведро. Шиш забулькал, как-то так заквакал, захрапел – все вместе, и сквозь всё это дело еще и захохотал:
- Ха-ха-ха! Буль-буль…Хрп-хрп…Ква-ква…Ха-буль-хрп!..
Стёпка долил второе ведро. А первое Шиш уже смял, как бумажку, отшвырнул в угол и разжал руки в поисках новой жертвы удушения.
Стёпка подсунул ему второе ведро и начал вливать третье.
- Буль-хрп - ха-ха – ква-хрп-хрп – буль-буль – ква-буль! – булеквакохрапохохотал Шиш, но уже как-то печально, без энтузиазма.
Второе ведро он тоже смял и выкинул, хотя уже медленнее, вот насчет третьего у него дело пошло хуже, видно, Шиш начал терять силу.
В воронку одно за другим вливались ведра, канистры, банки и бутылки.
На пятидесятом литре Шиш уже не хохотал и не храпел, а только булькал и квакал. И руки у него упали.
На шестидесятом  - застонал и стал менять цвет: его медная башка стала зеленеть, и сам он стал съеживаться. И вода стала выливаться из него, как из дырявого мешка. Весь пол уже был мокрый.
На семидесятом исчезла наколка «Виликий Шыш»!.
На восьмидесятом на полу в луже лежал уже не Шиш, а шишик. Съежившийся зеленый чертик со смятыми рожками. Он открыл свои поросячьи глазки и сквозь бульканье прошептал:
- Сестрички мои, ко мне…
- Что ещё за сестрички? – спросил Степка, заливая Шишу в рот Степашкины грелки.
-    Эх! Этого-то как раз я и боялся! Лей быстрей! Сейчас узнаешь! – закричал Сысойка.
В рот Шиша влилась последняя литровая банка ежика Васи.
Тут Шиш окончательно лопнул, и на мокром полу остались лежать сапоги, штаны и рубаха. «Ура!»- закричали все. Тут рубаха зашевелилась, и из неё вылезла очень симпатичная белая крыса. Ручная, даже с голубым бантиком на шее.
- Анжела! Привет! – воскликнул Сысойка. – Ты жива?
- Да здравствует свобода! – сказала крыса, поправляя бантик лапкой. – Быстрее все в дом и запираемся, а то сейчас его сестрицы прилетят!
Все забежали в дом и заперли дверь. Мотька зашла последней и фыркнула, увидев Анжелу.
- А их много? И вообще – что это за сестрицы такие? – спросила Настя.
- Шишиги, - сказал Сысойка. – Это что-то вроде двух таких больших летающих мышей…
- Мяумышей? – переспросила Мотька с интересом.
- Да, - сказал Сысойка. – Только они очень большие и сильные.
Мотька хмыкнула:
- Открывай дверь, я снимимяу побеседую.
- Мотя, это очень сильные и коварные колдуньи, -  заволновался Сысойка.
- Сказала, открывай. Я иду на бой. Одна. Чурмяу мне не помогать. Мышьмяу она и в Африке Мышь. А я – кошка. Да еще Мотя! Открывай! Если не вернусь, назовите что-нибудь в моюмяу честь…Ну, например, какую-нибудь-мяу центральную площадь большого города…
Делать нечего. Открыли дверь. Мотька гордо вышла наружу. Дверь снова заперли на засов. И тут же раздался резкий свист. Это летели Шишиги. И здесь же раздалось Мотино «Мяу!»  Мотино «Мяу» было таким зверским, что даже Сысойку всего передернуло. Как-будто там была не одна Мотя, а семь тысяч злобных, голодных котищ.
- Во дает! – удивился домовой. – Кто бы мог подумать?
А за стенами Шишового Дома шла настоящая война. Там всё свистело и мяукало, мяукало и свистело. Прошло минут двадцать. И всё стихло. Любопытная Сосиска отперла дверь и выглянула наружу. На груде какой-то шерсти и перепончатых крыльев сидела слегка похудевшая, но всё такая же гордая Мотя и по своей привычке умывалась – языком и лапой.
- Такую мяугадость даже есть противно.
Действительно, Шишиги, вернее, то что от них осталось, были не летающими мышками и скорее – крылатыми крысищами, каждая размером с Бимку.
- Да здравствует Мотя! – заорал изо всех сил Тёпа. Он заорал так громко, что, конечно тут же свернул челюсть и завыл.
Сысойка быстро вправил челюсть Тёпе, все закричали «ура!» и пошли домой.
Вместе с Анжелой, которая тут же очень понравилась Насте.
- Давай, ты будешь моей ручной крысой? -  сказала Настя Анжеле.
- Давай, - сказала Анжела и прыгнула Насте на плечо.
И все радостно стали болтать о том – о сем и не заметили, как проболтали два часа. Тогда ребятки-зверятки спохватились и зашагали к деревне Степанова. И тут потихонечку начало темнеть.
Потехонечку, но все-таки начало…


Глава 21
Небольшое приключеньице по пути домой

Сначала все шли домой очень весёлые, шутили. По дороге попрощались с Мишкой-Малинником, который решил переночевать у себя в Малинниковой Берлоге. А она тут, по пути. Настя с Дашей даже взялись было петь песню про «то берёзка, то рябина», но Сысойка приложил палец к губам:
- Тсс! Тут места опасные. Лучше не шуметь. Не забывайте, что мы идём по Анчуткиной Чаще.
- Это верно, - согласился Лесовик.
И тут всем стало немного меньше весело. Всё-таки двенадцать из тринадцати анчуток были живы и мало того – находились где-то рядом. И никаких «то берёзок ,то рябинок» тут не было, сплошная чаща. К тому же – Анчуткина.
Начало темнеть. Лес начинал становиться невесёлым и даже жутковатым.
- А анчутки уже проснулись? – осторожненько спросил Ваня. Ему явно хотелось, чтоб ответ был таким: «нет». Но он оказался длиннее и опаснее.
- Еще нет. Но, во-первых, сон у них сейчас чуткий, а во-вторых, среди них есть и такие, которым не спиться до полуночи. Как стемнеет, так они и встают, - спокойно сказал Сысойка.
И все стали с опаской оглядываться вокруг, как будто за каждым деревом пряталось по анчутке. А то и по две сразу. Мишка даже тихонечко на всякий случай завыл от страха, но получил хорошую затрещину от Васи и замолчал.
Нет, анчуток пока не было видно. Зато вдруг слева от тропинки, по которой шли ребята – зверята, метрах в трёхстах, в синих, мутных сумерках они увидели избушку с горящими окнами. Из избушки раздавались какие-то странные звуки и странный (если выражаться культурно) запах.
- Мы этта…того…малость с дороги сбилися, - взволнованно зашептал Лесовик. – Кругаля, значитца, дали…Вот оно что… Бяда, братцы! Пропали мы таперича…Крышка нам…
- Ладно, ты, Щекотун, не паникуй, а толком говори, - рассердился на Лесовика Стёпа. – Тебя послушать, так нам всё время «бяда» или «крышка»…
- Этта…как его… дом это…Окаяшки подлого. Едуна Мухоморного, чтоб он сдох…
- Погоди, сдохнет ещё, - сказал Стёпа. –Давайте так. Мы с Сысойкой идём в разведку, а все залегают вон в том овраге. И чтобы ни звука!
Отряд борцов с анчутками залег в овраге, а Сысойка со Стёпкой тихонечко подкрались к избе и осторожненько заглянули в окошко. И там они увидели вот что.
За стеклом сидели четверо: Куцый, Немытик, Нечистик и сам Окаяшка.
Во главе стола сидел, конечно, Окаяшка, он же, действительно – Рогаль и Лось: рога у него были почти до самого потолка. Морда красная и злая. Перед Окаяшкой стояла миска с кусками мухоморов. Иногда он брал по кусочку мухомора своей шестипалой лапой и задумчиво жевал. Окаяшка был явно не в духе.
Справа и слева от Окаяшки сидели Нечистик и Немытик. Перед Нечистиком лежала целая куча еловых веток, и он их быстро пожирал. А перед Немытиком стояло штук двадцать пустых бутылок из-под пива, и он их тоже быстро одну за другой уплетал. Иногда от жадности Немытик косился на Окаяшкины мухоморы и делал попытку схватить пару-другую кусочков, но Окаяшка мгновенно страшным ударом бил Немытика по морде, Немытик падал, утирался и как ни в чём не бывало продолжал есть бутылки. А через минуту-другую опять косился на мухоморы и опять не выдерживал – и получал по морде от Окаяшки.
Нечистик, который сидел справа от Окаяшки, тоже регулярно получал в нос. Потому что он от жадности иногда вдруг принимался грызть стол. Ну, типа десерта. И Окаяшка наотмашь бил его по носу. Ему было жалко своего стола. Нечистик падал, утирался и спокойно принимался за своё еловое блюдо. А через минуту опять кусал стол.
Надо сказать, что Нечистик иногда тоже бил Немытика за то, что тот пытался схватить у него еловую ветку. Это (то есть попытка стырить ветку) случалось обычно в тот момент, когда Нечистик валялся под столом после удара Окаяшки. Но из-под стола он зорко следил за своими ветками. Он вставал из-за стола и со всей дури бил Немытика в левое ухо. Немытик падал под стол, а Нечистик в это время быстро хватал бутылку Немытика и начинал её хрумкать. Но когда Немытик вставал из-за стола, он тут же молча лупил Нечистика в правое ухо, тот падал, ну, и так далее.
В избе только и слышалось:
- Хрум-хрум! (это кто-нибудь что-нибудь жует) – Бац! (это кто-нибудь кому-нибудь бьёт в нос или в ухо) – Шлёп! (это кто-нибудь падает под стол) – Хрум-хрум! – Бац! – Шлёп! – Хрум-хрум! – Бац! – Шлёп!..
 Высокие отношения, ничего не скажешь.
Один только Куцый (он же – Бесхвостый, или Краснопопыш) печально сидел в противоположном углу (как раз своим бесхвостым краснопопышем к окну, в которое подглядывали Стёпка с Сысойкой), ничего не ел и обеими руками очень некультурно чесал своего бесхвостого краснопопыша: хруп-хруп!..
И вот такое «хрум-бац-шлёп-хруп» в полном молчании продолжалось очень долго, пока Нечистик с Немытиком не съели половину своих веток с бутылками – тут они стали есть помедленнее, немного утихомирились, и «бац-шлёп» стало происходить пореже. Окаяшка тоже насытился на некоторое время своими мухоморами, а Куцый вдоволь начесался. Только после этого анчутки стали разговаривать. Окаяшка сказал:
- Мы потеряли главаря. Шиша убили подлые н;черти.
«Н;черти» - это так анчутки называют людей и вообще всех неанчуток. Люди чертей (тьфу-тьфу-тьфу, не к ночи будь помянуты!) и вообще всяких плохих называют «н;люди». А эти и всех несвоих – наоборот – «н;черти». Всё логично.
-А много их, этих н;чертей? – спросил Куцый.
- Много. Там и двуногие н;черти и четырёхногие. И колючие, и кусачие…Там есть один на нас похожий, с рогами, но он тоже н;черть. И заправляет там один нечертёнок ушастый, такой урод, просто ужас: ни рогов, ни хвоста…Образина такая, Стёпкой зовут…
Стёпка, сидя за окном, сжал кулаки: ну, погоди, Окаяшка рогатая, я тебе устрою…антилопу гну…
Но тут ещё оживился и Куцый:
- Это что это…- сказал он, - что значит: урод,  без хвоста…Я что, по-твоему, урод! Ты на себя-то посмотри, баран рогатый!...
- Молчи, Краснопопыш! – сказал Нечистик.
Тут взбешенный Куцый встал и начал душить Нечистика.
- Отпусти, гад! – хрипел Нечистик. – Н;черть ты, а не анчутка.
- Всем молчать! – врезал по столу своим шестипалым кулаком Окаяшка. – У нас тут дело серьёзное! Битва на носу, а вы…Как н;черти…
Все анчутки немного успокоились.
- Надо выбирать главаря, - сказал решительно Окаяшка. -  Вернее, назначать главарём меня.
- Это почему это тебя?!..- хором возмутились Нечистик с Немытиком.
- Да, почему это?!.. – возмутился Куцый.
- Потому что я…- Окаяшка сожрал горсть мухоморов, и морда у него стала такая красная, что просто ужас, и глаза выпучились и стали как две расуренные сигареты, - потому что я -  Великий Окаяшка!
- А плевали мы на тебя! Мы главари, а не ты, наркоман мухоморный! – сказали хором Нечистик с Немытиком. – Не бывать тебе главарём! Мы тебя сожрём, и всё!
И два брата – анчутки накинулись на Окаяшку. Завязалась такая драка, что весь дом заходил ходуном. Окаяшка был очень ловкий и сильный, он то и дело поддевал рогами то Нечистика, то Немытика и с бешеной силой швырял их в угол. Но те вставали и, лязгая своими четырёхрядными зубами, шли на Окаяшку. Куцый засел в углу и с удовольствием, как болельщик, наблюдал за дракой. Он выжидал.
Как бы ни был силён Окаяшка, но то Нечистику, то Немытику удавалось откусить у Окаяшки то палец, то кусочек рога, то вырвать клок из ноги – и Окаяшка рычал от боли и снова лупил рогами своих противников. Через полчаса упорнейшей борьбы от Окаяшки осталось только половина Окаяшки. Он ещё яростно сопротивлялся, и Нечистик с Немытиком были избиты и изломаны, но они явно доедали Окаяшку. Ещё через несколько минут вместо Окаяшки на полу лежало одно копыто, половина башки с покусанным рогом, которая ещё пыталась бодаться, три пальца и хвост. А ещё через несколько мгновений Нечистик с Немытиком доели Окаяшку до конца. Потом они с живым интересом посмотрели на Куцего:
- Теперь мы тебя будем есть, бесхвостый!
- Признаю вашу власть, о великие Немытик и Нечистик! – быстро сказал Куцый, встав на колени. – Готов служить вам, о великие Нечистик и Немытик!
- То-то же, - успокоился Нечистик. – Да здравствуют Великие и Непобедимые Нечистик и Немытик.
- Погоди – погоди, - угрожающе заговорил Немытик, - ты, Куцый, сначала сказал «О великие Немытик и Нечистик», а потом сказал «О великие Нечистик и Немытик». Первый раз ты сказал правильнее. Первое слово дороже второго.
- Наоборот! – возмутился Нечистик. – Второй раз было правильнее. Я должен стоять на первом месте, а ты – на втором.
- Это почему это?!.. – заорал Немытик.
- Это потому это?!.. – закричал Нечистик.
- А вот я тебя сейчас сожру и будешь знать! – залязгал зубами Немытик.
- Это я тебя сожру, Немытик несчастный!
И они набросились друг на друга и стали друг друга пожирать. Немытик для начала съел у Нечистика правую руку, а Нечистик у Немытика – левую ногу. Потом – наоборот. Ну пошло – поехало. А Куцый опять сидел в углу и потирал ручки. Нечистик с Немытиком таяли на глазах.
Когда на полу остались лежать только две лязгающие челюсти, которые не могли друг до друга доползти, Куцый осторожно взял метёлку из угла и подтолкнул ею одну челюсть к другой. Челюсти тут же сцепились крест-накрест и перекусили друг друга.
Тогда Куцый встал, с наслаждением потянулся и сказал:
- Ну что ж! Да здравствует Великий Бесхвостый!
Он стоял спиной, вернее, своим уродливым наростом к окну. Стёпка тихонечко приоткрыл окошко, три раза плюнул на нарост и перекрестился.
Куцый, он же Бесхвостый, ахнул и грохнулся об пол.
- Ещё четырёх вычёркиваем! – радостно сказал Сысойка. – Да ещё там один остался. Пятерых долой!
- Остаётся восемь, - сделал правильный вывод Стёпка.
Они вернулись по уже совершенно тёмному лесу в овраг и всё рассказали своим друзьям. Тёпа опять захотел прокричать что-нибудь, типа «Слава Стёпе и Сысойке!», но Лесовик зажал ему пасть, чтобы чего не вышло.
По тёмному-тёмному лесу компания вернулась-таки в деревню. Все так устали, что даже толком и не поужинали. Первый раз за всю историю! Все тут же бросились в крватки и уснули мёртвым сном, набираясь сил для следующего дня, последнего дня перед Великой Битвой на Золотой Горе.


Глава 22
Полёт шмелей

Стёпка проснулся оттого, что над ухом кто-то жужжал. Стёпка открыл глаза и увидел большого шмеля, кружившего вокруг вазы, в которой стояло три уже давно увядших ветки сирени.
Баба Соня выращивала замечательную сирень, которая называлась так: персидская. Цвет у неё был сине-фиолетово-ало-серо-жемчужный. И пахла она прекрасно. Сирень отцвела ещё в начале июня, а ветки вот остались. Жаль было их выкидывать. Так они и стояли в вазе.
Шмель кружил  вокруг веток – и ветки с каждым кругом шмеля оживали и оживали. Наконец сирень окончательно ожила, и в комнате замечательно запахло концом школы и самым-самым началом каникул – любимым временем Стёпки.
После этого шмель уселся на край стола и сказал Стёпке приятным басом:
 - Ну, с добрым утром. Пора вставать!
- С добрым утром, а ты кто? – спросил Стёпка
- А ты не догадываешься? – переспросил шмель.
- Я думаю, что ты шмель, но…непростой шмель.
- Это верно. Ну, дальше…
- Дальше…Мне, конечно, очень бы хотелось, чтоб ты был дедушкой Индрюшей, но…
- Никаких «но». Если хочется, пусть так оно и будет.
Шмель ударился об пол и превратился в дедушку Индрюшу. Индрюша был всё в том же легком сером костюме, серых туфлях и со стальным обручем на седой голове, то есть был таким, каким Стёпка впервые встретил его перед посещением Музея Добрологии и Антизлостики.
- Два дня вы с ребятами – зверятами провели неплохо и с пользой, - сказал дедушка Индрюша. – Как тебе вообще твоя армия?..
- Ничего, - ответил, легко запрыгивая в шлёпы, Стёпка, - есть, конечно, отдельные недостатки…Ну там…Тёпа-недотёпа. Хотя он и добрый, но…Потом: Мишка всё время завывает, как будто он в опере, а не в сказке…Лесовик всё время паникует: «Бяда! Бяда!..» Мотя важничает…
- Ну, брат, Мотя вчера таких двух Шишиг победила – куда там.
- Это правда. Да я не жалуюсь. Хорошая армия! Но без Сысойки я бы никуда…
- Ты его, кстати, позови.
Стёпка взял кочергу и три раза тихонько ударил по печной заслонке.
- Фифяф!.. – раздалось из-за печки. Там чего-то застучало, просыпалось, звякнуло, и появился жующий, вернее быстро дожевывающий Сысойка. – Пардон. Я завтракал.
И руки, и нос, и рот, и борода, и весь Сысойка были в золе. Он деловито отряхнулся, поправил очки, перо за ухом, чернильницу, книгу «Б.К.В.» под мышкой и сказал:
- К вашим услугам, господа!
Дедушка Индрюша, Стёпка и Сысойка сели за стол. Сысойка открыл «Б.К.В.», вынул перо из-за уха, обмакнул в чернильницу и приготовился писать.
- Итак, - произнес дедушка Индрюша, - до Великой Тринадцатой Битвы на нашей Золотой Горе остается пятнадцать часов.
И тут же часы пробили девять раз. Сысойка быстро строчил что-то в своей книге. Иногда у него получались кляксы, но он сердито дул на них, и они мгновенно исчезали.
- Кто из наших врагов ещё не уничтожен?
- Восемь анчуток, мамуны, потом – несколько десятков василисков, уцелевших после Битвы, которая была двести лет назад. Дальше – богинки, мары, полудницы, - быстро говорил Стёпка. – Может быть, фараонки будут мстить. Этого я не знаю…Кажется, всё…
- Хорошо, - в раздумье сказал Индрюша. – Надо узнать, как дела у Сома Троллейбусовича.
Он снял с головы обруч, посмотрел в него. Покачал головой.
- Да, несладко там Сому приходится…
- А что там такое? – поинтересовался Стёпка, перегибаясь через стол и пытаясь заглянуть в выпуклое зеркало.
- Это потом. Надеюсь, всё будет хорошо, - улыбнулся Индрюша, надевая обруч обратно на голову. Стёпка с любопытством посмотрел в выпуклый круг на лбу у колдуна. Там мелькнула морда Сома, потом – какие-то скалы, проплыли три гигантские зубастые рыбины – и круг снова стал матовым и непроницаемо-стальным.
- Состав нашей армии? – делово продолжал дедушка Индрюша.
- Значит так, - стал загибать пальцы Стёпка, - Я…то есть я – в конце, но это так, чтобы не забыть… Сысойка, Настя, Даша, Ваня, Бимка, Белка, Тёпа, собака Мишка, хотя я бы его, честно говоря, вычеркнул…
- Ничего, пригодится, - сказал Индрюша, - дальше?
- Ньюфафа, Лесовик, Мотя, Вася, Степашка, бабочки, Мишка-Малинник… Кажется, всё…
- А Анжела? Она теперь Настина подруга, значит и наша тоже.
- Забыл!
- И Жозефину ты тоже забыл…
- Точно! Там ещё под водой: Марфа Петровна, Водяной, Сом…Много нас.
- Злых-то побольше будет…
- Да, их больше. Зато у нас меч-самосек.
- Это если Сом к Мудрой Треске и обратно успеет…
- Успеет! Сом он…он успеет.
- Ладно. В целом, как говорится, диспозиция ясна. То есть кто против кого. Ну, полетели?
- Куда? – удивился Стёпка.
- Перед сражением главнокомандующий должен ознакомиться с местом сражения, выяснить месторасположение противника и так далее. Так что – полетели. Позавтракаешь в дороге. Сысойка, давай!
- Ага, - ответил Сысойка. Он весело посмотрел на Стёпку своими зелеными глазами и легонько шлепнул его пером по лбу. Степка тут же стал сжиматься и превратился в шмеля. Дедушка Индрюша уже тоже стал шмелем, только шмель Индрюша был чуть побольше шмеля Степки. Сысойка и себе тоже шлепнул по лбу пером и превратился в совсем уже маленького шмеля. Если бы на шмеля Сысойку посмотрел обычный человек, то он ничего бы особенного не заметил. Так, шмелёныш какой-то. Но шмель Стёпка, когда увидел шмеля Сысойку, чуть не лопнул от смеха. Шмель Сысойка был в очках, с чернильницей на шее, с «Б.К.В.», которую он нежно прижимал лапкой к своему мохнатому тельцу. И главное – у шмеля Сысойки были всё те же розовые смешные пятки, которые он всё время норовил чесать.
А на голове шмеля Индрюши был надет крохотный обруч.
А на шмеле Стёпке ничего не было. Это был просто пушистый, полосатый, симпатичный и деловой шмель юного возраста и средних размеров.
- Подкрепись, - сказал Индрюша, кивнув на сирень.
Стёпка взлетел на один из цветков и запустил хоботок внутрь.
- Ну и вкуснятина! – воскликнул он.
Действительно, что ни говорите, по сравнению со всякими там чипсами нектар…Ну нектар он и есть нектар. Чем-то напоминает самое хорошее мороженое, но всё-таки мороженое не дотягивает. Индрюша с Сысойкой тоже подкрепились.
Напившись нектара, они вылетели в форточку и взмыли вверх.
Летать было очень приятно. В принципе Стёпка летал третий раз в жизни. В первый раз – на самолете на юг, за ракушками. Второй раз – на мамуне. Но когда Стёпка летел на мамуне, он не очень интересовался самим процессом полета, потому что очень крепко держал мамуну за уши, чтоб не упасть. А вот теперь-то он понял, что летать – очень зд;рово! Но описать ощущение полета нельзя. Это надо испытать самому. Приезжайте в Степаново, заходите в 53-ий дом, ударьте кочергой три раза по заслонке – и я, Сысойка, превращу вас в шмеля или в какую-нибудь птицу или муху – и вы всё поймёте. Хотя, по правде говоря, тут многое зависит от фамилии. Если у вас фамилия, например, Кирпичёв или Собакин, то легче вас превратить в кирпич или в собаку, чем в ласточку или мотылька. Но если очень постараться, то и из Крокодилова можно сделать синичку, а из Пичугина – кашалота.
Ну и вот они полетели. Летели они на о-очень большой высоте, выше высоковольтных столбов, водокачки и самых-самых высоких деревьев, но Стёпка удивился, насколько хорошо всё видно внизу. У шмелей удивительное зрение. С огромной высоты Стёпка в подробностях, к примеру, увидел Настин двор, и саму Настю с Анжелой на плече, и даже разглядел, что Настя была в новой полосатой майке и что у Анжелы был сегодня не голубой бантик, а зеленый. Видел он и Бимку, который мотал хвостом и улыбался у калитки бабы Стеши. Он глянул дальше и отчетливо разглядел Степашку у забора. И как из-за поворота вышла Обдериха со своей клюкой и, проходя мимо Степашки, злобно пнула его клюкой, а Степашка, выждав, когда Обдериха пройдет мимо, разбежался и боднул её сзади своими рожками. А Обдериха закричала и стала пытаться опять пнуть Степашку палкой, но Степашка убежал от Обдерихи за огород и спокойненько стал щипать там травку. Молодец Степашка.
Сделав круг над деревней, волшебные шмели полетели к Золотой Горе. Здесь, зависнув в воздухе, Индрюша сказал:
- Смотри внимательно. Вот Золотая Гора. На ней мы будем держать оборону. Нам принадлежит и вон та низинка у самой Горы с Камнем и Дубом.
- Там, где стонет Кострома, - пояснил сам себе Стёпка.
- Да. Степаново, если смотреть с Горы, находится на востоке. Сначала с запада полетят мамуны. Это будет прямо в полночь. Вон там, на западе, есть вырубка. Она – на мамуньем пути. Видишь пеньки? На пеньках надо разложить фантики и сделать засаду в ельнике. Почти одновременно с мамунами с севера налетят Василиски. Тут уж самый главный – Ньюфафа со своим зеркальцем. Почти в тоже время, ну, может, чуть позже, с юга поползёт вся остальная нечисть: богинки, анчутки и прочее. Они будут брать Золотую Гору штурмом. Теперь дальше: Камень и Дуб, стоящие у самой Золотой Горы – это самое главное. Под Камнем хранится Меч-Самосек в Ларце-Неотварце, а через дупло в Дубе лежит путь в Темницу, где томится Кострома.
Все злые будут рваться к Камню. Любой из злых, который овладеет мечом, станет практически непобедимым. Если это произойдет – конец нам всем.
- А почему же они раньше к Камню не рвались? – не понял Стёпка.
- Рвались. Ровно сто лет тому назад. Только в Великую Воробьиную ночь можно приподнять этот Камень. А так он неподъемный. И Волшебное Слово, которое, дай Бог, узн;ет Сом, способно открыть Ларец только в Великую Воробьиную ночь. Так уж заведено.
- А как злые будут открывать Ларец, если они не знают сл;ва? Они вообще, про него знают?
- Знают! Злые много бы отдали за него. Злые будут ловить Сома и, может быть, пытать его, чтоб он им его сказал. Но вряд ли Сом им его скажет.
- Что же это за слово такое?.. – недоумевал Стёпка. – Наверное, какое-нибудь сложное, так, что его и не запомнишь. Какое-нибудь БУРАДУРА КУМБАБАР или…
- Ничего подобного. Волшебное слово – это простое человеческое слово, только Самое Главное для всех людей. Люди его всё время забывают, а как забудут – начинается вражда, несчастья. Потом опять вспоминают, и приходит мир, вновь забывают и снова приходит горе…Для того и нужна Великая Ночь и Великая Битва Зла с Добром, чтобы хотя бы через каждые сто лет напоминать людям об Этом Слове. Усекаешь?
- Усекаю.
- А Мудрая Треска, - продолжал Индрюша, - самое древнее живое существо на свете. Говорят, что ей десять тысяч лет. Но на самом-то деле ей немного больше. Это она шепнула на ухо Самое Главное Слово самому первому человеку. Первый человек его хорошо, крепко помнил, сын его тоже помнил, внук помнил, а правнук хотя и помнил, но почти забыл, а праправнук совсем забыл. И началось…То есть, понимаешь ли, все люди на земле это Слово прекрасно знают, но не помнят, что оно – то и есть Самое Главное. Вот в чём загвоздка. Но с этим хватит. Теперь ещё одна важная вещь. Очень важная. Ты вот, Стёпка, перечислил всех злых, с которыми нам предстоит сражаться. Правильно перечислил. Но самого-то главного злого ты и не назвал. Потому что о нём не знал. А сейчас узнаешь. Имя ему – Злыдень. Злыдень – он невидимый, и никто-никто на белом свете не знает, какой он. И я тоже его не видел. Злыдень – это Злой Дух, или Дух Зла, как хочешь называй. Можно просто -  Зло. И он, этот Злыдень, может, когда захочет, вселиться в любого. И тогда этот любой становится очень сильным, не слабее меня по волшебству. Может даже, и сильнее. Злыдень может обернуться любым анчуткой или любой богинкой или мамуной, кем хочешь, и именно этот анчутка или эта богинка-мамуна обязательно прорвется к Ларцу-Неотворцу и с ней-то и предстоит тебе сражаться в самый ответственный момент. Победить Злыдня можно только Мечом-Самосеком, потому что в Мече – сила Главного Слова, и только этим мечом можно разрубить замок в темнице и освободить деву Кострому, мою внучку. Мир уже сто лет живет без Костромы – и видел, каких дров люди наломали. Воюют, стреляют, предают друг друга, бомбы какие-то придумали. Хорошо сейчас Злыдню, раздолье. Раньше, до этого, тоже всякое бывало, но за эти сто лет совсем что-то род людской осатанел. Так что спасать надо мою внучку. Спасем Кострому – сто лет покоя Земле. Не спасем – ой, боюсь, ничего уже людям не поможет. Ничего. Все понял?
- Всё, - ответил Стёпка.
- Тогда, - сказал шмель Сысойка, одной лапкой поправляя очки, а другой - почёсывая пятку (вот что значит привычка!), - тогда давайте полетим посмотрим, что сейчас делает нечистая сила.
- Ну что ж, полетим, - согласился Индрюша.
- Жалко, их сейчас бить нельзя, - с досадой проговорил Сысойка.
- А почему нельзя? – спросил Стёпка.
- Да потому что в день перед Битвой и они и мы становимся неуязвимыми. Такое правило. Чтобы вроде как всё по-честному.
Они уже быстро-быстро летели, тихонечко жужжа, высоко над лесом на юг. Через некоторое время Индрюша снизил скорость и пошёл на снижение.
- Вон, глядите – Богинкин Косогор. Вон они греются на солнышке, - сказал Индрюша. – Сегодня злые днем не спят.
Действительно, на большом песчаном склоне сидело множество двухголовых богинок. Нормальные двухголовые крысы, только с четырехпалыми человеческими руками и раз в десять больше обычных крыс. Богинки тянули свои крысиные морды к солнцу. И морды изображали неподдельное удовольствие. Некоторые из них наполовину зарылись в песок, как будто они были на пляже. Вполне мирное зрелище. Стёпка уже так привык ко всяким злым уродам, что богинки не произвели на него никакого неприятного впечатления: не столько противно, сколько смешно. Хотелось даже на каждую из богинок надеть по бантику, как на Анжелу, на одну крысиную башку, скажем – зеленый, на другую – голубенький.
- Это они только с виду такие мирные. А вон там, еще южнее, живут мары-кикиморы вместе с полудницами, - говорил Индрюша на лету. – Кикиморы – довольно бестолковые существа, хотя и страшно опасные. Они всё время путают, где у них нос, где рот, где ноги, где уши. Мара может весь день сидеть и переставлять их местами…Вот, глядите, одна из них…Полетели.
Они спустились на тенистую полянку. На поляне сидела мара. Это было что-то среднее между волосатой обезьяной и кубиком рубика. Она сидела и разговаривала сама с собой:
- Вот мой милый носик, - гнусаво-занудно, как разговаривают очкастые отличники, размышляла вслух мара, держа в правой руке нос, причем правая рука была на месте левой ноги, - думаю, что место моему дорогому носику вот тута! – и мара решительно вляпала нос на место левого уха. Теперь она держала в правой руке левое ухо и продолжала размышлять:
- Значитца, ежели мой дорогой носик тута, то моему милому левому ушку место…вот тута, - и она вынула себе правый глаз и вклеила левое ухо на место правого глаза.
Теперь она держала в своей правой руке, росшей вместо левой ноги, свой правый глаз и чесала правой ногой, росшей на месте левой руки, своё правое ухо, которое торчало почему-то на самой лохматой макушке.
- Нет, погоди, Маруся моя дорогая (это она так обращалась к себе), - мара вынула все свои глаза, уши, рот и нос и разложила их перед собой в ряд, - ежели это так (она пришпандорила правое ухо на место носа)…то это – вот так (она присобачила нос на место левого глаза)…а тогда это – вот сюда (она вставила рот на место носа), а это – вот туда (она влупила левый глаз на место рта)… и тогда… и тогда опять ничего не получается! Ба-а-а-алин! А-а-а, плевать! – и мара расставила все свои уши, нос и прочее как получится. Получилась полная ерунда. Вдобавок она зачем-то сгоряча переставила местами все руки и ноги, так что снизу у неё оказались левая рука вместо правой ноги и правая нога вместо левой ноги. Мара попыталась встать, но тут же грохнулась (потому что всё-таки нога у нее была длиннее руки) и, глубоко вздохнув, снова уселась и принялась за прежнее:
- Значитца так, ежели это – сюда…
Ну и так далее. Но шмели уже летели дальше и, усевшись на ветку ольхи, стали наблюдать за двумя полудницами. Занятие полудниц было не менее глупым (с нашей точки зрения), чем занятие мары-кикиморы.
Две полудницы, очень высокие тетки в черных балахонах, сидели на пеньках. Рядом с ними на земле лежали их головы. Головы были лысые и бледные, цвета поганки. Также зеленовато-голубовато-серовато-пепельные. Один глаз закрыт, другой – открыт, только наполовину. Рот зашит толстой красной ниткой. Из ушей торчали куриные лапы. Всё как в музее.
Некоторое время полудницы сидели молча, потом одна из них взяла свою голову, поставила её на плечи, не торопясь распутала нитки на губах и произнесла глухим трескучим голосом:
- А что, сестрица Грызя, сегодня хорошая погода. Конец связи. Грызя?.. – и тут же обратно зашила себе рот, сняла голову и аккуратно поставила её рядом с собой на землю.
Вторая полудница поставила свою голову на место, распустила нитку и сказала:
- Я, сестрица Куся, ничего не слышу, у меня куриные лапы в ушах. Конец связи. Куся?.. – и тут же опять зашила рот, сняла голову и поставила её на землю.
Первая полудница поставила свою голову на плечи, распустила нитку и сказала:
- Мне, кажется, сестрица, что ты ничего не слышала, потому что ты не вынула куриные лапки из ушей. Ты их вынь, тогда я ещё раз скажу тебе, что сегодня хорошая погода. Конец связи. Грызя?..- она зашила рот и сняла голову.
Вторая полудница надела голову, развязала рот и сказала:
- Я опять ничего не слышала. Давай сделаем так: я выну куриные лапки из ушей, а ты мне скажешь то, что хотела сказать. Конец связи. Куся?..
Она зашила рот, вынула лапки из ушей и, сняв голову, поставила её рядом с собой.
Первая полудница взяла голову, распустила нитки, и сказала:
- Я говорю, сестрица Грызя, что сегодня хорошая погода. Только мне кажется, что ты ничего не слышишь, потому что ты лапки-то из ушей вынула, а голову-то на плечах не оставила. Ты одень голову-то на место, тогда я и скажу тебе, что сегодня хорошая погода. Конец связи. Грызя?..- и она зашила себе рот и сняла голову.
Вторая полудница надела голову, расшила рот, вставила лапки в уши и сказала:
- Кажется, сестрица Куся, я забыла оставить голову на плечах. Вот теперь голова у меня на месте, теперь ты можешь мне сказать то, что хочешь. Конец связи, Куся?..
Первая полудница надела голову, распустила нитки и сказала:
- Ты опять не услышишь, что сегодня хорошая погода, сестрица Грызя, потому что ты хотя и оставила голову на плечах, но зачем-то вставила куриные лапки в уши. Ты их вынь из ушей, и я скажу тебе, что сегодня хорошая погода. Конец связи. Грызя?..- и она зашила рот и сняла голову.
Вторая полудница расшила себе рот и произнесла с досадой:
- Что-то я совсем запуталась, сестрица Куся, во всех этих хитростях связи. Давай-ка, лучше начнем все сначала. Конец связи. Куся?..- и она зашила рот и сняла голову.
И теперь обе полудницы опять сидели без голов. И первая полудница опять надела голову и начала всё заново.
Но шмели уже утомились от всей этой ерунды и, сделав круг над лесом, полетели к Анчуткиной чаще.
- Неужто мары и полудницы такие глупые? – спросил Стёпка.
- Отнюдь нет, они совсе-ем не глупые, а очень даже хитрые и коварные, - ответил Индрюша. – Сегодня ночью полудницы распустят нитки на ртах, наденут головы и вынут куриные лапки из ушей. А мары поставят все свои глаза, ноги, уши и прочее на место – и превратятся в грозных существ… Гляди: вон уже и они, анчутки…
Шмели уселись на верхушке ели и стали наблюдать за анчутками, которые явно тренировались перед Битвой на большой поляне.
Беспятыш, тот, у которого два пальца вместо копыта, быстро-быстро носился на своих четырех пальцах по поляне. Потом ложился на спину, задирал ноги, и шевелил пальцами. А потом опять носился со страшной скоростью по поляне. Его сила была в этих двух пальцах.
Беспалыш ходил и вжикал топориками: вжик – вжик!.. Иногда он проверял, насколько топорики острые. Они были очень острые! Их сила заключалась не только в острости, но и в том, что они были как будто намагничены(вроде ножниц, если ими долго щелкать) и притягивали к себе вещи. Стоило поднять топорик, например, к пролетающей (невысоко) птице, и она тут же притягивалась к топорику и разрубалась напополам. Один раз, когда Вжика, прогуливающийся по поляне, прошёл под ёлкой, на которой сидели шмели, Стёпку так и потянуло вниз, на топорики, и Индрюша с Сысойкой, крепко схватив Стёпку за лапки, еле-еле удержали его, чтобы он не упал и чтобы его не перевжикнуло проклятыми топориками.
Анчутка-Хвостан и Анчутка-Носан играли на спор.
- На спор, - говорил Хвостан, водя хвостом, как локатором, - вон за той ёлкой пробежал хромой на левую лапку муравей.
- А на спор, - говорил Носан, водя носом туда - сюда, - что в Степаново сейчас будут жарить шашлыки! Семь кусков баранины…шесть…нет,…пять кусков свинины…и куриные бедрышки…три штуки…
Степаново отсюда было километрах в десяти, не меньше.
Вдруг носан застыл, кругами водя носом над собой:
- Что-то чернилами пахнет! – сказал он подозрительно.
Сысойка ахнул:
- Эх, чернильницу неплотно закрыл!
Он привинтил поплотнее чернильницу.
- Вроде, показалось, - успокоился Носан.
Пузан с Губаном тоже ходили по поляне вместе. Пузан -_Мурлыка то и дело наваливался на воображаемую жертву и мурлыкал: «Пора-пора-порадуемся на своем веку…» А Губан вдруг резко вытягивал губы через всю поляну и тоже всасывался в воображаемую жертву. На другом конце поляны у него к сосне была приклеена мишень, и он своими губами-хоботом за сотую долю секунды метко попадал ровно в десятку. Причем, даже не глядя на мишень.
Анчутка-Прыгун, конечно прыгал. Он разбегался и обеими ногами с такой страшной силой бил в какую-нибудь сосну или ёлку, что она, если была относительно молодая и тоненькая, тут же переламывалась, как спичка и падала, а если была вековая и толстая, стонала и раскачивалась, как от урагана. При этом боевым кличем Прыгуна было:
- Ауч!
Ну, то есть, мы, анчутки, самые крутые!…- вы поняли.
И, наконец анчутка-Летун был похож на гигантского птенца, тренирующегося летать. Летун взлетал, три – четыре минуты отчаянно махал крыльями в воздухе – и шлепался на землю. На земле Летун тяжело дышал, потом опять взлетал, висел, махая перепончатыми крыльями над поляной, и снова брякался вниз.
Всё это было, конечно, очень забавно, заманчиво и интересно. Но когда анчутка-Прыгун, разбежавшись, что есть силы долбанул по ёлке, на которой сидели шмели, и ёлка, треснув, начала заваливаться, шмели взлетели и полетели по направлению к Степанову.
- На мамун и василисков времени нет. Ты их и так в музее видел. И даже на мамуне летал, - сказал Индрюша. – Летим домой. Дел много.
И они полетели через Золотую Гору в Степаново, где уже давно шли тщательные приготовления к Битве.


Глава 23
Список необходимого

Шмели прилетели обратно в Степаново, в Стёпкин дом № 53 и превратились назад в дедушку Индрюшу, Сысойку и Стёпку.
Дедушка Индрюша попрощался, сказал, что обязательно появится ещё, но только когда это будет необходимо, и исчез. Тут же за забором раздалось уже хорошо известное вам «Стё – о – о – о – па!» - и вся компания, включая зверей, ворвалась на Стёпкин двор.
Стёпка с Сысойкой рассказали всем о том, что они видели, и о том, что им поведал дедушка Индрюша. Все, конечно, немножко пошумели, поспорили, что это за Главное Слово.
Кое-кто сказал: «Косточки» . Ну, вы догадываетесь, кто.
Кое-кто сказал «Морковка». И вы опять догадываетесь.
Кто-то кричал: «Капуста!». Кто-то – «Молочкомяу». Даша покраснела и сказала: «Счастье в браке». Настя сразу быстро наговорила десятка два разных слов, типа: «Каникулы, гулять» и т.п. Ваня опять нудно и упрямо завел свою старую песню про всякие самокаты. Ньюфафа сказал: «Дйювба». Степа ничего не сказал, хотя в голове у него крутилось много всяких слов, одно другого главнее. Ну, поспорили, покричали, но потом успокоились и решили приступить к делу.
- Что нам нужно? – спросил Стёпа.
- Много чего нужно, - затараторила Сосиска. – Балалайка, антимамун, рассол…
- Стоп, стоп, стоп!… - остановил её Степа.- Н; тебе бумагу, садись и пиши.
- Я…я могу ошибок наделать, - немного смутилась Настя.
      -    Это неважно. Главное – суть. Во-первых, с запада на нас полетят мамуны. И мы вечером должны разложить фантики на пеньках на вырубке. Значит, пиши: первое – фантики.
Настя высунула язык и написала (довольно коряво, но понятно, разобрать можно): «1. фантеки».
- «Е» исправь на «И», сказал Стёпа.
Настя удивленно посмотрела на Стёпу, пожала плечами, дескать, пожалуйста, мне нетрудно, высунула язык и поправила, получилось:
 «1. фантике».
- А! ладно! – махнул рукой Стёпа. – Мамуны будут стрелять из пупков икринками. Стратегические запасы икры мы уничтожили, но у каждой мамуны в пупке всё-таки осталось по икринке, а икринки опасные, поэтому у каждого из нас, а особенно у Насти и Даши, которые будут поздно вечером раскладывать фантики на пеньках (Настя и Даша тревожно переглянулись), должно быть что-то вроде щитов, так что каждый, пожалуйста, придумайте себе щит или кольчугу какую-нибудь. Пиши, Настя: щиты или кольчуга.
Настя, шевеля розовым языком, вывела:
«2. счит или кальдчуга».
- У меня таз есть, такой с ручкой, большой, медный, в котором бабушка варенье варит, - сказала Даша. – Можно, я его возьму?
- Можно, - сказала Белка. – Заодно будешь подбитых мамун на земле добивать
- Бзынь ей по башке – у нее и глазки в кучку! – обрадовался ёжик.
- Хорошо, берите тазы, крышки от кастрюль, чего хотите… - сказал Стёпа. – Я буду сидеть в засаде с антимамуном. Сысойка, а где мне волшебных шишек взять?
- В Воробьиную Ночь все шишки – волшебные. Кстати, это ко всем относится. Шишками можно кидаться во всех злых. В эту ночь шишки – на нашей стороне.
- Ясно, - продолжал Стёпа. – Дальше. Ньюфафа, зеркальце при тебе?
- Пйи мне.
- Молодец. В 11.00. занимаешь оборону на севере Золотой Горы. Настя, пиши на всякий случай: «Зеркальце».
«3. зеркольдцэ», - написала Настя, подумала и добавила: «4. шыжка».
- Только вот думаю, одному тебе будет трудновато, - засомневался Стёпа.
- Я ему помогу, - сказал Сысойка и скромненько прибавил, - у меня большой опыт борьбы с василисками…
- Да, двести лет назад ты их круто…- похвалил его Стёпа.
- Ну уж… - весь зарделся Сысойка от смущения и стал делать вид, что ищет что-то очень важное в бороде, - так чуть-чуть…
- Значит, с василисками разберемся, - продолжил Стёпка. – Поехали дальше. С юга нападает остальная нечисть. Тут важно не запутаться. Богинки у нас боятся бабочек. Бабочки, я надеюсь, прилетят?
- Прилетят, - успокоил его Сысойка.
- Так. Мары у нас боятся…
- Собак! – смело вылез Мишка. – Гав-гав! Гррр! Мы их одной левой задней!
- Это ты уже говорил, - сказал Бимка.
- Они ещё рассола боятся, - напомнил Сысойка.
- Правильно. Пиши, Настя: «рассол»
«5. росол», - написала Настя.
- За рассолом мы с тобой, Ваня в подпол слазим.
- А –а –а! – утвердительно по своей привычке закачал головой Ваня.
- Дальше: полудницы. Ну тут…
- Хук слева! – отозвался Вася.
- Справимся, - сказала гордая Мотя.
- Забе-бе-бодаем на фиг! – сказал Степашка.
- Молодцы. Теперь кто остался из анчуток?
- Беспалыш – Вжика с топориками, -  ответил Сысойка.
- Вот бы у него отнять топорики! – размечталась Даша. – И этому…Беспятышу пальцы отрубить.
- А заодно и Пузану пузо отрубить, - добавила Настя.
- Посмотрим, - решил Стёпа. – Там ещё Хвостан, Губан, Носан, Летун и Прыгун.
Против Хвостана у нас что?
- Балалайка, - быстро отреагировала Настя
- Ну, вот и пиши.
- Пишу, - и она написала: «6. бололайка»
- Губан у нас этот… алкаш. Ему только водки понюхать – и готов! Пиши.
В списке прибавилось:
«7. вотка».
- Носан боится запаха полыни.
«8. палынь», - написала Настя.
- Летун боится дыма, значит надо тряпку какую-нибудь прихватить. И спички. Записывай.
- «9.трябка. 10.спичьки» - вывела Настя. Язык у неё уже был синий от ручки.
- И остаётся Прыгун. С этим неясно, что делать, - сказал Стёпа.
- Летун и Прыгун – они глупые, - заметила Даша. Мы их обманем как-нибудь.
- Ладно. Значит, список мы составили.
Степка взял у Насти список, поморщился:
- У тебя что по русскому языку?
- Тройка, - честно призналась Настя.
- Двоефница, - улыбнулся Ньюфафа, но не злобно, как тот, плохой Фафа, а по-доброму.
- Учительница по русишу сказала, что она бы мне минус триллион поставила, - вздохнула Сосиска. – Но она добрая.
- По русишу редко добрые бывают, - заметила Даша.
- Если бы по русишу все училки добрые были, у нас бы на улицах вместо «переход», «пароход» писали, - сказал Стёпка. – А вместо «вино» - «Ваня».
- А у нас злая по русскому, - сказал Ваня. Она мне все время единицы ставит. Жалко,  говорит,  что единицы в году не ставят. Прямо фараонка, а не училка.
- Видно, ты колы за дело получаешь, - сказала Даша.
- Да я все время «о» с «а», «ь» с «ъ» и запятые с точками путаю, - признался Ваня, - а ещё «б» и «д».
- Ничего себе! – удивился Сысойка.
- Это пройдет, - успокоила Ваню добрая Белка.
Еще немножко поболтали про школу. Настя даже спела какую-то злобненькую и совсем несправедливую песню, что-то вроде:
Любим мы в школу, ребята
Утром пораньше вставать!
Дай-ка, товарищ, гранату
Чтобы её подзорвать!
Или:
Книжки, тетрадки, шпаргалки!
Нет вас на свете милей.
  Дай-ка мне, брат, зажигалку,
Да и бензина налей!
Плохие песенки. Никуда не годятся. Но ребятишки на некоторое всё-таки время увлеклись, рассказывая друг другу всякие гадости про учителей, про школу. Почему-то больше всех доставалось директорам и завучам, словно это не директора и завучи, а Шиши и Окаяшки.
      Но вскоре все спохватились и побежали готовиться к битве.