1.
Дина, кто кого выгуливает, ты меня, или я за старшего?
В ответ на глупый вопрос лишь хвостиком помахала - Некогда, занята. Веду за цепочку и помалкивай.
Накатанный снегоходами за окраиной села, след. Традиционный маршрут. Навстречу то городская лыжница, то зимнее средство передвижения с местным охотником. Пятятся Сергей с Диной от встреченных с колеи в глубокий снег.
Два пацанчика.
Приближаются, вопросительно глядят, робея приостанавливаются.
- Уступаем, уступим... берёт Серёжа Дину за ошейник.
Проходят мальцы, ускорившись шагом, с уважительной опаской. Динка рвётся, своих щенят ещё не было - поиграться, в нос лизнуть. Один - лет девяти, улыбка от уха до уха и сплошь - разливной румянец. Второй чуть постарше, щёки - рубин из глубин, весёлости поменьше, побольше ответственности. Чьи, знаем.
Прошли, оглянулись, продолжают разговор удаляясь к деревенским крышам с дымными столбами.
- И мы дальше.
Прогулка вдоль реки, за пространством которой высится гора - отрог Кузнецкого Алатау с полкилометра вышиной. Всегда освещённая солнцем, поросшая черёмухой и редкой пихтой, со снеговыми проплешинами на склонах.
Каждой зимой на неё взбираются деревенские ребятишки, чтобы скатиться вниз на пятой точке. Приключение до заката.
Поколение за поколением. Гора обкатанными склонами свидетельствует о демографической гарантии завтрашнего дня.
Усталый народ веселеет.
- Баб Катя, вы этой зимой ещё не съезжали с горы?
- Серёженька, я дома через порог перешагнуть, и то за косяки ухвачусь. На гору, это-ж надо... - Смеётся обрадовано, помолодев глазами.
Переходят реку по льду. Горный покат всё выше, вместо четверти замещает полнеба. Деревья детализируются до веточек. Яснее следы ребятишек, в подъём - извилистыми ямочными цепочками, и вниз - прямыми траекториями.
Ширь реки залита солнцем. Морозный туман слоист. Пеньками в нём - редкие рыбаки. Вдалеке, встреч лучам не очень разглядишь, какая то группа разноцветным шествием. Возможно туристы?
Дине в другой край. Нагулявшись - домой.
Оппа... Так это мальчишки с моно лыжами. Кто несёт подмышкой, один буксирует на верёвочке. А самый малый и вовсе без - не отстать бы. Почти уже на середине подъёма, лезут цепкими паучками, замрут в сугробах, созерцая уходящую вниз панораму, и вновь карабкаются. Старшие глазами вперёд. Средние - за ними. На малого сердито оглядываются. Не ноет - вообще брать не хотели.
Спешат, деловиты.
- На лыжах с вершины? Не может такого быть. Слаломным зигзагом? Слишком круто, рельеф изрезан - камни, обрывы, растительность опять же... невозможно, не бывало. Костей не соберёшь.
Коллективное самоубивство?
Вот если в Северную сторону, там уклон поположе. Но опять же, тайга, бурелом. За опятами осенью - ног не продерёшь. Сквозь тайгу на скорости - с ума сойдёшь.
Но ведь - в такую высь. Да и торопятся всерьёз?
- Завтра забегу с той стороны горного отрога. Окрестности исхожены, ничего нового, а тут - цель для путешествия.
Да и воскресенье - дома не усидишь.
2.
Утренняя гримаса зеркалу - застеколье передразнивает.
Пора.
Динкины обидки, затвор калитки. Внешний воздух вытеснил из лёгких домашнее. Клацнули крепления, с первым же шагом едва не шлёпнулся Серёженька. Начало положено.
- Добираться далековато, оглашенным не помчусь, но и остановок делать не стану. Управлюсь.
Главенствовать начинает путь.
Равнина заснеженной реки, вдоль неё длинный горный кряж. Крохотной строчкой по их стыку, в снежной дали - путник.
Лыжи то громыхают по льду, то шелестят по снегу. Береговые склоны раскрывают живопись декораций.
Скальные обрывы сверкают ледяными искрами.
Сосны пылко подбадривают, собравшись экспрессивными группами на гранитных подиумах. Встретили, проводили, ждут очередного.
Знакомая сова контролирует прохождение дистанции. С прибрежного тополя придирчиво всматривается, оценивает поведение, пропускает... скрытно залетает вперёд и опять строгости. Не доверяет.
- Свои, свои.
Речная промоина возле горы тёмно водоворотится, коварно ждёт, густо парит. Пар прижимается к склону, тенистым кипением создал жуткое узилище. Вход в Аид?
Прошедшему, приглашение налево, в уютный распадок, устроенный между гор таёжной речкой. Вокруг её устья, в ивняках рядок заброшенных и подновляемых дачек - укромное местечко, красота - головой покачать. С деревенского берега глядя - гобеленовая идиллия, дремлющий за речной ширью, недоступный рай. Зимой сквозная лыжно-любительская трасса.
За приречной горой поворот от трассы, опять влево - встреч течению ручья, названного Харюзовкой. Ширина - в пару шагов по воде, а сейчас - ивовые заросли из снеговых кочек.
Лыжня с узенькими полозьями - мимо, следы охотничьих лыж - в таёжную сказку.
Река за горным массивом. Солнце над ней, за вершинами. Здесь коридорная полутень. Тишь. Дыхание и поскрипывание лыж.
Лес зимне дремлет.
Одновременно - не спит.
Напетляли зайцы и лисы. Глухарь подорвался в кустах и прострочив воздух хлопками крыльев, словно из скорострельной пушки, чёрным штурмовиком скрылся в белых зарослях.
Лесные мысочки, тенёчки под кронами, потенциальны любыми неожиданностями - живности дороги не нужны. О волках поневоле вспомнишь - зубасты варнаки, голодные. Кааак выпрыгнут. И - против банды один. В таком то затишье.
В соседнем посёлке волки вышли на железнодорожную станцию. Рабочий по формированию составов спасся на вагонной площадке.
Припомнилось Сергею из собственной давней практики...
- Лыжи, ружьё, невысокий тундровый ельник. Город вдалеке, безветренно, с неба сонный снег, сумрак полярной ночи.
С тундры в чащобу нырками ушёл свежайший волчий след, по отпечатком когтей - парочка. У меня 12 калибр, два ствола - по заряду обеим.
Вперёд. Углубляемся - они ведущими, я ведомым. След поворачивает чуть влево и один из волков уходит за правые кусты. След компактным кругом всё время левей, от него вправо поочерёдно четыре. Сообразил - окружили, познакомиться желают. Пятый волк истоптал снег за кустом на моём пути, волновался перед броском, лапами нервничал... и раздумал.
Волки приходили за стадами оленей, которых местный совхоз пригонял на забойку. Наедались первыми.
Жизнь - рисковая штука. В безсчётный раз влип? Шаги настороженнее и ход - тише. Озирается Серёжа на всякий случай.
- В кармане ломоть хлеба с подсолённым мясным гарниром. Сушёные груши в другом. Вкусные. Откуплюсь. Если вытерплю и сам не сгрызу, то хлеб домой, обратно.
Жадно-глазастое вживление в сказку...
Невысокие березняки. Местами пихтач - понизу строг, поверху заносчив - перепадают дефицитные лучи. Нет-нет, да - величие кедров и мощных тополей.
Всё разнообразие лесных видов, высот и форм практично сочетается, плотно пригнано, словно заковыристость пазлов в живописный союз, согласную картину.
Деревья - растопырками молний. Следами витальных разрядов, выбрызнувших из семечка в кроны. Программами роста, развернувшимися во времени.
Воплощают схемы развития фамилий и людей. В каждом нарастает цепочка наследственности. Сын или дочь продолжает гнать в вышину и ветвить ствол, наращённый отцами, матерями, дедами... Оборот за оборотом, поколения возгоняют линейный путь.
Сеголетки получают от предшественников хромосомный росток. И задачу - не только продолжить, передав следующим, но и выправить поврежденные ветви. Неудачная жизнь родителей просит детей исправить ущербность. Дети и сами стараются, ведь ущерб занозой в них.
Карма - ответственное дело живущих. Так кирпич в кладке, приложенный сверху к предыдущим, скрепляет их, подправляет и продолжает стену.
Взлёты и падения - кривизна стволов. Вариации ветвлений - крона.
И вот они, эти одревесневшие "люди", то устремлённые в вышину, то изломанные и низом распростёртые. То светлые стволом и широкие кроной, то мрачные и колючие, корой тёмные. Равно припорошенные, дружно весну ждут.
Проталкивается Сергей через толпу.
Идёт сквозь лесной народ, живущий в ином ритме времени, как бы прикованный, онемелый... взывающий, хватая за плечи и осыпая с ветвей.
Движется между древесных подножий, по толстому покрову снега. То соскальзывает в понижение ручейной канавы, то на бережок взбегает. Одолевает павшие стволы, огибает куртинки и рощицы, рединки пересекает.
Лыжня - стрела, стержень путешествия. Вводит и ведёт. Скручивается в клубок. Шуршит путевой нитью.
Что-то очень уж долго шуршит. Сомнения обзываться начинают.
3.
На безсчётном вираже подростковые натопты, следы барахтаний.
Так и есть.
Ответвление снегоходного путика зазывает в просвет между пихтовых стволов и ведёт вверх. Заснеженная поверхность подъёма обнаруживает тектоническое дыхание. Повсеместно грудь сопки укрыта лесом, но здесь, на чистине, образованной кустарниками, что сейчас под сугробами - видима белыми плоскими волнами, подъём то круче, то положе - вдохи.
Путь вьётся зигзагом, испещрён разнокалиберными обутками.
Родители покупать не успевают. Несёт такой хворост для костра, одет в старше-братовские ботинки. Голяшки открыты раструбами, раструбы забиты снегом, снег смёрзся в ледышки, из ледышек торчат щиколотки в тонком носке. Собираясь торопился - за окном свистели.
- Ванёк, ноги не мёрзнут?
- Нормально - солидничает альтовым сопрано.
Шаровые молнии. Пробуравят сугроб, снег оплавлен.
Вокруг да около, через кущи, дебри, прямиком сквозь гущу древостоя, то выныривая на дорогу, то исчезая в подлеске, то обрываясь воронкой падения - монолыжные траектории.
Вот где носятся эти сноубордисты. Расшибиться, сломаться - все возможности. Хвойный лес сучковат, ткнуться - всю жизнь калека. Берут ли с собой телефоны, берёт ли отсюда телефон? Знают ли куда позвонить при аварии? Сумеют ли помочь другу, в случай чего?
Скорей же всего - нет и мысли об опасности. Каково то их бедненьким ангелам?
На Серёжин взгляд, жизнь духовных сословий, подобна школе. Если ангелу поручают человека, то при неудаче с воспитанником, попечитель оставляется на второй год. Бережёт сорванца, как зеницу ока...
- Представляю себе - вереща летит мальчишка вниз, а над ним невидимо мчит кто-то, судорожно поспевая то ветки развести, то наклонившиеся стволики примять в снег, чтобы не зацепился лыжами, а то и вовсе подхватить и пронести, смягчить падение этого безрассудного гонщика, твёрдо уверенного, что подвиг совершает сам, безо всяких...
Ворчит про "ёлки-палки", утирает рукавом лоб, отдыхает, пока малец барахтается вверх ногами.
Дети нынче не те, что давеча. Доверчивость к ветру, опора на воздух? Безбашенность в селфи, повисания на электроопорах, трубах и мостах?
На лыжах - куда ни шло. Друг друга поджидают, чтобы отличиться лихостью, посмеяться над другом и собой. Короткими дистанциями до самого низу и вверх пешком.
Лёгонькие ещё, килограммов на 40, а пушинки не разгоняются. Но не только. Им важен процесс скольжения, удержания равновесия, шлепка в снег. Одобрения от зрителей. Нет в них видения дальней цели, что эпизоды собрало бы в единое стремление, и маленькие пролёты обратило бы в длительное, нарастающее падение. Или во взлёт. Которое жизнь человеческую обращает в осмысленное житие, и ведёт прямиком к распятию.
Легки стартовой детскостью.
Поднимается Сергей в гору, одолевает ребро за ребром великанской грудной клетки. Останавливается переводить собственное дыхание. Вершина потихоньку приближается, почти уже видится, рядом совсем. За частоколом стволов просвечивает прогал небес.
Уже и кострище под древесным пологом, за ветром. Кухонные пакетики из под домашних яств. Фантик от шоколадной конфетки. Корочка от мандаринки. Чего-то не хватает, такого привычного? Пивных пробок и смятых полторашек. Существенно...
Южный склон.
Светлый обрыв.
Хрусткие шаги.
Знамённый плеск студёного воздуха.
Приглашение к кувырканию. Ноги на краю не отпускает. И впрямь бы не укатиться. Склон местами - вообще за обрез, где то остановиться?
И такое раздолье понизу - вся деревня. Дома и огороды, проулки и улицы, речные островки и озёра в снегу... под ногами. Город вдалеке. В дымном мареве. Промышленная муть не касается окрестных вершин, они сияют. Едва доносящийся лай собак, жужжание автомашин. И собственные следы на реке. Откуда, задрав голову, планировал восхождение.
Вид с облачных высот... Улыбка и переполненность воздухом. Подкидывает закричать - Эй там, внизу!
Спуск с лыжами на плече. Крутые катания - да ну их... Мои горки сплошь в воронках. Теперешний интерес - ширь и даль.
Детворе вертикаль. Их шанс.
Всё равно постоянно встречаемся. Ведь взрослый "здоровый образ" и начинающая жизнь проходят в одном пространстве. На горы, в речку, по грибы - везде мы и они.
Сходны, словно весенний ливень с осенними дождями. Переменой форм существования. Преодолением границ.
4.
Обратный путь всегда короче. Машинальное скольжение и одновременный ход размышлений.
Принцип.
Закольцовывание цикла.
Количество времени не значимо для обновляющегося качества. Путь теперь в сфере сознания. Впечатления перевариваются. Мысли оформляются в образы, образы компонуются в картину, картина вторит окружающему. Реки и горы, стабильность и движение.
Мысль сводит их символический спор к согласию. Действие важное, необходимое.
Путь дальнейший посеръёзнее.
Истомно ноги волочит. Итожит.
- Километра три до распадка, столько же там - шесть, километр вверх и ещё вниз - восемь. При весе 90. Прилично.
А как ребятня - по нескольку раз вверх и вниз, вниз и вверх? Те самые, что прибраться в своей комнате почитают за наказание. И вот, пожалуйста- добровольное трудовое свершение.
И я хорош. Удивительно - в спину ни разу. Что значит - путь с целью. Но придёт пора озирать окрестности со скамеечки. Вспомнить тропки младенчества. Одолевать пороги. Никуда не денешься.
Ведь и они... Их тоже сменят.
Карабкаются в вышину, снисходят в снеговых шлейфах, снегирями являются... Зависть вызывают. Не дети... возраст, утреннее начинание.
Символ возобновления, повторения, продолжения?
- Возможно ли абстрактный символ узрить живьём и воочию?
- Так ведь зрил же. Встреченные двое - символ и есть. Эти румянчики, эта храбрость и опаска, явно возвращались с горы. Прошагали рядом, не распознанными.
Представляю себе... Зашли в дом, воплями объявили о прибытии, куртки скинули у порога, штаны и обувь - оттаивать к печке, сами за стол - распаренные, сияющие, громко сообщившие маминым восторгам о подвигах. Между криками вычерпан подсметаненный борщ, до последней крошки усмакованы пирожки... а вот и компот недопит. Замедлились, осоловели... прислонились бочком... Умчались в самозабвенный, сквозь веки солнечный, сон.
И неужто мама не укладёт их здесь же бережно и поудобнее, не укроет домашним - мягким и тёплым, не полюбуется с улыбкой, и не чмокнет осторожно в пахнущие молоком, чубчики? Вся жизнь впереди.
Знаю, сам таких вырастил. Походы, обучение плавать, участие в детских спорах, ремешок когда нужно, чубчики пригладить, по плечу подбодрить, за спину притиснуть.
Выросли. Внуков от них не допроситься. Круг нарушен. Пустошь без-сретения. Вакуум без-внучия. Красоты походов без восторженных воплей. Мир пустой и гулкий без покровительственной детской души.
Тоска не востребованности...
Дом ластится соскучившейся кошкой, распахивается креслом и зовёт за стол.
Сладость заслуженной горькой стопки. Хлеб из кармана, волкам не скормленный, от себя сбережённый. Мякоть с морозным белесым рисунком, вмятые кусочки сала с прослоечкой.
Теперь это "гостинчик от зайчика", походный результат, чудо само-сотворённое. Себе подарок.
Помнится, как приносил ребятишкам. До-о-олго разворачивал нарочито покомканный бумажный кулёк - потому что откуда в лесу пакетик? Сам поперёд детей разглядывал, чтобы поотпихивали в нетерпении. Как светились они любопытством, как откусывали гостинчик и устремлялись в себя ощущением, старались прочувствовать волшебство на языках и осознать сказочную реальность - зайчик знает о них там, в волшебных таёжных далях. Радовались.
5.
Нарадовавшись, и Сергею размышляется...
- Глаза в глаза, неустанные вопросы, всегда начинающиеся с - Папа, Мама... доверчивость, жажда родительской оценки... сами они купающиеся в опекающем внимании... и видом и состоянием - ангелы и есть.
- Эва куда прирулил...
Ангелы - это ведь небесное, невидимое. Это религия, библия... они свыше, далеко, умозрительны.
И если они - они, то кто же тогда бережёт их в рисковых приключениях?
- Родители? Кто же ещё?
Уж коли нет удержу, так благословением, опаской, вздрагиванием - Как там они. Тревожным, перед вечереющим окном, взыванием - "Божий, божий святой Никола, где бы ты ни был, приди к нам. Сбереги деточек..." Со стократно проверенной надеждой.
Энергетические мысле-всполохи взрослого безпокойства мчатся с ребятишками, оградив их локтями силового поля, сглаживают потенциальные завихрения, прямым делают путь... раздвигают ветви, притапливают в снег стволы-палки и проносят по воздуху, если иначе беды не минуть. Вездесущи, неотлучно заботливы.
И разве Ангел, определение не человеком данное? Разве человек не вправе, оценив объект, который он сам лично увидел и прочувствал, дать ему соответствующее звание? Ну как бы он поименовал неосознанное?
- И тогда, что же это получится при логическом продолжении, семья, обычная для каждого - та самая мифическая связка "Отец, Сын, и Дух святой"?
И значит, небесные символы и понятия - наш земной облик, сверху глядя?
- Получается так. Через нас символы реальны. Больше того - они - аурой, вокруг и над. Действуют на нас, в нас, от нас... даже на расстоянии.
Семья сама излучает и творит счастье. Вот как представил её счастье-активность Рэй Брэдбери в книге "Вино из одуванчиков"...
"Посмотрите в окно. Тише, сейчас вы все увидите.
Дедушка Сполдинг, Дуглас и Том нерешительно заглянули в большое окно, выходившее на улицу.
И там, в теплом свете лампы, они увидели то, что хотел им показать Лео Ауфман. В столовой за маленьким столиком Саул и Маршалл играли в шахматы. Ребекка накрывала стол к ужину. Ноэми вырезала из бумаги платья для своих кукол. Рут рисовала акварелью. Джозеф пускал по рельсам заводной паровоз. Дверь в кухню была открыта: там, в облаке пара, Лина Ауфман вынимала из духовки дымящуюся кастрюлю с жарким. Все руки, все лица жили и двигались. Из-за стекол чуть слышно доносились голоса. Кто-то звонко распевал песню. Пахло свежим хлебом, и ясно было, что это — самый настоящий хлеб, который сейчас намажут настоящим маслом. Тут было все, что надо, и все это — живое, неподдельное.
Дедушка, Дуглас и Том обернулись и поглядели на Лео Ауфмана, а тот неотрывно смотрел в окно, и розовый отсвет лампы лежал на его лице.
— Ну конечно, — бормотал он. — Это оно самое и есть.
Сперва с тихой грустью, потом с живым удовольствием и наконец со спокойным одобрением он следил, как движутся, цепляются друг за друга, останавливаются и вновь уверенно и ровно вертятся все винтики и колесики его домашнего очага.
— Машина счастья, — сказал он. — Машина счастья".
Семья - тот самый мифический "Лев, преисполненный очей". Мы видим его, когда заходим в чей то дом. Первое, что встречает - пристрастный взгляд взрослых и любопытные глазищи детей, выбежавших посмотреть - кто пришёл? Пришедшему из вне, вся Семь-я, сферой из нескольких пар глаз - "лев", сплочённый родственностью, общим кровом, единой заботой.
А дружеская компания, вот эти же сноубордисты?
А собрание, сосредоточившее взгляды на ведущем в президиуме, на преподавателе за кафедрой. Множество как бы чужих и разных, но собранных общей темой в одну взъерошенную голову?
А зал, суммой сотен глаз оглядывающий входящего, решившего примкнуть. Эта совокупность встречающих взоров, это внимание общины... Общность - силовая сфера, намагниченное поле. Эмоциональная, смысловая энергия разномасштабной семьи может оттолкнуть, но может и, распахнувшись, вобрать, прирастить к себе.
"Ещё до войны нам на "Лугансктепловоз" прислали молодого директора завода, чеха Павла. За год он так влюбился в заводской коллектив , что и в походы с нами, и на субботники, и на спортивные соревнования, и в столовку... но и в работе спуску не давал, модернизируя производство и вникая в него (и спал в кабинете иногда).
Когда на день Машиностроителя заводчане собрались в громадном Дворце Культуры (более 2 тыс. чел) и запели песню про нашу проходную - он выскочил на сцену и, плача как мальчишка, признался нам в любви!!!! И мы все встали и стали ему аплодировать (было уже за что!!!)...
Вот так и стояли в слезах и аплодисментах - он на сцене, мы - в зале... Он в свои 40 лет ничего подобного не переживал... хотя был опытным менеджером... Война два года, а он поздравляет с Новым Годом и даже сделал музыкальное видео о Городе, где был ВПЕРВЫЕ в жизни так счастлив".
Арина Ермолова.
Ощущаемый до слёз духовный нагрев, уже не дед-морозово волшебство, не экстаз шамана, не религиозное проникновение сквозь лик иконы. Их логическое развитие, продолжение... прямое воздействие дозревающего качества. Которое сегодня уже рядом, среди нас просвечивает.
Рождество и Пасха, Сретение обязательно. Православный годичный круг, символически вторящий годовому природному циклу, обобщающий его хозяйственную, домовитую - русскую наполненность... это мы в семейном кружении, в нашей природе.
С нашей целью.
Не собачья схватка за лидерство, не заполошная гонка за преобладанием в количествах, которые главенствуют во всём мире. А работа духовная, ради которой и вышел из животного мира человек, которая и оправдывает его название.
Русский старше-братовский долг.
Символический "Путь, Истина и Жизнь" - реальные цель и труд каждого и всех, в самой обычной жизни. А мы - собравшиеся семьёй, деревней... даже страной целой, во имя его - совместным делом живущий приход, мир, церковь со звоном и сиянием маковок, украшение любого села и города.
6.
И спорится Сергею.
- Но для чего эта неожиданно простая и близкая, вот ведь она, истина завуалирована толщиной книг, сокрыта в каменных стенах... как бы припрятана от нас?
От тех, кому рано? Кто не хотел бы её? От пошлости?
Или здесь коварная хитрость - подманить нарочитой скрытностью и навязать первородность идеи перед бытием? Попутно возвысив приземлённых адептов?
Полезно ли первородство идеи?
Возводят ли дом, начав с конька крыши и с флага?
Оторви богатыря от почвы, обнадёжь массы упованием... и обезсилят.
Представь человека, идущего по земле, но глазами в небо. Слепой поводырь слепых - это не про него?
Живущий мыслью за горизонтом, в сегодняшнем окоёме - временщик. А там, за горизонтом - мигрант, в родной дом не вложивший ни сердца, ни воли.
Постлать мир под ноги идее опасно, превратить человека в её инструмент - низко. Не с возвышенного взгляда на людей, начинали диктаторы, инквизиторы? Разве не наполнили горем речные русла, кровавые маляры и утопические ходатаи с горящими глазами?
Ужели революции, пожирающие своих детей, угасания народов после их мессийного возбуждения... не есть падение с гор заполошного вдохновения? Брезгливое вытряхивание неудачника из ковра-самолёта абстракций - слово то какое звероподобное?
Волнами накопленных слёз океан накатывается раз за разом, бьёт в ноги идейных тиранов, умоляет и просит. Напрасно - мир не проснётся от войн, ибо вознесение над насущным к страданию и ведёт, заоблачные ориентиры с таким подвохом и навязывают.
Возносясь, мы рушимся?
- И обрушиваясь, вздымаемся.
Истина скрыта не книгами и стенами, а взрослой отрицательностью мышления.
Но воды мышления и опыта выгрызают в безликом пространстве овраги, долины наполняют возможностями и... создают своей струйной резьбой утёсы, оставляют выситься самых твёрдых великанов - достойные облаков учения, идеи.
Народ, надорванный подвигом, отдохнёт. Дом, возведённый от почвы, вонзится в небо коньком и флагом.
Не враз.
Телёнок поднимается с минуты рождения, а человек укрепляется на ногах лет двадцать. Народ взрослеет тысячелетиями.
Частность - блуд в страстях. Общность - страстями мышление.
Человек - в сегодня, человечество - в летописях.
Мудрость умов охватнее.
Время придаст жизни выдержку и пьянящий настой.
Есть что-то базовое, внутреннее, что не достигается внешне и быстро, взобравшись на гору и на попе скатившись, пусть даже неоднократно. То, что под, что над шустрыми действиями, одновременно - благодаря им, скрыто нарастает и зреет во всех и в каждом.
Такое, что превышает всё предварительное. Будущее. Глубинное и высокое, одновременно. Наводнение счастья.
Якобы не всехшнее, вроде как не постоянное.
Но, рождается очередное энергийное ядрышко, двуногий реактор, взрыв которого - на десятилетия. Сменяет детство золотое на серебро подросткового возраста, затем на медь упрямой юности. Нарывисто начинает перечить пошлости, безрассудством - традиции, свободой - закону, старающемуся взнуздать её.
Такое произойдёт со всеми.
И у всех будет всё.
Только, с чего это "всё" начиналось, к тому и вернётся.
Всеохватное и огромное, безкорыстно дарённое... отвергнется, испытается, выстрадается заново... примется уже осознанно, и восстановится, проявит свою всегдашность.
Неодолимым зовом, оно дышит в каждом. Толкает народы на планетные склоны. Шумной гурьбой к опасностям.
Добрый путь всем.
И всё же, быть не может иначе - тревожно за одного... за, самого среди них, своего. Облик и особинки которого, сердце обнимает ревностью.
И печаль изнутри отзывается...
Дом наш стал гулок и пуст. Но у России внучек есть.
Байкал с его прозрачно-безцветным колыханием, струением, переливанием, летом - жидкий лёд горных таяний, зимой - стекло воды... иди, аки посуху. Прозрачность горизонтов, свежесть облачных бутонов, чистота окрестностей. Ангел, питающийся из поднебесных истоков. Малец, воспринимающий предания отцов.
Не взмученный ещё истерией борьбы за власть, не травленный пустышками чуждых внушений. Не перелицованный в анемичную абстракцию. Сегодня и здесь.
Не наши ли предки для нас самые доброжелательные, не потомкам ли мы отдаём всё, что есть?
Не связью и осью родной, крепиться и руководствоваться?
Не явлен ли в феноменальном озере Образ, какими быть нам всем?
7.
Утапливается Сергей в дремотных волнах.
Не тонется.
Быть бы сну благой паузой. Нет - бродит крещендо тревожным.
Сновидением сегодня - день. Будни человечества - кошмар. Мир под солнцем багров и пьян. Нарастает бедственный разгон.
Таран бетонной политики прямиком в нас.
Толпы обречённых.
Смотрят из провалов. Глядят и ждут. Молчат и смотрят.
Я им виной?
Как не искать диагноз?
Удаляется за обрывы песня. Хриплый крик, пытавшегося помочь. Поиск, не завершившийся результатом...
"... Я тогда по полю, вдоль реки.
Света - тьма, нет Бога!
А в чистом поле васильки,
Дальняя дорога.
Вдоль дороги - лес густой
С Бабами-Ягами,
А в конце дороги той -
Плаха с топорами.
Где-то кони пляшут в такт,
Нехотя и плавно.
Вдоль дороги все не так,
А в конце - подавно.
Эх раз, да ещё раз,
Да ещё много, много раз."
Много нас.
Есть посильная только нам работа.
Финишный вес много значит.
Вот формула потенциального удара - p=mgh
где m — масса тела, g = 9,8 м/с, h — высота разгона до предела, поставленного миром перед индивидуумом.
Практическая физика незабываема.
- Суперсамосвал КАМАЦУ.
Несколько раз за смену отказывал ходовой электрический тормоз. Но - на ровной дороге, и к тому же, самопроизвольно включался опять. Хапугам на вывозке удержу не бывает.
Доигрался - натужное, удерживающее его завывание стихло в начале спуска. Тормоз выпустил машину из рук.
Спуск крут, протяжённость полтора километра, самосвал - около 100 тонн, да в кузове столько же.
Разгон был мгновенным, я включил все фары, привстал на онемевших ногах, спрямляя рулём зачастившие повороты... и сквозь возникший в глазах туман, свидетельски фиксировал собственную кончину.
Душа взлетела под потолок кабины. Ощущения сжались тугой пружиной уже там, за финишной лентой.
"Чуть помедленнее кони..." - здесь кнут и плеть были величинами, не внемлющими уговорам. Абстрактная формула хищно скалилась.
Гибель жалилась, давала поводы для опоздания.
С самолётным воем колёс трёхметрового диаметра, двухсоттонной бомбой промчался мимо сворота в гору - слишком узок и крут, не впишусь. Чуть замедлился на участке, что пониже и поположе - можно было чиркнуть о скальную стену правой стороной и, размазав машину, спастись.
И... кааак подмыли дальше, с поднявшимся встречь ураганным ветром, с дымным шлейфом сгорающих тормозных накладок, с кабиной, подбрасываемой моим сумасшедшим пульсом... эти самые g = 9,8 метров в секунду... в квадрате... Меня не стало... Я был там, где человекам места нет.
Ещё один поворот вратарски уловил солярную комету в технологическую ловушку. Машина истратила инерцию на подъёме, тормоза догорели.
Сойдя на землю, ногами явственно ощутил вибрирующее вращение планеты.
И всей душой, вот только что вернувшейся в сотрясаемое тело, решил - вышняя правда есть. Ведь дети дома ждут. Ведь я им нужен. И, как видно, недобран мой, необходимый для чего-то, где-то, вес.
И назревает решимость...
Книга жизни почти дочитана. Опыт утверждает опасения. В больших знаниях печаль, это действительно. И ответственность немеренная.
Сам то - страничка каждый. Но что обнаружит человечество - раскрытая по материкам книга... после отлистывания очередного, пусть самого невзрачного и обычного?
Вдруг и внезапно?
Продолжение очередной главой, или "число исполнившееся" - финальную обложку? Завершение Земного примера во вселенском задачнике? Сердце на лопате равнодушной статистики?
Облететь пушистым одуванчиком?
Груз опыта не дозволит.
Молодость выбирает желаемое, зрелость - возможное.
Преклонный возраст - их синтез. Надежду.
Надежда толкает в итоговый бой.
- Сомнения сменю уверенностью. Физику переведу в духовность. Груз опыта в ускорение. Сумму падений оберну взлётом.
Действительность вынашивает мечту и руководствуется мечтой. Приводит реальность в соответствие с мечтой.
Быть посему, быть этому!
Верится...
Должен, должен быть вышний смысл всего, что вокруг делается.
Есть, есть нечто, превышающее чередование жизней и смертей. Которое исподволь нарастает и зреет. Напитывает и проницает. Глубинное и высокое, одновременно. Все окупающее. Ради пробуждения которого всё вытерпливается.
Всегда искомое.
Это Нечто всегда есть. И лик его, в космических парсеках растуманенный, имеет сосредоточенное Земное воплощение.
И прорисовывается фантасмагорическое...
Ночь. Гроза. Весь мир.
В мире Россия.
Над ней облака творения, в ней жар бед, побед и терпения, всполохи подвигов, потерь и жертв.
Она - движение страданий и свершений к выводам.
Она неустающий водопад, провожаемый радугой в замедленном полёте-падении, чтобы туманом возноситься опять вверх.
Она - корневая стабильность, вопреки прибоям и течениям.
Семья, преобразующая Сынов в Отцов, материнской любовью.
Выводящая качество из дел. Нескончаемое и необходимое Явление.
В реальности действующая, родная, светлая, Святая сила.
---
Смысл высветлил безтолковщину. Мглу перемучил. Перспективу выправил.
Сон...
Воскресенье...
Лесной народ, снежный окоём.
Шаги - дорожное дыхание.
Лыжня набегает, прокатывается,
Обращается в воспоминания.
P.S. Нетленку писал одновременно с картиной "Над вечным движением". Под Органную Чакону d-mol Иоганна Пахельбеля, в исполнении Олега Янченко.