Утрата прекрасного
(Рассказ)
Памяти моего учителя Камиля С.,
одного из жертв «зеленого змия»
Он с глубокомысленным видом прохаживался неподалеку от забегаловки, расположенной в садике на берегу реки и прозванной пьянчугами, чьи дни проходят у дверей пивнушек, «Голубой Дунай». Лишь после долгих наблюдений и сомнений, то ли он это, то ли нет, я узнал в нем своего старого знакомого, чей теперешний облик и манеры мало соответствовали прежнему образу, сохранившемуся в моей памяти. Он был одет в старый серый пиджак и протертые на коленях брюки. Из отворота пиджака выглядывала давно нестиранная белая рубашка. На ногах туфли со стоптанными от долгой носки пятками. Давно небритое лицо и торчащие в беспорядке волосы также свидетельствовали о равнодушии этого человека к своей внешности. По-видимому, он, как и те, кто сгрудились у двери забегаловки, с нетерпением ждал ее открытия.
Я, постаравшись скрыть удивление, обратился к нему в нарочито приподнятом тоне:
- Здравствуйте, Камиль-абый!
- Ба, да ведь это ты! – воскликнул он, подняв взгляд, назвал меня по имени и протянул руку для пожатия.
Намереваясь поговорить более обстоятельно, мы уселись на скамью в тени деревьев. Он тут же стал осыпать меня вопросами. Как же я, проживая с ним в одном городе, до сих пор не попадался ему на глаза, где работаю, как поживаю и дальше в том же роде. Я сказал в ответ, что уехал и обосновался в одном из молодых растущих городов, а в этот город, где родился и вырос, приехал в отпуск, чтобы навестить памятные с детства места.
Я посчитал, что достаточно рассказал о себе и хотел подробнее расспросить о его делах, но тут он внезапно поднялся с места и со словами:
- Сейчас у меня туговато со временем. Давай, мы сделаем так: ты ведь помнишь, где находится мой дом? Приходи, там и поговорим, - устремился к забегаловке.
В это время обитые черным дерматином двери забегаловки открылись, и люди, теснившиеся рядом, толкая друг друга, стали протискиваться внутрь. Камиль-абый тоже влился в эту толчею. Я остался на месте, наблюдая, как он с трудом подобрался к дверям и исчез из виду. Если бы знать, что это была наша последняя встреча…
Да, я знал, на какой улице нашего города и в каком доме он проживает. Много лет тому назад, когда я учился в выпускном классе, он работал в нашей школе. В младших классах он преподавал рисование, а нас обучал черчению. Только что окончивший художественное училище в Казани, он был молод и красив, всегда аккуратно одет. По-видимому, кроме работы в школе он занимался еще и творчеством. В картинной галерее при городском музее, где я был завсегдатаем, среди работ, выставляемых самодеятельными художниками, частенько бросались в глаза и его картины. Поговаривали о его участии и на других выставках.
Незаметно получилось так, что Камиль-абый стал выделять меня среди своих учеников. Конечно, были этому и причины. Во-первых, я снискал уважение всех учителей своей скромностью и усердием. Во-вторых, я не только успешно справлялся с заданиями Камиль-абый, но и увлекался рисованием. Рисовал я тогда много: нередко изрисовывал толстенные альбомы. Я увлекся рисованием настолько, что стал изображать с большим сходством любой попадавшийся в глаза предмет. Зная о моем увлечении, меня из года в год избирали художником школьной стенгазеты. Короче, я был неким авторитетом в школе. Работа Камиль-абый не ограничивалась лишь преподаванием. В его обязанности входило также украшение школы различными стендами и пособиями. Этой работы становилось особенно много накануне различных праздников, потому что ему предлагали заказы из разных организаций, заводов и фабрик. К выполнению этих заказов он стал привлекать и меня. Он делал рисунки на крупных панно, я же брался за подручную работу, например, расписывал плакаты. Причитающуюся за наш труд сумму он, невзирая на мои возражения, делил поровну. Я же с нескрываемой гордостью отдавал свою долю в руки мамы. Как говорится, копейка в семье – не помеха, и эти крохи были в то время для нас отнюдь не лишними.
В дальнейшем, в результате такого тесного общения с Камиль-абый, я стал более глубоко постигать тайны живописи, росло мастерство, и в будущем я стал представлять себя таким же живописцем, как Камиль-абый. Но однажды произошло событие, доказавшее беспочвенность моих мечтаний.
Это были дни подготовки к VIII московскому всемирному фестивалю молодежи. Об этом говорила вся страна. Предстоящему фестивалю посвящались новые стихи, гремели новые песни. Накануне этого знаменательного праздника в нашей школе решили организовать выставку «Умелые руки». Здесь каждый ученик мог проявить свой талант, свои умения. Я же решил выставить одну из своих картин, исполненных маслом. На ней был изображен глубоко запавший мне в душу вид на Каму. Но прежде я решил показать ее Камиль-абый. Скажу откровенно: я ожидал от него слов похвалы, но получилось наоборот. Он долго вглядывался в картину и произнес:
- Очень похоже на фотографический снимок.
Я же, поняв его слова по своему, спросил:
- Вы что, бывали на этом месте? Вам тоже знаком этот вид?
- Не в том дело, - начал он излагать свою мысль, - ты верно изобразил вид, но в нем нет души. Картина не трогает душу, не обогащает ее. Лишь тот живописец, кто в изображении натуры может отобразить свой внутренний мир, становится источником зарождения доселе невиданного прекрасного, добавляет в наш мир красоту. Примером этого является творчество известных тебе Левитана и Куиджи, - добавил он.
Эти слова Камиль-абый стали для меня открытием на пути понимания искусства живописи. После этого я понял, что мои способности к рисованию весьма ограничены и распрощался с мечтой стать живописцем.
В один из воскресных дней, надеясь застать Камиль-абый дома, я направился к нему. В те годы он проживал в небольшом деревянном домике на одной из затерявшихся в центре городка улиц. Я бывал там в школьные годы: Камиль-абый позвал меня как-то к себе, чтобы показать свои картины. В его доме не было дорогих убранств, но всякий, увидев лежащие на шкафу рулоны ватманской бумаги, натянутые на рамы холсты, краску на полках, догадался бы, что здесь живет художник. Не успел я зайти, как Камиль-абый положил передо мной несколько больших папок. Я с нескрываемым интересом стал их перелистывать. Меня прежде всего поразило обилие работ. Там были рисунки разного жанра: сделанные карандашом анатомические эскизы, являющиеся эталоном совершенства человеческого тела Аполлон и Венера Милосская, изображения обнаженных натурщиц, сделанные углем портреты и пейзажи. После такого подробного знакомства с творчеством Камиль-абый, я покинул его дом с глубоким убеждением, что судьба свела меня с большим и талантливым художником.
Теперь я вновь стою перед его домом. За прошедшие годы дом заметно постарел, врос в землю. Я взглянул в темные окна и в душе зародилось какое-то смутное недоброе предчувствие. Я попытался приподнять щеколду и отворить калитку, но она оказалась запертой изнутри. Стал стучать, но ответа не дождался. «Может быть, хозяева находятся в огороде за домом, потому и не слышат», - подумал я и начал изо всех сил барабанить в ворота. В это время я услышал за спиной:
- Кто вам нужен?
Обернувшись, я увидел аккуратно одетую интеллигентную женщину.
- Я пришел к Камиль-абый. А вы кем будете? – произнес я, отвечая вопросом на ее вопрос.
- Я его соседка. Наверное, похмеляется где-нибудь. Вчера собутыльники еле приволокли его домой, - сказала она, явно выражая голосом отвращение.
Я окончательно растерялся от ее слов. Я решил, что эта женщина, как соседка, знает многое о Камиль-абый, и продолжил свои расспросы:
- Раньше он работал в школе, и поныне он там?
- Нет, оттуда его давно прогнали. Я и сама преподаю в школе литературу. Сейчас и не поймешь, где он работает. Думаю, чаще - нигде, - ответила она.
- Наверное, он женился? – спросил я, потому что в те годы я нередко встречал его с девушкой. Ниспадавшие до плеч волнистые светлые волосы, чистое лицо придавали этой девушке глубоко скрытую красоту, оценить которую мог лишь человек, обладающий тонкой душой. В моей памяти сохранилось чувство зависти и ревности, зарождавшиеся во мне после того, как видел их вместе.
- Попробовал было жениться, но развелись: какая радость для женщины в жизни с пьяницей, - ответила соседка.
- В школе разве не принимали никаких мер, чтобы излечить его от пьянства?
- А как же! И порицания объявляли, и на заседаниях педсовета обсуждали. Впрочем, если бы точно знать способы отучить от тяги к спиртному! Камиль-абый выработал свое отношение к водке: по его мнению, водка – это поэзия жизни. Иначе зачем бы Омар Хайям стал слагать ей оды. Видимо, известные писатели сделали немало для оправдания подобной философии. В последнее время он обнаглел настолько, что на все нравоучения стал отвечать словами великого поэта: «Полнее стакан наливайте!»
После этих слов женщины я, потеряв надежду на встречу с Камиль-абый, ушел восвояси. Мне захотелось докопаться до причин, доведших Камиль-абый до подобного состояния. Думаю, я нашел их. Однажды я прочитал статью, где говорилось о вреде водки. «Сто грамм водки убивает тысячи клеток человеческого организма», - говорилось в ней. Внезапно мне стало все ясно: от долгого употребления водки, по-видимому, погибли клетки, отвечавшие за его талант. «Именно в этом заключается причина того, что он опустился», - сделал вывод я.
Позже, очередной раз приехав в родной город, я сделал еще одну попытку встретиться с Камиль-абый, но мне сообщили, что он был убит во время одного из конфликтов с собутыльниками.
Перевел с татарского
Рифкат Гардиев