В понедельник утром Андрей Иванович по внутренней связи попросил у начальника разрешения войти. Ему не терпелось доложить о том, что стало дополнительно известно ему и Хитрову о «Рабовладельцах».
— Заходите, Андрей Иванович, — пригласил тот. — Я и сам собирался вам звонить.
Опер вошёл в кабинет уверенной походкой.
— Садитесь, докладывайте, как продвигаются дела? — показал Илья Ильич рукой на стул, стоящий напротив него самого. — Что ещё интересного произошло за это время?
— Новости есть и не малые, — положил он папку с документами на стол. — Помните, я говорил, что среди «рабов» есть люди в инвалидных колясках?
— Помню, и что?
— Как оказалось, этих «рабов» на рынок, чтобы просить подаяния, возят вовсе не из дачного посёлка, как мы раньше предполагали, а из дома-интерната для инвалидов, находящегося в соседнем посёлке.
— Вот как?! — удивился начальник. — Надо полагать, что «рабовладельцы» состоят в сговоре с его директором и отстёгивают ему какую-то сумму за эксплуатацию его подопечных? А иначе они не смогли бы забирать их из интерната. Логично?
— Я тоже так считаю, Илья Ильич. Сегодня Хитров один наблюдает за дачей и микроавтобусом.
— А что, в этом есть ещё необходимость?
— Думаю, что есть. «Нива» в рабочие дни точно находится около морга. Федулов со своим напарником работает там.
— Ну, это само собой разумеется, — согласился начальник.
— Я дал задание Михаилу снять на видеокамеру, как выводят из микроавтобусов людей, как расставляют по местам. Попросил снять лица людей. То, как они выглядят в целом. А если будут привозить колясочников из интерната для инвалидов, то проследить, их одних и тех же привозят или каждый раз меняют. В субботу и в воскресенье людей вывозили на рынки двух разных городов. Думаю, что необходимо выяснить, не возят ли их ещё в какие-нибудь населённые пункты?
— Я вижу, Андрей Иванович, вы хорошо поработали и правильно продумали дальнейшие действия. А выяснили, за какие привилегии руководство больницы разрешает Федулову ставить свою машину на территории клиники?
— Вот прямо сейчас я собираюсь туда ехать по этому вопросу.
— Скажите, Андрей Иванович, а что известно о втором мужчине, с которым Федулов так неразлучен, информацию уже собрали? Кто он?
— Пока не знаем. Известно лишь, что он каждый день остаётся ночевать в квартире Федулова и работает с ним в морге.
— Вполне возможно, что он официально зарегистрирован там? Сделайте запрос в паспортный отдел управляющей компании, чтобы вам дали выписку о проживающих в квартире жильцах. Это ускорит дело.
— Чуть не забыл, Илья Ильич, — встрепенулся Мазур, — Федулов в субботу заехал в банк и отправил деньги в клинику Германии.
— Даже так? - удивился начальник и откинулся на спинку стула. - По этому поводу тоже сделайте запрос в банк. Узнайте, кому он их туда отправил.
Мазур покинул кабинет начальника и поспешил в больницу. Оставил машину на стоянке и через первые ворота, в обход, направился прогулочным шагом в сторону морга . «Нива» стояла рядом с ним. Андрей Иванович вернулся снова к своей машине, сел в неё и с нахальным видом подъехал ко вторым воротам. Ему навстречу вышел охранник. Посмотрел на номерные знаки и потребовал, показывая рукой на улицу:
— Оставьте свою машину на стоянке за забором.
— А почему я не могу заехать на территорию клиники? — дерзко спросил Андрей Иванович.
— Въезд на территорию разрешается только служебному транспорту.
— Да? Странно. А я видел, как мой знакомый на своей «Ниве» сюда прошмыгнул. Она, между прочим, у него личная, мне это точно известно.
— На это есть распоряжение руководства больницы.
Андрей Иванович не стал спорить с охранником, поставил свой автомобиль на стоянку и прошёл на территорию больницы. Посмотрел по сторонам. У служебного входа клиники стоял старенький «УАЗ». Водитель находился рядом с ним и курил. Опер направился к нему.
— Огонька не найдётся, — спросил он водителя, держа в руке сигарету.
Тот протянул ему зажигалку. Мазур затянулся несколько раз, вернул зажигалку, посмотрел в сторону морга и снова заговорил с водителем:
— Я сейчас видел, как туда проехала «Нива», — показал он рукой в сторону морга, — за рулём мужик сидел. Случайно не Лёнька Федулов, не знаешь?
— Есть такой, — ответил водитель, рассматривая собеседника, — санитаром в морге со своим сыном работает.
— Значит, я не ошибся, — радостным тоном произнёс Андрей Иванович. — Давненько с ним не встречался, постарел уже, но черты лица всё те же остались. Сына его даже ни разу не видел. Я смотрю, у него здесь какие-то привилегии имеются?
— Какие привилегии могут быть у санитара? — засмеялся водитель. — Разве что после смерти тщательнее, чем других, обмоют, аккуратно оденут да торжественно упакуют в гроб!
— Ну, не скажите, — возразил Мазур, потягивая сигаретку, — я обратил внимание на то, что он на территорию больницы на своей машине спокойно заезжает, в то время, как другие сотрудники свои дорогие тачки ставят на стоянке.
— А-а-а, вот что вы посчитали привилегией, — понял водитель. — Так это патологоанатом выбил для него такое право. Моргу иногда требуется машина, чтобы отвезти исследуемые материалы жмуриков в морг судебной медицины и в другие лаборатории, а служебного транспорта в больнице не хватает. Вот заведующий моргом и выбил у руководства больницы небольшую доплату Федулову за использование его «Нивы» и за выполнение обязанностей водителя, чтобы он всё это туда отвозил сам. Заодно — и разрешение ставить машину у морга, чтобы не носить исследуемые материалы через всю территорию больницы.
Андрей Иванович докурил сигарету, бросил её в урну, попрощался с водителем и пошёл на автостоянку, довольный собой.
"Ай, да я! — похвалил он себя. — Почти всю нужную информацию за пять минут получил! Узнал, что Федулов работает вместе со своим сыном, и что никаких привилегий от своего начальства он не имеет".
Когда Мазур возвращался в своё отделение милиции, на связь вышел Хитров.
— Андрей Иванович, я веду микроавтобус. Он подъезжает к рынку, на котором мы были в субботу. Остановился. На улицу выводят людей.
— Давай, Миша, действуй по плану. Не забывай абсолютно всё снимать на камеру. Для доказательной базы это важно, сам понимаешь. Не ленись.
После обеда Хитров сообщил Мазуру, что инвалидов не привозили.
— Миша, когда людей начнут забирать с рынка, возвращайся домой. Не стоит сопровождать их. Во-первых, чтобы не примелькаться, а во-вторых, и так ясно, что всех их повезут в дачный посёлок.
— Спасибо, Андрей Иванович, — обрадовался Хитров, — хоть отосплюсь сегодня.
— Ну, давай, до связи. Завтра выходи работать в отделение, я сам поеду к повороту на дачный посёлок.
В течение рабочих дней недели Хитров с Мазуром по очереди вели наблюдение за «Нивой» и микроавтобусом. «Рабов» возили только в микроавтобусе на два рынка: через день на каждый. Сыщики всё происходящее фиксировали видеокамерой. Материал каждого из них ежедневно изучался в отделении милиции. Среди недели людей из дома-интерната для инвалидов на рынки не доставляли. Илья Ильич дал команду сформировать группу захвата с привлечением дополнительного транспорта и провёл с членами этой группы совещание. Для них несколько раз был показан видеоматериал, досконально изучен и разработан план захвата Федулова с его сыном в дачном доме. Захват микроавтобуса с водителем и тем «смотрящим», который наблюдал за «рабами» на рынке, планировалось провести перед домом-интернатом для инвалидов.
— Брать будем в субботу, — сообщил Илья Ильич. — К этому делу подключим сотрудников ГИБДД.
В кабинете послышался неодобрительный ропот, мол, могли бы и сами справиться.
— Понимаю ваше недовольство, — возвысил голос Илья Ильич, — но мы не знаем, как станут разворачиваться события. Не забывайте, что в «Ниве» и микроавтобусе будут везти людей. Часть из них является инвалидами.
В этом месте своей речи он встрепенулся и посмотрел на Мазура.
— Андрей Иванович, вы получили разрешение на обыск дачного дома и дома-интерната для инвалидов? Иначе без него вся наша операция пойдёт насмарку.
— Да, получил, — постукал он пальцами по папке, лежащей на столе.
— И ещё! Не забудьте про понятых, — напомнил на всякий случай начальник.
— Хорошо. С этим проблем не будет. У меня есть парочка людей, всегда готовых нам помочь. Я сегодня же с ними переговорю.
В субботу Мазур с Хитровым не стали сопровождать «Ниву» от самого дома, а сразу поехали в сторону дачного посёлка. Мазур остановился у предпоследнего поворота, ведущего в дачный посёлок. Хитров проехал немного ближе к дороге. Первой из дачного посёлка вывернула «Нива». Когда она проехала мимо, Мазур тронулся за ней следом. Микроавтобус появился минут через пять. Его повёл Хитров. Вскоре стало ясно, что людей везут на тот же рынок, на котором высаживали их в прошлую субботу. Опер с Михаилом обогнали «Ниву» с микроавтобусом и приехали туда первыми.
Когда «рабов» выводили из транспортных средств, Хитров с Мазуром заметили у рынка своих сотрудников, одетых в обычную, гражданскую одежду, и знакомые машины без милицейской символики. Обратили внимание на то, что женщину с картонной табличкой на груди посадили в этот день в другом месте. Рассмотреть её лицо по-прежнему было невозможно.
После высадки и расстановки людей по местам, первой с рынка уехала «Нива». Следом двинулся микроавтобус. За ним поспешила одна из машин отделения милиции. Находящиеся в ней люди непрерывно вели съёмку всего пути следования автобуса. Примерно через тридцать минут он повернул направо, проехал немного по пустой дороге, затем через весь жилой сектор посёлка и остановился у дома-интерната для инвалидов.
Машина с сотрудниками милиции, следовавшая за ним, свернула в переулок и продолжила снимать все события. Водитель микроавтобуса вместе со «смотрящим» вышли из него и направились в здание. Минут через десять из интерната по очереди стали грубо, волоком вытаскивать людей и сажать в микроавтобус. Последними в салон загрузили сложенные инвалидные коляски. Микроавтобус тронулся в обратный путь. Милицейская машина продолжила его сопровождать на расстоянии.
Уже проезжая по шоссе, водитель микроавтобуса спросил «громилу», сидящего рядом с ним:
— Тебе не кажется, что идущая за нами машина сопровождала нас до интерната, а сейчас едет за нами в обратный путь?
— Да нафига мы ей сдались?! — выпалил «громила». — Не трусь, рули спокойно!
Микроавтобус остановился на площади перед железнодорожной станцией. Из него вывели всех пассажиров. Инвалидов сразу посадили в коляски и развезли по местам. «Смотрящий» угрожающе совал каждому из них кулак под нос и что-то говорил. Те испуганно моргали глазами.
Время тянулось медленно. Члены группы захвата периодически выходили на связь друг с другом, обменивались новостями, строили предположения, вносили предложения по изменению плана захвата. Стало известно, что в дачном посёлке, в обход сторожа и пропускного пункта прибыли работники милиции и уже сидят в засаде. В посёлке, на окраине которого находился дом-интернат для инвалидов, тоже расположилась группа захвата. На дорогах в укромных местах дежурили сотрудники ГИБДД на машинах.
Около шестнадцати часов Федуловы посадили в «Ниву» женщину и ещё двоих людей. Она тронулась с места. В этот раз её никто не сопровождал. В микроавтобус посадили оставшихся четверых «рабов» из первого его привоза и по очереди запихнули всех инвалидов. Сложили их коляски и тоже втиснули в салон. Мазур сразу передал информацию для группы захвата, что второго заезда микроавтобуса на рынок не будет.
— В него поместили всех дачных «рабов» и инвалидов, — предупредил он.
— Сколько всего человек в автобусе? — спросили его.
— Вместе с водителем и «смотрящим» — двенадцать. Скорее всего, сначала отвезут людей в дом-интернат. Брать микроавтобус надо там же со всеми пассажирами.
Когда «рабовладельцы» привезли людей в дачный посёлок и завели их в дом, в дверь ворвались люди в масках. Федуловым тут же надели наручники. Троих «рабов» посадили на диван.
— Снимите платок, — потребовал от женщины человек в маске и направил на неё видеокамеру.
Она слабой рукой потянула его за конец и стащила с головы. Её лицо было бледным, измученным, глаза — потухшими, безжизненными.
— Назовите свою фамилию, имя, отчество, — потребовал человек в маске-балаклаве.
— Веселова Светлана Витальевна, — произнесла она еле слышным, спокойным голосом.
— Светлана Витальевна, расскажите, как вы оказались в этом доме?
— Меня откуда-то похитили, насильно затолкали в машину, привезли сначала в какой-то сарай или гараж. Много дней или даже несколько месяцев держали там, а потом привезли сюда. Подробностей я не помню. Была постоянно пьяной. Сильно пила в то время. Вот этот человек, - показала она пальцем на Леонида Федулова, - приносил мне в сарай каждый день спирт и чего-нибудь поесть. А здесь, в этом доме, выпить мне ни разу не дали.
— Вы можете объяснить, с какой целью вас похитили?
— Меня заставляли просить деньги у граждан на различных рынках под видом нищенки.
— Почему вы не сбежали и не отказались это делать?
— Меня били, запугивали, много раз показывали фотографии уже убитых и изуродованных людей. Говорили, что закопают так же, как их, в землю.
— Как вы думаете, вас случайно обнаружили на территории больницы или по чьей-то наводке? Я надеюсь, что вы понимаете, на что я намекаю?
Она посмотрела на человека в маске, пытаясь уловить смысл сказанных им слов. Но лица его не было видно, а выражения глаз в прорезях чёрной маски-балаклавы — не понять. В её голове что-то «щёлкнуло», словно она внезапно прозрела, и заговорила сорвавшимся голосом:
— У меня есть предположение, что это было сделано по просьбе моего мужа.
— Почему вы решили, что он был в этом заинтересован? — удивлённо спросил он, ведь намекал совсем на другое.
— Дело в том, — начала она с отрешённым видом, — что однажды я уже была на этой даче, когда только вышла за него замуж. И думаю, что не случайно оказалась на ней сейчас.
— Вы хотите сказать, что вам известно, чья это дача?
— Известно, — вздохнула Веселова, — она принадлежит моему мужу.
— И вы вместе с ним приезжали сюда раньше?
— Да, — подтвердила Светлана, — мы отдыхали здесь вместе с ним только один раз. Он не имел возможности бывать на ней чаще. Муж много работал.
Младший Федулов попытался вскочить с табуретки.
— Да врёт она всё! — взревел он. — Она не жена хозяину дачи! Бомжиха она! Да посмотрите на неё! Разве...
Его грубо толкнули на место. А человек в маске продолжил:
— Назовите фамилию имя и отчество вашего мужа.
— Анатолий Андреевич Пущин, — спокойно произнесла Светлана.
— Да, гонит она! — снова гаркнул Федулов. — Оперный певец Пущин не имеет к ней никакого отношения! Да посмотрите на неё! Она же...
— Помолчите! — грубо оборвал его другой человек в маске.
— Светлана Витальевна, а почему у вас с мужем разные фамилии?
— В нашей среде певцов и актёров не принято брать фамилии мужей при вступлении в брак. Мы предпочитаем быть узнаваемы под своей фамилией, а не как жёны других знаменитостей.
— Понятно. Вы можете показать, где вас содержали?
— В подвальном помещении, — показала она слабой рукой на лестницу, ведущую вниз.
— Поднимитесь, пожалуйста, с места и проводите нас туда.
Женщина встала и пошла к лестнице. Дверь в подвал была открыта. В комнате, площадью около пятнадцати квадратных метров, на полу как попало валялись матрасы и грязная измятая постель. В одном углу стояло ведро вместо унитаза, накрытое крышкой. В противоположном углу — небольшой стол. На его столешнице находились бак с водой и пустые металлические кружки. В помещении стоял удушливый, смешанный запах грязных тел и туалета. Не хватало кислорода.
— Сколько человек здесь проживало? — спросил опер, снимая помещение на камеру.
— Семь, — ответила она.
— Сколько мужчин и сколько женщин? — перевёл он камеру на Веселову.
— Я — единственная женщина, все остальные мужчины, — потупила она глаза в пол.
— Как складывались ваши отношения с ними.
Веселова подняла голову и решительно, даже с каким-то вызовом, ответила:
— А как они хотели, так эти отношения со мной и выстраивали. Я была бессильна им сопротивляться. Почти все они — опустившиеся люди без моральных принципов. Двое из них — просто чудовища. Наши похитители в эти отношения не вмешивались. Если я поднимала шум и пыталась звать их на помощь, мне же ещё и доставалось. Мне теперь всю жизнь от этих бомжей не отмыться.
Потом запнулась, помолчала и произнесла, понизив голос:
— Должна признаться. В какое-то время и я с катушек съехала. Возможно, именно поэтому мой муж упрятал меня сюда. Такое впечатление, что он дал мне почувствовать разницу между тем, как я жила с ним и не ценила этого, и тем, как сейчас здесь с бомжами существовала. Ведь до того, как попасть сюда, я практически уже не отличалась от них. Муж каждый раз отыскивал меня среди подобных им и возвращал домой. Пытался вытащить меня из этого образа жизни.
В этот момент к дому подъехал автобус. Из него вышли два милиционера.
— Прошу пройти с нами, — сказал один из них мужчине и женщине, приехавшим вместе с ними.
Это были понятые. Начался осмотр всех помещений, составление и подписание необходимых бумаг.
В гостиной дома вместе с Веселовой, отцом и сыном Федуловыми находились два бомжа. По их выражениям лиц невозможно было понять, рады они тому, что их обнаружили и в скором времени освободят или нет. Закончив опрос Веселовой, человек в маске подошёл к ним и тоже стал задавать вопросы, снимая их ответы на камеру.
Он спросил их имена, фамилии и отчества. Поинтересовался, есть ли у них документы, и как они оказались здесь. Спросил, где до приезда в этот дачный дом они жили? Как к ним относились люди, которые заставляли их попрошайничать? И рады ли они тому, что их, наконец-то, освободят из «рабства»?
Они ответили, что особых претензий к своим «рабовладельцам» не имеют. Их жизнь до того, как их привезли сюда, была ничуть не лучше. Пожаловались лишь на то, что им не давали выпить и курить. И что милиция освобождает их рановато. Они были совсем не прочь поработать на «рабовладельцев» до лета, так как оставаться на улице зимой тяжело — можно замёрзнуть.
А здесь их сносно кормили, вывозили в микроавтобусе на рынок, чтобы подышать воздухом. Да и не скучно им было жить всем вместе. А летом им каждый кустик на природе был домом. В тёплое время года они предпочитали свободно передвигаться по земле и ни от кого не зависеть, потому что это их принципиальная жизненная позиция: человек должен быть свободным.
Когда Светлану Веселову оставили в покое и занялись осмотром помещений дачного дома и беседой с бомжами, она сидела на диване и думала о том, что кошмар, в котором она находилась несколько месяцев, наконец-то, закончился.
Безжизненным взглядом она осмотрела гостиную, в которой когда-то отдыхала со своим мужем и праздновала наедине с ним своё замужество. Вспомнила, как радовалась тому, что у них есть такой замечательный дом. Сейчас этот дом казался ей отвратительной тюрьмой. Ей даже запах в нём был противен.
Она опустила голову и закрыла глаза. В памяти начали всплывать одна за другой картины из её жизни в комнате подвального помещения. Женщина не помнила, как попала в неё. Помнила лишь, как проснулась однажды оттого, что её начало трясти. Она поднялась с постели, даже не обратив внимания на то, что лежит на полу, а не на кровати. Пройдя по привычному пути к двери, как в своей квартире, наткнулась на стену.
Остановилась и стала осматриваться. В комнате было темно. Под потолком она заметила окошко с металлической решёткой, сантиметров тридцать высотой и метра полтора шириной. Узкая полоска света пробивалась сквозь него, позволяя немного ориентироваться в пространстве. Нахождение в этом помещении не вызвало у неё никаких эмоций.
Очередное, страстное желание выпить не давало ей сосредоточиться на чём-то другом. Появившаяся слабость, трясучка, возбуждение, головная боль, боль в сердце сильно беспокоили её. Не в состоянии выдержать все эти муки, она начала кричать. Нащупав руками закрытую дверь, принялась колотить в неё.
В замочной скважине провернулся ключ, дверь открылась, и в проёме показался здоровенный мужик.
— Чего ты орёшь? — грубо спросил он.
— Дай мне выпить, иначе я подохну прямо здесь! — взмолилась она.
— У меня нет выпивки, — спокойно ответил тот и снова закрыл дверь на ключ.
Светлана опять бросилась к двери и стала тарабанить в неё кулаками.
— Сволочь, — выругалась она, когда поняла, что тот мужик не собирается ей помогать, — неужели ты не видишь, как мне плохо? Открой дверь. Открой! Ведь сдохну! Слышишь? Про...
Но рвотные позывы не дали докончить ей свою речь. Её стало ломать, корёжить и ещё сильнее трясти. Часа через три появилась тревога. Вскоре, распластавшись на полу, она начала бредить с открытыми глазами. Дверь снова открылась. Веселова это видела, но ничего уже не соображала. Помнила только, что мужчина пнул её несколько раз ногами и ушёл.
Эти удары по сравнению с тем, что творилось в её организме, были ласковым поглаживанием. Абстинентный синдром — штука страшная, как роды, которые никак не могут разрешиться, но только становятся ещё невыносимей. Он сопровождался у неё множеством ужасных физических и психических расстройств.
Кажется, что каждая клеточка тела болит, страдает и просит чего-нибудь спиртного. Светлана продолжала стонать и кричать, покрылась вся крупными каплями пота, а мужчина, не понимая её состояния, заходил, снова и снова наносил ей очередные удары и требовал, чтобы она замолчала.
Вечером дверь вновь открылась. Два других мужика: молодой и пожилой, занесли в комнату несколько матрасов, бросили на них подушки, простыни и снова закрыли дверь. Чуть позже они вернулись и волоком затащили в комнату пьяного мужчину, неприглядного вида. Бросили его на матрас и ушли. В двери появился тот здоровяк, который избивал Светлану. Он принёс тарелку с кашей, без мяса, без масла, чай и хлеб.
— Поднимайся и ешь, — приказал он и, не дождавшись, когда она встанет, вышел. Веселова была, не в состоянии есть, да и не хотела. К тому же она не имела сил встать. Вскоре она начала цепляться руками за старый матрас. Ей казалось, что он скачет под ней. На протяжении двух дней её пребывания в подвальной комнате, кроме неё в ней появилось ещё шесть человек.
Все они были мужчинами. Этот факт ничуть не тревожил её на тот момент. То ли она слишком плохо себя чувствовала, что ей было уже всё равно, то ли деградация её личности достигла уже такой высокой степени, что она спокойно садилась в присутствии мужчин на ведро и справляла нужду.
Правда, и они в её присутствии проделывали то же самое без всякого стеснения. Было видно, что мужчины испытывали такие же симптомы алкогольной зависимости, как и она. Они тоже кричали, требовали выпивки, были абсолютно безвольными и деградированными личностями. Бранные слова слетали с их уст гораздо чаще обычных — литературных. В пятницу вечером в комнату вошёл «громила», так здоровяка называла про себя впоследствии Светлана, и ещё один молодой мужчина с ним.
— Пошли с нами, — глядя на Веселову, кивнул в сторону двери, один из них.
Светлана кое-как поднялась и поплелась за ними. Её завели во вторую подвальную комнату. Там на стуле уже сидел пожилой мужчина.
— Объясняю тебе, голуба, — произнёс он грозным тоном, — теперь ты будешь жить здесь и работать на нас. Поняла?
Светлана кивнула головой и произнесла:
— Поняла, только выпить дайте, а то я сдохну.
— Выпивку ещё надо заработать. Завтра мы повезём всех вас на городской рынок. Вам не придётся там особенно напрягаться. Будете сидеть в разных местах на его территории с коробками, и смотреть, как прохожие бросают в них деньги. Предупреждаю, ни в какие разговоры ни с кем не вступать, денег из коробки не вынимать и не пытаться от нас сбегать!
Вот эти твои предшественники, — сунул он ей под нос фотографии с обезображенными трупами, которые Василий скачал из Интернета, — пытались от нас смыться. Их больше нет на этом свете, как ты уже, наверное, поняла. А на их место мы взяли всех вас, находящихся в соседней комнате. Если что, мы и с вами расстанемся так же легко. Ясно?
Веселова кивнула. Фотографии, которые пожилой мужчина перекладывал у неё перед глазами, в то время на неё тоже не произвели особого впечатления. Она хотела одного — выпить. В тот вечер в соседней подвальной комнате перебывали все бомжи, привезённые в этот дом. Федулов старший провёл с ними такую же, устрашительную беседу, как и со Светланой. Так же показал им фотографии изуродованных трупов и пригрозил сделать с ними то же самое, если они будут себя плохо вести.
На следующий день в два заезда их отвезли на рынок и рассадили на его территории. Люди бросали в коробки в основном по десять рублей, но были и такие, которые клали и более крупные купюры. «Громила» не давал «рабам» даже приблизительно подсчитать, сколько денег положили им в коробку, а уж тем более взять что-либо из неё. Он постоянно отвлекал их своим приходом и менял коробки с деньгами на пустые.
Нет, он не ходил по рынку с шестью коробками сразу. В руке у него всегда была одна пустая коробка. Быстрым движением он ставил её «рабу» на колени, а коробку с деньгами забирал. Отходил на небольшое расстояние, ссыпал из неё деньги в большую сумку, подходил к следующему «рабу», точно так же быстро менял коробку, снова ссыпал в сумку деньги и шёл с пустой коробкой к следующему.
В тот день физическое состояние всех «рабов», которые предпочитали лучше выпить, чем поесть, было ужасным. Они еле выдержали длительное нахождение на рынке. Когда вечером их привезли с рынка в дачный дом, Светлана, вспомнив, как пожилой мужчина сказал, что выпивку ещё надо заработать, по пути в комнату, попросила:
— Дайте мне выпить, мне плохо. Я же заработала сегодня денег на выпивку.
Но «громила» грубо толкнул её в спину.
— Ещё раз попросишь что-нибудь — измолочу, как собаку! — предупредил он.
Ужасное физическое и нервозное состояние не оставляло её и других обитателей подвала больше месяца. Этому способствовало не только то, что они не имели алкоголя, чтобы «поправить» своё здоровье, но и то, что в комнате не хватало воздуха. Появился тяжёлый запах грязных тел. От ведра, выполняющего функцию несмываемого унитаза, несло вообще невозможно.
Выносили его только один раз в день — утром. Ведро не мыли. Вскоре всех мужчин побрили налысо. Раз в неделю всем выдавали по рулону дешёвой туалетной бумаги, по пачке покупных, влажных, бумажных салфеток, которыми «рабы» должны были обтирать своё тело. Мыть в том душе, в котором моется сам Пущин и Фёдор, их не хотели, боялись заразы.
Им и так было хорошо. Зубы вообще не чистил никто. Было нечем. Да и не стали бы они это делать. Справедливости ради, надо сказать, что бомжи с неохотой и салфетками обтирались. Светлане выдавались средства женской гигиены. Раз в неделю она получала также воду для мытья головы. В качестве домашней одежды у бомжей имелись старые больничные пижамы. Их, скорее всего, приносили и периодически меняли Федуловы, сумевшие договориться об этом с какой-нибудь сестрой хозяйкой из больницы, в которой работали сами.
Как ни странно, но в один прекрасный день, Светлана проснулась и ужаснулась тому, что проживает в одной комнате с мужчинами. Она никак не могла понять, как прежде, не стыдясь, она справляла нужду в их присутствии? Примерно это же ощутили и мужчины.
Нет, стыда они не испытывали. Слишком высока была их степень деградации, чтобы испытывать его. Но двое из них вспомнили, что они всё-таки мужики, и обладать женщиной — это их природное право. Они стали заигрывать с ней и склонять к близости. Женщина на это не шла. Тогда они стали прибегать к насилию. Её крики о помощи не возымели успеха. Однажды «громила» открыл дверь в то время, когда она звала на помощь. Бомж, увидев его, быстро ретировался на своё место. Поняв причину крика, «громила» пнул её несколько раз ногой и предупредил:
— Ещё раз устроишь истерику — убью!
После этого случая бомжи совсем осмелели, а она продолжала сопротивляться насильникам уже молча. Зачастую делать это было бесполезно. Четверо других мужчин, не претендующих на близость с ней, спокойно наблюдали за всем происходящим и не делали попыток помочь Светлане.
С каждым днём росло осознание того, что она сотворила со своей жизнью и почему оказалась здесь. Ненавидела себя за это. Ненавидела тех, с кем жила в одной комнате. Иногда, правда, жалела их и понимала, что когда-то они так же, как и она, оступились и сбились с нужного пути. Что этому тоже мог предшествовать какой-нибудь серьёзный стресс или горе, с которым их психика не справилась, а усилия родных и близких по выводу их из этого состояния оказались бесполезными, как и в случае с ней.
Жизнь Светланы превратилась в кошмар, а выхода из сложившейся ситуации она не видела. Хотелось закрыть глаза и умереть. По ночам она часто плакала и мечтала выбраться отсюда. Обещала самой себе, что если это когда-нибудь произойдёт, то она больше никогда не возьмёт в рот ничего, содержащего спирт.
Но вспоминая фотографии с изуродованными телами, которые ей неоднократно показывали для устрашения, она считала, что живой отсюда никогда не выберется. Светлана замкнулась в себе, ни с кем из мужчин не общалась, лишь радовалась тому, что может днём сидеть на свежем воздухе в общественных местах, не видя своих обидчиков, проживающих вместе с ней в подвале.
И вот теперь, вопреки всем собственным, страшным, прогнозам о дальнейшей участи, её освободили из «рабства». Веселова ещё не осознала до конца, что это на самом деле произошло, и казалось ей сказочным сном. Одновременно Светлане было очень страшно возвращаться в мир нормальных людей. Страшно, потому что пока себя к ним не причисляла. Боялась, что не найдётся в нём места для неё.
"Все знакомые, знающие, как глупо я распорядилась своей жизнью, уже никогда не поверят в то, что я способна измениться и стать нормальной, — сделала она вывод. — Пройдёт много времени, прежде чем я смогу им это доказать. Но обязательно буду стараться это делать, — пообещала она себе".
Продолжение в гл.14 http://proza.ru/2016/02/20/1079