Слова, слова, слова… Ничего не значат, ничего не могут объяснить, не могут ответить, в лучшем случае могут спросить. Заведомо глупо, так как и ответ, и вопрос — просто слова. Набор букв, звуки, выпавшие из пустоты. Я слушаю их. Я слышу их. Только их. Я смотрю на узор букв и вижу только их. Я спрашиваю: что это? Но ответы, будто толковый словарь, отсылают меня только к новым словам. Я вновь слушаю, вновь смотрю и не могу понять ничего. Непонимание превращается в ручей, смывающий меня в бездну тишины, где я даже не могу задать себе вопрос о том, кто я и где я. Просто убивающая потерянность капли в этом океане заставляет меня цепляться за зыбучий песок слов, выстраивать из них новые узоры, но уже без смысла. Я строю из них корабль под флагом отчаяния и дрейфую по лиловой глади чего-то, чего мне никогда не постичь, потому что «постичь» — просто слово. А передо мной лишь эта гладь, которую я так называю потому, что иначе просто сойду с ума. Я, как теряющий память, на всё клеящий названия, что какой-то злой шутник постоянно переписывает. Я читаю водой свою руку и пью глаза книгой. Я рассуждаю о любви, уже просто не понимая, ни что такое любовь, ни что такое рассуждать, ни что такое я. Я вижу, что в действительности этого не понимает никто. Люди сидят на скамейках, которые уже давно из-под них утекли, превратившись во что-то другое, и в панике твердят себе: «скамейка, скамейка, скамейка»…
Я говорю с тобой о закате, о деревьях, о птицах… Я показываю на белое облако и спрашиваю себя: а видим ли мы один и тот же цвет? Возможно ли это узнать? Белое… облако. Слова разваливаются как хлебный мякиш.
Неудивительно, что люди так плохо понимают друг друга. Всё, что у них есть, как им кажется, это слова, которые меняют и теряют свой смысл с такой скоростью. Какое счастье… я бы сказал — любить, но не буду: кто знает, не будет ли это слово означать ненависть к моменту прочтения? Какое счастье знать, что несмотря на разногласия в словах, мы видим и чувствуем одно и тоже, какое счастье ловить этот взгляд, зацепившийся за твой, и какое счастье вовремя понять, несмотря на одни и те же яркие слова, что мы уже о разном.
Я заведомо знаю: что бы я ни произнёс, что бы ни сделал, чтобы ни изобразил, умам подвластное, оно будет истолковано сквозь призму и вывернуто так как удобно. И всё равно продолжаю, ведь в моём арсенале больше ничего нет. Я изо всех сил кричу под водой человеку напротив: вдруг услышит? Пусть хотя бы видит, что кричу. Мне кричат в ответ… но… чёрт возьми… я ничего не слышу. Лишь кричу в ответ. Затем мы оба замолкаем и всматриваемся в лица, в глаза друг другу. Улыбка, рвущаяся сквозь глубины отчаяния, — вот всё, что возвращается ко мне, отражаясь в глазах.
Мы с тобой куда-то плывём. Мы уже не помним, откуда и сколько. Мы уже не уверены, что кого-нибудь из нас или обоих не подменили. Мы плывём лишь потому, что знаем, что никогда не узнаем правды. Правда — лишь узор пузырей вокруг нас. Я лишь хочу, чтобы их узор был красив. Неважно, что кроется за ними — гнев, смех, любовь или что-нибудь ещё из миллиона слов. Кому какое дело до того, что я кричу под водой?
Я начинаю путаться, что красиво, а что нет. Я изо всех сил внимательно слежу за реакцией твоих глаз, и это сбивает меня, и, кажется, получается некрасиво. Я плюю на это и делаю то, что кажется красивым мне, но не могу отвлечься, иначе собьюсь, чтобы посмотреть и узнать, нравится ли тебе. Всё же, кажется, второй вариант лучше, хоть меня и пугает мысль, что тебя просто могло не быть рядом в момент моего танца. Я спрашиваю об этом, но, кажется, пузыри таких идиотских вопросов совсем не изящны. Мне ничего не остаётся, как продолжать и решать самому, в надежде, что наши вкусы совпали.
Я сделал открытие, от которого всё перевернулось. Оказалось, ты никуда не пропадаешь из поля моего зрения, даже когда я, увлёкшись танцем, не смотрю на тебя. Я смотрю. Ты и есть мой танец. Нет, не мой. Ты танец, который приходит ко мне. Ты и есть эта красота, которую, думал, строю я. Оказывается, я просто её замечаю. И насколько я её замечаю, настолько её больше. Выходит, ты бесконечно красива, ведь ничто не мешает мне никогда не возвращаться. Эта тайна удивительна, и я не буду спрашивать, открыла ли ты её тоже, ведь это абсурд. Стоит мне только начать танцевать, и ты будешь моим танцем, а значит — мы оба внутри этого чуда.
По непонятной причине я всё-таки возвращаюсь из бесконечного танца в место, где куча дураков орёт под водой и ничего не слышит. Может быть, чтобы узнать, вновь глупо пытаться измерить словами глубину погружения? Бесполезно. Много и мало — лишь слова. Потеря объективности — единственно возможное движение.