Ей давно уже пеняли, что она слишком много работает. Маленькая строительная фирма, созданная буквально с нуля, требовала постоянного внимания. Вот и не сложилась у Жанны личная жизнь: ни любви, ни семьи, ни детей. А разве можно считать такую женщину успешной? Тем более, за тридцатник перевалило…
– Ладно, – решила она, – начнём с малого: поищем мужчину, к которому хотя бы тянуло… Пусть физически. Остальное, говорят, приложится.
И тут, как по заказу, ей позвонила ещё институтская подруга Нинка Епихина, удачно вышедшая замуж за стареющего бизнесмена. Сто лет с ней не виделись.
– Жан, мы тут, с мужем, решили в Адлер съездить, в пансионат «Знание». Название, конечно, дурацкое, зато там – одна профессура… Представляешь, какие кадры?.. Море, солнце, дедушки с кошельками, и тишина… – почти гробовая. Хочешь отдохнуть?
– В гробу?..
– Да ну тебя!
– Ты же знаешь, не люблю я кому-то мешать… – устало потянулась Жанна.
– Кому? Мусик не едет, ни с того, ни с сего вдруг – взбрыкнул. А билеты – уже на завтра. Ну, поддержишь компанию?
– Это судьба! – решила Жанна. Закупила самое необходимое, и наутро следующего дня уже стояла на нужном перроне в нужный час. Нинка, слава Богу, не опоздала. За ней это водилось… И вскоре они уже сидели в своём купе и потягивали марочный Кагорчик.
Когда Епихина вышла за чаем, Жанна наполнила свой фужер до краёв:
– Эй, дорогуша! … – чокнулась она со своим отражением в зеркальной двери купе, – пусть нам и в отпуске будет так же сладко. Не дрейфь… Прорвёмся!
Потом подружки ещё долго болтали, вспоминая даже то, чего и не было, пока поезд не выбрался из Москвы и не загромыхал по шпалам пригорода. Откосы пестрели переросшими ромашками и дикой гвоздикой. Небо было ясным и голубым. Впереди их ждало только счастье. По-иному просто не могло быть, да и не планировалось…
В пансионате они вселились в шикарный двухместный люкс. И в первую же ночь, нарисовав себе сногсшибательные лица, подружки отправились в местное кафе, откуда уже доносилась призывная танцевальная музыка.
– Ни одного дня, ни единой ночи – впустую! – вот теперь наш девиз, – скомандовала Нинка и как флагман устремилась вперёд. Но Жанне пришлось поотстать. Сильно саднила стёртая новой туфлей пятка. Достав из сумки скотч и маникюрные ножницы, она присела на корточки, чтобы заклеить болячку, но когда разогнулась, ей вдруг показалось, что и так тёмная ночь – ещё больше потемнела. Абрисы деревьев и домов расплылись, словно их размазали пальцем. Фонари заискрили, как бенгальские огни, местами выхватывая такие же искрящиеся круги цветущих кустов и шершавого асфальта.
– Доработалась… – потёрла глаза Жанна, – это наверно от компьютера.
Епихиной в конце проулка уже не было. А Жанне всё больше становилось не по себе. И, наконец, не выдержав, она, почти бегом, кинулась вперёд.
Когда сквозь кусты, наконец, замелькали цветные огоньки кафе, перед носом у Жанны буквально из ничего вдруг возникло довольно плотное тёмное пятно. Она чуть не вскрикнула, но, вглядевшись, несколько успокоилась. Это был всего лишь – мужчина, маленький, сухонький, в бабочке и при лаковых туфлях. Приподняв чёрную шляпу – это в такую-то жару! – он заглянул Жанне в лицо и вдруг сардонически оскалился:
– Пардон-с! Как мотылёк летите-с…
– Ну, и улыбочка… – инстинктивно отпрянула Жанна, заслонившись сумкой, а когда её опустила, незнакомца уже не было, – может быть, местный сумасшедший?.. Хорошенькое начало…
Кафе располагалось на полукруглой балюстраде, откуда по широким мраморным ступеням можно было спуститься к морю. Прочитав надпись на вывеске, Жанна невольно скривила губы.
– «Слёзы любви». Какие ещё слёзы в этом земном раю? Хватит их и там, в московской мясорубке. Поменяли б на «вздохи», что ли?..
Нинка уже выбрала столик в куще цветущих олеандров и даже сделала заказ.
– Надо же, тут и фонтанчик есть, только еле капает… – отметила она.
– Ах вот, что за «слёзы»… – осенило Жанну.
Небольшой оркестр довольно сносно исполнял и томные блюзы, и виртуозный джаз. Душа Жанны, тотчас отозвавшись, сладко заныла в предвкушении чего-то необычайного…
А Нинка уже обнималась с кем-то в толпе танцующих и, яростно жестикулируя, указывала Жанне на столик у эстрады, мол, погляди, что за экземпляр!
А экземпляр был – даже очень, правда с дочкой лет двенадцати… Где-то Жанна вычитала, что своего мужчину истинная женщина узнаёт мгновенно. Неужели так будет и с ней?.. Сидя в густой тени олеандров, она могла наблюдать за выбранным объектом, не будучи замеченной.
– А мамаша-то явно осталась дома, иначе не пустила бы девочку в такое место, да ещё заполночь…
И всё же взгляд так и тянулся от дочки к отцу. Длинноватые по мужским меркам волосы, тёмные, слегка вьющиеся. Бледное, почти белое лицо. Сухие, нервно подрагивающие пальцы. Но главное – глаза, как у Врубелевского «Демона». Тяжёлые веки трагически полуопущены. А над ними, сошедшиеся как грозовые тучи, красиво очерченные брови. Его чувственную, как ей показалось, красоту ещё больше усиливала чрезмерная худоба.
– Скрипач, наверное, или актёр… – подлила масла в огонь, пропорхнувшая мимо Епихина.
Тёмный пиджак на костистых плечах незнакомца был несколько великоват и потому слегка перекошен, что делало мужчину похожим на чёрную подбитую птицу.
– Что-то с ним не так… Может, и нет у этого семейства мамочки?.. В аварию попала… Или ещё что… Иначе, почему он такой?.. И всё же все остальные мужчины по сравнению с ним – лишь ходячие глаженные штаны… – невольно хмыкнула она. – Всё! Ехать мне обратно кучкой пепла на полке!
Когда объявили белый танец, Жанна ласточкой кинулась к заветному столику.
– Будь, что будет! Отошьёт, значит, женат. А если – нет, да ещё при дочке, значит… А ведь славно было б и готовую девочку получить, да ещё такую взрослую! Я бы её и наряжала, и баловала…– опережая события, на ходу размечталась она.
Мужчина удивлённо вскинул веки, и Жанна обнаружила, что глаза у него были светло серыми, что совсем не вязалось с его мрачным имиджем. Казалось, он одолжил их у кого-то более удачливого или жизнерадостного, но ещё не научился ими пользоваться. Вот и сейчас незнакомец смотрел на Жанну так, словно она резко вынула его из чего-то тяжёлого, мучительного, давно не отпускавшего, и ему оставалось только удивляться, как ей это удалось?
Они вышли на край танцплощадки. Встали друг против друга. И тут произошло то самое…
Их буквально притянуло друг к другу, как пару разнополюсных магнитов. И вскоре для Жанны уже не существовало окружающего: ни танцплощадки, ни сидящих за столиками людей, ни самого кафе… А если и существовало, то лишь досадной помехой, от которой хотелось избавиться. Причём, немедленно.
С её избранником, похоже, происходило то же самое. Он не только не пытался отстраниться, а, казалось, безропотно врос в неё всем, что ещё осталось от его и так полупрозрачного тела…
Порознь этих двоих уже не было. А был лишь висящий над полом духовный и физический сплав, некое нечто, скорее всего уже неделимое.
– Вот и всё… – с заплаканной улыбкой уткнулась ему в плечо Жанна, – вот и всё.
Как потом оказалось, это и в самом деле было – всё. После танца Виктор, так его окликнул друг, тут же взял девочку за руку и ушёл.
Дни шли за днями. В кафе он больше не приходил. Изредка появлялся на пляже, и то – по вечерам. Рядом всё время была дочь, и занимался он только ей. Правда, два раза в неделю его куда-то уводили на пару часов, и тогда девочка оставалась под присмотром друга. Эта загадка волновала Жанну и разжигала в ней, пусть ещё не ревность, но уже рвущую сердце тревогу.
Так прошло две недели. Они виделись только издали. Но постоянно встречались взглядами. И в эти мгновения Жанна опять начинала ощущать себя его частью, отчего ноги за ненадобностью тут же отказывали, и приходилось искать, к чему бы прислониться.
Нинка сразу же нашла себе лысоватого бугая в супердорогих очках – некий симбиоз профессуры и криминала, и пропадала в его номере безвылазно. В общем, отрывалась по полной… Поэтому Жанне ничто не мешало ни плавиться, ни рваться на части, ни собираться из ничего. Она, наконец, позволила себе… И влюбилась.
Это было так ново. Так завораживающе… Звуки и запахи теперь, будто зазывая, уводили её в совсем иные, неведомые досель измерения, а миры, и внутренний и внешний, неудержимо сияли, как и её лицо в последнее время. Не хватало лишь малого и в то же время – всего. Чтобы он ещё хоть раз обнял её. Просто обнял. Трудно существовать частью… Природа стремится к целому. И Жанна надеялась…
И вот, как гром с ясного неба, грянул конец отпуска. Завтра отъезд. И она решила провести последнюю ночь на берегу:
– Вдруг Он всё-таки решится?.. Иначе, зачем тогда всё?..
Она принесла на пляж тёплое одеяло. Достала уже откупоренную бутылку шампанского и начала медленно потягивать из неё, прислушиваясь, не зашуршит ли гравий…
На рейде поблескивали перекрещенные цепи огоньков и виднелись тёмные силуэты барж и кораблей. А здесь, почти у ног, ласково шлёпали мелкие тёплые волны. Жанна сама не заметила, как допила своё полусухое и, закутавшись в одеяло, уснула прямо на берегу. Сказалось сверхнапряжение последних дней.
Он разбудил её под утро. Подсел, перебирая её тонкие прохладные пальцы, даже покрутил перстенёк на безымянном и, наконец, что-то тихо шепнул на ухо.
Разгулявшееся к утру море так шумело, что она не сразу поняла, что именно?
– Кажется, нам уже не обойтись без этого…– уже увереннее повторил он.
Она, не раздумывая, потянулась к нему и обняла.
Виктор был не просто горячим… Он пылал. На Жанну буквально накатывали волны его жара…
– Похоже, температура… – разволновалась она, – может, это грипп?
Но тут их, как пару белых лодочек, сорвало с якорей, рывком затянуло в жадно полыхающий смерч и почти мгновенно сожгло.
Всё произошло так быстро, что Жанна даже разочарованно всхлипнула. Ей хотелось ещё и ещё… Дотла! До полной пустоты и в теле и в мозгу. Но он, ничего не объясняя, вдруг встал и быстрым шагом направился к воде.
И тут ей стало холодно, неимоверно холодно…Она ещё не знала почему, но зазнобило даже в сердце, как будто в нём образовалась большая рваная дыра, со свистом засасывавшая холодный предрассветный воздух. Приподнявшись, Жанна поискала Виктора глазами. Он сидел у воды, на корточках, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону, как будто у него болели сразу все зубы…
– Это ещё что? – Накинув кофту, она подошла и присела рядом.
И тут он заговорил, вроде бы и не с ней, а так…будто сам с собой:
– Там, где я работаю… Когда подходит срок облёта четвёртого реактора, все в КБ смотрят только на меня. Кому ещё охота получить смертельную дозу?.. А я уже и так – живой труп, ещё с того, самого первого дня… Ведь, когда в Чернобыле рвануло, мы о себе не думали. Да и стыдно было тогда беречься…
Вот, с тех пор я и вызываюсь на облёт, всегда – первым. Уже который год. По одному облёту в квартал. Составляю отчёт, и – в клинику. Реабилитация. Переливания крови – и раз, и два, и десять… Пока начинаю держаться на ногах. Тогда отправляют сюда. Передохнуть. И каждый раз я пытаюсь накопить хоть немного силёнок для своей Светки. Ведь столько бедолага вынесла…Порадовать – хоть разок. Доказать, что ещё мужчина…
А тут вдруг – ты! Не знаю, как это вышло… Никогда такого не было. Будто и не я…
Ну, что ж… За своё отвечу! – Ожесточённо сплюнул он на воду.
А ты-то чего хотела? Поиграть?.. Развлечься?.. Радуйся, добилась своего! Пустой я теперь. Совсем пустой. Светка подумает, что это уже – конец! Понимаешь, что это для неё значит?! Где уж тебе…
Не было смысла ни оправдываться, ни что-то объяснять. Всем своим продрогшим от нелюбви существом она вдруг поняла, что уже не нужна ему. Да, видимо, и не была нужна, ни в каком качестве… Ссутулившись, как под неимоверной тяжестью, она встала и молча поплелась вдоль кромки прибоя, волоча за собой изрядно отсыревшее одеяло. Острый стыд охватил её, и ещё жалость, почти материнская жалость к этому сильному, изломанному судьбой человеку.
– За что его так? И меня?..