( отрывок из рассказа«Два выстрела)
Песни военных лет… Они написаны в ритме биения сердца. Их пели перед боем, после боя, в тылу у костров, в блокадном Ленинграде и даже в концлагерях. Они воевали вместе с бойцами, помогая отстоять Родину.
При звуках задушевных мелодий, родившихся в решающий для судьбы России период, меня охватывает необычайное волнение. Они как сгустки людских эмоций, нашедшие в душе моей отклик через годы и расстояния. В них радость и горе сплетаются воедино, а чувства волнами выносят маленькие песчинки спасительной надежды на поверхность штормящего океана.
Ощущение сопричастности к опалённому войной прошлому настолько сильно, что мне начинает казаться, будто те песни написал я. Разумом-то осознаю, конечно, что подобное немыслимо для меня, годовалого малыша той поры.
Ещё я вижу себя ребенком в маленькой комнате, окна которой заклеены накрест полосками бумаги. На улице, пронзая темноту, полыхают взрывы авиабомб и снарядов, отчего стены комнаты сотрясаются. Сжимая изо всех своих слабеньких сил поручни детской кроватки, я, стараясь, видимо, заглушить пугающий меня орудийный грохот, неистово кричу: «Лебца, лебца!» Полагаю, и это видение навеяно рассказами родной тети Славы, спасшей меня в блокаду. Она заменила мне мать, ушедшую добровольцем на фронт, когда получила похоронку на мужа - моего отца.
Иногда нахлынувшие волнения подолгу не дают уснуть, и тогда я достаю свою любимую фотографию. На ней двое — я и мама; большие мужские часы на её левой руке сохранили точное время происходящего: пятнадцать часов пять минут. Правой рукой она обнимает свое бесценное сокровище, то есть меня, которое не видела четыре года — с начала войны. Ради такого торжественного момента я одет в костюм «лондонского денди» и белую сорочку с галстуком, как у вождя революции. Брючки тщательно отутюжены. Правда, на ногах вместо туфель разноцветные валенки. Я держу в руках деревянную пушку, как истинный пацифист, дулом вниз. На маме — форма старшего лейтенанта, волосы красиво прибраны, а милое родное лицо светится редкостной в ту пору улыбкой.
Солдаты войны… Какими они были тогда? Как удалось им выдержать немыслимые испытания?
Однажды, разбирая бумаги покойной матери, среди вороха разного рода записей, квитанций об оплате коммунальных услуг, пожелтевших вырезок из газет, я обнаружил несколько писем, сложенных треугольниками. Вместо марок на каждом из них только пометка «воинское» и рядом фамилия, инициалы, адрес.
Я развернул один треугольник, сложенный из разлинованного листка школьной тетради: «7.10.40 г. Здравствуйте дорогие мама и Лев!» Показалось, кто-то тихо произнес эти слова знакомым голосом. Может, отец? Нет, конечно: опять мои фантазии. Отец погиб 10 августа 1941 года, когда я, как говорится, пешком под стол заходил.
Вспомнились рассказы матери и знакомых ветеранов войны. В суете будней мы часто забываем, что именно они, пренебрегая своей жизнью, спасали нас, отстояли наш город, а затем с невероятными усилиями восстановили его из руин. Этот рассказ я посвящаю им.
Война подходила к концу. И бойцы нашей армии, охваченные единым порывом и волей к победе, совершали, казалось бы, невероятное.Например, захватывали обширные плацдармы минимальными силами, не успевая подтянуть технику и боеприпасы. И всё же законы войны неумолимы. Рассчитывать на успех операции без тылового обеспечения невозможно.
Госпиталь, который сопровождал наступавшую дивизию, дерзким броском захватившую плацдарм, неожиданно попал в окружение. Еще накануне в отвоеванном здании, там, где остались целыми стекла, развернули операционную. День начался розово-сиреневым восходом и непривычной тишиной. После грохота снарядов, мин, воя авиабомб и свиста пуль казалось, что наконец наступил земной рай. Приподнятое настроение персонала госпиталя подпиталось радостью от проведенной операции по поводу аппендицита. Впервые с начала войны на операционном столе оказался пациент с диагнозом из мирного времени. «Видимо, предвестник скорой победы», - заключила старший лейтенант Валентина Ивановна Одинцова, накладывая последний шов.
Неожиданно все вздрогнули от грохота взрывов во дворе. По коридору разнеслась команда : «Всем к оружию! Мы окружены». В операционную влетел капитан Макаров с двумя автоматами и связкой гранат. «Разбирайте!», - успел крикнуть и помчался дальше. Через несколько мгновений в коридоре послышались топот и немецкая речь. «Ну и ну!» - опешила Валя, но мигом пришла в себя и приказала операционной сестре, сержанту Ольге Бородиной:
— Бери автомат и гранаты и занимай позицию у окна, а я залягу у входа. Пусть только попробуют сунутьтся сюда. Быстрее, но сначала сдвинем операционный стол в угол.
Первым, кого обнаружила Валентина, выглянув в коридор, был начальник госпиталя полковник Сафронов. В белом халате, с маской на лице и в резиновых перчатках, в сбитом набекрень колпаке, из-под которого торчали вздыбленные пряди волос, он, как привидение, возник в проёме с треском распахнувшихся дверей главной операционной и стремительно обрушился на появившегося рядом фрица. Не дав ему опомниться, субтильный хирург ногой выбил автомат у противника-тяжеловеса и, ловко подсев под обмякшую тушу, приемом «мельница» перекинул её на оказавшегося рядом очередного незваного гостя со взлохмаченной рыжей шевелюрой, в немецкой мышиного цвета экипировке. От неожиданности рыжий грохнулся на спину, его «шмайссер» отлетел в сторону.
В мгновение ока массивная цель возникла перед Валентиной рядом. Она нажала на курок. Великан, силившийся поднять свой автомат, упал замертво. Рыжий, сообразив, что до автомата ему тоже не добежать, выхватил из–за голенища штык-нож и бросился на Сафронова. Полковник, занимавшийся до войны борьбой самбо с воспитанником знаменитого Харлампиева, действовал, как на тренировке. Блокировав левой рукой удар атакующего врага с ножом, правый кулак со всей силой обрушил на его нос. Фриц отлетел к стене. Не мешкая, Сафронов подхватил автомат и пристрелил так и не очухавшегося противника. Подоспевший Макаров дал длинную очередь из ППШ и уничтожил остальных фашистов.
В это же самое время, услышав звон разбитого стекла в операционной, Валентина крикнула Бородиной:
— Заходи справа! Бросай гранату! — Подбежав к окну с другой стороны, она вдруг почувствовала сильный удар в сердце и потеряла сознание.
Очнулась Валентина Ивановна уже в госпитале. Рядом лежала перевязанная Оля.
— Где мы?
— В госпитале, в Ленинграде, — живо откликнулась операционная сестра,
обрадованная тем, что старший лейтенант Одинцова, её наставник и подруга, пришла в сознание. — У тебя серьезное ранение: пуля прошла рядом с сердцем...
— Я ничего не помню, расскажи, как мы здесь оказались, — нетерпеливо прервала её Валентина.
— Нас спасли разведчики. Они возвращались с задания и услышали выстрелы. При их появлении немцы сразу отступили. Разведчики переправили нас сюда самолетом. Все сотрудники госпиталя ранены, но чудом остались живы. Твоё ранение — самое тяжёлое.
— А солдатик, которого мы оперировали, цел?
— Да, идёт на поправку. Он силился подняться, когда тебя ранило. Забыл, что швы свежие, вот-вот разойдутся; пришлось накричать на него. На счастье подоспели наши спасители.
Несмотря на сильную пульсирующую боль в сердце, Валентина улыбнулась: «Жива! – пронеслось в голове. — И солдатик скоро на ноги станет. Еще повоюем». Она закрыла глаза, и на неё водопадом хлынули воспоминания, внезапно сменяясь, как причуды калейдоскопа.
Вспомнилось, как природа пробуждалась ото сна той долгожданной весной. На солнце, с каждым днем светившем всё ярче, сосульки радужно искрились, капли звенели тонко и нежно, а в душе у девушки кипели волнующие чувства, рождались непредсказуемые желания: хотелось вдруг закружиться в стремительном танце, прыгнуть с парашютом или очутиться, к примеру, за тридевять земель на океанском пляже.
Воскресшее в памяти напутствие замечательного поэта "Сейте разумное, доброе, вечное…" рассеяло девичьи романтические грёзы. Валентина любила не только стихи Николая Алексеевича Некрасова, но поэзию вообще. Пробовала писать сама, но, будучи особой самокритичной, с сочинительством решительно распрощалась, тем более, что предстояли выпускные экзамены: она заканчивала десятилетку.
Валя вынула из портфеля и разложила на столе учебники и тетради, но прежде чем открыть книгу, включила радиоприемник. Ну конечно, в эфире изо дня в день одна и та же тема: Гитлер и его партия, эпидемия «коричневой чумы» в Германии. Фашистская свастика паутиной оплетала всю Европу. Перестроенная на военный лад промышленность набирала обороты. Как грибы после дождя, множились концлагеря, сразу же заполнявшиеся коммунистами, евреями, свободомыслящими людьми, включая крупных учёных, известных деятелей культуры. Свежий информационный выпуск сопровождался трансляцией фрагмента истеричного монолога фюрера, гулкой поступи по брусчатке нацистов.
Нормальный девичий разум не мог постичь, каким образом человеческая жизнь обесценилась до такой степени, что стала сопоставима с жизнью насекомого. Согласно гитлеровской доктрине неарийцы должны отныне работать на арийцев. Неповиновение карается смертью, причём изощренной, садистским уничтожением в концлагерях. Наслаждение зрелищем смерти, людской крови побуждает фашистских извергов к новым чудовищным зверствам...
-Вампиры, негодяи!- В возмущении воскликнула она.
Валя в ужасе выключила приёмник. Почувствовала, что дрожит, надела кофточку, но не согрелась. Взяв листок бумаги, написала:
Отлитые пули, свирепые пули
На разных заводах и в разных местах
Убили вы многих, с пути не свернули,
Внушили вы многим и холод и страх.
Тоскою глаза матерей иссушили
Проклятые черные граммы свинца.
Детей не щадили, сирот наплодили,
Страданьем сгубили людские сердца.
Всем миром нам надо подняться.
Фашизм разгромить до конца!
Бороться, сражаться — не сдаться,
Чтоб боли не знали сердца!
«Нет, много патетики, — девушка, нахмурясь, резко отодвинула от себя листок с рифмованными строками. — Сейчас не до красивых и громких слов: необходимы конкретные дела. Но я–то что могу? Где принесу больше пользы?»
Звонкие голоса, донёсшиеся через окно со двора, где играли дети, немного успокоили девушку, направили мятущиеся мысли в нужное русло. Она ещё раньше думала об этом, а сейчас окончательно утвердилась в своём решении: «Стану врачом, детским хирургом. Дети ; это все, что будет потом. Так хочется верить... Нет, я просто уверена, что им удастся прекратить все войны...»
Родители поддержали намерение дочери сдавать вступительные экзамены в Ленинградский педиатрический институт.
И вот она уже который час, не отрываясь, глядит в окно вагона на проносящиеся мимо неброские, но такие трогательные пейзажи: поезд, ритмично выбивая дробь колёсами, уносит её из родного Витебска в город на Неве. Позади выпускные экзамены и прощание со школой. Что дальше? Как-то её, провинциалку, встретит большой город.
Она преуспела в конкурсных испытаниях, получила студенческий билет и сразу же с головой погрузилась в науку. Ей нравились все учебные дисциплины: каждая по-своему открывала ей многогранный мир педиатрии, укрепляя во мнении, что дети высший дар природы, щедро одарённые от рождения талантами.
При встрече с больными малышами Валя всегда старалась их утешить и помочь, как обычно это делает родная мать. Но этого было недостаточно. Требовались глубокие знания. Поэтому после лекций и семинаров она ещё часами занималась в анатомичке, на кафедрах. Иногда по ночам дежурила в хирургическом отделении и даже ассистировала у операционного стола, осваивая искусство хирургии.
Как-то в Публичной библиотеке она попросила "Атлас хирургических операций", но оказалось, что кто-то из читателей уже занимается с ним. «Видите, морской офицер за третьим столом...», — указала библиотекарь
Валя, поколебавшись, подошла к нему:
-Извините, завтра у меня на факультете доклад по аппендэктомии. Мне очень нужен атлас, который перед вами...
-Неужели такая хрупкая очаровательная девушка намеревается взять в свои маленькие руки хирургический нож? — улыбнувшись, поинтересовался симпатичный военный.
Валентина, подхватив его шутливый тон, живо откликнулась:
; Маленькие женские руки работают тоньше, чем большие пальцы мужчин. Думаю, оперировать детей вообще должны женщины: они в основном воспитывают малышей и знают тонкости их психологии и болезней.
-Вы еще и детский хирург! ; изумился моряк. ; Как джентльмен и в знак уважения к Вашей профессии я, конечно, уступаю Вам атлас. Кстати, нужные фрагменты операций я уже срисовал к себе в тетрадь.
-Вы тоже хирург? — заинтересовалась девушка.
Из библиотеки они вышли вместе. Иван Осипович, так звали военврача третьего ранга, проходил усовершенствование в Военно-морской медицинской Академии. Эрудит и замечательный собеседник, он страстно увлекался историей России и её северной столицы, сразу же увлёк любознательную студентку рассказами из жизни знаменитых людей города на Неве.
Молодые люди не подозревали, что скоро им придется сражаться за Ленинград, отстаивая каждую пядь земли на подступах к нему от чудовищного врага, невероятно коварного и превосходно вооруженного, превосходящего по численности в два-три раза защитников города.