Екатерина Васильевна очень спешила. Хотя между окончанием ее шестого урока и началом собрания было целых четыре часа, она решила не тратить времени даром, не ехать домой, благо путь не слишком близкий, а с ходить в поликлинику на массаж. Приняла сеанс физиотерапии, ей выписали новые таблетки, сделали массаж и, что, наверное, важнее всего, дали направление на постоянное посещение масажного кабинета. Даже назначили расписание, такое, что она могла приезжать в поликлинику прямо после работы, не тратя времени на заходы домой, откуда потом трудно выбраться: рабочий день был уже позади, и она нередко очень уставала.
Чем ближе она подходила к школе, тем больше ее мысли переключались на предстоящее собрание. Сколько придет родителей? Что она скажет всем на собрании? Кто задержится после него, чтобы поговорить конкретно о своем ребенке? Она была в этом 9-В классным руководителем и вела у них математику. То есть некий двойной по важности статус. С математикой у многих существовали проблемы, курс шел совсем не легкий, разговоры предстояли серьезные. Она, конечно, проводила и дополнительные занятия, кое-кто на них приходил, но, как это часто бывает в школе, как раз не те, кому бы надо было являться обязательно.
Заходить в раздевалку не требовалось, она пришла в легкой ветровке. Май в разгаре, было тепло даже вечером, а распустившаяся кругом черемуха издавала такое благоухание, что хотелось зависнуть в воздухе и дышать, дышать этим дивным ароматом. Жаль, что черемуха слишком быстро отцветает. Но ничего, дальше же пойдут сюрприз за сюрпризом: зацветут вишни, потом яблони, кругом их насажали столько, будто тут был вовсе не район столичного города, а не самый близкий подмосковный пригород. Да и цветов на клумбах и газонах хватало, кое-какие уже успели пробить свои бутончики и потянуться к солнцу.
Екатерина Васильевна поспешила на третий этаж, где располагался ее кабинет и проводились родительские собрания. В коридоре никого – значит, родители пока не пришли или уже сидели по кабинетам. Открыв дверь своего класса, она удивилась: пусто! Правда, до официального начала собрания еще оставалось десять минут.
Но тут она увидела, что в дальнем углу одно место занято. Ну, конечно, это Анатолий Петрович! Уж он-то никогда на собрания не опаздывает! Таких отцов, чтобы всем интересовались в жизни сына, поискать.
- Здравствуйте! – кивнула она ему издали.
- Привет! – сказал он, почему-то настороженно оглядываясь по сторонам, будто опасаясь, что кто-то уже входит в кабинет. – Как дела?
- Да ничего, - сказала она. – Основные дела начнутся сейчас, на собрании. Проблем много.
- Ничего не поделаешь! Такая у вас профессия.
В кабинете стали появляться родители. Все тепло приветствовали учительницу, было ясно, что относятся к ней здесь очень хорошо. Она тоже с улыбкой отвечала каждому. Чувствовалось, что учитель она совсем не равнодушный, что сейчас пойдет серьезный разговор, а потом она ответит на любые индивидуальные вопросы, как бы уже ни устала.
Все так и пошло, как она предполагала. Рассказывала об общих для всех детей проблемах. О том, что на носу десятый класс, а это – экзамены на Аттестат зрелости. Что будет он нелегким, по математике легких экзаменов не бывает. Спокойно и с радостью говорила об успешных учениках, с огорчением о тех, для кого математика очень трудна. Много сыпалось вопросов, она охотно отвечала на каждый. Собрание закончилось в половине девятого, как и предполагалось. Лишь две мамы подошли к ней и немного поговорили о своих детях, как раз достаточно благополучных, а не тех, кто вызывал большую тревогу. Попрощавшись со всеми, она вдруг заметила, что один человек еще сидит в классе, все в том же углу. Снова Анатолий Петрович! Сейчас начнет долгие расспросы о своем Женьке! Однако беспокоиться не о чем: тот хорошо учился, математику любил, а если возникали у парня трудности, отец сам легко помогал ему, потому что по профессии был физиком и уж такой предмет, как математика, был ему хорошо знаком.
- Вижу, что вы очень устали, - сказал он, дождавшись, пока все выйдут, и подходя к учительскому столу. – Я не буду утомлять вас своими вопросами. У Женьки, вижу, всё неплохо, так что…
- Неплохо, - кивнула она.
Хотела накинуть курточку и попрощаться. Нужно было и кабинет запереть, открытым его оставлять не разрешалось. Анатолий Петрович шагнул за ней к двери и неожиданно спросил:
- Хотите, подвезу вас до дома? Я сегодня на машине.
- Да… нет, наверное, - смутилась она. – Вы и сами устали, уже поздно.
- Да ерунда. Тут и расстояния не слишком большие. А вам все-таки ехать двумя транспортами!
- А вы откуда знаете?
- Да как-то мы говорили об этом, вы сами сказали.
Она заперла кабинет, убрала ключ в карман, и они вместе направились к лестнице. Школа фактически опустела, все родители быстро разошлись по домам. На улице было так свежо и ароматно, что казалось, таким воздухом и захлебнуться нетрудно.
- Хорошо, правда? – спросил Анатолий Петрович. – Май изумительный месяц, думаю, что самый лучший в году.
Она кивнула, полностью соглашаясь.
Машина Анатолия Петровича стояла на некотором расстоянии от школы, там, где кончались фонари и было темновато. Он взял учительницу под руку, чтобы она не споткнулась. Довел до машины, включил зажигание, открыл дверцу, и Екатерина Васильевна легко скользнула внутрь. Усевшись, перевела дыхание и приветливо сказала:
- Честно говоря, очень благодарна вам. Только сейчас почувствовала, как устала.
Машина плавно покатила по улице. Анатолий Петрович вел ее спокойно и уверенно, будто прекрасно знал дорогу, поскольку ездил по ней много-много раз. Она попробовала говорить о его сыне Жене – ну просто в знак благодарности за то, что отец проявил о ней такую заботу, - но он шутливо махнул рукой:
- Да чего о нем говорить? Все же ясно. Давайте лучше о вас.
- Обычный рабочий день, устала, завтра к первому уроку. Интересно?
- Конечно. Вы… вы такая славная, что мне всё о вас знать интересно.
Наверное, этот ответ очень смутил бы ее, но они уже подъехали к дому и Анатолий Петрович плавно затормозил.
- Вот невидаль, вы не только мой дом знаете, но и подъезд!
Он улыбнулся и помог ей выйти из машины. Ее сумка с книгами стояла на заднем сидении, и он потянулся за ней.
- Ого! Такой груз!
- А что делать? Своя ноша, говорят, не тянет. Я же не могу прийти на занятия без нужных материалов, и это всегда некоторый вес. Но ничего, я справляюсь.
- А вы не возражаете, чтобы я донес вашу сумку до двери?
Екатерина Васильевна пожала плечами. Как-то неудобно. Кое-где еще сидели соседи на лавочках, а тут незнакомый мужчина провожает ее так поздно… Но пока она обдумывала это в течение нескольких секунд, Анатолий Петрович открыл дверь, и оставалось только пройти к лифту.
Екатерина Васильевна жила одна. Ее единственная восемнадцатилетняя дочь два месяца назад вышла замуж – мама говорила: выскочила – и сразу переехала жить к мужу.
Она отперла дверь и потянулась за своей сумкой. Но Анатолий Петрович думал, что должен поступить иначе.
- Вы не возражаете, если я зайду на несколько минут?
- Ну… заходите, - еще больше растерялась она.
Включила свет в коридоре, скинула и повесила на вешалку ветровку. И как-то ничего иного не оставалось, только пригласить его пройти в комнату. Он сел на стул, одиноко стоявший у двери и, видимо, выполнявший какие-то функции. Она тоже хотела пройти и сесть… на диван, что ли? Или за стол, около которого стояли другие стулья. Но вместо этого неожиданно сказала:
- Пойдемте на кухню, чаю выпьем. Вы ведь тоже давно с работы.
- Конечно, с удовольствием выпью чаю. Особенно рядом с вами.
Пока он мыл руки, она поставила чайник, сделала пару бутербродов с колбасой. Начала делать и еще два, с сыром. Чайник быстро закипел, и вскоре они с удовольствием ужинали. Всё это происходило, вроде бы, неторопливо, но бутерброды почти сразу исчезли с тарелки, чашки опустели. Она протянула гостю салфетки, ожидая, что теперь он сразу направится в коридор, попрощается и уйдет. Он действительно пошел к выходу. Но неожиданно остановился и притянцул ее к себе.
- Да что вы! – смутилась Екатерина Петровна. – Как же так? Я… вы…
- Знаете, сколько я мечтал о такой минуте? – неожиданно сказал он.
- Почему мечтали? – совсем смутилась она. – Вы же мне… никто! Вы родитель моего школьного ученика!
Это было не то, чтобы не совсем так, но они словно знакомы были несколько короче. Почти месяц тому назад, за неделю до Первого мая, в школе объявили, что каждый класс должен провести в своем кабинете генеральную уборку – ребята шутили: генеральскую. Договорились о времени, не сразу после уроков в тот день, а немного позже, чтобы сходить домой, пообедать и вообще перевести дыхание. Обратно собрались к пяти. Весь рабочий инвентарь находился в угловом шкафу кабинета, как бы скромно притулившись там и не мешая учебному процессу. Кое-кто принес новые тряпки, веник, щетку, дополнительное ведро. Настроение у всех было веселое. Она сразу заметила, что у одного из мальчишек припрятан в сумке магнитофон. Поняла: закончив уборку, немножко потанцуют. Она никак не возражала, никто к ним прийти не мог, выговоры и запреты исключались. Даже если бы, тоже закончив уборку, заглянули мальчики и девочки из двух соседних кабинетов, им бы только и сказали, что: «Добро пожаловать!»
Родители обычно на такие уборки не приходили, разве что две мамы, желавшие помочь детям и за всем проследить. Екатерина Васильевна не возражала. Сама тоже пробовала участвовать в уборке, но ребята ее отстранили, и она села за стол, передвинутый ими в самый дальний уголок к окну и готовилась к завтрашним урокам. А «генеральская уборка» шла своим чередом.
И вот тут неожиджанно появился третий родитель, и вовсе не чья-то мама, а папа: Анатолий Петрович. Женька сразу зашикал на него: мол, чего ты пришел, мы сами со всем справимся. Он только отмахнулся: мало ли какие есть дела, и моя помощь может оказаться не лишней. Он был высоким, поджарым, но мускулистым, ни капельки жира. Две мамаши сразу обрадовались: такая помощь подоспела. Ему тут же вручили длинные палки-швабры, на которые были намотаны чуть влажные тряпки, и поручили добраться до каждого угла под потолком, везде протереть пыль, а то и паутину снять – вдруг появилась? Он охотно взялся за дело, работал споро, а ребята, чуть-чуть пошептавшись – она подумала: о том, что хорошо бы он ушел до окончания уборки и не мешал им с танцами, - вернулись к своим делам.
Всё так и получилось: он протер все углы. Забрался еще и за шкафы, тоже убрать там пыль. Спросил, что бы еще полезного он мог сделать? Все благодарили его, но заверили, что никаких дел не осталось, скоро уборка заканчивается. Обе мамы-помощницы уже вымыли руки и собрались уходить. Анатолий Петрович подошел к учительнице, она благодарила его, как и других родителей, а он смотрел на нее как-то странно, слишком тепло и приветливо, но так как к ребятам стоял спиной, никто его взгляда не заметил. Сказал, улыбнувшись:
- Очень рад помочь вам. Думаю, что этот кабинет будет признан самым чистым.
- Спасибо, конечно, но мне жаль, что вы потратили столько времени, - сказала она. – Справились бы и без вас, ребята здесь трудолюбивые.
- Да я не из-за них пришел, - сказал он еле слышно. – Хотел вам помочь.
Попрощался и вышел, догоняя двух мамаш. А ребята, всё закончив и убрав инвентарь обратно в рабочий шкаф-чулан, спросили, сколько времени она позволит им потанцевать. Был восьмой час вечера, и Екатерина Васильевна сказала, что только до восьми. Они и этому были очень рады.
…И вот теперь, цветущим майским днем, точнее, уже совсем не ранним вечером Анатолий Петрович стоял в ее прихожей, прижимая ее к себе, будто это было для них привычно. Она не очень понимала, как себя вести, что ему сказать. Возмутиться? Сказать, что он грубиян, пусть убирается вон? Такое почему-то и в голову не приходило! А он шептал ей на ухо ласковые слова, поражался тому, что она еще давным-давно не заметила, как нравится ему, как он мечтает, чтобы они были вместе… Ну какое вместе – он же родитель ее ученика… И вообще – впереди экзамены…
Он охотно кивал, соглашаясь: ну, конечно, экзамены, о чем речь? Но… но, милая, дивная, замечательная Катенька, я же… Я влюблен в тебя, неужели ты и сейчас этого не видишь? Надо же… надо же…
Он сказал очень смешное слово: принимать какие-то меры! Да? Меры? Но какие?
Они «принялись сами», эти меры. Он так страстно любил ее в тот вечер, что и она, вроде бы никогда не думавшая о нем в связи с такими делами, тоже просыпалась от долгой спячки. Все-таки одной деловой жизни не совсем достаточно, и даже если ты женщина, тем более ставшая волею судьбы одинокой, это вовсе не значит, что имеешь право лишь на одиночество и строгую мораль…
Толя, даже Толенька, а уже вовсе не Анатолий Петрович, уходил от Катеньки в тот вечер совсем поздно. Закрыв дверь, она погасила свет и подошла к окну комнаты, откуда хорошо была видна его машина. Минуты через две она увидела, как он вышел из подъезда, подошел к машине. Как глянул наверх, на ее окно. Видел ли ее в темноте? Вряд ли. Но она сумела разглядеть выражение его лица: настолько счастливое и одухотворенное, что даже смутилась. Неужели она так много для него значит?
Потом, когда он отъехал и скрылся за домом, выруливая на магистральную улицу, она выпила два глотка чая и легла. Заснула быстро, но не забыла поставить будильник и успела подумать о том, что, наверное, всё получилось не очень хорошо… Нет, не то слово - не очень правильно. И, может быть, ей не нужно было такого позволять. Ведь он семейный человек! У него есть жена! Она учит его сына! Господи, сколько препятствий и отрезвляющих обстоятельств! Чувствовала себя неловко. Но… душа пела! Тем более, что в какую-то минуту Толя успел сказать ей, что она ни о чем не должна беспокоиться, с женой у него очень трудные отношения и все идет к разводу… Может быть, такие слова и должны были ее обрадовать, но не обрадовали. Скорее – наоборот. Сыну уже шестнадцать лет, люди давно женаты… Ну разве хорошо, что брак разваливается?
Сон все-таки разогнал все плохие мысли. Она спала очень крепко и сладко. Утром поехала на работу вовремя, всё шло путем. А природа благоухала, словно подпевая ее хорошему настроению. Они не договаривались о следующей встрече, вообще ни о чем дальнейшем, но она чувствовала, что отношения эти надолго: через несколько дней он позвонит, и всё повторится… Правда, в школе ей теперь будет довольно трудно. Как смотреть Женьке в глаза? Не догадается ли он? Это был бы настоящий ужас. На уроке в его классе она держалась немного жестче, чем обычно, многих спрашивала, заставляла всех активно работать. А когда урок закончился и ребята высыпали в коридор, она присела за своим столом и трудно перевела дыхание. От внутреннего напряжения устала так, будто поднялась на высокую гору.
Нет, в школе никто ничего не заметил. Кроме двух-трех коллег, которые обратили внимание на то, что она вдруг похорошела и посвежела. Они точно знали, что никаких важных перемен в ее жизни не было, потому единодушно решили, что сам месяц май так замечательно на нее действует: весной все девушки и женщины хорошеют.
А Толик позвонил не через несколько дней, а прямо назавтра. Говорил, что очень счастлив и благодарен ей. И тут же сказал, что хотел бы увидеться с ней через пару дней – сможет ли она?
Вопрос был непростой. Она не знала, сможет ли, но ему тут же ответила, что да, сможет. Он говорил о послерабочем времени, ему было бы удобно приехать часов в шесть или в половине седьмого. Она согласна?
Она была согласна…
Все-таки поначалу Толя приезжал раз в неделю. Еще шел учебно-рабочий год. Женька готовился к экзаменам, требовалась помощь. Жена пока не вышла в отпуск. Наверное, он опасался, что его частые поздние возвращения могут породить вопросы. Нет, нет, не нужно. Он пытался что-то объяснить Катюше, но она лишь махнула рукой: зачем, и так всё понятно. Конечно, они никуда не ходили, на это просто не было времени, да в такой еще активный период городской жизни мало ли кого можно было встретить где-нибудь в кафе, в кинотеатре или на выставке. Это пришло потом. Едва кончились Женькины экзамены и он торжественно объявил дома, что теперь стал десятиклассником, а через год вообще прощай-школа, как мама поспешила уточнить, что она с завтрашнего же дня берет отпуск и они уезжают на дачу. Женьке не очень хотелось уезжать: дача была своя, вечная, а он бы поболтался по городу. Мама сказала, что все это надо отложить на потом, когда он отдохнет - впереди же целых два месяца его каникул, даже немного больше. Он согласился: действительно устал, и уж чего ему хотелось, наверное, больше всего, так это выдрыхнуться по полной. Родители поняли его. Отец тоже горячо поддержал немедленный переезд на дачу. Сам он, как сказал, не может уйти в отпуск так скоро, раньше августа не получится, но пообещал, что будет часто ездить на дачу. Она находилась близко от Москвы, так что, заверил он обоих, будет наезжать не только по выходным, но и среди недели. Хорошо, хорошо, просто отлично.
Мама Марина тут же взялась за подготовку. Пару дней Женьке все-таки удалось поболтаться с приятелями по Москве, но когда всё собрали и погрузили в папину машину, они тут же и уехали на дачу.
А вот кто совсем не грустил по поводу их отъезда, так это Катерина: она же понимала, что Толик именно из-за нее отсрочил отпуск, который мог взять в любую минуту. Он примчался в Москву в первый же понедельник после переезда на дачу, тут же позвонил ей, не спросил даже, свободна ли она и можно ли к ней приехать, просто сказал, что едет. Едет!.. Наверное, точнее было бы сказать – летит на крыльях любви. Ну да, именно так. Свидание было бурным, нетерпеливым. Страсть Анатолия не знала границ, и Катерина подчинялась ей. Сказала, что никак не ожидала от себя таких подвигов. Но Анатолий заверил ее, что иногда так бывает: любовь одного из двух настолько сильная, что и второй не может ей не поддаться и полюбить точно так же.
Екатерина и сама чувствовала, что очень ожила, в душе появились или возродились некоторые прежние интересы. Достала из закромов симпатичные платьица из хлопчатобумажного трикотажа. Прошлым летом, когда они с дочерью и ее подругой отдыхали в Эстонии, по магазинам ходили совершенно потрясенные, так много там было очень элегантной и красивой одежды, какой у нас и в помине не бывало. Теперь она с удовольствием надевала те легкие платьица, похожие на живые цветы. Глянув на себя в них – в любом! – она почти не узнавала своего облика: из зеркала на нее смотрела молоденькая женщина, у которой всех забот было скорее побежать куда-то на танцы или отправиться на прогулку в парк. Анатолий, встречая ее, каждый раз с восторгом отмечал: «Ты всегда очень симпатичная, но сейчас превратилась в луговой цветочек». Он и сам выглядел куда лучше, чем в ее классе на родительских собраниях: тоже посвежел и помолодел.
Теперь они встречались часто, и не только у нее дома, но и куда-то ездили. Любили посидеть в ресторанчике, прокатиться по Москве-реке на катере, устроившись непременно на верхней открытой палубе. Родной город, тысячу раз знакомый во всех своих проявлениях, с речного катера смотрелся таким красивым и новым, таким неведомым, что они не переставали удивляться. В кино выбирались и в темноте зала, совсем как два школьника, сидели обнявшись, а если нет, то Толик держал ее руку в своей и все время гладил, гладил и говорил, что мечтает скорее добраться до ее дома, а там… Вроде бы теперь ничто не мешало ему оставаться у нее на ночь, чтобы любовь продолжалась и утром, чтобы, как он выражался, поехать на работу вдохновенным. Но она таких рисков для него не хотела и ласково выпроваживала его, даже если было совсем поздно. Вдруг, говорила она, жена с сыном приехали зачем-то в Москву, пришли домой, а его там нет… Зачем рисковать? Ведь любая ерунда может сорвать их отношения.
В душе она и так переживала: не всё идет хорошо. Ее мучили угрызения совести перед его женой Мариной. Она видела ее пару раз, когда та приходила на собрания вместо мужа, и потому легко представляла себе, какие могут возникнуть сцены. А уж как будет неудобно перед Женькой, если всё раскроется… Она в ужасе отметала такой вариант, хотя он был более чем возможен. Нет, нет, надо быть предельно осторожными!
Несколько раз они съездили в прекрасный Терлецкий парк на востоке Москвы, там было целых три озера, в которых люди с удовольствием купались. Может, и зря, потому что город это город, вода не очень чистая. Но совсем чуть-чуть, немножко, просто освежиться… А потом пройтись по тенистым аллеям с высокими деревьями… Наверное, этот парк в не столь давние времена считался еще лесом, потому что сравнительно небольшая его часть была окультурена, а в общем-то все романтичные аллеи скоро углублялись в лесную чащу и тогда возникало сильное ощущение, что ты в серьезном лесу, где можно и заблудиться. Но нет, заблудиться могла бы она, если бы одна отправилась в лес, а вместе с Толей ничего страшного не случится. И потому они гуляли по лесу, сидели на красивых больших пнях, если такие попадались, наблюдали за птицами. И все время о чем-то говорили. Не о серьезном, так, легко болтали.
Они любили посидеть и у нее дома. На балкон не выходили, чтобы их не видели соседи. Оставались в большой комнате, сидели на диване или за столом.
Иногда он брал на работе выходной день, но не отгул, а говорил - надо поработать в библиотеке, на что имел полное право. Они могли никуда не спешить и обычно в такие дни подолгу не вставали с постели, разве что перекусить. И он всегда при этом говорил, что такое времяпрепровождение с ней для него настоящий праздник. Она этого слова не произносила, просто стеснялась признаться, что и ей с ним очень хорошо, но лицо ее так сияло, что он не отрывал от него глаз. Говорил, что она выглядит теперь не старше двадцати… ну, ладно, ладно, двадцати пяти лет. Мог вдруг и песню известную запеть: «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой. Выходила на берег Катюша, на высокий берег на крутой». И тут же пускался в мечты, что обязательно достанет путевки в Крым или на Кавказ, недели на две в какой-нибудь отличный санаторий, и уж там их никто не найдет. Ей очень хотелось сказать ему, что такое невозможно: она же учительница, никто не позволит ей уйти в отпуск раньше времени. Но он обещал непременно что-то придумать, потому что они просто не могут не съездить на юг и отдохнуть там по полной программе.
Толя, кстати, совершенно серьезно доказывал, что хватит ей работать в школе, она способный математик и он может устроить ее в одно хорошее место их системы. Тогда ей куда легче будет взять отпуск в любое время года, и вообще они получат гораздо больше свободы. Тут же спохватывался, что хорошо бы последний Женькин учебный год она все-таки работала в школе, она хорошо учит его, он сумеет сдать математику на отлично, что крайне важно для его поступления в институт. Ну а потом… Она улыбалась и говорила, что это «потом» пока еще так далеко, что сейчас и говорить не о чем. А про себя думала о другом: вряд ли их отношения могут продолжаться так долго, обязательно всё сорвется. Кто-то увидит их и доложит его жене. Или случится неожиданное событие. Такое счастье, что Толик долго-долго будет с ней, казалось ей невозможным, невероятным, нереальным.
Но она тут же гнала от себя эти мысли: пока ведь всё хорошо, вот и надо ценить это. А будущее само придет, когда настанет его час.
Надежды на то, что август, когда Толя выйдет в отпуск, сохранит, а то и увеличит их возможность часто встречаться, оказались тщетными. Наоборот, встречи почти прекратились, потому что Анатолию надо было жить на даче с семьей, заниматься садом и домашними работами. За месяц он вырвался к своей Катеньке только два раза. Она не особенно сетовала – всё же понятно, а он очень огорчался. Встречи были замечательными, но он начинал тосковать, едва заходил к ней в дом. Просто потому, что заранее знал: в следующий раз они увидятся нескоро. Она тут же принималась успокаивать, даже утешать его, что придет сентябрь, всё станет обычным и привычным, жить он будет в Москве и всё у них вернется на свои места. Он с радостью соглашался: да, это будет так. Но едва он уходил, Катя чувствовала: что-то надламывается в их отношениях, таких недолгих, а казавшихся как раз очень давнишними. Странно, причин для беспокойств не было, а что-то, тем не менее, мешало, огорчало, долбило в сердце.
Ясность пришла именно в сентябре, о котором она говорила, что всё утрясется. Ей стало очень трудно работать в том классе, где учился сын Анатолия Женька. Он не мог знать о романе своего папочки – откуда? Но Катерине казалось, что все уроки напролет смотрит на нее слишком пристально, едва мигая глазами, словно хочет прочесть что-то в ее лице, допонять не совсем понятное. Она не говорила об этом Анатолию – их встречи продолжились, но он заезжал на два, от силы три часа и сам же спешил поскорее уехать. Она понимала: хочет вернуться домой вовремя, как бы прямо с работы. Может быть, оттуда что-то сообщили Марине, Толиной жене? Ну… скажем… она позвонила ему часа в три, а его не оказалось на месте и никто не знает, где он… У Марины могли возникнуть подозрения. По некоторым наблюдениям и разговорам Катерина догадывалась, что, скорее всего, Анатолий и раньше не всегда был преданным мужем, и Марина могла знать о его «прогулках налево». Но то, что именно она, Женькина учительница, стала пассией мужа, Марина вряд ли знала. Уж этой-то информации у нее, точно, не было.
Первая учебная четверть подошла к концу. То есть уже миновали и с нетерпением ожидавшийся ими сентябрь, и октябрь за ним. Директор школы объявила, что первого ноября все должны провести родительские собрания. Катерина заранее как-то ежилась: Анатолий снова придет в класс первым, уйдет последним, а ей будет очень трудно вести такое собрание. Но когда настал этот вечер, она увидела, что на собрание пришла Женькина мама. Села тоже за последнюю парту, как всегда садился и Анатолий, очень внимательно слушала все, что говорила учительница. А Катерине казалось, что Марина пристально наблюдает за ней. Боялась, что останется после всех поговорить с ней. О чем?! Точнее, о ком? О сыне? Или о муже? К счастью, Марина вышла совсем не последней, а с группой родителей. Вроде бы обошлось, да, но лишь на этот раз, а как будет дальше?
Наступил следущий день, за ним очередной следующий. Катерина чувствовала себя плохо. Морально, конечно. От всех этих переживаний что-то надломилось в ее душе по отношению к Анатолию. Не должно было! И он перед ней не был ничем виноват, и никто пока не раскрыл их тайну. Пока… Она повторяла это слово самой себе бесконечно. Может быть, переживания как-то отразились на ее лице, поведении, потому что ей теперь все чаще казалось, что и учителя поглядывают на нее то ли с недоверием, то ли подозрительно.
И однажды сама собой пришла ясность.
Это было в день их с Анатолием очередного свидания. Он примчался счастливый. Уже с порога, едва закрыв дверь, сказал, что у него сегодня на целый час больше, потому что Марина уехала куда-то по своим делам и дома, как сказала, будет не раньше семи. Всё относительно, и в тот день такая добавка лишнего часа свидания могла восприниматься как праздник. Поначалу так и шло. Говорили. Что-то вспоминали. Анатолий пробовал строить планы, но эту часть разговора Катерина почти не слушала. Выпив чаю, они вернулись «к себе», снова была чудесная любовь. И когда все-таки пришел час расставаться, Анатолий одевался и собирался уходить так неторопливо, что она даже напомнила ему о времени: оно быстро приближалось к семи. В коридоре он привлек ее к себе и снова, в который уже раз за полгода их встреч говорил, что она лучшая женщина на земле, что он начинает мечтать о ней, едва спустится вниз. Потом он, как всегда, стал прикидывать, когда же они увидятся в следующий раз. Когда?
Катерина молчала. Чувствовалось, что почему-то ей трудно говорить. Анатолий забеспокоился: уж не заболела ли она, какой-то была необычной… И тут она отважилась:
- Знаешь, ты больше не приходи, - сказала, как скинула камень с плеча. – Ничего не поделаешь, наши встречи закончились. Я больше так не могу. Мне даже работать стало слишком трудно, хоть совсем уходи из школы…
- Так я давно тебе говорю: уходи, - подхватил Анатолий, еще не понимая, куда ветер дует. – Тебе надо переквалифицироваться. Помнишь, мы не раз обсуждали это.
- Дело в другом, - продолжала она. – Где бы я ни работала, ситуация у нас настолько тяжкая, что я чувствую: она больше продолжаться не может.
- Почему-то до сих пор все было в порядке, и вдруг – продолжаться не может… - недовольно сказал он. – У тебя что-то случилось? Появился другой?
- Да нет! Просто я больше не могу встречаться с женатым мужчиной.
- Но ведь могла же…
- Но больше не могу. Это… как бы тебе сказать?.. такая пытка!
Он помолчал и внимательно посмотрел на Катерину. Вслух чуть не сказал: «Ты какой-то бред несешь». Слава Богу, сдержался.
- Знаешь, что? – неожиданно нашел он выход. – Давай просто сделаем перерыв, ладно? Недели… на две. Ты успокоишься, всё встанет на места. А потом…
- Нет, и потом ничего не будет. Не приходи ко мне больше, я тебя очень прошу. Найдешь себе кого-то другого.
Он промолчал. Она снова нервозно глянула на часы: пошел восьмой час вечера, его жена уже вернулась домой и, наверное, думает там себе какие-то свои невеселые думы.
- Ну, что ж, - сказал Анатолий через несколько минут. – Раз так – значит, так. Я всегда знал, что ты меня не любишь. Это я горю и схожу с ума. А ты…
- Как могла, так и любила, - рассердилась она.
- Да, да, конечно… Просто мне надо было давно это понять и самому закончить отношения, раз они у нас такие трудные.
- Не у нас, а у меня они трудные, - возразила она.
- Но все-таки ты была счастлива со мной…
- Да, конечно. Только… Я ведь никогда не переставала чувствовать, что ворую чужое счастье.
- Что-то ты слишком торжественно выражаешься.
- Как чувствую, так и выражаюсь. Хорошо, что ты был в моей жизни, но очень плохо, что я невольно обижала твою жену.
- Да нет, она же ничего не знает…
- Но я знаю. Обижала. Обворовывала ее. Могла бы невольно и разбить ваш брак. Вот как и сегодня, сейчас…
- Нет, дорогая моя, – неожиданно сказал он даже без паузы. – Вот тут могу открыть тебе один секрет. До тебя мы с Мариной жили трудно, особенно в последнее время. Вечно ссорились, выясняли отношения. Любой вопрос превращался в проблему. Каждый считал себя правым. Сколько сложностей и споров возникало из-за Женьки! Марина во всем очень подавляла меня своей властностью, я устал. А вот теперь… с тех пор, как появилась ты… у нас всё стало лучше. Не ссоримся, не скандалим. Жизнь наладилась. Ты помогла нам. Ты.
Катерина смотрела на него во все глаза. Так вот зачем все это было нужно? Помогла… Помощница, значит… А чем же было всё остальное?
Она шагнула к двери, повернула ручку замка. Он на секунду прижал ее к себе и вышел к лифту. Дожидаться, пока тот подъедет, Катерина не стала.
Несколько минут она постояла за своей закрытой дверью. Ноги будто отяжелели, чувствовала, что не может идти. Потом все-таки прошла на кухню. Налила чашку чая. Но не хотелось ни есть, ни пить. Глянула на часы – они показывали без двадцати минут восемь.
Сумерки уже сгустились. Было почти темно. Она видела, как он глянул вверх, на ее окно. Не разглядел ее, конечно, а она заметила, какой он грустный. Потом встряхнулся. Сел в машину. Отъехал еще не сразу, о чем-то, наверное, думал. Только бы не вернулся!
Завтра ей нужно было идти ко второму уроку. Она поставила будильник на шесть, решив, что все нужное сделает утром. Подумала, что если зазвонит телефон, она просто не возьмет трубку. Для чужих или для дочери это будет означать, что она куда-то ушла – в театр или в гости. А если окажется Анатолий, то…
Легла. Хотелось провалиться в сон и спать долго-долго и очень крепко. Чтобы назавтра проснуться совсем другим человеком. Закрыла глаза. Но сна не было.
Только в голове ее будто кто-то стучал молоточком, четко выводя одно- единственное слово: помощница.
Потом все-таки пришел сон, бурным, то ли гневным, то ли очищающим душу потоком. Она забылась. И проснулась, лишь услышав будильник в шесть утра. Скорее вскочить, подготовиться к урокам, собраться. Перекусить… Обычные дела.
Она поспешила выполнить их как можно быстрее, чтобы всё успеть и не опоздать на работу.