Занятия в пятом классе заканчивались в час дня. Многие из нас делали уроки сразу после школы и к двум часам уже были свободны, как птицы. Начинался период иногда блаженной, иногда тревожной скуки, которую по-другому можно назвать мечтательностью и задумчивостью.
И эта блаженная скука, блаженная лень, блаженное ничегонеделание, когда в первые мартовские дни мы грелись на солнышке на узкой, в метр шириной, асфальтовой площадке у дома и воздух был еще холодный, ветер колкий, но солнце уже грело по-настоящему., мы доставали бережно хранимые до поры кусочки увеличительного стекла и ловили весеннее солнце в физическую линзу, прожигая кусочки старой газеты, или древесную щепку и черная точка на газете начинала дымить, расползаться и язычок пламени с трудом, нехотя, обхватывал лист бумаги, огонь все шибче расходился и обожженные пальцы бросали газету на асфальт. И мы смотрели пристально на этот робкий костерок на асфальте, возникший среди окружающего снежного пространства совершенно чудесным образом, как-будто ниоткуда.
В эти мартовские дни как-то особенно искались нами свободные от снега поверхности земли и мы вдвоем с Петькой Комаровым уходили по пустынной дороге вдоль бетонного комбинатского забора по направлению к военному городку. И когда заканчивался этот длинный, почти бесконечный забор, взгляду открывалось огромное снежное поле, а за ним, далеко были видны домА военного городка. До которого ходить мы не рисковали. Впрочем, он и не был целью нашего с Петькой путешествия. Чуть левее, неподалеку находилась весовая площадка, на которую осенью, в урожай везли машины с зерном. Перед площадкой был немаленький заасфальтированный участок, который в весну первым просыхал, и на который мы приходили из дали дальней играть в одну из наших любимых игр- чижика.
Мы приносили с собой круглую ровную гладкую палку и сам чижик- короткий кусок палки заостренный с двух сторон и полдня играли с немалым увлечением, хотя в чижика играть нужно было побольше игроков.
Эта пора- начало марта- при солнце почти жаркая, при пасмурности- холодная и ветряная была временем каникул. Наша Байгора разливалась и село Анино, из которого в нашу школу ходило несколько десятков учеников оказывалось оторванным от большой земли. Мост заливало напрочь, в школу было не пройти, поэтому весенние каникулы приурочивались к разливу реки.
И шёл ледоход. И в пасмурные дни мы зябли и долго смотрели на то, как огромные льдины в темной воде сталкивались друг с другом и слушали этот грозный треск. Говорили, что в эту пору можно увидеть выхухоля- водяную крысу. Мы с ребятами никогда ее не видели и в воображении своем представляли ее страшной тварью. Мы стояли на высоком берегу реки, ветер продувал насквозь скудные пальтишки, резиновые сапоги не грели, из носу текло, а мы все стояли и стояли, не отрывая взгляда от могучей стихии, от невесть откуда взявшихся в нашем маленьком мирном городе могучих разрушительных сил.
А когда с каникул приходили в школу и зима уже начинала сдавать, а весна брала свое и солнце заливало через широкие окна повеселевший класс и в голове был дурман и ничего та самая голова ни в математике, ни в истории не соображала, и когда наступала большая перемена, то выбегали мы, пятиклассники в коротких пиджачках в школьный опытный сад уже свободный от снега и носились по нему, как жеребята: бестолково и радостно, охваченные непонятным воодушевлением, томлением и нетерпением.
А потом весна еще набирала обороты. Оживлялась дворовая жизнь: к вечеру выходили женщины играть в лото. Они сидели за столом на широких деревянных скамьях и громкими, серьезными голосами выкрикивали непонятные мне слова: калачики,барабанные палочки, дедушка …
Высыпали на двор ребятишки и кучковались всяк по своему. Помимо чижика играли в городки, в лапту, в жоску, в денежные игры: выбитка, пристенка.. Были любители игры в ножички. И эти игроки в другие игры не играли, поскольку ночижки требовали особой сноровки и долгой практики. Девчонки играли в штандер, классики, испорченный телефон…
Бегали, играли допоздна, пока из окон не раздавались звонкие крики: «А-ня! До-мой!», «Ни-на! До-мой!»
«до-мой- до-мой-…» только эхо и отдавалось.
А потом темнело. Двор быстро пустел. И теплая пахучая ночь опускалась на уставший за день город.