Судьба поэта Ивана Николюкина
На прошлую пасху мне позвонил воронежский художник Иван Лопатин и сообщил печальную весть: умер Иван Николюкин. Никаких подробностей он не знал. Но ему о кончине поэта весьма достоверно сказали в воронежской писательской организации.
В последние годы я мало что знал об этом когда–то подающем определенные надежды поэте. По отрывочным и иногда весьма сомнительного характера слухам, Иван Константинович Николюкин в самом начале капитализации страны уехал из Москвы и обосновался в Бутурлиновском районе. Будто бы там он купил себе дом и начал вести натуральное хозяйство. Там он хотел пережить лихолетье смутного времени.
Другие, соглашаясь с таким доводом, дополняли: поэт намеревается в сельском уединении всецело отдаться творчеству. В Москве, у него это вроде бы не получалось.
Потом о Николюкине никто ничего не рассказывал. Никто в последнее время не говорил и о том, чтобы где–то публиковались его стихи. И вот после длительного неведения такое печальное известие. Николюкин был не так стар. Ему бы жить да жить. Да в полную меру своего дарования заниматься творчеством.
В наше время чрезмерного поклонения золотому тельцу мало кто числит себя ревностным поклонником поэзии. Следовательно, о поэте Иване Николюкине знаютт немногие. А ведь он наш земляк. Иван Константинович родился в селе Красный Флот Петропавловского района Воронежской области незадолго перед войной. Еще школьником начал писать стихи. Уже тогда он тайно лелеял мечту о профессиональном литературном творчестве. И не с кем было посоветоваться о самом сокровенном. Лучший советчик и большая знаменитость жила километров за сто в станице Вешенской. Туда и отправился пешком подросток, по взрослому мечтающий о своем будущем. А за душой и образования–то всего семь классов.
Что мог сказать знаменитый Шолохов еще не окрепшему ни физически, ни духовно сельскому мальчишке. Михаил Александрович был предельно лаконичен: тебе надо обязательно учиться.
И подросток последовал этому совету. Переехал жить в Калач, устроился на работу, а по вечерам учился в вечерней школе.
Наконец получен аттестат зрелости. Можно было бы– и в литинститут, но Иван поехал на строительство троллейбусной линии Симферополь–Ялта. На этой трудной физической работе он хотел сполна окунуться в реальную жизнь. Познать в экстремальной ситуации сильные характеры. Словом, он спешил в самое пекло жизни, чтобы воочию увидеть ее как лицевую, так и изнаночную стороны.
Несомненно, стройка была хорошей жизненной школой. Но, насколько мне помнится, этому периоду Николюкин посвятил всего одно стихотворение.
К сожалению, об этом периоде жизни Ивана Николкжина известно очень немного. Несомненно одно. Пришло время, когда будущий поэт созрел для поступления в Литературный институт имени Горького. Поехал, сдал вступительные экзамены, прошел творческий конкурс и был зачислен в этот знаменитый вуз на очное отделение.
Вероятнее всего, я познакомился с Иваном Николюкиным летом 1966 года. Он был студентом последнего курса Литературного института. На каникулах приехал отдыхать на свою малую родину–в Красный Флот.
Те времена по– своему обаятельны и интересны. Не успев по–настоящему осмотреться вокруг после годичного отсутствия, не успев насладиться ничегонеделанием, Иван поспешил со своими стихами в районную газету "Верный путь". В редакционном коллективе стихами было поручено заниматься почему–то мне, хотя сам я их совсем не писал. Вот и попал Иван Николюкин прямо ко мне. Он принес подборку стихов.
Иван особенно хлопотал об одном стихотворении – оно было озаглавлено именем героини–''Зинка". И именно с этим стихотворением у нас получился конфуз. В нем была обычная строка, которая в нынешнее время ни у кого никаких эмоций не вызвала бы. Тогда мы были до неприличия целомудренны. И ныне покойный заместитель редактора попросил меня как ответственного секретаря редакции в строчке "Заголила юбку чуть не на бедро" слово "заголила" заменить чем–нибудь более, по его мнению, приличным. Молодые сотрудники редакции горячо этому воспротивились. Заместитель редактора сначала уступил. Но на душе у него, видать, кошки скребли. Чуть ли не каждый час в течение дня он приходил в мой кабинет и неизменно спрашивал:
–Как ты считаешь, будет нам втык?
Я в меру своей убедительности его успокаивал. Но вся загвоздка заключалась в том, что в этот день подписывал газету в печать именно заместитель редактора. В этой должности он был недавно, а потому, как говорят, каждого куста боялся. Перед подписанием номера в печать он собственноручно исправил слово "заголила" на " приподняла" и только после этого почувствовал себя в своей тарелке.
Николюкин тогда на нас очень обиделся. Но не настолько, чтобы прервать с нами всякие отношения. От него я узнал тогда много интересного о неведомой для меня литературной жизни столицы.
К тому времени Иван опубликовался в коллективном сборнике " Начало полета", выпущенном издательством "Московский рабочий": Он в какой–то мере уже был допущен в литературные круги и знал многое, о чем в провинциальной Петропавловке и слыхом не слыхивали.
Помнится, в первый день знакомства я спросил у Николюкина, есть ли среди его товарищей по литинституту такие, кто очень выделяется из общей среды и кому прочат яркое будущее. Он, не задумываясь, ответил: Николай Рубцов. Я тогда старался читать многие литературные журналы и поэтому выразил удивление: Рубцов среди публикуемых вообще не значится. И Иван с предельной откровенностью рассказал, в чем тут дело.
А дело было в обычном недуге, присущем многим талантливым людям. Рубцов пил. И не просто пил, а нередко буянил, за что имел дурную репутацию у милиции. В подпитии талантливый поэт любил ходить по общежитию литинститута и петь под гитару собственную песню: "Ах, что я делаю..."
Эти стихи ни в одном рубцовском сборнике потом не печатались. И я один из немногих, кто до сих пор хранит их в памяти.
Тогда же Николюкин с гордостью нам рассказывал, что именно их двоих из всех старшекурсников пригласили читать свои стихи в Дом литераторов.
С памятного лета 1966–го Николкжин для сотрудников Петропавловской газеты стал хорошим товарищем. С каждым своим приездом он непременно первым делом стремился к нам зайти.
Николюкин вступал в литературу весьма обстоятельно. Большинство поэтов дебютируют, как правило, сборником стихов. Первая книга Ивана Николюкина– поэма "Россия начинается с избы". Для меня это событие памятно еще и тем, что незадолго до выхода книги в свет Иван предложил нам опубликовать из нее главу. Само по себе очень лестное предложение. Какая–то плюгавая газетенка первой печатает то, что потом выйдет в солидном московском издательстве.
Но для нас тогдашнее предложение несло в себе известную долю риска. Ту главу отказалось включить в книгу издательство "Московский рабочий", И на это у них имелись веские основания.
В главе рассказывалось о встрече поэта с единоличником– явлением поистине экзотическим в селе в 60–е годы прошлого столетия. Автор заострил внимание на отторженности человека от колхозного общества. И эта отторженность в конечном итоге вылилась в личную трагедию. Старик единоличник показал поэту свой гроб, изготовленный заблаговременно. Он пояснил, что от колхоза ему нечего рассчитывать даже на гробовые доски. Помнится, глава заканчивалась строчкой: "Вот это мой, а бабкин– на птолке".
У нас хватило мужества опубликовать в своей газете эту главу. К всеобщему удивлению, никаких нагоняев не последовало. Были лишь некоторые неудовольствия, высказанные в частном порядке. Руководители райкома партии либо вообще не прочли эти стихи, либо сделали вид, что ничего недопустимого не случилось. Ругай–не ругай, положения уже не исправишь.
Иван публикации был несказанно рад. А я к его пылким эмоциям отнесся с большой долей иронии. Вот если бы в столице напечатано, А то в нашей задрипанной Петропавловке... Разве это уровень?
И тогда Николюкин меня несказанно удивил. Оказывается, в московских литературных кругах очень ценится публикация в провинции. Столичные мэтры считали, что, если уж там оценили– оценил сам народ. Это свято.
Да, тогда мы напечатали крамольную главу из поэмы Ивана Николюкина. Но, к сожалению, был случай, когда мы сдрейфили. Это случилось уже в Калаче. У Ивана к тому времени в Москве что–то перестало клеиться. Он тогда опубликовал поэму о столице–"Город без окраин". Поэт хлопотал о третьей поэме, название которой я, к сожалению, забыл. С ее изданием тоже возникли осложнения. И то, что издательство из книжки исключило, Иван привез и предложил нам.
Глава дышала тоскливой безысходностью. Все содержание сводилось к беспробудной пьянке у сельского магазина. Никто в колхозе не работал, все сидели у торговой точки и вели бессвязный тупой разговор.
Глава попала к нам, когда у Калачеевской газеты были свои сложности. Да, мы видели, что в селах многие подвержены запоям. Но чтобы пили повально все–такого не наблюдалось. Мы долго думали, советовались в коллективе редакции и в конце–концов возвратили рукопись автору,что привело к охлаждению наших отношений.
Из многочисленных разговоров с Николкжиным у меня сложилось впечатление, что Иван Константинович к советской власти относился несколько скептически. Он ее резко не критиковал, но иногда проскальзывали нюансы, которые говорили о многом горазда больше слов. Да и глава из первой поэмы "Россия начинается с избы"– красноречивое тому подтверждение.
В моей памяти сохранился и такой случай. Иван еще в студенчестве рассказывал о том, как диссидентски настроенные студенты Литинститута высказывали свое мнение об авторе советского гимна. По их утверждению, он нашел кормушку в ЦК и обеспечен благами не по творческим заслугам. В горячности радикально настроенные студенты даже обозвали знаменитость гимнюком. Но он был совершенно невозмутим, сел в свой правительственный ЗИМ и спокойно уехал из Литинстититута.
Мне кажется, скептицизм Николюкина к советской власти воспитался не только в студенческой среде. Его окружали многие будущие знаменитости русской литературы. С ним общались многие яркие личности, влиянию и обаянию которых просто трудно было не поддаться. Сам он, как он любил выражаться, "делал революционную стойку" ради бравады.
Но именно в советское время Иван Николюкин состоялся как поэт. В различных издательствах вышли его поэтические книги: "Россия начинается с избы" ("Московский рабочий", 1969 год), "Сенокос" ( "Советская Россия", 1969 год), "Окно матери" ( "Советский писатель", 1972 год), "Песни в степи" ("Современник",1979 год).
Это только то, что было подарено мне автором. А было еще несколько поэтических сборников...
Но настали другие времена. Книги уже не выходили за средства издательств. Они могли увидеть свет чаще всего только за деньги самого автора. Для многих литераторов это стало личной катастрофой. Некоторые трагически ушли из жизни. Это и Василий Белокрылов, и Юрий Доброскокин. И вот теперь Иван Николкжин.
Досадно и горько. Поэт мог бы порадовать читателей своим творчеством. Он был наделен несомненным дарованием