Заветное воспоминание
Рассказ
В один из зимних вечеров, когда долгие, холодные сумерки незаметно переходят в темную ночь, по центральной улице города, где он родился и вырос, шагал Илсаф. Внезапно он остановился, услышав отзвуки далекой музыки. «Чу, откуда это?» - подумал он с недоумением. Прислушавшись внимательнее, понял: музыка сочилась со стороны городского стадиона. Внезапно он вспомнил, что каждую зиму на стадионе заливали каток. При этом воспоминании он с волнением ощутил в себе возрождение былых чувств. Его охватило любопытство. Поскольку его путь пролегал мимо стадиона, он решил непременно заглянуть туда, чтобы увидеть каток, и ускорил шаги. Чем ближе он подходил к стадиону, тем громче становилась музыка. Наконец, он свернул в нужном перекрестке и оказался перед воротами стадиона. И тут его охватила грусть. Действительно, звуки музыки, призванные привлечь прохожих, лились из репродуктора, закрепленного над воротами. Но Илсафа повергло в удивление то, что перед входом стадиона, погруженного в темноту, не было ни души. Пройдя сквозь ворота и увидев неожиданную картину, он застыл в изумлении. Вначале ему показалось, что стадион стал меньше, чем прежде. Забор, ограждавший каток с трех сторон, давил настолько что Илсаф невольно огляделся по сторонам в поисках произошедших перемен. Но все было по-прежнему. Другое обстоятельство, повергшее его в изумление, заключалось в царившем вокруг безлюдии, пустоте, всепоглощающей тоске. По скупо освещенной ледовой площадке каталось лишь с десяток людей. Их движения показались настолько вялыми, бесстрастными и ленивыми, будто они выполняли принудительную работу. Не слышно ни единого радостного голоса. Если бы не звуки, доносящиеся из репродуктора, здесь бы царила поистине кладбищенская тишина.
И в этот миг перед мысленным взором Илсафа, как при вспышке прожектора, открылась совершенно другая картина, царившая на этом катке, и он со вздохом подумал: «Как замечательно было тогда!» Под словом «тогда» подразумевались события, произошедшие с ним много лет назад именно здесь. Поневоле Илсаф стал восстанавливать эти события в своей памяти.
Кажется, тогда он учился в восьмом классе. Поскольку стадион находился пососедству с его школой, Илсаф, возвращаясь после уроков домой, по вечерам слышал звуки музыки, доносящиеся оттуда. Эти звуки, проникая в его юную душу, невольно тянули к себе, обещая что-то неведомое. Нужно отметить, что Илсаф родился и вырос на улице, пролегающей по неровной,овражной местности, поэтому с детства умел кататься и на лыжах, и на коньках. И вот он в один из воскресных вечеров, крепко-накрепко приладив ремнями к стареньким подшитым валенкам круглоносые коньки, именуемые детьми «снегурочка и найденные им в сарае, нарядившись в стеганую фуфайку, которая в те годы была в моде в таких, как его, бедных семьях, натянув до глаз утратившую форму от долгой носки шапку, пошел на каток. Когда он, со свистом разрезая коньками лед, прибежал к воротам стадиона, там уже образовалась толчея из довольно большого количества людей. Кто-то стоит в очереди за билетами, а счастливчики, успевшие пробиться к кассе, толкаясь, проходят через ворота стадиона. Простояв очередь и взяв билет, Илсаф так же прошел на стадион и, увидев открывшуюся перед его взором картину, застыл на месте. Освещенная мощными электрическими лампами площадка, залитая льдом, кишела, как муравейник, непрерывно движущимися детьми и молодыми людьми. Внимание Илсафа привлекло и то, что все они были одеты в аккуратные, красивые одежды или спортивные костюмы, а на их ногах сверкали ботинки на коньках. По сравнению с ними Илсаф выглядел, прямо скажем, оборванцем. Но Илсаф не стал с этим считаться. Постояв немного, он и сам устремился в бурлящий, находящийся в непрерывном движении людской водоворот и скрылся из глаз.
Илсафу очень понравилось скользить по катку: здесь был совершенно особый мир, наполненный звуками веселой музыки и радостными голосами. Он катался, совершенно позабыв о беспокоивших его ежедневно проблемах. Но, совершая очередной виток, он обратил внимание на то, что такие же, как он, подростки, катаются, держась за руки с девчонками. Тут им тоже завладело желание покататься с какой-нибудь девочкой. Правда, он побаивался общаться с ними, считая их недосягаемыми таинственными существами. Но здесь, как ему показалось, мальчишки знакомятся с девчонками очень легко. Буквально на глазах Илсафа парень подошел к девушке, и они, взявшись за руки, покатились вместе. «Чем же я хуже?» - подумал Илсаф и стал выбирать себе девочку. «Сколько же в них таинственного», - думал он, глядя на девочек, катившихся навстречу. Пока он стоял, не зная, с кем из них заговорить, одна из них пронеслась перед самым его носом. Илсаф все же смог рассмотреть ее и стал наблюдать за ней. Пожалуй, она была несколько старше Илсафа. На ней вязаный джемпер и спортивные брюки. Облегающая одежда лишь подчеркивает стройность ее фигуры. Он заметил также, что она катается, заложив руки за спину, с независимым и гордым видом. Оказавшиеся на ее пути конькобежцы тут же устремляются в торону, уступая ей дорогу. Именно эта девочка показалась Илсафу самой красивой, привлекательной и таинственной. Он решил покататься с ней.Выбрав подходящее место и испытывая приятное волнение, но при этом не теряя ее из виду, стал ждать встречи с ней. Наконец девочка приблизилась к нему. В тот же миг Илсаф, изобразив на лице улыбку, протянул ей руку. О боже, но что это? Илсафа будто окатили ледяной водой. Девочка, словно увидев внезапно возникшее перед ней огородное пугало, опалила его ледяным взглядом, свернула в сторону и укатилась восвояси. Рука Илсафа, не достигнув цели, повисла в воздухе. Поступок девочки поразил Илсафа так, будто под его ногами разверзлась земля, и он полетел в темную пропасть. Спустя какое-то время он, немного опомнившись, оглянулся по сторонам и увидел, что та девочка по-прежнему продолжает кататься, как будто ничего не произошло. Все существо Илсафа переполнилось стыдом и унижением. Ему казалось, что все, кто был на катке, стали свидетелями его позора. Но чувство стыда внезапно сменилось злобой и желанием мести. Ему захотелось догнать эту девочку, толкнуть ее и уронить на лед. Будто весь мир внезапно погрузился в черноту. Он посмотрел на небо, оно пестрело бесчисленными звездами, светившимися будто со дна черного колодца. Ему показалось, что они вовсе не мерцают, а перемигиваются друг с другом, насмехаясь над ним, а все, кто переговариваясь и пересмеиваясь катаются вокруг, незаметно показывают на него пальцем. Свет померк в его душе. Теперь катание для Илсафа утратило всякий смысл и удовольствие. Стараясь не попадать на глаза той девочке, он незаметно вышел из стадиона и побрел домой.
После этого дня Илсаф перестал ходить на стадион. «Если я приду туда, меня увидит та девочка и станет смеяться надо мной», - думал он. Спокойствие покинуло душу Илсафа. Но Несмотря на чувство стыда, его тянуло к этой девочке, им овладело желание разгадать ее тайну. И дома, и в школе, сидя на уроках, он не мог избавиться от этого состояния. Более того, ему казалось, что, если он не познакомится с ней, то вся его дальнейшая жизнь пройдет в размышлениях о ней. Очень уж понравилась Илсафу эта гордая девочка.
В один из дней, наполненных печальными раздумьями, Илсафу улыбнулось счастье. У него был брат, работавший на заводе. В тот день он, видимо, как-то узнав о походе Илсафа на каток, принес из спортивного отдела завода коньки и спортивную одежду. Была и спортивная шапка. Илсаф, одевшись в эту одежду, в изумлении остановился перед зеркалом, не веря своим глазам. Из зеркала на него смотрел стройный подросток с выбившимися из-под шапки волосами, с полным лицом и пухлыми губами. И в ту же минуту в его голову пришла мысль, которая заставила вспыхнуть с новой силой потухшие было надежды. «В этом обличии меня та девочка точно не узнает», - подумал он и, решив не тянуть с исполнением принятого решения, он, нарядившись в новую спортивную одежду, устремился на стадион. Переобувшись в раздевалке и оказавшись в новеньких ботинках с коньками, он вышел на лед. Необходимо во что бы то ни стало найти среди катающихся ту самую девочку! Но, сколько бы он не приглядывался, она не попадалась ему на глаза. Ее отсутствие испортило настроение Илсафу. И это несмотря на то, что на его ногах были коньки, именуемые «норвежка», которые выдавались лишь участникам конькобежных соревнований. Ноги, обутые в такие коньки, подобно скакунам, не желали стоять на месте. Илсаф рванулся с места, чтобы покатиться во всю мочь, но не сумел совладать с непривычными длинноносыми коньками, упал вниз лицом и какое-то расстояние скользил на животе. Встав на ноги, он невольно обрадовался отсутствию той девочки. Иначе не миновать бы ему нового позора! Несколько дней Илсаф учился кататься на новых коньках. В один из дней, снова придя на каток, он наконец увидел ее: она сидела на скамейке, видимо, отдыхая. «Это хорошо, что она сидит и наблюдает за катающимися», - подумал Илсаф, радуясь возможности показать ей, как хорошо он катается. И он решил претворить в жизнь свою давнюю мечту. Вначале он, стремясь привлечь ее внимание, дважды с ветерком прокатился мимо нее. На третий раз он внезапно остановился перед девочкой, покружился на месте и, повернувшись к ней спиной, подкатился и сел с ней рядом. «Вдруг она меня узнает, встанет с места и уйдет», пронеслось в его голове. Но девочка сидела неподвижно, и это прибавило Илсафу смелости. Минут пять они сидели молча. Илсафу же показалось, что прошло очень много времени. Его бросило в жар, сердце билось, словно пытаясь вырваться из груди. Но он сидел, не зная, как завязать разговор. Но все решилось очень просто: через какое-то время девочка встала, чтобы продолжить кататься. Тут Илсафа подняла с места неведомая сила. Он, собрав всю смелость, предложил девочке по-русски: «Можно с вами покататься?» Девочка, повернув к нему голову, взглянула как-то таинственно, будто узнавая, и, протянув руку, ответила: «Можно!» Они покатились, взявшись за руки. Ощущая сквозь варежку тепло ее мягкой руки время от времени касаясь с ней плечами, он испытал неведомое доселе приятное волнение. Внезапно он ощутил такую легкость, что ему показалось, что он, взяв за руку девочку, не скользит по льду, а летит по воздуху.
Это заветное воспоминание, навсегда впечатанное в его память и пронесенное им через всю жизнь, словно осветило всю неприглядность и мрачность открывшейся перед ним картины пустынного катка.
Перевел с татарского
Рифкат Гардиев