«Как нелегко и несподручно,
после тяжкого труда
С мокрой спинушки могучной
снять рубаху иногда…»
- Кто же ещё, в Северо-Енисейской тайге, не слыхал про Сутулова Митрия Кузьмича?! – Спросил своих молодых сотоварищей старый старатель Митрич, и продолжил лукаво, - Только тот, кто никогда на приискании золота не бывал! Кто не слушал, с придыханием, рассказов стариков, - дедов пожилых, сорокалетних… Зевнув сладко и перекрестивши свою золотую, незаконноделанную пасть, бывалый таёжник заперхался, и, в сто первый раз уже, наверное, неспешно начал древнее, как и его нелёгкая, старательская жизнь, своё сказание. Крестил свой рот золотарь недаром: может, конечно, и от зевоты дремотной, а скорее всего от предстоящей его интриги, так как он считал себя незаконнорожденным сыной былинного героя, ведь дети-то, - дело тёмное, ночное. А может он сон, какой лихой с похмелья видел… Кто его, старого перхуна, знает?
- Перед финской, понимашь, сглотнул он по-таёжному окончание слова, это дело было. Аккурат в 1938-м годе, мать его, отца скверного нашего. На работы тяжкие, от греха подальше, - дальше Сибири не сошлют! - в то нелёгкое время много народишку подалось. Кто за деньгой длинной – боной золотой какая называется, кто за фартом скользким, а некоторые и от колуна прокурорского… Пришёл на Брянку караван барж, еле-еле пробился он по Питу к приискам золотым, богатейшим, поближе. Без железа и хлеба ведь ни золота не добудешь, ни дичи не стрелишь, ни избы не поставишь. Хлеб, железо и золото, завсегда рядом ходят. На барже трехсоттонной прибыли и «приискатели» вольнонаёмные, вербованные, желторотые – счастья, судьбы попытать. Покуда на Север шли, крепко сдружились мужички в дороге, так завсегда в пути бывает. Ступай часто –нагонишь счастье, сиди тихо – догонит лихо! И был среди той гоп-компании мужичина огромный: с виду тюха-матюха, чернолапотник тульский. – Старый задумался…
У костерка его окружали совсем молодые ещё ребята, прибывшие с материка в енисейскую тайгу на заработки. Не то, что в боях, - в тайге никто ещё из них не был и от мамкиной титьки дальше ста километров не отходил. А тут, у бывалых, «сто рублей не деньги!»; Рты раззявили первоходы и внимали рассказчику со вниманием. Обстановка к этому весьма располагала: жгли пожог для первого своего ночлега в тайге, у костра; вокруг сбившихся в кучку людей, в отсветах спокойного пламени на соснах, было уже – хоть глаз коли; прихлёбывали обжигающий крепкий чай с сахаром, размышляли, каждый о своём…
Дед неспешно продолжал немудрящую свою историю, убаюкивал: - С пристани вся ватага, на подводах и таратайках, спешно была доставлена к начальнику Огнёвского приска, планы которого на золотодобычу этого сезона горели ясным, синим огнём. Перспективы невыполнения государственного плана тревожили полковника. Прибывшая же свежая рабсила вселяла в вербовщика надежды на осёдлость и спокойную в тайге. Он знал, собака! - дальше на север строился Норильск. – Старатель плюнул, перекрестился три раза и выругался. Самому-то ему в Уморильске побывать, слава богу, не довелось, но бывалые каторжане рассказывали про этот гиблый край всякое.
Начальничек, с лицом цвета осиного гнезда, лично оформил всю бригаду, отписал ей направление и наряд на работы, а также на склад и в общежитие – «бичарню», на поселение. Прибывшие хлопцы отправились за обмундированием и шанцевым инструментом, строя планы на жизнь и заработки: В конторе они успели уже выяснить у местных, что на подённых земляных работах неплохо получают даже те, у которых ещё северных надбавок нет и в помине. – Такими были все вновьприбывшие. Местные же, в свою очередь, «срисовав» новеньких, предложили купить у них лишние надбавки к зарплате за три пузыря… Показав лохам материковским свои документы, тщательно переписавшим их ксивы, уркаганы ушли восвояси – только их и видели, а «обезжиренные» простаки всем стадом двинулись к складам, прикидывая уже в уме все выгоды совершённой ими сделки, или глупости, это кому как больше подходит. Сутулов же держался особнячком и в сверхвыгодах коллектива не участвовал...
Начальника прииска уже вовсю имели по телефону из края. На носу был уже июль, а на полигонах ещё и конь не валялся! Отговорки его, что только-только пришёл караван, генералом в расчёт не принимались…
- Бери лопату, мерзавец, и сам копай, сволочь, раз работы организовать не в состоянии. Весь сезон про…спал! – закончил свою глубокую мысль генерал, у которого на столе тоже уже разрывался прямой московский телефон... НКВД в золотодобыче района понимало не больше прачечной и министерства культуры.
Полковник, выпуча глаза, смотрел на входную дверь кабинета. Если бы там стоял конвой, он бы удивился, наверно, несравненно меньше… Во всём просвете немалого дверного проёма стоял монументальный, как памятник товарищу Сталину, матёрый Митрий Кузьмич.
- Начальник!!! – Прогрохотал он, - Надо мной же вся бригада уже измывается! Вся мелюзга, шалупонь… Я не лилипут, какой ни будь… Ты что? Смеёшься?!
Ещё не вполне оправившийся от генеральского разноса мелкий полковник, искренне недоумевая, двумя руками принял у Сутулова ломик и совковую лопату, которые тот подал ему двумя пальцами. Какое-то время они, молча, пялились друг на друга: начальник в полнейшем замешательстве, а землекоп с немым производственным вопросом в голубых осиновых глазах. Не сдюжив честного взора громадного младшего работяги, старший офицер сел, на, в своё кресло, не выпуская из рук новенького, игрушечного для Сутулова, «струмента».
- Это же детский совочек, какой-то! Он мне на кой? Ей богу! – продолжал реветь, громила, как медведь, - Ид-меть! «Нормальный «струмент» давай мене мент! и выбивай полторы ставки, я работать нормально желаю! И получать… Я, же стахановец! Слыхал? Читал, поди?? - гремело эхом по всей конторе.
В коридор стали выглядывать заинтригованные небывалым шумом конторщики: Бухгалтер стащил с себя чёрные, сатиновые нарукавники и отложил счёты, хотя до вечера было ещё далеко. Заглянул в дверь и отшатнулся в ужасе охранник золотокассы, узрев размеры выступающего, как на собрании, правдоруба, радеющего за общее дело.
Старший прииска как-то враз осунулся и сник, - два потрясения за неполные четверть часа, это даже для закалённых бойцов МГБ многовато.
Воспользовавшись паузой, Сутулов, с видом победителя, сунул в левую руку руководителя, в правой-то тот держал новенькие совочек с ломиком, от руки начерченный им эскиз. Когда успел, и где он достал карандаш и бумагу, а также обучался черчению и ораторскому мастерству, эта история умалчивает…
Эскизик изображал «струмент» ударника первых пятилеток: Совковая лопата – размером втрое, от штатной; Лом-пика, кованая, толщиной в руку и с пяткой для битья кувалдой; Упомянутая уже выше, пудовая кувалда-кормилица. Кайло для Гулливера! И, наконец… ТАЧКА!!! Шедевр инженерной мантулинской мысли! Объёмом килограммов на триста отваленной породы! Не меньше!!! На кованом, огромном колесе, с шипами…
Строго наказав, инженеру человеческих душ прииска Огня, не тянуть с выполнением заказа, рационализатор получил от него аванс за вынужденный прогул в размере двухсот рублей – большей суммы у начальника в сейфе просто не нашлось. В те времена далёкие, былинные, тысяча рублей считалась очень неплохим месячным заработком, даже для стахановцев. Передавая вольняшке аванс, начальник был готов уже и бога за него молить, лишь бы он работал за троих, на полторы вставки. Даже к ордену в конце сезона, конечно при выполнении госплана прииском, пообещал, на прощание, представить… Сутулов ажно прослезился, достал из кармана новенькой фуфайки, не вполне свежий платок и промокнул свои голубые, честные, детские глаза. Получив авансом деньги Митрий Кузьмич, как его уже навеличивал полковник, отбыли обедать…
Спустя три дня, с оказией из Северо-Енисейска, прибыл срочный приисковый заказ, вызвавший в мастерской шахты Советской немалое удивление и переполох. Но приказ, есть приказ, и «струмент» шахта выдала в срок, и с отличным качеством. Изделия нестандартных размеров сгрудили в углу кабинета начальника прииска вкруг мантулинской непомерной тачки.
Дня через три, по очень срочному делу начальнику Огни приспичило ехать на Вельмо… Наказав строго-настрого своему заместителю разыскать, хоть из под земли, Сутулова, выдать ему «струмент» и направить мощного землекопа на прорыв, на самый золотой участок, полковник убыл в лагкомандировку за сто километров… Дорога ему лежала через поднадзорные прииска, поэтому в Вельминскую контору он прибыл только уже поздно вечером. В кабинете майора НКВД – начальника строящегося прииска, привычно, ночью не угасал свет: мало ли кто, позвонить вздумает?! В конторе уже никого из вольнонаёмных не было. Пройдя в конец коридора, он энергично, обеими руками, распахнул двойные двери в кабинет… и остолбенел! В дальнем углу кабинета, под тысячесвечовой лампой – ильича, гордо, как дредноут на рейде, громоздилась ТАЧКА-близнец! Вкруг её величества стояла навытяжку вся её свита: лом, лопата, кайло, кувалда… Шахта освоила выпуск новой продукции!
- Сутулов был? – спросил угрюмо усталый с дороги полковник. – Сколько авансу дал?
- Триста рублей… - ответил ничего ещё не понимающий майор.
- Я, слава богу, двести… - выдохнул облегчённо старший по званию.
Митрич, с видом победителя конкурса мастеров художественного слова, обвёл взглядом молодых, во-корень обалдевших ночёвщиков. Он уболтал своих слушателей и почти уже добил их в конце… Торжествуя он закончил:
- По всему Енисейскому кряжу искали Сутулова, чтобы вручить ему заслуженный орден… С закруткой на спине! Не нашли. Тайга большая. Может в Норильск, на рудники подался, кирки, какие, особые заказывать, или молотки отбойные, - кто его, хитрого Митрия, знает? А может и в менты, или пожарники… Всё равно, я думаю, он работать не стал! А для чего ещё мозги человеку дадены? – Задумчиво заключил «сынок» семибатешный, прикидывая на завтра, какие перед молодёжью высокие трудовые задачи взгромоздить…
Вымели, тщательно, от углей пожог, поставили драную, выцветшего брезента, палатку. Плотно в неё набились и угомонились. Учись студент! Кто не работает, тот ест! Всем спать!!! Завтра ж на работу!
г. Норильск. 30 января 2016 года. 04 часа,
- 25 градусов, Тихо. Покойно. Все спят.