«Хватит уже преступность изобретать,
Давно пора, ментов, трудом лечить!»
Сказка о справедливости
- Давно это было… Где-то на Севере далёком. Сам-то я, в тех местах, не бывал, - начал свою сказку-рассказку, подкладывая в печку аккуратные сухие полешки, дед Вова, или старый старатель, полковник «Назарыч», - Жили, у своротка дороги, по – соседству, два кореша, - не разлей вода: Миня и Коля. По-соседству, мало, так сказать будет, - через стенку, в доме – распашонке, с общим дымоходом, - таких и у нас в посёлке много. Один кореш, только, что откинулся, а второй, как мог, поддерживал их быт в холостяцкой берлоге, пока тот в лагерной командировке был. Жёны от них сбежали, покинули приятелей уже давно: года три, поди, тому - не вытянули они их дружбы закадычной. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что и бабки и подарки дорогие, ребята им обеспечивали справно, да и дома бывали они редко, - всё больше в тайге обретались, для дома, для семьи старались – работы в посёлке не было. Радовались дарёным соболям бабы не долго, потому, как уже через неделю их беспросветной пьянки, в три горла, их жёнам всё было поперёк горла. Ушли они из дому. Дом теперь стоял круглой сиротой с мая по октябрь. Как всегда, на ноябрьские, ребята выходили из тайги, и, начинали… До весны. До талого! Видимо, от них устал даже домовой, и отвернулся…
На беду в посёлок прислали нового участкового, городского, взамен старого, жадного, ушедшего осенью в тайгу и случайно найденного только в этот, злополучный, год. Грешно чужое, потом и кровью добытое в тайге, отнимать… Ох, не зря ребята в ту зиму из тайги вышли: счастливый к обеду, роковой – под топор, - каждому, своё…
Хоть ничего и не докажешь: и пули нет, и труп потрачен зверьем, и концы в воду, но, повесить, на любого, этот случай трагический можно было. Что и сделал тот новый участковый, испытывающий, кстати, бытовые неудобства в общаге, а тут свой домик нарисовался. Убийцей назначил он одного из корешей, даром, что оба они в тот сезон были в тайге, и не скрывали этого. Второй не повёлся на его хитрости. Неопытен, в таёжных делах, да и в ментовских, пожалуй, тоже, был этот мусор. Смог упрятать на кичу он только одного кореша – Мишаню, не свезло ему, а Кольку, почему то, оставил на свободе, да ещё и у себя за стенкой, - подранком. Подранки в тайге, самые опасные зверюги будут… Затаился Колян. Решил: ужо я тебе сделаю! Век помнить ты меня будешь! И сделал. За ним не заржавело… Подранок! Что с него, сироты, взять?
Наступила полная зима. Да, такая, какой давненько уже не бывало. Морозы, после снегопадов, встали уже в октябре и выгнали из тайги всех пораньше. Николаю в доме, под новый год, совсем тесно стало: кореш на нарах, мусор за стеной, - спиной чувствует мент его любовь справедливую, но виду не показывает - знает, сука, чьё мясо съела! Не выпить, не погулять Коляну, мент, тут же станет полновластным домовладельцем – опыт у него есть, а где совесть была, там хрен вырос. Душу, ему, сирому, теперь, грела разве что печь. Из-за стены веяло холодом «закона», в прямом и в переносном смысле...
Зима круто набирала обороты. С утра, тонкими струйками, точно вверх, изо всех печных труб, поднимались дымы, и растворялись в зимнем небе без остатка. Низкое, тёмное Солнце не слепило уже глаз – спокойно обходило кругом, стороной промороженное жильё. Тайга, вкруг посёлка присмирела и стояла, как солдат перед генералом, не шелохнувшись. Генерал Мороз знал службу туго: ни одной собаки на улице не увидишь, птицы падают на лету, на реке трещит лёд, а было тепло и уютно. Не у всех…
Спозаранку во дворе своём Колька встретил синего соседа, с полной охапкой лиственничных, сухих, самых-самых жарких и драгоценных на Севере дров, которую тот едва удерживал подбородком:
- У т-т-тебя, с-с-сосед, в д-д-доме т-т-тепло? – еле-еле выговаривая от холода слова, заискивающе спросил мусорок.
- Терпимо, - сухо ответил ему Колян, держа, подмышкой, три полешка. И добавил,- Я, вообще-то сибиряк, таёжник – жары-то не терплю…
- А у м-м-меня, ч-ч-что-то, з-з-зуб на зуб не п-п-п-опадает. Колочусь как м-м-мёрзлый х-х-хрен, об дорогу. Всю ночь нормально не сплю, раза по три в печь, как кочегар распоследний, подкладываю. Замучился совсем. Три машины дров с начала зимы из-з-звёл!!!
- Ну уж и не знаю… что тебе посоветовать. – ответил ему сосед, а сам подумал:
- «Чтоб ты совсем околел, как собака, сволочь ментовская!». – матюгнулся, про себя, незлобно, - чтоб кровь, зазря, не сворачивать, и, не прощаясь, подался к себе, что с мороженым мусором говорить!
Бросив в угол свои три полешка, он разделся до трусов: в доме была знойная Африка, или Ташкент, это, кому как, больше нравится! Мучился, от нестерпимой жары, Колян до самой весны… Как только стало припекать Солнце, посерел снег и появились первые проталины, - мусор съехал: весна всегда покажет, кто где зимой срал! Колька слазил в ментовскую печь и достал из неё слиток золота, и, наконец, переставил тот кирпич, который перепускал тепло с дымом, от мента, через его обогреватель… Золото, намытое им, вместе с корешем Мишаней, в тайге, он, от греха подальше, держал у мента в печке, которую тот так топил, лучшими лиственничными дровами, что песок золотой, в слиток за зиму сплавился.
Жизнь стала потихоньку налаживаться. Участковый милиционер по болезни уехал из посёлка навсегда. Ожидали нового, полицейского. Неумолимо наступала ранняя весна. Надо было стараться. Вышел с тюрьмы Мишка, по недоказанности. Сидели бы они оба той зимой в тайге, - вилы им!!! - взяли бы их менты с вертолёта, или завалили, при попытке, а так вроде обошлось. И готовились они спокойно летом хитничать в тайге, по золоту, а осенью соболя добывать, - браконьерничать, как раньше, в старые, добрые времена - разлюли-малина!
Вернулись кореша домой, как всегда, к ноябрьским, – фартовые и жирные, - хоть когда-то должно было им свезти. К этому времени, к привычным подаркам, появились и их блудные жёны, хватившие без « непутёвых» мужиков, лиха на стороне. Поправили они их холостяцкий быт, побелили на два раза, печку, собравшую весь дом в кучку. Ублажили домового, поставив в уголок у печки блюдечко с молоком. И, зажили они, пуще прежнего. Наступила новая зима…
Миня и Коля – внуки Назарыча, давно уже сопели у потрескивающей печки, убаюканные дедиными сказками.
Назарыч, сидя у печи, в тепле, задумался. Не много ли он малым ребятам, старый, рассказал? И хитро улыбнулся в свою седую бороду самоделашными золотыми зубами: А, как ещё, детей учить за справедливость бороться?! А?
Не замай!
15 февраля 2016 года. -8;С, Дует. город Норильск. 15 часов.