Битва на Золотой Горе. Главы 9-16

Глава 9
Репетиция колдовства в Нашем Шалаше

После очень плотного полдника, состоявшего из двух стаканов молока, четырёх бубликов и ириски, Стёпка не очень быстро, но зато вприпрыжку, в невысокую такую, зато увесистую припрыжку, побежал к Насте. Он бежал, а получался примерно такой звук: « Тука-дум… тука-дум…» И ещё надо было махать, как вертолёт, рукой и жужжать: «Ж-ж-ж-ж!» Поэтому если в это время не смотреть на Стёпку, а только слушать, то можно было подумать, что где-то рядом скачет лошадь с пропеллером. Или шмель с копытами. Лошадка или шмель, которые только что плотно покушали, находятся в хорошем, мирном настроении и скачут не торопясь и с достоинством.
- На-а-а-ст-я-а-а! – крикнул Стёпа, и тотчас же появилась очень свежая Настя с самую чуточку недоеденным бананом в руке. Настя была настолько свежая, что от неё метров на десять пахло то ли этим бананом, то ли леденцами, то ли час назад постиранным в душистом порошке и висящим на верёвке полотенцем. А может, малепусенькими маслятами, которые вырастают сразу после дождя, или клубникой из холодильника. Даже трудно сказать, чем именно пахла Настя. Вот, нашёл! Скорее всего, Настя пахла тремя вещами: мандаринами на морозе, водой из кадки в саду и папиными щеками и подбородком, когда он только-только побреется, намажет щёки и подбородок какой-то вкусной мазью из железной банки и скажет: «Отскребли мордаш;».
Впрочем, как бы там ни пахла Настя, они тут же молча побежали к Даше. После полдника они обычно не здоровались. Чтобы не терять времени на ерунду.
- Да-а-а-ша-а-а! – закричали Настя и Стёпа, да так громко, что в совершенно тихой деревне получилось гулко, как в колодце, примерно так:
- Ды-ы-ы-шы-ы-ы!
Тут же вышла Даша с почти уже пустым кульком от пончиков и сказала:
- А Фафа не пойдёт гулять: он халвы со сгущёнкой и семечек с сухариками объелся, и у него живот болит. Он теперь долго будет болеть, до завтра.
- Ура! – сказали Настя со Стёпой, и все побежали к Ване.
Не успели ребята позвать Ваню, как он вышел сам, молча догрызая яблоко. И теперь от всей компании пахло и яблоками, и пончиками, и бананами, и мандаринами, и клубникой. Словом, пахло уютно, как в магазине перед днём рождения.
- Ну, что будем делать? – спросила клубнично-мандариновая Настя, и всем стало ещё уютнее.
- Пошли в Наш Шалаш, - сказал Стёпа.
- Пошли, - согласились все.
И они пошли в Наш Шалаш.
Тут я должен сказать два слова о Нашем Шалаше. То есть это, конечно, был никакой не Наш, а Их, Стёпо-Даше-Фафе-Насте-Ванин Шалаш. Но название есть название. Раз уж хозяева назвали его Наш, пусть будет Наш.
Ребята построили Наш Шалаш в самом начале лета в лесу, в ельнике, не очень далеко от деревни, потому что далеко начиналась настоящая чащоба с таинственной поляной, где можно заблудиться, с Мамуньим Оврагом и так далее, но и не очень близко, чтобы сюда не заходил каждый встречный-поперечный.
Сначала они прислонили к стволу ели много длинных жердей. Широким полукругом, чтобы могло поместиться четыре человека. Фафа не считается: он хотя и вредный, но маленький, где-то процентов так 27 от Даши, 35 от Вани, 49 от Насти, 50 от Стёпы, если вы уже, конечно, проходили в школе проценты и если всех считать на проценты не после еды, а до.
Ну так вот: потом на жерди ребята настелили и накидали лапника и всяких веток, так что Наш Шалаш получился плотный и даже во время дождя не промокал. И на пол ребята тоже накидали всяких веток.
В Нашем Шалаше было прохладно, темно и немного таинственно, как в кинотеатре перед фильмом про монстров.
В Нашем Шалаше, разумеется, был тайник с запасами еды на случай какого-нибудь приключения или какого-нибудь вдруг, внезапно, откуда ни возьмись и не дай бог пришедшего чувства голода.
Запасы еды создавались долго и частенько от нечего делать уничтожались. И почему-то все норовили принести в тайник всякую не очень вкусную дрянь. Например, все тащили сюда старые карамельные конфеты, баранки, такие безвкусные «простобаранки» и всякое такое. И при этом все понимали, что одно дело – старая карамельная конфета и «простобаранка», а совсем другое – апельсиновый фрутис и челночок, или мятная таблетка и пончик, или белая шоколадка и вафля с ананасовой начинкой. Нет, все почему-то дома втихаря закушивали шоколад с фрутисом, а в Наш Шалаш тащили, скажем, редиску. И бороться с этим делом было трудновато. И питьё здесь тоже было простое: никакой фанты и никакого морса. Родниковая вода – и всё. Бутылка на всех.
Но, тем не менее, в Нашем Шалаше даже редиска с водой шли на ура. Особенно под разговоры про что-нибудь интересное и таинственное.
И вот ребята сели в шалаше, и Стёпа рассказал всем про Сысойку, то есть про меня, любимого, про мои любимые огурцы, про разных там мамун и змеежабов и, конечно, про дедушку Индрюшу.
Если бы Стёпа рассказал обо всём этом где-нибудь на Заверняевке, ему бы никто не поверил, но Наш Шалаш для того и существовал, чтобы в нём верить во всё необычное. И поэтому после того, как Стёпка закончил свой рассказ на моменте, когда Сысойка придал ему, Стёпке, ускорение, и он, Стёпка, проснулся и пошёл полдничать, все немного помолчали, а потом Стёпка продолжил:
- Давайте учиться колдовать.
- Давайте, - согласились все.
Стёпка ещё раз рассказал всем о том, что для волшебности слов нужно, как вы помните, чтобы,  во-первых, слова были совершенно новые, только ваши, а во-вторых, чтобы вы очень-очень хотели того, про что колдуете.
- Давайте уже начинать, - сказала нетерпеливая Сосиска. – А то очень много хочется.
Все сели в кружок и стали считаться, кто первый. Начала считать Даша.

Жук катался в тарантасе,
Слон учился в первом классе,
Таракан дружил с котом,
Ты води, а я потом.

Выпало на Настю. Настя немного подумала, потом трижды сделала руками такое волшебное движение, как будто побрызгалась на ребят, и сказала очень таинственным завывающим голосом:
- Красас;вки-белос;вки-сзелен;вки-полос;вки!
- Ну-у-у! – протянула Даша. – Так не интересно…
- Почему? – обиделась Настя.
- Потому что я и так знаю, что ты хочешь белые кроссовки с зелёными полосками.
- А откуда знаешь-то? – Сосиска вся стала розовой, влажной и горячей от волнения.
- Ты мне сама говорила.
- Ну ладно, - примирительно сказала Сосиска. – Ещё раз можно?
- Валяй! – великодушно разрешил Стёпа. – Всё равно у тебя ничего не выйдет.
Сосиска закусила губу, нахмурилась, опять волшебно побрызгалась три раза и сказала зловещим шёпотом:
- Кролики-маролики!
- Какие ещё кролики? – не поняла Даша. – Зачем тебе, в сущности, кролики? С ними знаешь сколько возни? Я бы на твоём месте ёжика заказала или черепаху. Ей дал салата – и всё. А кролики жрут и жрут, жрут и жрут… Я знаю, у тёти Вари есть кролики…
- Ага! А вот и не догадалась, – обрадовалась Настя. - Не нужны мне твои кролики-обожролики!.. И салат с черепахой не нужен…
- Зато я догадался! – угрюмо сказал Ваня. – Тебе ролики нужны, а не кролики. Что ты, ногами, что ли, думаешь?.. То тебе кроссовки, то ролики… Ты ещё тапочки захоти с валенками…
- Тьфу! – огорчилась Настя. – Опять не вышло. Можно ещё раз? Чур по три попытки!
- Ну, давай. Последний раз - и всё. И с тебя на сегодня хватит, - опять разрешил Стёпа. Он сейчас был главный, потому что он уже раньше колдовал, может быть, и во сне, но это неважно.
Настя опять вся порозовела, зажмурилась, набралась воздуха и крикнула:
- Крим-пам-пьютер!
- Понятно, - зевнул Стёпка. – С принтером. И чтоб в Интернет лазить. Я бы тоже не отказался.
- Можно и без принтера, - печально сказала Настя.
- Ладно, ты, Сосиска, не огорчайся, - дружески утешил её Стёпка. – Завтра ещё раз попробуешь. Давай считаться.
И Даша, которая знала больше всех считалок, начала:

Жил-был дед,
Лопал на обед
Щи из крокодила
Ты теперь водила…

Даша насчитала на саму себя. Она для начала закатила глаза к потолку шалаша, пошевелила губами и выдала:
- Хо… похуде… на четы… ки…
Все помолчали. Даша торжествующе посмотрела на всех вокруг. Никто явно ничего не понял. И тогда Даша самодовольно ухмыльнулась и добавила:
- А лучше – сразу на шесть килограммов. Или на семь. Но только чтобы без диеты.
И все всё сразу поняли. И Даше пришлось делать вторую попытку.
- Хо… со…
- Сожрать опять, что ли, чего-нибудь?.. – не понял Ваня.
- Нет, ответила Даша. – Хо не сожра…, а соба…, чтобы с хво… с уша… с лапа…, чтобы дом сторо…, чтобы встре… меня, когда я из школы прихо…, чтобы меня охра… Я ему оше… куплю, пово… кожаный…
- А он у тебя для начала в квартире все полы опи… и обка… - сказала Сосиска, - все ножки у стульев обгры… и тебя покуса… У меня есть соба…, ещё совсем ще…, а уже такая сво…!
- Давай, делай третью попы… - скомандовал  Стёпа.
У Даши был наполовину растерянный, а наполовину обиженный вид.
- Не хо… - скуксилась Даша. – Вы проти…!
- Ну если не хо…, тогда давай счита…
Даша, как я уже  говорил, была очень-очень добрая и обижаться совсем не умела. Поэтому она тут же опять завела считалку, теперь только между Стёпкой и Ваней. Честно говоря, довольно безмозглая считалочка:

Жил на свете домовой,
Бил по печке головой,
Голова, видать, пуста,
Выходи считать до ста…

Выпало на Ваню. До ста он считать не стал, потому что эта считалка была для пряток. Очень глупая считалка. Домовые никогда не бьют «по печке головой». Это клевета.
Ваня посидел полминуты с открытым ртом и сказал:
- Мопепед!
- Да-а-а, брат, совсем твоё дело плохо, - протянул Стёпа. – Ты хоть бы чего-нибудь изменил… какой-нибудь «пепемод» бы придумал или «пепедом»…
- Мне «пепедом» не нужен, мне «мопепед» нужен, - насупился Ваня. – С мотатором.
- А чего тебе ещё, в сущности, и нужно? – сочувственно спросила Даша.
- Велосисипед новый…в сущности, нужен, а то старый совсем сломался, - оживился Ваня. – Самомокат можно. Но это не обязазательно. А вот снегокакат я бы очень хотел. И лылыжи горные… А ещё бы…
- Ладно. Ты уже все попытки исчерпал своими «велосисикатами» и «лылыжепепедами», - вздохнул Стёпа. – Автогогонщик несчастный. Шумамахер в трусиках. Теперь моя очередь.
Он ещё раз вздохнул и собрался уже было сказать что-нибудь волшебное, как тут произошло такое…
Нет, уж лучше я об этом скажу в следующей главе.

Глава 10
Погружение

А произошло вот что.
В шалаш вдруг влезла взлохмаченная, бородатая, вся седая и отдающая зеленью голова деда Самсона и сказала:
- Ага! Вот они вы, верхоплавки-вредители! Попались, которые плескались?! Сейчас я из вас, креветок-террористов, селёдку под шубой буду делать. Всё, прощайтесь друг с другом, ребятки-крабятки. Настал ваш самый последний рыбный день.
- Ой! – сказала Даша.
- Уяй! – сказал Стёпа.
- Мамочки! – сказала Настя.
А Ваня ничего не сказал, только в животе у него от страха что-то жалобно так запело и тревожно заскрипело, как будто там открылась ржавая дверца. А ещё что-то булькнуло и квакнуло.
- Испугались? – совсем почему-то нестрашным голосом спросил дед Самсон.
- Ага! – ответили ребята. – Испугались.
- То-то же. Ну, а теперь хватит бояться, мальки позорные. Вставайте. Пошли.
- Куда? – спросила Настя.
- Куда надо.
Но ребята продолжали сидеть и смотреть на деда Самсона широко раскрытыми глазами. Восемь широко раскрытых глаз. Если, конечно, не считать Ваниного ещё более широко раскрытого рта.
Дед Самсон внимательно посмотрел на ребят, усмехнулся и сказал:
- Эх вы, трусишки. Окуньки бесхвостые.
Помолчал и хитро добавил:
- Привет от дедушки Индрюши, - и подмигнул.
Ну, тут, конечно, всем стало совсем не страшно. И все, толкаясь, вылезли из шалаша и пошли за дедом Самсоном, который шагал и весело бурчал себе под нос какую-то нескладную ерунду, что-то вроде:

Реки, омуты, пруды,
Кадки, кружки, банки…
Никто не может без воды.
Ни дети, ни поганки!
Шли, как говорится в сказках, ни долго – ни коротко. Сначала прошлёпали по сосняку. Потом занырнули в лесной малинник. Малины-то, слава богу, ещё не было, а то бы ребятки здесь надолго застряли. Уелись бы так, что слово «мама» не выговоришь. К тому же все знали, что тут живёт мишка особой породы, который питается почти одними только ягодами. Порода так и называется – мишка-малинник. Стёпка его один раз случайно видел в прошлом году, этого мишку-малинника. Он такой маленький, плотненький, деловой, морда серьёзная, глаза – как две пуговицы. Сидит и жрёт ягоды. Чавкает. Очень смешной.
Хотя людей малинники и не кушают, это точно, но всё-таки как-то не по себе в лесу один на один с мишкой. Кто его знает, что у него там в его мишкиной голове, набитой малиной.
Прошли, значит, через малинник и стали спускаться вниз, к реке Степановке. Спустились.
Речка журчит. Водоросли шевелятся. Через речку – мостик. Старенький, из брёвен. И большо-ое бревно на берегу. Под мостом – что-то вроде омутка. Темно, мокро. Бр-р-р!..
- Пришли, - объявил дед Самсон. – Давайте, водомерки-недоростки, прыгайте под мост.
- А там вода! – сказала, с опаской косясь на омуток, Настя. – Она мокрая.
- Ну и лезьте в неё. Тут вода не мокрая. Она волшебная. Тут сухими из воды выходят, ясно?.. И вообще, мокрыми только носы у собак бывают. И штанишки у тех, кто всего на свете боится. Вода – она водяная, а не мокрая… Ну, прыгайте.
Делать нечего. Надо было прыгать.
Первой, конечно, полезла в воду Сосиска. Ей вообще всегда больше всех надо.
Сосиска встала на берегу навытяжку, как солдатик. Сжала кулаки, зажмурилась и глубоко вздохнула. Пауза.
- Давай, - подбодрил её Стёпка. – Смелей, Сосиска!
Сосиска ещё раз глубоко-глубоко вздохнула, сказала:
- Если не вернусь, считайте меня Сарделькой, - и прыгнула под мост.
Шлёп! – сказала река Степановка, и по воде пошли большие круги. Некоторое время было тихо-тихо. Только речка журчала. Все стояли и прислушивались.
- Утонула что ли? – недовольным голосом сказал Ваня. – Вечно от Сосиски какие-нибудь неприятности…
Но тут из-под воды раздался глуховатый, как из-под одеяла, голос Насти.
- Здесь классно! Карасики всякие плавают. И немокро совсем. Давайте сюда! Ух ты! Вон рачище какой!
И тут, услышав про рака, нескладный Ваня сразу, с ходу, как слон, сиганул под мост, забрызгав и Стёпу, И Дашу, и деда Самсона.
- Плюх! – сказала Степановка.
- Тьфу ты! – крикнула Даша. – Нескладный,  как грузовик! Всю меня замочил…
- А ещё говорили, что немокрая, - пробурчал Стёпа, обтирая лицо майкой.
- Она только тут мокрая, а там она водяная, - улыбнулся дед Самсон.
- Уя! Раков сколько! – закричал Ваня из-под воды.
- Не трожь раков! - строго сказал дед Самсон. - Они полезные.
- Да я и не трожу… то есть - не трогаю, - опять раздался Ванин голос. Не очень довольный. Он ещё чего-то пробурчал, но слышно его уже не было, потому что в это время в воду прыгнула совсем нехудая Даша.
- Оба-на! – как будто бы сказала удивлённая Степановка. – Ничего себе, бомбочка!
- Да-а-а! – протянул довольный дед Самсон. – Чудо-юдо-рыба-карп! Давай Стёпка, твоя очередь.
Стёпка зажал пальцами нос и прыгнул.
Сначала он ничего не видел, потому что на всякий случай закрыл ещё и глаза. Потом, открыв глаза, но не разжимая носа, он увидел очень много красивых зелёных пузырей. Пузыри звонко булькали, как будто смеялись. Их становилось всё больше и больше – и вот они все превратились в один большой пузырь, в котором оказался Стёпа, а этот большой пузырь стал расти, расти – и стало непонятно, пузырь это или вообще всё, что вокруг. Словом, Стёпка очутился на дне Степановки, рядом с улыбающимися Ваней, Дашей и Настей. Причём никто, действительно, мокрым не был, только у Даши на платье были пятна от Ваниного «плюх!».
- Нос-то разожми, ихтиандр, - сказал Ваня. - Тут дышать можно. И воздух чистый. Ничем не воняет. Разожми нос-то.
Стёпка разжал нос, поводил руками, потопал ногами. Всё, как на земле, только рыбы вокруг плавают и пахнет тиной. Довольно неприятно. Примерно такой же тиной иногда по вечерам намазывают себе лица мама Маша и баба Соня. А папа Паша и деда Стёпа морщатся и говорят: «Ну и вонища от тебя, дорогая моя». А те отвечают: «Терпи, если хочешь иметь красивую жену».
- Красиво как! – мечтательно сказала Даша.
- Как в океанариуме, - добавила Настя. – Я один раз была в океанариуме. Там красиво. Только там стёкла кругом, а тут без стёкол. Можно рыб потрогать.
И она погладила рыбу, которая проплывала мимо. Рыбка совсем не испугалась, и даже – наоборот – подплыла к Настиной голове и поводила хвостом по Настиному уху.
- Ой! Щекотно! – завизжала Настя, и рыбка испуганно метнулась в сторону.
- Ты только не ори! – послышался далёкий голос деда Самсона откуда-то сверху. – В подводном царстве нельзя орать. Кашлять и чихать можно, а орать нельзя.
- Ладно, я не буду, - тихо сказала Настя. – Просто щекотно очень.
- Сейчас к вам приплывёт щука, - опять раздался голос деда Самсона. – Её зовут Марфа Петровна. Так и называйте её: Марфа Петровна. И вообще постарайтесь ей понравиться. Это очень мудрая щука. Она в Степановке, можно сказать, самая главная… Ну, конечно, после меня… Марфа Петровна вам покажет, куда плыть… в смысле – идти. Ясно?
- Ясно, - ответили дети и стали оглядываться вокруг в ожидании Марфы Петровны.
Довольно долго никто не появлялся, кроме всяких мальков и ёршиков, которые косились на ребят своими круглыми глазами, похожими на монету рубль.
Но вот в зелени воды показалось какое-то бурое в пятнах полено. Полено боком медленно подплыло к ребятам и стало разворачиваться. Оно разворачивалось, разворачивалось, разворачивалось… И развернулось. «Ой!» - сказали все. И подумали: «Ничего себе - Марфа Петровна!»

Глава 11
Знакомство с Марфой Петровной и её рассказ

«Да, ничего себе Марфа Петровна!» - подумали все про себя, а вслух хором сказали:
- Здравствуйте, Марфа Петровна!
- Здорово, человечьи карасята! – хрипло рявкнула щука. – Как настроение, сто морских ежей вам в штанишки?..
- Нормально, - ответили «карасята», продолжая с удивлением оглядывать Марфу Петровну.
Да, Марфа Петровна была, конечно, хороша. Ничего не скажешь. Боевая старушка.
Во-первых, она была огромная, с человека. Зеленовато-серая. В пятнах, как питон. Кое-где на Марфе Петровне красовались наколки. Например, - «Рыба – тоже человек». Или – «Рыбак, ты не прав!» Или – «За тех, кто в речке».
И тому подобное. На голове у Марфы Петровны была надета матросская бескозырка с надписью: «Степановка – главная водная артерия страны». Вы знаете, что такое артерия? Нет? Я тоже, честно говоря, забыл. Знал, но забыл. Словом, на Марфе-Петровниной бескозырке было написано, что Степановка – самая лучшая река. И это правильно.
Плавники у Марфы Петровны были похожи на ласты, и в одной из ласт щука держала большую красивую курительную трубку из красного дерева в виде морского конька. Иногда щука подносила трубку к пасти и затягивалась. А потом выпускала из пасти дым, похожий на тот, который выходит из выхлопной трубы какого-нибудь старого грузовика, и говорила что-нибудь вроде:
- Десять тысяч ершей мне в памперс, если я вру!
Или:
- Клянусь прокуренными жабрами моего шестого мужа – ты прав, дружище!
Или:
- Чтоб мне стать рыбной фрикаделькой в томатном соусе – я это сделаю!
Через плечо, то есть через жабры, у Марфы Петровны была перекинута спортивная сумка с надписью «H2O – это хорошо».
Вообще, трудно было сказать, щука Марфа Петровна или же какой-то щук. Разговаривала она очень низким голосом, хрипло и громко (хотя и довольно весело). Трубку из плавника не выпускала ни на минуту и то и дело, как капитан дальнего плавания, пускала густые клубы дыма из пасти. В пасти, кстати, у Марфы Петровны было несколько золотых зубов и несколько железных. Иногда Марфа Петровна кашляла, и кашель у неё получался такой, как будто бы все степановские собаки разом зарычали и залаяли, все дяденьки завели свои машины, газонокосилки и электрорубанки, тётеньки – пылесосы, соковыжималки и кофемолки, а дети все разом начали играть в обзабороногамидолбилки, камнивводуивстёкласоседейкидалки, палкиобколеноиобголовуприятеляломалки и ненормальнымиголосамидохрипотыоралки.
Очень громко кашляла Марфа Петровна. И ещё после этого рычала:
- Проклятый кашель, семь тысяч пираний вам всем в ночной горшок!
Итак, ребята с удивлением (но, надо сказать, без всякого страха) смотрели на Марфу Петровну. Не каждый день видишь щуку в бескозырке и с трубкой в зубах!
Марфа же Петровна поправила свободным от трубки плавником бескозырку, затянулась, прокашлялась, как сто собак и двести пылесосов, и сказала:
- Ну, что же, человечьи карасята, добро пожаловать в Подводное Царство деда Самсона, отсохни мои плавники! Сегодня вас ждёт Большая Викторина. Дело ответственное, триста угрей мне в пупок, если бы он у меня был. Вы знаете, что такое викторина, пятьсот лягушек вам в шортики?..
- Знаем, - ответила смелая Сосиска. – Это как игра по телеку.
Марфа Петровна прямо вся позеленела, выпустила из пасти целую тучу сизого дыма, закашлялась, как сто Ваниных «снегокакатов» и «пепемодов», и сказала:
- Из тех, кто придумал игры по телеку, надо сварить уху. И их же самих заставить её съесть. Причем без соли. Понятно?..
- Понятно, - быстренько сказали ребята. Уху так уху.
- А какая у нас будет викторина? – осторожно спросила Даша. – Викторины ведь, в сущности, бывают какие-нибудь, а не просто так. Ну там… музыкальные, литературные…
- Правильно мыслишь, - одобрила Марфа Петровна. – Викторины должны быть какие-нибудь, а не просто так, укуси меня мурена! Наша Большая Викторина будет, конечно же, Подводно-Волшебная. Ладно, хватит разговаривать. Сейчас вызову нашего Сома Троллейбусовича, и он отвезёт вас, подлещиков бестолковых, в Подводный Дворец.
Марфа Петровна достала из сумки мобильный телефон, набрала номер и сказала в трубку:
- Алё!.. Троллейбусыч?.. Это я, Петровна… Ага. Как дела? Нормально? У меня тоже. Подъезжай. Отвезёшь четверых двуногих головастиков во дворец к Самсонычу. Через сколько будешь? Через полчаса? Хорошо. Давай. Ждём. Всё. Конец связи.
Марфа Петровна понажимала плавником кнопки, посмотрела в мобильник, покачала головой:
- Минута и три секунды. Не уложилась, поцелуй меня акула…
- Куда не уложилась? – спросила Сосиска. Всё-то ей надо знать!
- В минуту не уложилась. Придётся теперь за две минуты платить, забодай меня пиявка! Две ракушки карасю под хвост, - и Марфа Петровна опять затянулась и закашлялась.
- А почему две? – опять встряла Настя.
- Потому что одна минута разговора по подводному мобильнику стоит две ракушки, - объяснила щука.
- А сколько ракушек стоит у вас пачка подводных чипсов? – спросил Стёпка, с интересом оглядывая дно в поисках ракушек. Ракушек не было. «Всё обжоры чешуйчатые подобрали», - подумал он.
 - Мы чипсы не едим, - ответила Марфа Петровна. – И можешь не искать: ракушек тут нет. Это же река, а не море. А платить надо морскими ракушками. Одна большая ракушка считается как пять маленьких. Одна очень большая – как пять просто больших. Минута разговора стоит две маленьких, но всё равно жалко, медузу вам в тарелку!
- У меня целый мешок ракушек, и больших и маленьких, - сказал Стёпка. – Мы с мамой и папой с моря привезли. Там даже очень большая есть.
 Марфа Петровна с интересом посмотрела на Стёпку.
– Значит, ты у нас богатенький кашалотик, - сказала она, затянулась и задумалась. – А тебе для дела ракушек не жалко?
Стёпка замялся. Чего уж там: ему было жалко ракушек. Не очень. Но жалко. Он ведь их так долго собирал!
- Смотря для какого… дела… - произнёс он тихо.
- Для того самого, - сказала щука и подмигнула. – Для того, что будет в пятницу… Слушайте, ребятки. Тут дело такое…
Она несколько раз пыхнула трубкой и рассказала следующее:
- Наша река Степановка, как вы знаете, впадает в речку Ивановку, Ивановка – в Петровку, Петровка – в Сидоровку, Сидоровка – в Переплюйку, Переплюйка – в Журчалку, а Журчалка – в озеро Пузырёво из Пузырёва вытекает речка Щучья, Щучья впадает в речку Жабринку, Жабринка – в Чешуйку, Чешуйка – в Ершовку, Ершовка – в Камышовку… А там уж рукой подать до озера Пиявкина Лужа, из Пиявкиной Лужи через речку Пьяную попадёшь в озеро Водолазьево, а там… Ну, в общем, если проплыть по течению тридцать три речки, а ещё семь озёр и три канала, можно доплыть до Южного Моря. А там набрать ракушек. Но вот беда: в том месте, где Степановка впадает в Ивановку поселилась злобная старуха Фараонка. И никого она из Степановки не выпускает. Её так и зовут: Фараонка-Невыпускалка.
И ни один житель Водного Царства с этой Фараонкой-Невыпускалкой справиться не может, потому что она, чтоб ей подавиться рыбьими костями, обладает страшной волшебной силой против всех, кто живёт под водой. Появилась эта подлая Невыпускалка где-то год назад. А у Фараонки-Невыпускалки есть две сестры: Фараонка-Воровалка и Фараонка-Невпускалка. Все они родом из Пиявкиной Лужи. Ну так вот, кхе-кхе, бедные мои прокуренные жабры!.. О чём это я?.. Да. Ну вот. Как только появилась Невыпускалка, тут же появилась и Воровалка. И стала эта Воровалка воровать у нас ракушки. И так она их, гадина речная, ловко их все своровала, что не осталось у нас в реке Степановке ни одной ракушки. Своровала Воровалка все ракушки – и уплыла обратно в свою Пиявкину Лужу. И живём мы теперь все в долг. Нету денег в речном государстве - и всё! Я вот уже год говорю по телефону и наговорила на… - Марфа Петровна залезла плавником в свою сумку, достала книжечку, полистала её и хлопнула плавником по книжечке. -  Вот, наговорила я на шесть тысяч триста одну ракушку… Нет! Уже на шесть тысяч триста пять ракушек. Вот вам! – она опять ударила плавником по книжке, - Накурила на семь тысяч девятьсот двадцать ракушек! Накаталась на Соме Троллейбусовиче на пятьсот сорок семь ракушек! Слава богу, маленьких! Самсон Самсоныч должен мне за работу пять тысяч ракушек! Я ему должна – четыре тысячи девятьсот девяносто восемь! Сом Троллейбусович в прошлый четверг занял у меня на пиво с раками сто ракушек! Я у него в среду на кильку в собственном соку – сто две ракушки! А ни одной ракушки нет! Живём все в долг, как бомжи какие, подавиться нам всем икрой! Раньше, бывало, весной, снаряжаем мы Сом Троллейбусовича в путь поедет он к Южному Морю, насобирает тонну-две ракушек, вернётся, положит всё это в Степановский Речной Банк – и всем хватает. Бери, сколько унесёшь. И живём. Хорошо. Мирно. Никто и ракушки-то особо и не считал. Когда ракушки есть, их и считать-то не хочется. Мы их тогда горстями друг другу дарили. Бывало, приедешь к Сому: «Сколько я тебе, Троллейбусыч, должна?» - «Дак, я и забыл, Петровна, десять ракушек, кажись. Да ладно, плюнь». – «Ну н; тебе, Троллейбусыч», - и даёшь ему пригоршню. А там штук сорок. И ещё пару больших в придачу. А теперь у всех книжечки, все считают… Математики фиговы, чтоб вам ракушек не видать! Но это ещё полбеды. Слушайте дальше. Река Степановка, как вы знаете, вытекает из речки Холодной Кукушки, а Холодная Кукушка – из Отморозки, а Отморозка – из озера Синий Лёд, а в озеро Синий Лёд впадает речка Трясучка, а в Трясучку – Задубеловка, а в Задубеловку – Окочанеловка, а Окочанеловка вытекает из озера Толстые Сосульки… Словом, если проплыть против течения тридцать три речки, а ещё три озера и семь каналов, то можно добраться до Северного Моря. А в Северном Море живёт Мудрая Треска. Ей уже десять тысяч лет. А Мудрая Треска знает одно Волшебное Слово. И вот, карасята мои дорогие, в пятницу нам без этого Волшебного Слова никак не обойтись.
- Почему?! – хором спросили ребята.
- Потому что Меч-Самосек лежит в Ларце-Неотворц;, а Ларец-Неотворец… подлец такой… открывается только по Волшебному Слову Мудрой Трески. А так вы по нему хоть на бульдозере катайтесь, не откроете. Хоть из пушек по нему стреляйте – ничего не выйдет. Заколдованный он, Ларец-Неотворец.
- Так надо быстрее плыть к Северному Морю! – крикнула Настя. – Поплыли прямо сейчас! На вашем этом… Ките Автобусовиче… То есть – пардон – Соме Троллейбусовиче…
- Фигушки, - сказала Марфа Петровна. – Ничего не выйдет.
- Почему?! – опять хором крикнули ребята.
- Потому что у Фараонки-Невыпускалки есть ещё и третья сестра – Фараонка-Невпускалка. И сидит эта подлая Невпускалка там, где Степановка вытекает из речки Холодной Кукушки. И никто через неё не может проплыть, потому что она всех речных жителей может убить. Знает она такое антирыбье злое волшебство. Никто из нас с ней справиться не может. А проплыть через Невыпускалку можно только за о-о-о-огро-о-о-омные ракушки. За столько ракушек, чтобы ими можно было перегородить всю Степановку. Такое у невыпускалки условие. Она жадная очень. Злые – они все жадные. И где же нам такого количества ракушек взять! Да, ёршики-мокрицы, братики-сестрицы, плохо наше дело. Одна фараонка деньги у нас своровала, другая денег не даёт, а третья требует. Банда, одним словом. Обложили со всех сторон, как карася в неводе. Мы их все называем: Мерзкие-Вредительницы-Фараонки. Сокращённо – МВФ. И куда бедной щуке податься?..
Все задумались.
- Может, невыпускалке твои ракушки отдать? – сказала Даша Стёпе. – Может, она согласится нас к Северному Морю попустить?
- Ни-за-что, - отчеканила Щука. – Я её знаю. Она такая жадная – просто смерть.
- А из речки она выходит? – спросил Стёпа.
- Нет, - ответила Марфа Петровна, - То есть очень редко. Вечером. На пару секунд выскочит, если что-нибудь интересненькое на пеньке заметит (там пенёк есть рядом) – и обратно в реку. Нет, мимо неё не проскочишь..
- Значит, говорите, она жадная?. – задумчиво спросил Стёпка.
- Не то слово, за ракушку – удавится… кхе-кхе… - и Марфа Петровна опять закашляла, как сто собак и семь бульдозеров.
- Это хорошо-о-о… - протянул Стёпка. Ещё подумал и добавил решительно. – У меня есть план.
- Какой!? – спросили все.
- Хороший. Надо попробовать победить Невпускалку, чтоб открыть Ларец-Неотворец. И Невыпускалку тоже победить надо. А то вы тут все передерётесь из-за этих несчастных ракушек. Успеет ваш Лещ-Трамваич к пятнице до Мудрой Трески сплавать?
Марфа Петровна достала из сумки часы и калькулятор. Посмотрела на часы, долго щёлкала на калькуляторе, потом опять смотрела на часы, опять щёлкала:
- Вряд ли, - сказала щука через пару минут. Только если через полтора часа поплывёт, тогда точно к полуночи в пятницу успеет.  А так – нет. Конец нам всем, паучки вы мои речные…
- Ничего не конец, - сказал Стёпка. – Значит так. Викторина ваша подождёт. Сейчас приплывёт ваше рыбье такси, и мы на нём отправимся изводить Невпускалку. Ясно?
- Ясно! – ответили все. Кроме щуки, конечно.
- Шустрый ты парнюга, - сказала, хитро улыбаясь, Марфа Петровна.
- Теперь вот что, - продолжал Стёпка. – Ты, Даша, беги скорее домой и неси как можно больше соли. Понятно?
- Понятно. А, в сущности, зачем?
- Потом узнаешь, зачем в сущности… Беги мухой!.. Ты, Настя, тоже беги домой и неси спички. Сколько у тебя коробков?
- У меня дедушка спичечные коробки коллекционирует. Только, если я их возьму, он меня выпорет.
- Потерпишь. Для дела нужно. Неси их все сюда. Ясно?
- Ясно.
- Ты, Ваня, беги домой и тащи сюда старые кастрюли, сковородки и половники. Мы когда у тебя в сарае играли, там я видел этот хлам старый. Тащи всё сюда. Беги.
- А-а-а, - утвердительно закивал Ваня.
- И ещё лопату прихвати!
- А-а-а…
- Сбор здесь через десять минут. Успеете?
- Успеем! – сказали ребята.
- А я побежал за ракушками. Марфа Петровна, Ваш Сом… этот… Подвозилович… через десять минут на месте будет?
- Будет.
- А до Невпускалки долго ехать?
- Да наш Сом Троллейбусович как молния плавает. Через три минуты будете на месте.
- Очень хорошо, - обрадовался Стёпка.
- А не страшно? - спросила Марфа Петровна.
- Нет, не страшно, - ответил Стёпка. - Ну, я побежал.
- Давай! – сказала щука.
Когда ребята уже вышли из воды (кстати, совершенно сухие) и помчались во весь дух в Степаново, Марфа Петровна улыбнулась сама себе и сказала:
- Всё идёт по плану, осьминога мне под подушку! А ребята-то ничего, отвались мой хвост!.. Пусть на меня уронят кита, если я не права!

Глава 12
Обезвреживание Фараонки Невпускалки

Через десять минут в реке Степановке, в том самом месте, где находится заброшенный мостик, раздался большой громкий «плюх!». Это прыгнула с разбега в речку Даша, которая успела сбегать в деревню и прихватить целых две пачки соли «Экстра» по полкило каждая. «Плюх!» был такой громкий, что в лесу тут же закуковали сразу четыре кукушки. И накуковали сто раз каждая. Так что Даша долго будет жить, можете не сомневаться.
А ещё через две минуты раздался ещё один «плюх!». Это Стёпка, который прибежал из деревни с пакетом ракушек, сиганул в воду. Стёпкин «плюх!» получился не очень громкий, потому что Стёпка вошел в воду солдатиком.
А еще через три минуты плюхнуло в третий раз. Причем «плюх!» на этот раз получился даже не «плюх!», а какой-то «хлобысь!». Или даже «расхлобысь!». Или даже «расхлобысь, елки палки!» Потому что это был Ваня, весь обвешанный старыми кастрюлями, половниками, сковородками и даже утятницей на голове. А в руках Ваня ко всему прочему держал две лопаты. А прыгнул он в воду не аккуратненьким солдатиком, как Стёпка, а весь раскорячившись, как только что пришлепнутый тряпкой комар. И по воде пошли от Вани какие-то сумасшедшие хлюпающие круги. И даже сова за Мамуньим Оврагом проснулась от такого шума и сказала : «Угу!».
А еще через пять минут все окрестные места сотряслись от  Настиного «плюх!». Вернее так: «ПЛЮХ!». Тут уже я и не знаю, что сказать. Скажу только, что по данным Доброй разведки, сокращённо ДОБР, в этот момент целых шесть мамун скончались от разрыва сердца. Ну, в общем-то так им и надо.
Итак, ребята снова собрались на дне Степановки. Всё было на месте: соль, кастрюли, лопаты, ракушки и спички. Настя тихонечко взяла у деда из его коллекции целых сорок два коробка спичек. Ей, конечно, потом влетит, но для дела можно и потерпеть. Марфа Петровна была тут же и, как всегда, курила трубку.
Не успели ребята показать друг другу и Марфе Петровне свою добычу, как появился Сом Троллейбусович. Он был два или три метра длиной, с огромными, по метру каждый, усами и в клетчатой кепке. Через его спину были перекинуты обручи, а к обручам прикреплены сидения: два справа и два слева. Очень удобные, с ремнями безопасности.
- Осторожно, двери открываются! – сказал Сом, хотя никаких дверей не было, - Остановка «Левый берег реки Степановки, недалеко от малинника, там где лежит большое бревно, на котором в сентябре обычно бывает много опят, только осторожно: не рвите поганки!»
Тут Сом Троллейбусович издал такой звук, типа: «Пфф!..» Или: «Тшш!..» Или: «Чшш!..» Это имелось в виду, что двери открываются.
- Осторожно, двери открыты, садитесь, а то они скоро опять закроются! – сказал Сом Троллейбусович.
Ребята быстро уселись.
- Осторожно, пристегните ремни безопасности, а то можно слететь на фиг с сидения и врезаться головой об какую-нибудь корягу, а это очень больно!.. – приказал Сом.
Ребята пристегнули ремни.
- Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Дворец Водяного!» Фш!.. – и Сом закрыл воображаемые двери.
- Ты, Троллейбусыч, погоди, - сказала Марфа Петровна. – У нас планы изменились. Надо ребят-медузят срочно отвезти к Невпускалке, сто акул ей в копчик. Тут карасята какую-то хитрость придумали против Невпускалки.
- Осторожно, двери на всякий случай обратно назад открываются, - тут же ответил Сом. – Пфф!.. Осторожно, двери снова закрываются, следующая остановка не Дворец Водяного, а начало реки Степановки, где живёт подлая Фараонка-Невпускалка, только я остановлюсь на сто метров раньше, а то я её боюсь, потому что она знает волшебство против рыб. Тшш!..
- А если у ребят против Невпускалки хитрость получится, - продолжала Марфа Петровна, - то тебе, Сом Троллейбусович, надо будет срочно-пресрочно мчаться к Северному морю, к Мудрой Треске, и узнать у неё Волшебное Слово для Ларца-Неотворца. Только ты должен, друг ты мой усатый-хвостатый, обязательно-преобязательно успеть к пятнице к полуночи, потому что… ну, ты знаешь, что будет в пятницу.
- Осторожно, я всё понял, двери больше не открываются, потому что уже надоело их туда-сюда открывать-закрывать, следующая остановка – «Сто метров до того места, где находится Невпускалка, которую скоро обхитрят медузята», а потом будет остановка «Северное море, где живет Мудрая Треска, попробую её найти, хотя, конечно, обалдеешь её по всему морю искать…» Осторожно, движение начинается, можете смотреть по сторонам, карасята-окунята, только не очень крутите башкой, а то отвалится, и не открывайте широко рот, а то туда может случайно заплыть какая-нибудь рыба, особенно это относится к Ване! Ж-ж-ж-ж!..
И Сом Троллейбусович «начал движение». Да, движение у Сома было быстрое! Даже и не очень-то разглядишь то, что находится по сторонам. Кругом плавали целые косяки рыб. Рыбы было так много, что, честно говоря, даже непонятно, почему рыбаки, как статуи, сидят целыми днями и ночами на берегу, курят, как паровозы, и ничего не могут поймать. Кстати, если смотреть вверх, видно было небо и деревья. То и дело мелькали и удочки. Отсюда они казались очень глупыми и бесполезными. Висит такой прутик, крючочек -  червячочек, и ни одна рыба на них никакого внимания не обращает. А рыбаки отсюда были похожи на нищих попрошаек: «Ну, рыбка, ну хвостатенькая, ну поймайся, пожалуйста, я из тебя уху сварю».
Экскурсия, однако, длилась недолго. Перед очередным поворотом (а Степановка, она вертючая!),итак, перед одним поворотом Сом Троллейбусович резко затормозил и объявил шепотом:
- Осторожно, двери открываются, вываливайтесь давайте отсюда и обезвреживайте вашу Фараонку. А я буду тут стоять и бояться. А то она ещё как скажет своё антирыбье заклинание – и всё, конец Сому Троллейбусовичу. А я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.
Сом опустил усы, закрыл глаза и затих. Теперь он был похож на замшелое печальное бревно. Или на затонувшую перевёрнутую лодку. Но больше всего -  на просто очень сильноо испугавшегося Фараонки-Невпускалки Сома Троллейбусовича.
Ребята слезли с Сома, тихонечко подобрались к повороту, который представлял собой глиняную отвесную стену, обросшую короткими шевелящимися водорослями, и заглянули за поворот.
- Ой! - тихо сказала Даша.
- Действительно, там был очень несимпатичный, можно сказать даже, ужасненький «ой».
На дне реки, на большом зеленом камне, сидела Фараонка-Невпускалка. Перед ней стояли два больших пакета. На одном было красиво написано «Горнолыжный Центр Волен – Российская Швейцария!», а на другом, сером, который раньше, наверное, предназначался для мусора, было коряво нацарапано черным фломастером:
МАИ ЛИЧЬНЫЯ РОКУЖКЫ.
КТО ТРОНИТ – УБЪЮУ!
Фараонка пересчитывала ракушки, перекладывая их из первого пакета в тот, на котором было нацарапано насчёт «УБЪЮУ».
- Девять ошибок! - восхищенно прошептала Даша.- Значит, Фараонка, в сущности, полная дура, если не знает, как «ракушки» писать.
- Ой, а страшная-то какая! - сказала Настя.
Да, Фараонка была страшная. Именно такая, какой её видел Стёпка в музее Добрологии и Антизлостики.
Фараонка была отвратительной старухой. Пересчитывая свои сокровища, она от удовольствия шевелила длинным рыбьим хвостом. На груди у старухи находилось дупло, а из дупла выглядывала зубастая рыба. Рыба внимательно следила за тем, как Фараонка перекладывала ракушки. Иногда рыба пыталась сделать резкий бросок и перехватить ракушку своей зубастой пастью. Но Фараонка быстро била рыбу по голове и выкрикивала:
- Жозефина, фу! Не шали.
Или:
- Жозефина, накажу! Будь хорошей девочкой, Жозэ.
И тогда Жозефина залезала в Фараонку, делая вид, что ей  неинтересны ракушки, но потом опять высовывалась и с жадным любопытством наблюдала за ракушками.
Фараонка была с одним левым глазом, а из правого у неё торчал длиннющий, метра два, пучок водорослей, заплетенных в косу. На конце косы Фараонки был повязан розовый бантик. Наверное, она думала, что это красиво. Улыбающийся ртище у старухи был от уха до уха. Зубы редкие и зеленые. Один зуб был длиннее других и нависал над нижней губой, как клык. Это тот самый, со смертельным ядом. И при этом старуха напевала весёлую песенку:
Я ракушки соберу,
Сл;жу в целую гор;.
Гору ракушек скоплю.
Всю Степановку скуплю!

- Да-а-а-а! – сказал Ваня.- Плохо наше дело.
- Нормальное дело, - ответил Степа. – Вылезаем из Степановки и делаем засаду.
Ребята тихонечко вылезли на берег, около того самого пенька, о котором рассказывала Марфа Петровна, и стали держать совет.
Стёпкин план был следующий. От речки до пенька – метров сорок. Посередине, на пути от Степановки к пеньку, выкапывается яма, и накрывается всякими ветками, хворостом и тому подобное. Ну, вы помните как на картинках про первобытных людей ловят в ямы всяких мамонтов… Ну так вот. На пенек складывается горка ракушек. Настя со спичками прячется в левых кустах, Даша с солью – в правых. Ваня и Стёпа со своими кастрюлями – в камышах у воды. Вот. Дальше делается так. В Степановку кидается ракушка, и Фараонка–Невпускалка, конечно же, тут же высовывается из воды и видит пенёк с ракушками. От жадности она, ясное дело, решается добежать до пенька и забрать ракушки. Но до пенька она фигушки добежит, потому что там – яма. Фараонка, как мамонт, падает в яму, а ребята начинают быстренько действовать. А именно: Ваня со Стёпкой начинают бить в кастрюли и орать, как на перемене в школе, даже громче. Вы же помните, что Фараонки жуть как боятся шума. Даша и Настя одновременно, как тигрицы, с дикими криками вырываются из кустов и начинают сыпать на бедную Фараонку соль и кидаться в неё зажжёнными спичками. Потому что вы помните, что Фараонки очень боятся спичек и соли. Хотя, конечно, спички - детям не игрушка, но в данном случае – можно. Потому что тут – Дело Государственной Важности.
Самым сложным во всей этой операции оказалось выкапывание ямы. Степка с Ваней в две лопаты пыхтели почти целый час. А Настя с Дашей в это время искали хворост, лапник и прочие хитрости для прикрытия ямы. Когда засада была готова, все прямо залюбовались, насколько она натуральная. Ваня даже сам в неё чуть не упал. Дальше положили горсть ракушек на пенёк и разошлись по кустам и камышам. Стёпа прихватил с собой одну ракушку. Всё стихло.
- Раз, два, три, - сам себе шепнул Стёпа и бросил ракушку в реку. – «Брюпс!» - сказала ракушка.
Некоторое время после «брюпс!» всё молчало. Но скоро из Степановки появилась голова Фараонки. С косичкой и бантиком из глаза и клыкастой улыбочкой. Просто мисс мира, а не Фараонка. Фараонка поводила своим единственным красным глазом, похожим на крысиный, туда-сюда. И тут-то её зрачок остановился на пеньке. Коса на фараонкином глазу встала дыбом, рот раскрылся.
- Ракушечки мои дорогие, ракушоночки! – заговорила старуха и быстренько-быстренько побежала к пеньку, волоча за собой хвост.
Хворост хрустнул – и Фараонка упала в яму. Тут же Стёпа и Ваня устроили такие долбилки, что сразу пятнадцать куриц в Степаново от страха снесли по яйцу.
- Бей Фараонок! – орал Ваня, стуча половником по утятнице. – Враг не пройдёт! Победа будет за нами!
- Фараонка – это отстой! – визжал Стёпка, стуча кастрюлей об кастрюлю.
Даша и Настя тоже вырвались из своих кустов и стали кидаться солью и спичками в Фараонку.
- На засолку тебя! – кричала Даша.
- Гори, гори, моя звезда! – почему-то вдруг закричала Настя, меча в яму зажжённые спички. Это такая песня есть. Её Настя поет в школьном хоре.
Тут началось такое долбилко-кричалко-солилко-поджигалкино безобразие, что просто кошмар. Не зря сегодня утром Настя и Стёпа тренировались играть в долбилки! А из ямы раздавался страшный вой Фараонки:
- Горю! Солюсь! Глохну! Ой! Прощайте, мои ракушки! Прощайте, мои сестрички-Фараонки! Прощай, Жозефина! Прощай, Степановка, алмаз моей души, которой у меня нет, в смысле - души! Ой! Ауфвидерзеен, мой ракушечный капитал!.. Всё, конец мой идёт…
Орали, стучали, солили и жгли долго. Наконец всё стихло. Степка осторожно подошёл к яме и заглянул в неё. Там была только лужа воды, в которой бултыхалась Жозефина. Жозефина посмотрела на Стёпку умоляющими глазами:
- Спаси меня, Стёпка, я тебе любое желание исполню…
- Ладно, - сказал Стёпка. – Хочу, чтобы Сом Троллейбусович обязательно успел доплыть до Мудрой Трески и вернуться обратно к началу Битвы. Ясно?
- Ясно, - отозвалась Жозефина. – Будет сделано.
Стёпка взял Жозефину за жабры (а то ещё укусит) и бросил в речку. Жозефина нырнула, ещё раз выглянула из воды и сказала:
- Я всё исполню. И спасибо вам, ребята, что спасли меня от Фараонки. Я уже двести лет в ней живу. Измучалась вся. Теперь всё – свобода! Если я буду вам нужна, подойдите к старой коряге и позовите:
- Жозефи-и-и-на-а-а!
И я приду.
Через минуту Сом Троллейбусович что есть силы мчался к Северному морю, а ребята брели домой с остатками соли, спичек и с посудой и лопатами. Они о-очень устали. День оказался о-о-очень трудным. Ещё через полчаса детки поужинищали и со стонами, как и водится, расползлись по кроваткам. Даже зубы на ночь не почистили, пакостники. Ну да ладно. На сегодня – прощается. Завтра денёк-то будет… Не слаще.

Глава 13
Команда собирается

На следующее утро Стёпка проснулся рано. Не было ещё и семи часов. На столе у Стёпкиной кровати лежала записка:

"Стёпочка, мы уехали в Москву. У дедушки срочные дела. Будь умницей. Сегодня (и завтра только сегодня и завтра!) можешь жить без каши. Возьми в холодильнике колбасы и пожарь её себе – сколько хочешь. Можешь сделать яичницу. Можешь все это облить кетчупом. В общем, делай чего хочешь. Мы объявляем тебе Свободный Четверг и Свободную Пятницу. Ура? Только не очень там бесчинствуй и свинничай. Чтобы к Субботе все было в порядке! А то – овсянко-отжималкин день с маканием в бочку тебе обеспечен!  Ешь, что хочешь. Дневной сон тебе на сегодня и завтра тоже отменяется. Ты рад? То-то же, а то всё ругаешься на нас. А мы не такие уж злые. Ну, будь здоров, Степуняшинькин ты наш. Увидимся.

Черепа твоих предков баба Соня и деда Стёпа."

Прочитав такую… такую… такую крутую записку, Стёпка даже как-то и не поверил, что он уже не спит. Степка ещё раз зажмурил глаза – и опять открыл. Всё на месте: записка, окно с ярко-оранжевым утренним солнцем, похожим на распаренного в бане китайца, часы-ходики (тут-то они как раз и прокрякали свои семь раз). Степка натянул шорты и майку, метким прыжком с кровати запрыгнул в босоножки и выбежал, чавкая босоножками, на крыльцо. И тут он увидел такую вот сладкую картину.
На перилах крыльца сидел я, Сысойка, болтая босыми розовыми ножками, и резался сам с собой в тетрис. Рядом с Сысойкой (я, как всегда, из скромности, перехожу на третье лицо), сидела толстая кошка Мотя и умывала лапой и языком свою самодовольную толстую морду с усами, похожими на антенны. Впрочем, усы, если разобраться, это и есть антенны. Только настоящие, а не искусственные.
Рядом с Мотькой, тоже на перилах, сидел ёжик Вася. Вернее, ёжик не сидел, а висел на перилах на своём пухленьком животике, болтая задними лапками, а в передних лапках Вася крепко держал морковку и хрустел её на весь участок. Иногда Вася громко кряхтел, потому что это не очень-то легко – висеть на животе и заедать в него же морковку. Не так уж там и много места, в животе у ёжика. Зато так интереснее. Самое смешное, кстати, в ёжике – это нос и пятки. Это так, к слову.
- Привет, Стёпка! – сказал Сысойка.
- Привет, Сысойка! – сказал Стёпка.
- С нами, кстати, тоже мог бы поздороваться… - недовольно прокряхтел ёжик.
- Вот именнао-мяу… - промурлыкала Мотька.
Степка, конечно, немного удивился, что животные заговорили. Но не очень. После всех этих Сомов Троллейбусовичей и Невпускалок…
- Здорово, зверьё! – приветствовал Стёпка сразу всех представителей животного мира. Фауны, если по-умному.
- Хай, - сказал Вася. А Мотька ничего не сказала, только лениво помахала лапой.
- Ровно за сорок восемь часов до Великой Битвы все звери начинают говорить, - пояснил Сысойка, не отрываясь от тетриса. – Вот, блин!!! Не прошёл! – это он про тетрис. – Мы тут уже с полуночи кукуем, ждём, пока ты проснешься.
- Я проснулся, - пробурчал Стёпка.
- Видим, - прокряхтел Вася. – Не слепые.
- Ну и дурацкая же игра, этот ваш тетрис! – сказал Сысойка. Он три раза подряд подбросил игрушку вверх, ловя и приговаривая:
- Ну-ка, обжабься! – и швырнул на четвертый раз через левое плечо тетрис на грядку.
Тетрис тут же превратился в огромную серо-сизую жабу. Жаба сказала:
- Мерси, Мусьё! – и упрыгала за сарай с дровами.
- Завтракать пора! – решительно заявил Сысойка.
- Это мо-о-ожно! – согласилась, потягиваясь, Мотька.
- Всё, устраиваем Самый Лучший Завтрак в Мире.
А после него будем держать Большой Совет, - сказал Сысойка. – На завтрак приглашаются все основные. Значит так: Я, Сысойка, самый основной,- тут, потом, - Стёпка, Мотька и Вася. Дальше кто? Кто ещё из нашей армии?
- Ребята, - быстро вспомнил Стёпка.
- Это само собой. Этих мы разбудим чуть позже. Пусть пока спят. А то они вчера очень устали Фараонку обезвреживать. Кстати, здорово вы её…
- Да, чистая победа нокаутом в четвёртом раунде, - согласился ёжик. Вася вообще очень любил бокс. И всё время смотрел его по телеку. Он был фанатом Кости Цзю.
- Давайте думать, - продолжал Сысойка, почёсывая пятку, - Кто наши враги?
- Василиски, - ответил Стёпка.
- С василисками мы воюем как? – опять спросил Сысойка.
- Зеркалом, - ответил Стёпка.  Прямо как на уроке. Вопрос-ответ, вопрос-ответ…
- А зеркало у кого?
- Да у кого хочешь, - ответил Стёпка.
- Ответ неправильный, - быстро возразил Сысойка. – Волшебное зеркальце только у Фафы. Другие зеркала не годятся. А Фафа у нас кто?
- Гад! – сразу ответил Стёпа. – Гад подколодный, вредина и надоедала. А ещё кляузник, нытик, прилипала и… и… нехороший мальчик. Я бы его на всю ночь в пятницу в шкаф запер, чтобы не мешал.
- Ответ опять неверный! – скучным голосом отреагировал Сысойка. – Фафа – частичный подменыш. Ты что, забыл?
- Нет, не забыл. Его частично, в смысле, только его характер, подменила мамуна. И если мы найдём и уничтожим именно ту самую мамуну, то он назад станет хорошим. Хотя я, честно говоря, не представляю себе хорошего Фафы. Хороший Фафа – это как… как вкусная каша.
- Ерунда. Значит, нужно искать ту самую мамуну. А где её нужно искать?
- В Мамуньем Овраге.
- Верно. А кто знает дорогу в Мамуний Овраг?
- Не знаю, - пожал плечами Стёпка, - Наверное, Лесовик.
- Правильно, Дед-Щекотун. Лесовик-Почтовик. Тот, который передавал вам с Настей записку. Он у нас связной. Ну, типа почтальона или курьера. И, кстати, только он знает всех мамун в лицо. Так что после завтрака вы с Лесовиком пойдёте в Мамуний Овраг уничтожать мамуну, подменившую Фафу.
Стёпке стало как-то не очень весело. И в животе чего-то такое заскучало. Образовалась в нём какая-то печальная пустота.
- Да ты не бойся, - сказал Вася. – Ты ей хук слева – и в нокаут. Или апперкотом в челюсть – бзыть! – Тут ёжик попытался изобразить апперкот и шлёпнулся с перил.
- Всё будет, мяу, нормально, - промяукала Мотя. – Возьмёшь антимамун-7 – и хлопнешь её в лоб. Шлёп! – и готовомяу…
- Этой рогаткой-то облезлой?.. – засомневался Стёпка.
- Ладно, этот вопрос решим потом, - оборвал завязавшуюся было дискуссию Сысойка.
Он вынул из-за уха перо,и написал им в воздухе  большими буквами:
ЩЕКОТУН, АЙДА ЛОПАТЬ!

Чёрная надпись секунду-другую повисела в воздухе и тут же со свистом улетела в сторону леса. Прошла ещё пара секунд – и на перилах уже сидел дедушка Щекотун в своих разных кроссовках.
- Тевирп! – сказал Лесовик и свистнул.
- Привет, - ответили ему все хором.
- Я знаю, Щекотун, что ты шишки любишь свеженькие. Будут тебе шишки.И кедровые, и сосновые, всякие… Рассуждаем дальше. Кто ещё наши враги? – продолжал Сысойка.
- Мамуны, - ответил ёжик, с кряхтением залезая обратно на перила. – Всю морковку  запачкал из-за них. Вася стал недовольно отряхивать морковку.
- С этими разберёмся. Дальше.
- По-моему, дальше в музее шла богинка, - сказал Стёпа.- Это такая на крысу похожая.
- Так. А кого она боится?
- По-моему, бабочек.
- Так. Верно. Богинок у нас в лесу развелось много.
- Ерытеч тацдавд отс, - быстро отозвался Лесовик и опять свистнул.
- Вот видели, - покачал головой Сысойка, - целых сто двадцать четыре. Это вам не шутки.
Сысойка опять достал свое перо, мокнул в чернильницу и написал:
ВСЕМ БАБОЧКАМ ДЕРЕВНИ СТЕПАНОВО
СРОЧНО ПОДЛЕТЕТЬ К ДОМУ № 53.

Надпись со свистом сорвалась с места и тут же небо потемнело. Тысячи и тысячи капустниц, лимонниц и каких-то там ещё всяких разных репейниц буквально закрыли небо гигантским пёстрым ковром. Потом этот ковёр плавно опустился и покрыл весь дом, весь забор, все яблони, грядки – всё. И даже двенадцать бабочек сели Стёпке на плечо.
- Ну и красота! – не удержался Стёпка. Он вообще-то не очень любил всякие там «ах, какая прелесть!» - но тут действительно было красиво.
- Киш! – крикнул Лесовик.
- Это в смысле «шик», - объяснил Вася. – Ты потише выражайся, а то бабочки испугаются и разлетятся.
- Задача всем понятна? – спросил бабочек Сысойка. – Обезвредить сто двадцать четыре богинки. Справитесь?
Все бабочки синхронно три раза открыли и закрыли крылья.
- Молодцы. Объявляю предварительную благодарность. Ну, думаю, вы завтракать будете отдельно. Где у нас сто бочек нектара? – Обратился Сысойка к Щекотуну.
- ЕроГ йотолоЗ ан!
- На Золотой Горе! Сегодня у вас, ребята, нектарный день, - сказал Сысойка. – У Лесовика – рыбный, а у вас – нектарный. Ну, до пятницы, ребятки. Смотрите не объешьтесь.
И опять гигантский ковёр поднялся с дома, с забора, с грядок и яблонь и, плавно колыхаясь и переливаясь тысячами оттенков разных цветов, унёсся в сторону Золотой Горы.
- Всё, хана богинкам, - пробурчал ёжик Вася, доедая морковку. - И морковке тоже хана, - печально добавил он, последний раз хрустнув морковным хвостиком.
- Кстати, нектар для бабочек – из моих пионов. Я их уже сто лет выращиваю. Вот как раз сто бочек нектара и вышло, - с гордостью объявил Сысойка. – Ну, поехали дальше... Дальше у нас…
- Фараонки, - подхватил Стёпка. – Ещё две остались.
- Эти не в счёт.
- Почему?
- Испугались. На всякий случай мы Самсона Самсоныча солью снабдим. Он их и добьёт. Дальше?
- Мара. Она же – кикимора. У неё руки вместо ног. Рот вместо носа и так далее, - отчеканил Стёпка. – Боится огуречного рассола, осиновых веток и собак.
- Стоп, - остановил его Сысойка. Он взял перо и написал:

БИМКА, БЕЛКА, МИШКА И ТЁПА –
ИДИТЕ ЖРАТЬ, ТО ЕСТЬ КУШАТЬ.

Как только приглашение пожрать усвистело прочь, за калиткой что-то заскулило, зацарапало, залаяло и с нетерпением забило хвостом об забор. Стёпа сбегал, открыл калитку, и четыре собаки вбежали на участок.
- Ну, чего дают? – деловито спросил Тёпа.
Я должен всё-таки коротко описать собак. Тёпа был большой и немного похожий на овчарку. Утверждали, что его троюродный прадедушка был овчаркой. Хотя здесь, в Степаново, это совсем неважно, овчарка ты или помесь болонки с догом. Будь главное, честным псом без гонора – и молодца!
Тёпа был очень хорошей, умной и доброй собакой. Но ему отчего-то всё время не везло. Стоило ему лечь отдохнуть под яблоней, как тут же на его мохнатую голову падало яблоко. Причём самое большое и тяжёлое.И издавало звук, какое издает то же самое яблоко, упавшее в пустое ведро. Яблоки падали на Тепу регулярно, прямо как на Ньютона, ну, того самого, который открыл закон всемирного тяготения, когда получил фруктом по темечку. Помните? Только Тёпа ничего не открывал, а выл и убегал из-под яблони под другую. Где тоже получал яблоком по голове. Тёпе все время наступали на лапы, случайно выливали на него воду из тазов и т.д. и т.п. Но Тёпа при этом ни на секунду не унывал. Хороший пёс Тёпа.
Бимка, обычная пятнистая дворняга, в отличие от Тёпы, был хитрым. Не плохим, нет, но хитрым. Бимка со всеми дружил. Он заходил в гости во все дворы, всем вилял хвостом и очаровательно, как голливудская звезда, улыбался. В результате его все чем-нибудь угощали, и он становился всё упитаннее и упитаннее. И вот сейчас Бимка представлял собой упитанное, доброе, но очень хитрое существо, которое очень уважало любую еду, но особенно бараньи косточки.
Белка не была такой побирушкой и попрошайкой, как Бимка. А порода у неё была – лайка. А лайки – очень умные собаки. И Белку все уважали за ум и сообразительность.
А вот Мишка был всё-таки, если честно, глуповат. Маленький, лохматый, рыжий, ноги короткие, и выражение морды такое, как будто Мишка всё время у кого-то спрашивал: «Ой! А это чего это такое у вас тута?!» Мишка умел только лаять и выть. Лаял он и выл всегда – и когда нужно, и когда не нужно. Например, он мог пролаять или провыть всю ночь. Просто так, от того, что луна светит. И звёзды горят.Или оттого, что она не светит, а окна не горят. Или – на всякий случай. А потом его били ремнём, потому что он мешал всем спать. Некоторое время Мишка ходил молча, сопел, отфыркивался – а потом опять начинал выть и лаять. И на него уже все махнули руками и лапами. Лает и лает, ну и пёс с ним.
Вот такие собаки должны были воевать с кикиморой.
- Чего дают? – переспросил Тёпа. И когда он переспрашивал, в рот ему влетала муха. Тёпа поперхнулся и закашлялся.
- Дают что надо, - ответил Сысойка. – Сначала к делу. Все в курсе про кикимор? Кстати, сколько их там у нас?
- Евд тацдвад, - ответил лесовик.
- Двадцать две кикиморы на четыре собаки. Справитесь?
- Одной задней левой! – сказал глупый Мишка и залаял.
- Попробуем, - сказала умная Белка.
- Главное – перед этим хорошо подкрепиться, - сказал хитрый Бимка.
- Ладно. Кому что?
- Мне бараньих костей, - быстро отозвался Бимка.
- А мне свиных, - сказал, перетаптываясь от нетерпения, Тёпа, наступил на гвоздь и завыл.
- А мне говяжьих, - сказала Белка.
- А мне этого… как его… гав-гав… корма для собак, - заторопился Мишка. – А то я его никогда не пробовал - такой… в коробках. В красивых. В ненаших. В зарубежных. Коробкой трясёшь, а они шуршат. Импортные желательно. Американские. Что-то типа «Чуппи» или «Чаппи». Я забыл.
- Там же химия одна, - сказала Белка презрительно.
- Ничего, я и с химией съем, - ответил Мишка, сглатывая слюну. – Гав-гав…
- Ну и дурак, - сказал Бимка. – Ему натуральные кости предлагают, а он этот навоз сушёный есть собирается. Жертва рекламы.
- Сам ты навоз сушёный. Хочу я импортный корм, и всё.
Все с презрением посмотрели на Мишку.
- Ладно, - произнёс Сысойка. Взмахнул пером, и у крыльца появилась целая куча костей и коробка, на которой была изображена собака с такой довольной мордой, какая бывает только у полных идиотов. Хотя, честно говоря, среди людей идиотов значительно больше, чем среди собак.
И собаки тут же начали есть, постанывая от удовольствия.
- Ну, что у нас там ещё, - спросил Сысойка.
- Осталась полудница. Она боится кошек, ежей и козлов.
- Может, обойдёмся без козлов? – спросил Вася.
- Нет, без козлов не обойдёмся, - возразил Сысойка и нарисовал в воздухе:

КОЗЛА – В ОГОРОД

Подумал и добавил:

ДЕТЕЙ – ТУДА ЖЕ

Свист – и в огороде появился Степашка, симпатичный козлёнок с чёрным пятном на лбу.
- Про полудницу всё знаю, - сказал деловой Степашка. – Капуста есть?
- Будет тебе капуста, - успокоил его Сысойка.
И в это время за калиткой раздался дружный хор:
- Стё-ё-ё-ё-ё-па-а-а!
Это были, разумеется, Даша, Ваня и Настя.
- Ну, все в сборе, - удовлетворённо объявил Сысойка. – Приступим к Самому Лучшему Завтраку В Мире, после которого у нас будет Большой Военный Совет.

Глава 14
Самый Лучший В Мире Завтрак

Сысойка вкратце всё объяснил Даше, Насте и Ване, и было решено перед началом тяжёлого дня тут же немного позавтракать. Хотя Ваня, Настя и Даша уже позавтракали дома, тем не менее, они сочли домашний завтрак невзаправдошным, то есть баловством, мелочью и, так сказать, коварным обманом зрения.
- В сущности, - сказала Даша, - я осталась голодной. У меня даже резиночка на животике не натянулась. Вот глядите, вся прям съёжилась, бедная моя резиночка.
Все потрогали Дашину юбочную резиночку на животике (это, конечно, был никакой не «животик», а самый «настоящий живот», если не сказать «животище» или «супербрюхо+») и решили, что, хотя она и натянута, но не до такой степени, чтобы не завтракать второй раз. Особенно деловито проверял степень натянутости Дашиной резинки ёжик Вася, который в конце концов сказал:
- Нет, ты, Даша, пока ещё не супертяжеловес. Тебе надо хорошенько покушать.
- Правильно, - сказал Ваня, который сегодня утром за первым завтраком сидел на суровой пирожковой диете. Всего восемь пирожков с капустой! Издевательство! Нарушение прав человека!
- Совершенно верно, - сказала Сосиска, от которой, правда, уже пахло жареной колбасой (три куска), пончиками (пять штук), клубникой (полкило) и ванильным мороженым в вафельном стаканчике (полторы штуки, потому что вторую половину она выклянчила у бабушки).
- А я вообще ещё не завтракал! – сказал Стёпа. И все ужаснулись. А Лесовик прямо засвистел от удивления.
Все ребята были выспавшиеся, свежие, и, между прочим, совсем непоротые. А кое-кому, как вы помните, должны были хорошо всыпать по тем самым булкам, из которых растут ноги, за соль, за кастрюльки и особенно за спички, которые детям не игрушка. Но всё, слава Богу, обошлось.
- Самый Лучший В Мире Завтрак начинается, - торжественно сказал Сысойка. -  Прошу всех сесть за стол под яблоней, закрыть глаза и молча заказать себе блюда. Будем считать, что вы находитесь в ресторане «У Сысойки».
Все скромненько, как на именинах, уселись вокруг стола, включая, конечно, ёжика Васю, кошку Мотю, козлёнка Степашку и собак Мишку, Тёпу, Белку и Бимку, которые, пока суть да дело, уже доели первую порцию костей и собачьего сухого корма.
- Все закрыли глаза? – спросил Сысойка.
- Все! – ответили все.
- Предупреждаю: если кто подглядывает, фокус сорвется. Все решили, чего заказать?
- Все! – ответили все.
- Ну, тогда – приятного аппетита и хорошего пищеварения, - сказал Сысойка. Предупреждаю: не издавайте никаких звуков, выкриков и т.д. А то всё исчезнет, а теперь прошу открыть глаза и приступать к приёму пищи.
Да! Это, как говорится (и не очень-то умно говорится), было круто! Можно было, конечно, выкрикнуть «уау!» или «уппс!», за которые деда Стёпа очень любит засунуть Стёпке крапивы в штаны и, конечно, похлопывать по штанам, под которыми лежала крапива. А Стёпка в это время должен был не торопясь и с выражением читать какие-либо «антиамериканские» стихи:
- «Люблю грозу в начале мая!»
Или:
- «Скажи-ка, дядя, ведь недаром!..»
Непростое это дело – с выражением прочитать «Бородино» от начала до конца, когда тебе в попу вгрызается, как мышь в сыр, крапива. А если, не дай Бог, ты сбиваешься или начинаешь выть и лаять от боли, как собака Мишка, тогда деда Стёпа берёт новую порцию крапивы, аккуратно запихивает её в штаны вместо старой и говорит:
- А теперь, молодой человек, что-нибудь из Некрасова, пожалуйста…
- «Выдь на Волгу, чей стон раздаётся!..» - с выражением орёт Стёпка, жестикулируя, как на сцене:
- Над Великой русскою… ой, мамочки! Рекой… Этот стон у нас… оой!!. Песней зовётся… То эти… как их, блин… вурдалаки идут… с этой… ой! больно! с как её? С тетивой!.. Ооой! Не могу!
- Не «вурдалаки с тетивой», а «бурл;ки идут с бечевой…» - говорил деда Стёпа, заготавливая следующую порцию крапивы:
- А теперь басню, пожалуйста: «Слон и Моська»…
Отмечу, что Степановская крапива – самая кусачая в мире.
Можно, ясное дело, назвать всё это садизмом, можно считать методы деды Стёпы непедагогичными, но в результате и Пушкина, и Тютчева, и Некрасова, и Лермонтова и Крылова Стёпка выучил о-о-очень хорошо. Правда, когда он читал их вслух в школе на уроке (и получал, кстати, пятёрки), у него по привычке что-то покалывало в штанах. А когда Стёпка слышал «уау!» или «уппс!», у него тоже по привычке пощипывало в штанах. Так что уж и не знаю, правильный этот дедастёпин метод «крапивного антиуау» или нет – судите сами.
Но я, извините, отвлёкся. Дело в том, что у нас, в нашем особом языке домовых (есть такой секретный язык, я вам потом о нём, может быть, расскажу) «уау» значит, пардон, «я сейчас оп;саюсь», а «уппс» - «я сейчас обкакаюсь, и мне уже ничего не поможет». Поэтому мы, домовые, не очень любим эти слова. Вернее, совсем не любим. И никогда-никогда не употребляем.
Ну так вот.
Когда все открыли глаза, все немного похлопали глазами, сглотнули и молча начали кушать.
Ну что вам сказать… Да, это был Самый Лучший В Мире Завтрак. Этим всё сказано. Здесь, конечно же, лежали горы самой разной колбасы, и телячей, и докторской, и сырокопчёной и ещё всякой разной, и ветчина, и буженина, и всякие вредные, но вкусные поп-корны и чипсы, типа Cheetos с сыром, с бекоеном, со вкусом пиццы, Lay's с сыром и паприкой и тому подобное безобразие, горы всяких орешков, от которых, если их много есть, можно уйти в многодневный задумчивый запор, обычно заканчивающийся большой клизмой, это и фисташки, и миндаль, и арахис, и семечки, сушёные кальмары, рулеты, тортики, не говоря уже о мороженом. Чего стоит один только (мням-мням!) фруктовый лёд «Мисс клубника»!
Собаки ударили опять же по костям и сухому корму.
Мотя заказала себе китики, печёночку и свежую рыбку и ела их в каком-то своём особом порядке: Наверное, в этом порядке была какая-то своя Великая Мудрость Кошки Моти. Хотя я, если честно, думаю, что Мотя просто лопала всё подряд от Великой Жадности.
Козлёнок Степашка с чёрным пятном на лбу молча уплетал капусту. Кочан за кочаном. Никаких чипсов и кальмаров ему не требовалось. Козёл есть козёл.
Ёжик Вася, как вы уже успели заметить, очень уважал морковку. Поэтому перед Васей лежал тазик с морковкой. Ёжики вообще-то всеядные, но имеет же право Честный Степановский Ёжик есть то, что ему нравится? Имеет или не имеет? Правильно – имеет. Имеет и ест.
Самое странное блюдо было у меня, Сысойки, и у Лесовика. Сысойка с аппетитом слопал целую миску золы из печки. Домовые питаются золой. Ничего не поделаешь. А Лесовик наелся еловых шишек.
Молчаливое чавканье, хрумтение, сопение, отпыхивание и облизывание продолжалось минут пятнадцать.
Первой сдалась Сосиска:
- Всё, больше не могу. А то вырвет, - культурно сказала она и легла спиной на травку. И ручки сложила на животике.
- Фыныф, - сказал Ваня, всыпав себе в рот последнюю пачку сухих кальмаров. Он имел в виду «финиш».
Потом раздался странный звук, похожий на звук лопнувшей струны. Все стали в недоумении оглядываться и, наконец, остановили свои взгляды на очень красной Даше.
- В сущности, - сказала пунцовая Даша, - у меня есть запасная резиночка.
- Вот теперь ты настоящий супертяжеловес и можешь сразиться с Тайсоном, - проворчал Вася, доедая последнюю морковку.
- Обжоры вы, мяу, все, - промяукала Мотя и стала умываться языком и лапой.
Степашка молча доел восьмой кочан капусты и лёг, прислонившись спиной к забору:
- Финита ля комме-ме-ме-ме-дия, - проблеял он.
- Ёсв, - отвалился Щекотун.
Степка тоже объелся, как выхухоль:
- Обожратушки-перепрятушки, - объявил он и улёгся на травке рядом с Настей. Они лежали как две упитанных мумии и постанывали.
Собаки уже давно лежали, высунув розовые языки.
Сысойка доел золу, тщательно вылизал миску (у домовых длинные, до тридцати семи сантиметров, языки) и сказал:
- Объявляется получасовой перерыв. Дальше – Большой Военный Совет.
Все ответили молчанием. А молчание, как известно, - знак согласия.

Глава 15
Большой Военный Совет

Через полчаса интенсивного пищеварительного процесса все собрались у стола под яблоней на Большой Военный Совет.
- Вопрос первый! - поправив очки и почесав пятку, торжественно объявил Сысойка. – Выборы Главнокомандующего. Какие будут предложения?
- Предлагаю меня, - неожиданно сказал ёжик Вася. – Потому что я хороший.
- Ты что, морковки переел? – удивилась Настя. – Пусть Сысойка будет Главнокомандующим, он тут дольше всех живёт, в прошлых битвах участвовал… Он…
- Поясняю, - перебил её Сысойка. – Главнокомандующим может быть только человек. Никаких козлов, ежей, собак, лесовиков и домовых…
- А кошкимяу мяумогут? – спросила на всякий случай Мотя. Она вообще-то любила командовать.
- Ни в коем случае. Только люди, вернее – дети. Рассматриваются четыре кандидатуры: Даша, Настя, Ваня и Стёпа. Какие будут соображения?
- Если мою кандидатуру так грубо и бесчеловечно… вернее… безъёжисто отклонили, - сердито пробурчал ёжик, - Тогда предлагаю Дашу, потому что она – супертяжеловес. Она этим всем злым как даст слева в челюсть – и чистая победа, - ёжик изобразил удар слева в челюсть и плюхнулся на спину. – Перестарался, - кряхтя, пояснил он.
Даша сидела вся очень довольная, что её кандидатуру предложили, и не очень довольная, что она супертяжеловес.
- А если у неё во время битвы, гав-гав, опять резиночка лопнет? – съязвил Тёпа. – Представляю я себе этого, гав-гав, тяжеловеса без штанишек.
Тёпа засмеялся (собаки тоже смеются и встречаются среди них, кстати, очень смешливые) и стал кататься не спине по траве. Он так раскатался от смеха, что случайно накатился на лежавшего тут же Васю и завыл от боли. Потому что Степановские ёжики, как известно, самые колючие в мире.
Тёпе опять не повезло. А Даша обиделась. Но всего на несколько секунд. Потому что, как вы знаете, по-настоящему она не умела обижаться.
- Даша, конечно, хорошая кандидатура, но тут нужен кто-нибудь… ну, поспортивней, что ли, - тактично сказал Сысойка. – Чтобы очень быстро бегал, далеко прыгал, мог лазить по деревьям и так далее. Даша может лазить по деревьям, конечно, но деревья не всегда могут, чтобы по ним лазила Даша…
- Может, Настю сделать Главнокомандующим? – предложила Даша.
- Нет, - честно сказала Настя. – Я свою кандидатуру снимаю. Главнокомандующим должен быть мужчина. Женщина, конечно, тоже может командовать, но я, например, за себя не ручаюсь. Если мне вдруг станет очень-очень страшно, то я могу в самый ответственный момент зажмуриться и завизжать. Я даже мышей и то боюсь, а то если вдруг на меня нападёт какая-нибудь полукрыса-полубабка волосатая… Я за себя не ручаюсь. Пусть мальчики командуют. А я – Сосиска. Чего с меня взять?..
- Правильно, - согласились все. – Ваня или Стёпа должны командовать.
- Ну, насчёт Вани… - замялся Сысойка.
- Я себя на фиг снимаю, - решительно сказал Ваня и шмыгнул носом. – У меня может ума не хватить. У меня его мало. Честно говорю. Каждая мысль на учёте.  Бояться я в общем-то ничего не боюсь, это можете не сомневаться, мне что крыса, что старуха волосатая – всё равно… Но ума не всегда хватает. Мне, чтобы принять решение, нужно сначала полчаса с открытым ртом простоять. Я ртом думаю, меня таким мама родила. Папа мне так и говорит: «Собаки ртом потеют, а наш Ванька ртом думает». Нет, я в командиры не гожусь. Пусть Стёпа будет главнокомандующим.
- Ну что ж, честный ответ честного человека, - похвалила Ваню Белка.
- Придётся тебе, Стёпа, командовать, - сказала Даша.
- Оньливарп, - поднял вверх руку Дед-Щекотун.
- А я и не умею командовать, - печально сказал Стёпка.
- Научишься, - похлопал его по плечу Сысойка. – Значит, назначаем Главнокомандующим Стёпу. Возражения есть? Возражений нет. Принято единогласно. Вопрос второй. Разработка плана первой (если не считать вчерашнюю) военной операции. Условное название: «Рейд в Мамуний овраг». Задача №1: уничтожение мамуны, подменившей Фафу. Задача №2: уничтожение стратегических запасов мамуньей икры. Задача №3 (для девочек): заготовление очень большого количества ярких-ярких фантиков, чтобы отвлечь жадных мамун во время битвы. Вы ведь помните: если мамуна увидит что-нибудь яркое, она обязательно приземлится. Тут-то её и можно накрыть антимамуном-7. Выполнение задач №1 и №2 поручается Стёпе (как Главнокомандующему) и Деду-Щекотуну, который знает дорогу к Мамуньему оврагу.
- Вопрос! – поднял руку Стёпа.
- Пожалуйста, - разрешил Сысойка. – Вопрос задёт главком Стёпа.
- Как узнать нужную Мамуну?
- Вопрос правильный, - ответил Сысойка. Он покопался в своей бороде, нашёл на одной из косичек престарелые оловянные часы, посмотрел на них и объявил:
- Московское время – восемь часов ноль-ноль минут.
Часы пропели тоненьким голоском:
- Не слышны в саду даже шо-ор-оо-хи!..
- Ровно за тридцать часов до Великой Битвы, - продолжил Сысойка, - Лесовику-Почтовику Деду-Щекотуну разрешается говорить по-человечески, а не наоборот. Господин Лесовик, ответьте, пожалуйста, на вопрос господина Главнокомандующего:
- Оно, значит, того, - начал, моргая глазами и глядя туда-сюда, Дед-Щекотун. - Ежели, конечно, того, то мамуны они, в смысле зараз значит, обнакновенно одинаковые. Но та, которая того, ну, в смысле Фафу-то подменимши, так она, ёлкин корень, чтоб ей стухнуть, это… вроде как в том смысле, что с золотым зубом, значит… Слева, понимаешь ты, снизу, зуб у неё золотой, понимаешь…
- Лучше б ты, Дед, обратно разговаривал, - поморщился Сысойка. – Что это за «ёлкин корень», «вроде того», «понимаешь»?.. Можешь ты по-человечески говорить или нет?
- Так я ж университетов-то не кончамши, всё, понимаешь ты, по лесам да болотам бродимши… Откуда ж мне культурному-то разговору, понимаешь ты, обучиться-то?..- слегка обиделся Лесовик.
- Ну, ладно, - успокоил его Сысокйа. – Суть ответа ясна. У Мамуны, подменившей Фафу, слева снизу золотой зуб.
- А как же я буду каждой мамуне в рот залезать? – возмутился Стёпа. – Их же там тысячи.
- Это твоё дело, парень, - фыркнул ёжик. – Назвался главкомом – полезай мамуне в рот…
- Поясняю, - перебил ёжика Сысойка. – Чтобы усыпить Мамуну, надо сказать волшебное заклинание…
Сысойка открыл книгу с надписью «Б.К.В.», с которой не расставался ни на минуту, порылся в ней и сказал:
- Чтобы усыпить Мамуну, нужно сказать волшебное заклинание… - он наморщил лоб, поправил очки, ещё раз наморщил, теперь уже нос, ещё раз поправил очки, почесал голову, живот, обе пятки и неуверенным голосом произнёс:
- Слип, слип, Мамуна, и донт уэйкап, ай лайк ту лисн твой громкий храп.
Все помолчали.
- Ничччего не понял, - честно сознался Степашка. – Это не для козлиных мозгов.
- Это не по-русски, - сердито сказал Вася. – Это бред какой-то.
- Это по-английски, - сказал Стёпа. – Переводится примерно так: спи, Мамуна, сладко-сладко и не просыпайся, потому что я просто балдею от того, как ты храпишь.
- Понятно, - обрадовался Сысойка. – Запомнил?
- А чего здесь запоминать-то? Всё просто. Только вот как её ликвидировать, эту Мамуну?
- Антиамуном, конечно, - Сысойка покопался в волосах, отыскал там на одной из косичек облезлую рогатку с шишкой, отцепил их и торжественно вручил Стёпке:
- На! Самое грозное оружие. Не расставайся с ним ни на секунду. Понял?
- Понял, - ответил Стёпка.
- Стратегические запасы мамуньей икры уничтожаются одним выстрелом антимамуна в центр икриной кучи. Бац – и всё! Только вот добраться до этой кучи ой как нелегко. Но тут уж – дело вашей смекалки. Всё ясно? Всё ясно. Военный Совет считаю закрытым. Степка и Щекотун совершают рейд в Мамуний овраг, девочки заготавливают яркие фантики, остальные – отдыхают. Пока всё.
И Степка остался сидеть в нерешительности. Но Дед-Щекотун весело подмигнул ему и сказал:
- Ну, того, пора, в смысле, ёлкин пень, к мамунам в гости…

Глава 16
Рейд в Мамуний овраг

Дед Щекотун и Стёпка вышли из деревни, спустились к Степановке и прошли по низинке, мимо того самого странного камня, похожего то ли на свернувшуюся клубком змею, то ли на лошадиную голову. Над камнем стоял тот самый огромный дуб с чёрным-чёрным дуплом.
Проходя мимо дуба, дед Щекотун приостановился и приложил палец к губам. Степка тоже застыл и прислушался. Сначала ничего не было слышно, а потом раздался глубокий, продолжительный, чётко различимый стон.
- Дева Кострома, - прошептал Стёпка. – Мы её освободим.
- Ага. Мается, болезная… - покачал головой Щекотун, но продолжал прислушиваться, прислонив ладошку к уху. – Погодь малька… Ща, можа, ещё чаво будя…
Опять молчание. Потом опять стон. Молчание. И вдруг то ли из дупла, то ли из-под земли тихо, но очень гулко раздался молодой тонкий голос:
- Уу-мая-лиии-ннии-ка спроси-и-ите!
- Во! – обрадовался Лесовик. – Помогает нам Кострома. Значит, того, малинник нам подсобит насчёт этой… как её… которая Фафку-то подменимши… Али про икру ихнюю поганую… Ну, пошли…
И они пошли дальше.Лесовик шёл очень быстро, он вёл запыхавшегося Стёпку какими-то своими странными, запутанными тропками. Иногда, например, он три раза обходил вокруг одного и того же пенька и приговаривал:
- Раз, два, три, пень, мамунку прибери… - и три раза плевал на пенёк.
Или быстро-быстро залезал на берёзку (откуда в нём было столько ловкости?), вглядывался с неё куда-то в лес, тихонько свистел, хихикал, спрыгивал вниз и шёл дальше.
- Ты чего на берёзку-то лазил? – спрашивал его Стёпка.
- Так… оно… зайца-знакомца заприметил, как «здорово» не сказать? Заяц-то хороший, добрый. Деток у него – пятнадцать…
Один раз Щекотун сказал:
- Погодь.
Он присвистнул, шлёпнул себя обеими руками сначала по ушам, потом по животу, потом по коленям, ещё раз свистнул – и превратился в красноголового дятла. Дятел-Лесовик взлетел на сосну, быстро-быстро пробил ровно триста раз по стволу, слетел вниз и опять стал Дедом-Щекотуном.
- Ух ты! – сказал Стёпка. – Это зачем это?
- Так, в;рон один – знакомец всё спрашивает… того… сколько ему жить осталося… Ну, как не ответить дружку-то хорошему.
- А это правда, что в;роны триста лет живут?
- Энтот-то ужо семьсот прожил. Ишшо три по сто проживёт – и хватит. Куды ж боле тыщи-то! Перебор получится. А потом я его в дуб превращу, пущай ещё тыщу лет живёт. Не жалко.
Шли они ещё долго, не меньше часа. Наконец, подошли к какой-то полянке. Маленькой и идеально кругленькой, как монета. Метров пять на пять, не больше. На этой полянке Стёпка ещё никогда не бывал.
- Это волшебная полянка-то, - сказал Щекотун. – Тута ежели человек очутится, ни-за-что обратно не вернётся. Заблудится и сгинет. Она так и зовётся: Гиблый Пуп. Тут только мы, лесная, значит, нечисть, да зверьё можем ходить. Стой тута, а я… того… Покумекаю об малиннике-то…
И Щекотун стал быстро-быстро, как циркач, кувыркаться по кругу. Кувыркался он, кувыркался, потом встал и свистнул семь раз. И тут же в чаще что-то зашуршало, затрещало, и на полянку вышел очень симпатичный мишка-малинник: ростом со Стёпку, глаза – чёрные, как переспелые вишни, и морда добрая и хитрая.
- Здорово, сластёна! – приветствовал его Дед-Щекотун.
- Привет начальству, - ответил Мишка. – А кто это? – не очень вежливо ткнул он лапой в Стёпку.
- Это Стёпка, - сказал Лесовик. – Али недогадливый стал? К тебе мы, от Костромы пришли. Завтра-то… сам знаешь…
- А! Понятно, - отозвался Мишка. – Значит, идём в Овраг? Этих летающих лягушек мочить?.. Ну что ж. Не очень хочется, конечно, но идти придётся.
- А то как же…
Мишка подошёл к Стёпе, дружелюбно пожал ему тёплой, мохнатой лапой руку и почему-то немного сердито спросил:
- Конфеты есть?
Стёпка порылся в карманах и нашёл два старых леденца, ириску, три карамельки и кусок старого-престарого печенья:
- Пойдёт? – неуверенно протянул он всё это Малиннику.
Мишка всё быстро взял, печенье тут же сердито выкинул, а остальное быстро засунул в рот прямо вместе с фантиками и стал жевать.
- Фпафибо… Фкуфно…
- Пожалуйста. Только зря ты с фантиками-то… Фантики бы и снять можно…
- Ерунда, - махнул лапой Мишка. – Ничего ты не понимаешь. С фантиками намного вкуснее. Ты вот, наверное, колбасу прямо с кожурой лопаешь?
- Нет, я кожуру очищаю, - виновато ответил Стёпка.
Малинник изумлённо посмотрел на Стёпку. Как будто Стёпа рассказал ему что- то ужасное. Ну, например, что он любит жареных пауков в сметане…
- Правда, что ли? – спросил Мишка.
- Правда. Это собаки колбасу с кожурой едят. А люди очищают.
Малинник покачал в недоумении своей мохнатой головой:
- Ну вы и дураки!
Он помолчал и добавил:
- Извини, сорвалось. У меня бывает.
- Ничего, - сказал Стёпка. – Нравится с фантиками – ешь с фантиками. Я не против. У всех свои привычки.
- Это верно, - согласился Малинник. – Одни ходят в штанах, другие без. Дело вкуса.
- Ну что, пошли?.. – вмешался Лесовик. – А то время-то к полудню. Пока мы тут про фантики со штанами рассуждаем – мамуны и проснуться могут. Спят-то они с первых петухов до полудня. Вот оно что…
И они пошли дальше. Дебри здесь были такие – просто ужас. Муравейники в два человеческих роста. Ельник – густой-густой – неба не видно. Мох – по колено. Потом вдруг – ясные, чистые березнички. Затем опять – ельник или ольшаник. Тучи комаров. Паутина. Степка уже очень здорово устал, но, ясное дело, ни разу не пожаловался.
Вдруг Лес стал довольно круто подниматься вверх. В гору. Поднимались долго. Щекотун, который первым добрался до вершины, сделал жест Стёпке и Малиннику: дескать, стоп, подождите. Он осторожно заглянул туда, за гребень, покачал головой и поманил пальцем своих спутников. Малинник и Стёпка тихо подкрались к краю обрыва и посмотрели вниз. Зрелище было не из приятных.
Перед ними, вернее – под ними, расстилался довольно широкий Мамуний Овраг: глубокая, тёмная лощина с отвесными склонами. Низу – глина, пучки сухой травы, грязь, кочки, кое-где – маленькие илистые прудики. Всё дно лощины было густо застлано спящими мамунами. Отсюда, с высоты, они были похожи на каких-то щетинистых жаб. Жабы дрыхли и громко храпели, открыв свои омерзительные зубастые пасти. Их было так много, что они не помещались в овраге в один слой и кое-где спали в два или даже в три слоя: жаба на жабе, а сверху ещё жаба. Бр-р-р… Из оврага пахло гнилой сыростью, немного – серой и чем-то вроде помойки.
- Сейчас одиннадцать часов, - прошептал Малинник. – В двенадцать мамуны проснутся. И тогда нам конец. Антимамун с шишкой у тебя? – спросил он Стёпку.
- У меня, - прошептал Стёпка, крепко сжимая рогатку и шишку.
- Тогда айда, - тихо сказал Малинник. - Ты, Стёпка, идёшь по левой стороне, я по правой, а Щекотун – в центре. Ищем мамуну с золотым зубом. Мамуны спят крепко, так что на них можно даже наступать. Только не шумите. От шума они сразу просыпаются. За мной.
Они спустились в овраг по узенькой тропинке, петлявшей среди кустов волчьей ягоды, и двинулись по оврагу. Здесь вонь стояла почти невыносимая. Но надо было терпеть.
Очень, доложу я вам, неприятное занятие – тихо-тихо красться по Мамуньему Оврагу, можно сказать, прямо по мамунам, боясь разбудить этих самых мамун, и заглядывать при этом в их вонючие храпящие пасти.
Некоторые мамуны во сне дёргали бородавчатыми лапами и говорили всякие гадости, например:
- Убью, разорву и проглочу. Целиком, а штанишки выплюну.
Или:
- Иди сюда, мой аппетитный двуногий завтрак.
Или:
- Давай, я тебя, девочка, сожру. Ам! Спасибо.
И тому подобные мерзости. Причём они говорили в нос, гнусаво и шепеляво.
Щекотун, Малинник и Стёпка очень-очень долго пробирались по оврагу, они тщательно оглядели всех мамун, но мамуны с золотым зубом не было. Они прошли уже почти весь овраг. Времени было без пяти двенадцать. Стёпку начало чуточку трясти. Не от страха, нет. Так, просто.
- Спокойно! – тихо сказал Малинник. – Наша мамуна должна проснуться раньше всех. Она у них что-то вроде петуха. Без неё они не проснутся. Минуты за три до двенадцати она обычно начинает зевать. Может, за две. Как только она проснётся, пока она не успеет разбудить остальных мамун, ты, Стёпка, наведёшь на неё Антимамун. Только не стреляй. Понял? А я знаю, что сделать. А когда скажу – произноси заклинание. Ясно?.. А теперь глядите в оба.
Они стали внимательно глядеть на груды спящих мамун. Всё было тихо. Степка держал наготове антимамун с шишкой и смотрел на часы.
1155… 1156… 1157… 1158… 11 59…
И тут в соседней груде мамун что-то зашевелилось. Потом над грудой появилась огромная башка полужабы-полукрысы-полусовы. Башка, не раскрывая глаз, раскрыла рот и стала зевать. Слева внизу в её пасти блеснул золотой клык размером с хороший кухонный ножик. Степка поднял антимамун-7 и навёл его прямо в мамунью пасть. Зевнув и сказав «охо-хонюшки-хохо», мамуна открыла свои красно-рыжие круглые глаза и уставилась на Стёпкин антимамун. В глазах её изобразился ужас.
- Мамочки! – прошептала мамуна и икнула.
Малинник молнией подскочил к икающей гадине и тихо, но зловеще спросил:
- Где запасы икры?
Мамуна скосила глаза на малинника, потом опять уставилась на антимамун и сказала:
- В мё-мё-мёртвом пру-пру-ду… То-только не уби-би-вайте…
- Ясно, - сказал Малинник. – Стёпка, давай заклинание!
Стёпка сглотнул, выпучил глаза и сказал:
- Спи, мамуна, сладко-сладко… это… как его?.. нет… слип, мамуна, отдыхай…, не храпи… и не чихай… нет, не то…
- Эх ты! – с досадой сказал Дед-Щекотун.
- Что же нам делать! – шёпотом крикнул Стёпка.
- Если мы её убъём – тут же проснутся все мамуны, потому что будет громкий взрыв, и нам крышка. К тому же у нас не останется выстрела против икры. Если мы побежим к Мёртвому пруду – она разбудит остальных мамун – и нам оять крышка. Выстрел-то у нас только один! Чего же нам делать-то? Чего же нам Сысойка для двух выстрелов всего одну шишку дал, а?.. Эх, Сысойка, Сысойка, летописец фигов…
- Эх, бяда! – схватился за голову Лесовик. – Кругом обман и прядательства! Пропали мы, братцы!
- Я знаю, что делать, - сказал решительно Стёпка. Он, держа антимамун наготове, решительно подошёл к мамуне и сказал:
- Надувайся, сволочь, и вези нас всех троих на своём горбу к Мёртвому Пруду.
Мамуна опять икнула от страха, конечно, и сказала:
- Тяжеловато будет…
- Я тебе дам, тяжеловато! – зашипел на неё Стёпка, натягивая резинку.
Мамуна ещё раз в ужасе икнула, и стала надуваться. Сначала надулась голова, потом ноги и, наконец, - туловище. Буквально через несколько секунд она превратилась в огромную надувную подушку размером с хорошего бегемота. Степка, Щекотун и Малинник прыгнули ей на спину, Стёпка схватил её за уши и приказал:
- Подъём.
Мамуна медленно начала подниматься над лесом. Она кряхтела, пыхтела: ей было действительно нелегко.
- И без шуточек! – сказал Стёпка, постучав ей по темечку антимамуном.
- Какие уж тут шутки, - проворчала Мамуна. - И зачем я только этого вашего Фафку подменила… Дура я, дура…И судьба моя – копейка…
Они поднялись над деревьями и медленно полетели на Запад. Над самыми макушками, едва не касаясь их ногами. Прошло не менее получаса.
- Скоро что ли? – злобно спросил Малинник.
- Скоро, - ответила мамуна. – Вон там, за сосняком.
Они пролетели сосняк. За ним находился небольшой пруд, как будто бы поросший очень странной ряской алого цвета. Это и была мамунья икра. Стратегические запасы на предстоящую битву и на сто ближайших лет.
- Садись на берегу, - приказал Стёпка.
Мамуна послушно приземлилась на берегу пруда.
- Сдувайся! – сказал Стёпка.
Мамуна быстро сдулась и приобрела свои обычные размеры – размеры очень-очень крупной жабы. Или небольшой собаки. Только волосатой, с рысьими ушами и совиными глазами, которыми она всё с тем же ужасом косилась на наведённый на неё антимамун.
- Залезай в пруд! – сказал Стёпка.
- Зачем? – заволновалась мамуна.
- Сейчас узнаешь. Залезай, тебе говорят!
Мамуна нехотя полезла в пруд. Она поплыла. Прочавкав лапами до середины пруда, она села там на кочку и заворожено уставилась на Стёпку. Степку натянул грозную рогатку и сказал:
- За Фафу, которого ты подменила, за Деву Кострому, которую вы заточили, за Золотую Гору, которая наша, а не ваша, именем всех несчастных подменышей – огонь!
Волшебная антимамунья шишка со свистом вылетела из рогатки и шлёпнула мамуне в лоб.
- Ложись! – крикнул Малинник.
Степка, Мишка и Лесовик быстро упали на землю. И вовремя! Раздался оглушительный взрыв, и вся мамунья икра вместе с золотозубой мамуной столбом поднялась вверх и загорелась. Вниз обрушились потоки огня и пруд превратился в кипящую чашу. Да, антимамун-7 представлял собой очень грозное оружие.
- Бягим! – закричал Лесовик, и они побежали. Сзади раздался шум, похожий на гудение пчелиного улья. Это поднялись в воздух проснувшиеся мамуны. Степка оглянулся. Что-то вроже большой связки воздушных шаров появилось за сосняком.
- Сюда! – крикнул Малинник и юркнул под какую-то корягу. Это была широкая нора, напоминавшая тоннель. Они побежали, согнувшись, по тоннелю. Шум от преследовавших их мамун постепенно стихал. Но они всё равно бежали. Пока наконец не увидели дверь с надписью:

ДАБРО ПАЖАЛАВАДЬ

Стёпка, который бежал первый, открыл дверь. Они вбежали внутрь. Здесь, на табуретке, весело размахивая своими розовыми пятками и блестя очками, сидел Сысойка.
- Для начала неплохо, - сказал он. – Два в одном. Одним выстрелом – двух зайцев. Вернее, одной шишкой – и икру, и мамуну. Я ведь специально, Стёпка, дал тебе только одну шишку. А вот заклинания надо учить. Да-с, молодой человек.