Сергей Михайлович встретил на бульваре своего старого приятеля Вовку Сидорова. Вспоминали прошлое – учёбу в техникуме. Многих вспоминали. И Катю Петрову вспомнили – первую любовь Сергея Михайловича. И пошутил Вовка: «Помнишь, Серёга, как ты за Катькой-то ухлёстывал, а она тебе так и не дала!»
Не понравилась такая шутка Сергею Михайловичу, смутился он, но спросил приятеля, знает ли он что-либо о Кате.
И оказалось, что Вовка знает только, что Катя недавно овдовела, и живёт на улице Шопена, в доме, в котором книжный магазин, во втором подъезде. Встретил как-то Вовка её на рынке и сумки помог донести.
И ещё пошутил Вовка: «Быть может, Серёга, ты к Катьке переметнешься от своей-то мымры!»
И долго после встречи с приятелем ходил Сергей Михайлович по бульвару. Он был взволнован, присел на скамейку, закурил. И воспоминания о прошлом, о своей юности нахлынули на него.
Прошло вот уже пятьдесят лет, а Сергей Михайлович помнит первую свою любовь Катю Петрову. Но если по правде сказать, то сам объект любви покрылся в памяти его каким-то туманом. И только глаза и улыбка Кати Петровой не забывались и иногда снились Сергею Михайловичу.
Учились они в техникуме на одном курсе в одной группе. А влюбился Сергей в свою сокурсницу как-то вдруг, за год до окончания учёбы. Был он тогда ещё совсем юным и наивным мальчишкой, ничего не понимающим в любви между мужчиной и женщиной, и плотские мысли его ещё не посещали. Он только восторженно смотрел на предмет своей любви и испытывал необоримое желание быть рядом. И казалась ему Катя красивее всех остальных девушек. И когда они сидели на лекциях, он не сводил с неё глаз, прислушивался к её дыханию, ловил взглядом каждое её движение. А когда Катя своей лёгкой, пружинистой походкой шла по коридору и он слышал ласковый шорох её платья, то испытывал необъяснимое наслаждение.
Сергей не решался сказать Кате о своей любви к ней, да и не знал он тогда, какими словами надо говорить о любви. А Катя замечала влюблённые взгляды сокурсника, но была она на два-три года старше влюблённого и смотрела на него, как на мальчишку.
Помнит Сергей Михайлович, как однажды после какого-то праздничного вечера в техникуме он вызвался проводить Катю до её дома, и в коридоре у дверей своей квартиры она позволила поцеловать себя. Смеясь, она подставила ему губы, а он неумело, по-детски прикоснулся к ним своими губами.
И хотя прошло столько лет, Сергей Михайлович помнит этот поцелуй: что-то мягкое, нежное ощутил он, а горьковато-сладкий вкус на губах и запах Катиных духов и сейчас преследуют его.
После окончания учёбы в техникуме был прощальный вечер. Было весело, многие выпускники изрядно выпили. Выпил и Сергей. И смутно он помнит, как дрался с Юркой Проскудиным, и не помнит, из-за чего началась драка. Но думает он, что, вероятнее всего, Юрка сказал про Катю что-то нехорошее. В драке Сергей разбил Юрке нос, а тот прокусил ему указательный палец. И когда Сергей Михайлович смотрит на шрам от Юркиного укуса, то вспоминает и Катю Петрову, свою первую любовь, и Юрку, непутёвого парня.
Помнит Сергей Михайлович, как в армии, куда он был отправлен служить сразу после окончания техникума, он очень скучал по Кате. Многие солдаты переписывались со своими девушками, и ему хотелось написать Кате, но не знал он, о чём писать ей, и не знал её адреса. А когда через три года службы в армии он вернулся домой, то Катя по прежнему адресу не жила, а куда она уехала, узнать ему не удалось.
Дома Сергея Михайловича встретила жена Нина. Она шевельнула своими тёмными пышными бровями, скривила брезгливо губы и пробурчала: «Ну где ты так долго шлялся, старый хрен? Иди на кухню, щи стынут».
После армии Сергей Михайлович как-то быстро женился. Женился не по любви. Все его сверстники женились, и он женился.
Нина была девушкой тихой, скромной и даже нежной. Но с годами характер Нины стал меняться, и не в лучшую сторону. Стала она сварливой, грубой, мелочной. Она располнела, а к семидесяти годам у неё обнаружился диабет, и она с трудом передвигала ноги. И целыми днями сидела Нина перед телевизором и смотрела телесериалы. Она почти не говорила с мужем и обращалась к нему не иначе как «старый хрен». А Сергей Михайлович боялся её – боялся строгого, пристального взгляда из-под тёмных мохнатых бровей, язвительной, брезгливой усмешки, хриплого голоса, постоянных придирок во всём: то со стола не стёр, то за собой в туалете не смыл, то мусорное ведро не вынес.
Вечером Сергей Михайлович рано лёг в постель, что-бы думать о Кате. А думать о Кате было ему приятно: как жила она все эти годы, какая она сейчас, не стёрло ли время её красоту…
Но закончился телесериал, в спальню вошла Нина и легла рядом с мужем.
Сергей Михайлович покосился на жену. Она лежала на спине и возвышалась над кроватью огромной неподвижной глыбой. Скоро она стала похрапывать, и Сергею Михайловичу уже трудно было думать о Кате. Он толкнул Нину локтем в бок, храп прекратился, но скоро возобновился и стал громче. Но Сергей Михайлович с годами научился засыпать и при таком храпе жены. Отвернувшись от неё, он, лёжа на боку, заткнул ухо безымянным пальцем – храп был почти не слышен. И он быстро уснул.
Утром на кухне Сергей Михайлович и Нина, сидя друг против друга, ели овсяную кашу. Сергей Михайлович ел кашу, уткнувшись в тарелку, а Нина ела не торопясь: облизывала ложку, нащупывала во рту языком скорлупу, сплёвывала её на край тарелки и исподлобья строго поглядывала на мужа, шевеля своими тёмными пышными бровями.
Наконец, каша была съедена, и Нина, облизав ложку и положив её на стол, брезгливо скривив губы, пробурчала: «Ну, старый хрен, иди на свою утреннюю прогулку, да долго не шатайся, тебе ещё за картошкой на рынок идти».
Вышел Сергей Михайлович из дома, а ноги как-то сами по себе повели его к дому на улице Шопена.
А зачем он идёт к Кате, Сергей Михайлович объяснить бы не смог. Но думал: «Только посмотрю на неё… А быть может, и поговорю с ней».
Сергей Михайлович подошёл к дому Кати, сел на скамейку у второго подъезда и приготовился ждать.
Но долго ждать ему не пришлось – открылась дверь, и из подъезда вышла старушка с маленькой белой пушистой собачкой. Собачка покрутилась возле хозяйки и побежала во двор. А старушка взглянула на Сергея Михайловича, приветливо улыбнулась ему и поздоровалась с ним.
Катя не узнала его, да и невозможно было узнать в бородатом, лысом старике когда-то влюблённого в неё сокурсника Серёжку.
А Сергей Михайлович сразу узнал и эти глаза, и эту улыбку! Но в остальном это была не его Катя! В сгорбленной, одетой в заношенную чёрную куртку до колен, с нелепой старомодной шляпкой на голове и в огромных не по размеру сапогах старушке не было ничего от прежней Кати.
Катя крикнула что-то собачке и, припадая на одну ногу, поспешила во двор.
Сергей Михайлович был взволнован, чувствовал, как сжимается его сердце от жалости и к Кате, и к себе. И понял он, что не сможет найти в себе сил открыться Кате и поговорить с ней. И нет уже прежней Кати, а любовь его к ней осталась где-то в прошлой его жизни…
Сергей Михайлович шёл домой и думал о Кате, жалел её, ругал себя за малодушие – не решился подойти к ней, поговорить, выразить сочувствие, предложить помощь. И хотел он даже вернуться – возможно, Катя со своей собачкой ещё не ушла со двора, – но не вернулся.
Но когда Сергей Михайлович подходил к своему дому, то почему-то думал уже иначе: стало ему казаться, что поступил он опрометчиво – не надо было ему видеться с Катей… И какую-то неприязнь вдруг почувствовал Сергей Михайлович к этой уже чужой ему старушке с глазами и улыбкой его Кати.
Нина была сердита на мужа. Поведя тёмными пышными бровями, она буркнула: «Ну, нагулялся, старый хрен, а за картошкой так и не сходил».
А вечером Сергей Михайлович и Нина смотрели телесериал, и Нина, не отрываясь от экрана, бурчала: «Опять, старый хрен, за собой в туалете не смыл, посуду не вымыл…» Сергей Михайлович вздрагивал, пугался, спешил в туалет и на кухню…
Сергей Михайлович уже редко вспоминает свою первую любовь Катю Петрову. И не снятся ему её глаза, улыбка. И только когда смотрит он на шрам на своём указательном пальце, то вздыхает, и становится ему как-то грустно.