ГЛАВА 2 Самый умный осьминог
Плавно передвигая свое овальное тельце глубоко под толщей морской воды, к объекту невнятной конфигурации подполз осьминог. Как только десять тысяч рецепторов на одной его «руке» коснулись этого предмета, мозг откликнулся сигналом «несъедобно». Дальнейшая рекогносцировка показала, что это человеческое изобретение, которое, как вспомнилось осьминогу, называется «сумка». Потеряв всяческий интерес к бесполезной находке, наш друг равнодушно пополз дальше, оставив никчемный предмет непонятного назначения украшать морские глубины.
***
Высшее общество, закрытые клубы, кастовая система, элитарность. Неужели Дэн видит себя в этих рамках? И что требуют от него эти рамки? Закончить престижный вуз, МГИМО, например, учащихся которого можно условно подразделить на три основных категории: отпрысков мафиозных миллиардеров, дети которых плохо спят по ночам из-за бряцания костей скелетов в папином шкафу; миллионеров средней руки, чьи грешки поменьше, а аппетит побольше; и нищебродов-богатеев с быстрыми короткими деньгами, которые решили, что перескочат в новую социальную касту с помощью своих детей. Потом получить диплом, потом поступить на недостижимо для других выгодное место работы благодаря папиным связям и работать рука об руку все с теми же выходцами из МГИМО. А получается, что жизнь, которая должна напоминать, по сути, чистейший алмаз, который по воле человека подвергается огранке, заранее огранен именно таким образом, каким его захотело видеть общество. И при том далеко не все общество, а лишь тонкая его прослойка. Почему именно так, а не иначе? Почему человеку так редко позволяют насладиться творческим процессом огранки бриллианта под названием собственная жизнь? – размышлял Дэн.
Он родился в Москве, но будучи еще совсем маленьким, отправился с родителями в Грецию, где его отец работал в посольстве. Так что по-гречески он научился говорить быстрее, чем на родном русском. После Греции была Испания, куда он попал в возрасте семи лет. Тогда впервые он почувствовал, что значит расставаться с друзьями. Друзья из посольства провожали его со слезами на глазах. Конечно, это были в основном девочки, кто плакал. Но это, несомненно, тронуло его мальчишеское сердце.
Дальше была Португалия, где он оставил свою первую любовь – португальскую девочку африканской крови по имени Мариана, с необыкновенными синими глазами. Тогда он осознал, что национальные и расовые различия не имеют для него значения. Это было счастливейшее время в его жизни. Эпоха двухтысячных, невероятные истории, исходившие от людей из окружения отца, о новых русских олигархах, об их частных самолетах, об их офшорных счетах...
Потом была Мексика, где Дэн понял разницу между морем и океаном и решил, что постарается в жизни мыслить масштабами океана, и не зацикливаться на рамках, обозначаемых морскими берегами.
Потом была Саудовская Аравия, где его семья жила за высокими стенами забора, в доме, который скорее можно было назвать зАмком. А за забором была нищета. Тогда Дэн осознал несправедливость мироустройства и стал задаваться многими риторико-философскими вопросами, сильно поколебавшими его веру в разумность социальной организации.
Ну а потом плавно наступили университетские годы. В весьма разнохарактерной и разнокалиберной студенческой среде МГИМО Дэну помогли правильно ориентироваться в жизни те впечатления, которые он получил в детстве в разных частях белого света. Он понимал уникальность своего положения, социального статуса, но никогда не превращался в сноба. Хотя временами его снобизм, впрочем, вполне сбалансированный и обоснованный, носящий более интеллектуальный, нежели кастово-материальный характер, прочитывался в том, насколько тщательно он выбирал узкий круг своих друзей, сохраняя при этом со всеми окружающими прекрасные дружеско-приятельские отношения. Девушки появлялись в его жизни не очень часто и больше эпизодически, так как он довольно быстро в них разочаровывался.
Да и времени у него было катастрофически мало. Все свободные дни, каникулы и летние месяцы он проводил в Европе с родителями, которые брали его с собой на дипломатические обеды и ужины, выставки и культурные мероприятия, в театр на мюзиклы и спектакли. Отец его в это время работал в Лондоне. Живя там летом, Дэн мог сесть на самолет и уже через мгновение оказаться в Париже, или Мадриде, или в Милане, или в Афинах и наслаждаться досугом в этих прекрасных центрах многовекового культурного наследия. Если в Венском оперном театре шла какая-то редкая постановка, он мог специально прилететь, чтобы послушать уникальное выступление оперных див. Если в музей Прадо привозили редкую выставку, он не задумываясь, мог на нее попасть. И надо сказать, что родители не скупились, стараясь привить сыну любовь к высокому искусству.
Однако не гнушался он и развлечений несколько иного характера. Он с удовольствием посещал вечеринки в ночных клубах. Всегда находил толпу друзей, с которыми веселился до утра. В каждом месте, в каждом европейском городе, куда бы он ни приезжал, он неизменно находил старых друзей, которые души в нем не чаяли. И с ними он полностью отдавался волнам веселья и опьяняющего разум праздного беззаботного существования.
Но потом опять возвращались осенние дни, начиналась учеба, и Дэн вновь превращался не в очень усидчивого и старательного, но очень сообразительного и обаятельного студента.
Эта разносторонность Дэна была его удивительной характерной чертой. То, с какой легкостью он сходился с людьми, с каким удовольствием он с ними общался, компенсировалась тем, сколь узкий круг людей был допущен в его личное пространство, в его внутренний мир.
Итак, стоило ли Дэну смириться с заранее ограненным бриллиантом собственной жизни или стоило превратиться в юного революционера? Но если все же рассуждать шире, то не является ли жизнь каждого из нас кем-то и зачем-то заранее «ограненной»? Задумываются ли люди, что практически каждое их движение в течение дня, по сути, кем-то другим предопределено? И чем старше становится человек, тем лимитированнее радиус спирали, по которой он может двигаться вокруг своей драгоценной оси, читай - персоны. Мы же не можем покинуть наше тело, к которому привязаны изначально. Это нас ограничивает уже в детстве. Но, по крайней мере, когда мы маленькие, мы не владеем тем грузом стереотипов, которое начинает давить на нас со временем. Мы принимаем, возможно, не до конца осознанные, но зато свои собственные решения. Потом, по мере взросления, мы всё быстрее и быстрее теряем эту способность, до тех пор, пока принятие никем и ничем не продиктованных решений становится уже окончательно невозможным.
Представьте ваш утренний ритуал. Вы просыпаетесь и идете чистить зубы. Какую зубную пасту вы выберете? Ту, реклама которой вам понравилась больше всего. Ну и, разумеется, не самую дешевую, возможно даже, самую дорогую (это сейчас касается уважаемых мужчин, которые собрались вечером пригласить домой девушку, на которую хочется произвести впечатление). А если вам не позволяет статус заказывать или покупать дешевую зубную пасту, просто потому что ее будет заказывать ваш водитель, перед которым вам стыдно покупать дешевую пасту? Потому что, понятное дело, все начинается именно с зубной пасты. Именно зубная паста – как краеугольный камень вашей зарождающейся репутации. Именно зубная паста – как фундамент вашего имиджа. Именно зубная паста – как критерий оценки релевантности вашего социального статуса. Если водитель скажет всему остальному служебному персоналу, работающему на вас, что вы жлоб и покупаете дешевую зубную пасту...вам уже от лейбла жлоба не освободиться вовеки. Ну а в противном случае, если вы можете себе позволить только дешевую зубную пасту, то представьте, как вы стесняетесь ее покупать, или как вас ночью начинают беспокоить мысли, что у вас портятся зубы по причине использования плохой зубной пасты. И вы ворочаетесь, и теряете драгоценные минуты сна, а на утро просыпаетесь с тяжелой головой. А еще хуже, если на вас лежит ответственность за то, что этой дешевой пастой пользуются ваши дети. А более качественную пасту вы им предоставить просто не можете. Это уже угрызения совести, это уже невроз, это уже диагноз...
Представляете сколько сил и времени вам пришлось потратить на то, чтобы выбрать оптимальную по качеству, цене, формату и ситуации зубную пасту? И это только зубная паста. И это только начало длинного, о-о-очень длинного дня. А ведь это, по сути, совершенно не имеет значения для формирования вашей личности, вашего внутреннего мира, для развития ваших способностей. Давайте не будем говорить о том, что вы надеваете после душа, где вы вспенивали на своем теле именно тот гель для душа, который соответствует всему тому цветистому набору стереотипов, что роится в вашем мозгу и связывает вас своей паутиной с полного вашего же собственного согласия. Давайте не будем говорить о машине, в которую вы садитесь, или может быть, вы едете на метро? Давайте не будем говорить, что вы можете позволить себе съесть на завтрак, обед и ужин, а что не можете. Просто это займет очень много времени... Вопрос вот в чем: вы ли всё это выбрали?
***
Дядя Эрик, как его звало молодое поколение Енисеевых и Амелресовых, был, несомненно, умен, несравнимо умнее многих, кого знал Дэн. И, конечно же, полагал юноша, его тоже мучали все эти вопросы. И многие другие. Тогда понятно, почему он бросился в воду. Почему-то Дэн чувствовал неопределенную смесь жалости и восхищения по отношению к утопленнику. А к этому прибавлялось чувство смутной связи с ним. Как будто своим поступком дядя Эрик хотел сказать что-то именно Дэну. Как известно, мало что в жизни происходит просто так, без наличия скрытой или явной причины. И тот факт, что тело Оффенгеймера обнаружил именно Дэн, не давало молодому человеку покоя.
Яхта стояла в бухте напротив Канн. Было три часа ночи. На борту все давно спали, кроме молодого французского комиссара жандармерии месье Дэвре, который был на дежурстве. В течение дня на яхте опять появился шеф полиции полковник Эргин и передал Амелресову распоряжение властей об обязательной охране особо важных свидетелей – русских туристов. Для этой цели Дэвре и был помещен на яхту. Хотя Дэн прекрасно понимал, что в завуалированном виде полиция установила контроль и постоянное наблюдение за двумя семействами и их гостями, явно подозревая их в причастности к смерти Оффенгеймера.
Дэну совершенно не хотелось спать, он стоял на верхней палубе, его волосы шевелил приятный свежий ветер. С одной стороны от Дэна, насколько хватало взгляда, темнела морская гладь. С другой – загадочно мерцали огни прибрежной линии. Продолжать ничего не делать было невыносимо. И Дэн отправился вниз - на этаж, где располагались гостевые каюты.
В это время к Милане сон тоже никак не шел. Она ворочалась с боку на бок, но из головы не шел образ Дэна, его нечеткая в слабых отблесках свечей улыбка. Несмотря на приглушенный свет, Милана все же смогла разглядеть, что улыбаясь, Дэн смотрел именно на нее. На ум невольно приходили слова Эммы о том, что Дэн заинтересовался ею не на шутку. Потом Милана начинала яростно молотить подушку, говоря себе, что все это она напридумывала. Что ничего из этого не соответствует действительности. Что она настоящая уродина, однако, при этом не настолько глупа, чтобы позволить своему воображению завести себя слишком далеко и в абсолютно ложном направлении.
Наконец, природа взяла своё, и веки Миланы начали тяжелеть, а сердцебиение успокаиваться. Она медленно погружалась в сон.
Милана не сразу поняла, что происходит. Кто-то настойчиво и равномерно стучал в дверь. Сначала спросонок ею овладела тревога, которая сопровождала ее на протяжении всего путешествия по морю, так как она боялась воды. Потом рассудок окончательно проснулся, и она быстро подошла к двери.
- Кто там? – тихо спросила она.
- Это Дэн, откройте, Милана, я на минуту. Если хотите, я подожду, пока Вы оденетесь.
Милана схватилась за голову, пытаясь понять, что нужно было Дэну от нее посреди ночи. Что-то серьезное случилось? Может, Эмме плохо? Или... Не может же быть... нет, она должна отбросить все эти странные и неправильные мысли. Через минуту дверь каюты открылась, и удивленная Милана впустила Дэна.
- Что случилось? Что-то с Эммой? – не выдержала она.
- Не волнуйтесь, ничего страшного. Эмма в порядке, крепко спит. Извините, что разбудил, просто это дело такое, или сейчас, или шанс уплывет. В прямом и переносном смысле, при чем. У меня к Вам предложение дружеского сотрудничества в одной интересной операции.
- И ведь придумает же!
- Как Вы догадываетесь, наверное, это связано с дядей Эриком.
- О Боже, Дэн! Вы все никак не успокоитесь на счет этого дневника? Этим делом занимается уже целая куча людей! Вам уже можно было бы и бросить мучительные размышления.
Милана, весьма лохматая, закутанная в толстую шерстяную длинную кофту, слегка напоминала Винни-Пуха.
- Я понимаю, понимаю, что это может показаться Вам бредом, глупой манией подростка. Но мне кажется, что мы с Вами ближе других к источнику информации об Оффенгеймере, чем кто-либо, мы ближе других к его дневнику. Стоит только протянуть руку, и мы сможем прикоснуться к невероятной истории, сможем повлиять на ее развитие. Неужели это никак Вас не задевает, в смысле, неужели Вам не любопытно?
Откуда столько «мы», вдруг подумалось Милане, какой-то тут есть подвох.
И почему же она все-таки такая, ну как бы это сказать...милая что ли, хоть и совершенно...не красавица, недоумевал Дэн.
- Дэн, ближе к делу, ночь на дворе, а Вы тянете время и не говорите, ради чего лишили меня сна.
- Вы правы, Вы правы. Так вот, – cам удивившись собственному позерству, Дэн выдержал эффектную паузу. - Я хочу достать дневник Оффенгеймера... с морского дна.
Милана начинала терять терпение. Она и так высыпалась плохо из-за качки на море и из-за того, что была на яхте гостьей и чувствовала себя стеснительно.
- Я ожидала чего-то подобного, к сожалению. О чем это для тебя, Дэн?.. – Ее голос звучал сонно, но с еле скрываемым раздражением. - Дэн, Вы не подумали, что искать этот дневник – просто глупая и бесполезная затея, просто потому, что наверняка всё, что там было написано, давно уже размыто водой, если дневник, конечно, как Вы полагаете, на дне моря. Кроме того, территория, где было найдено тело Оффенгеймера, активно патрулируется морской полицией, у нас на яхте вынюхивает каждый сантиметр этот длинноногий Дэвре, тебя засекут, начнутся допросы, еще натворишь неприятностей на голову папе. Вы, я хотела сказать, Вы...натворите неприятностей...
- Вот и отлично, я давно хотел перейти на «ты»! Во-первых, совсем не обязательно текст размыло водой. Я прекрасно помню детские игры, в которые я с друзьями так увлеченно играл. Мы запрятывали всякие записки с указанием, где искать тот или иной предмет, и записки эти мы и в землю закапывали, и под водой в море или в бассейне надолго оставляли. И ничего не случалось с текстом, если, конечно, он был написан обычной шариковой ручкой. Вот если Оффенгеймер писал чернильной, перьевой ручкой, то тогда да, твой аргумент весьма имеет под собой основание. Во-вторых, полиция ошибается. Ну и что, что они патрулируют территорию. Они патрулируют не ту территорию! Я зрительно хорошо запомнил, в какую сторону было направлено течение, Эмма еще говорила, что я побоюсь прыгать из-за сильных волн. Течение, действительно, было не из слабых, особенно учитывая, что накануне того дня сильно штормило. А значит, волнами труп успело отнести довольно далеко, прежде чем он столкнулся с нашим судном. В тот же день вечером течение утихло, и мы двинулись навстречу ему и прошли внушительное расстояние. Но если полиция оставалась на месте, то мы-то как раз двигались на сближение с пунктом, откуда предположительно мог начать свое плавание мертвый Оффенгеймер. Ты следишь за моей мыслью?
- Мммда...
- Хорошо, так вот, я предлагаю взять шлюпку, отплыть на некоторое расстояние от яхты, чтобы плеск волн никто не услышал, и потом нырнуть навстречу манящей морской глубине. Я хорошо ныряю с аквалангом.
- Ну, вот и решили, значит, я тебе не помощник. Я совершенно ничего не знаю о дайвинге. И ничего манящего для меня в морской глубине нет. Только пугающее. Я же боюсь воды и очень плохо плаваю. И если хочешь знать мое мнение, я категорически против того, чтобы ты предпринимал что-нибудь в этом роде. Мало ли что может произойти с тобой, с лодкой, с морем, с морскими животными, которые там водятся. Там мокро, темно и страшно! Нет, я никуда не поплыву, не пойду и не поеду! В общем, нет, это мое последнее слово.
- Так. Идем со мной. Накинь что-нибудь теплое и пойдем! – Дэн увидел на кресле покрывало от кровати и накинул его на плечи Миланы. Затем он схватил ее за руку и потащил вон из комнаты.
Они поднялись на верхнюю палубу яхты. Ветер там был гораздо сильнее, чем внизу. На просторной палубе сразу же возникло ощущение открытого моря, над головой не было ничего, кроме звездного неба. За бортом была тьма, чернота, а ниже - глубина... Когда ребята подошли к самому краю палубы, Дэн сказал:
- Часто ли ты в жизни была так близка к бесконечности? Часто ли твоему сознанию открывалось чуть больше, чем ты знаешь, чем ты можешь постичь? Часто ли твой взгляд не встречал преград на своем пути и мог блуждать по бескрайним просторам окружающего мира, вплоть до горизонта? Скажи, часто?
- Нет... – Милана была застигнута врасплох таким натиском, красноречием и эмоциональностью, которые проявлял сейчас обычно сдержанный Дэн. К тому же он стоял нерационально близко от неё.
- Нет. Правильно. А теперь представь, что именно так и должно быть обычно в жизни. Так должно быть всегда! Взгляд должен не находить преград, мысль должна не знать границ. Попробуй нарушить стереотип, что нырять ночью с аквалангом опасно, что тебя могут не понять мои родители, что полиция может начать задавать вопросы. Все это не имеет никакого значения. Выйди со мной на лодке в море! Это именно то, что позволит нам разрушить предсказуемый, размеренный ход событий. Это, возможно, тот случай, который изменит твою и мою жизнь – хотя бы просто потому, что даст воспоминание, которое не забудется никогда. Решайся! Без тебя мне не справиться, нужно, чтобы кто-то контролировал веревку, к которой я себя привяжу для подстраховки. Нужно, чтобы кто-то смотрел за лодкой.
Как описать то, что почувствовала Милана? Всё, что раньше являлось для нее единственно возможным, правильным и обязательным, становилось таким же зыбким и непостоянным, как вода, на которой держалось судно.
- Я...но... – неуверенно проговорила Милана, - мне нужно сначала одеться...
Тут произошло что-то немыслимое: Дэн подпрыгнул и крепко обнял Милану.
- Я так и знал, я так и знал, - твердил он. – Я знал, что могу рассчитывать на тебя. Спасибо! Спасибо! Спасибо! Значит, план такой: - тон его сделался деловитым, - ты отвлекаешь Дэвре. Говоришь, что тебе страшно, что у тебя бессонница. Прикинься такой слабой и беззащитной маленькой серенькой птичкой. Отводишь его в противоположную сторону от того места, где мы будем прыгать в лодку. Желательно завести его внутрь в гостиную, налить ему чаю, предложить печенья, в конце концов. Все это ты найдешь на кухне, думаю, ты уже должна была там побывать. Кухня там же, где все гостевые каюты. Я между тем спускаю лодку на воду. Все снаряжение я приготовил еще днем. Потом ты говоришь, что благодаря Дэвре у тебя пропал страх и вернулось желание спать, и сделаешь вид, что уходишь к себе в каюту. Сделать это нужно, пока Дэвре еще допивает чай. Потом, когда ты выйдешь из гостиной в коридор, вместо того, чтобы спуститься по лестнице к себе в каюту, выходи наружу через боковую дверь. И там быстро найди меня. Мы прыгнем в лодку и будем таковы. Все поняла?
Уже у себя в слабо освещенной каюте Милана лихорадочно выуживала самую тёплую одежду из тех вещей, что она взяла в поездку. Руки ее слега дрожали, она посмотрела на свое тусклое отражение в зекрале и вынуждена была признать, что не совсем понимает, что делает. Но при этом она вдруг невероятно отчетливо поняла, что... счастлива. На секунду ей показалось, что Дэн не просто так ее позвал участвовать в этой ночной эпопее. Ей почудилось вдруг, что это приключение может закончиться весьма неожиданно – совершенно головокружительно неожиданно! Ей представилось, как они плывут с Дэном в лодке посреди темного моря, и как он вдруг – о Боги!!!!! - целует ее... Но тут же она прервала сама себя, постаралась успокоиться и взять себя в руки, после чего произнесла мантру: я не буду делать ничего, что подвергло бы мою жизнь опасности. Я участвую в этом не ради прихоти избалованного мальчика Дэна, а потому что мне самой интересно. Я ни у кого не иду на поводу и остаюсь во всей этой истории самой собой. Никто и ничто не сможет заставить меня предать саму себя.
С этим решительным настроем она вышла из каюты.
Одинокая фигура длинного Дэвре легко угадывалась в темноте. Он стоял в пальто, слегка опираясь о перила нижней палубы, и смотрел вдаль. И виделось ему, как он случайно подслушивает обрывок разговора Амелресова и Енисеева-старших, которых он, конечно же, считал главными заговорщиками и убийцами Эрика Оффенгеймера. И делает из этого разговора глубочайшие выводы. Какие именно – его фантазия не детализировала. Затем он находит клочок записки, выпавшей у Амелресова из заднего кармана брюк. И это становится главной уликой, подтверждающей его глубокую догадку. Но он на этом не успокаивается, он делает вид, что ничего не знает, он выжидает, он пристально наблюдает за каждым присутствующим на яхте человеком. Он входит в доверие к Амелресову, он становится центром внимания на ужинах на яхте, рассказывает увлекательные истории из своей полицейской практики, вызывает восхищение невинных и ничего не ведающих дам. И между тем неутомимо и неусыпно продолжает свое расследование. И, конечно же, обнаруживает много подводных хитросплетений, какие можно обнаружить в любом другом семействе... Именно так бы и поступил знаменитый Пуаро – идеал Дэвре с отроческих лет. И конечно, там есть дама, дама в бедственном положении, которая в отчаянии обращается за помощью именно к нему...
- Месье Дэвре!
Дэвре аж подскочил от неожиданности и от того, что его мысли становятся реальностью так стремительно. Тихий женский голос. Потом он разглядел в темноте словно подлетевший к нему ароматный клубок, состоящий из пушистого платка, шерстяного платья и мягких тапочек. Маленькое нежное создание доверчиво смотрело ему в лицо своими блестящими круглыми глазами.
- Месье Дэвре, - снова полушепотом произнесло видение. И какое изумительное произношение! – думалось Дэвре. Никогда ещё его имя не звучало столь таинственно и задушевно...Потом он все же собрался с мыслями и произнес:
- Да? Это Вы, Милана, о прекрасное видение?
- Да-да, это я, – надо было отдать ей должное, Милана говорила по-французски столь же безупречно, как и по-английски. – Все сейчас спят, - продолжала она, - а мне стало страшно одной в каюте. – Милана картинно закутывалась в свой платок, как будто он был единственным ее убежищем от всех превратностей судьбы. - Тут такие ужасные события, мало ли что, вдруг убийца прячется где-то на яхте!
- Милана, прелестная Милана, не беспокойтесь. Я здесь не просто так – я охраняю Вас, - в темноте не было видно, как Дэвре покраснел от удовольствия.
- Здесь так холодно, - проворковала Милана. – Давайте пройдем в гостиную, и я налью нам с Вами горячего чаю. Вы ведь не откажетесь составить мне компанию?
Дэвре не стал противиться. Пока все шло как по маслу. Милана про себя радовалась. Давно крывшийся в ней актерский талант давал о себе знать. Долговязый Дэвре явно чувствовал себя в маленькой гостиной не в своей тарелке, а потому это повышало шансы Миланы и дальше успешно руководить процессом.
Но вот настал патетический момент. Чашка Дэвре наполовину опустела. Надо было действовать.
- Месье Дэвре, - произнесла Милана после продолжительного не совсем натурального зевка. – Я так Вам благодарна, Вы не представляете. Ко мне вернулось душевное спокойствие, и я готова продолжить сон. Поэтому с Вашего позволения, удалюсь. Вы же продолжайте наслаждаться чаем.
- Нет-нет, что Вы, я Вас провожу. Уж подарите мне это удовольствие.
- Да нет, спасибо, я и сама найду дорогу, ничего страшного, пейте свой чай спокойно, - Милана старалась придать своему голосу максимальное спокойствие, чтобы Дэвре уверился в том, что она уже ничего не боится.
- Нет-нет, я так не могу, бросить Вас на полпути. Это не позволительно джентльмену. Пойдемте я Вас провожу.
Черт побери, думала Милана. Вот ведь рыцарь выискался, бедный Дэн уже, небось, заждался меня. Хотя, черт побери, приятно чувствовать себя слабой и беззащитной. Как это Дэн сказал... «маленькой серенькой птичкой». Дальше отказываться от помощи Дэвре было как-то уже нелепо. Это могло вызвать ненужные подозрения.
- Хорошо, спасибо Вам большое. Проводите, только потом возвращайтесь сразу к исполнению своих обязанностей. Не стоит тратить на меня Ваше драгоценное время.
Довольный как слон, Дэвре закачался двухметровой колонной следом за пушистым колобком Миланой. Перед дверью в свою каюту Милана подарила Дэвре восторженно-благодарный взгляд и плавно закрыла перед его носом дверь. После этого сразу же со вздохом облегчения прислонилась к двери, вслушиваясь в его шаги.
Когда Дэвре, по представлениям Миланы, удалился, она тихонько открыла дверь. В коридоре второго этажа никого не было. Милана обрадовалась, что план все же сработал, и вышла за стеклянную дверь на палубу. И там никого.
Она поторопилась в направлении, где ее ждал Дэн.
- Ну наконец-то, - произнес он в темноте, - залезай на лодку.
Дэн начал было отвязывать трос, на котором держалась лодка, как тут вдруг откуда ни возьмись из темноты выросла фигура Дэвре:
- А что это вы здесь делаете? – настороженно проговорил он.
- Эммм, видите ли ... – начала Милана.
- Проклятье... – прошептал Дэн в сторону, - Месье Дэвре, мы собирались немного заняться ночным дайвингом. Понимаете, хотели успокоить нервы. – Голос Дэна звучал ровно и невозмутимо, как будто он уже смирился с тем, что говорит полную чушь, не надеясь вовсе, что Дэвре поверит. Однако он явно недооценил Дэвре. Тот радостно ответил:
- Прекрасно Вас понимаю, Дэн. Я сам опытный дайвер, и знаю не хуже Вас, что дайвинг – самое лучшее средство избавиться от стресса. Я настаиваю, чтобы в целях безопасности вы взяли меня на лодку. Если что, я подскажу, что делать. А лучше, если я нырну вместе с вами, дабы опекать прекрасную даму от каких-либо опасностей.
- А я не собираюсь погружаться, - быстро включилась Милана. – Можете меня не опекать, а Дэн и сам справится, он тоже давно дайвингом занимается.
- Нет-нет, я не смогу спокойно ожидать на яхте вашего возвращения, зная, что не исполнил в должном объеме свои обязанности. Я поплыву с вами в лодке. Моя работа – охранять вашу безопасность. Так что ныряйте, сколько хотите. Я буду сторожить в лодке.
Ребята переглянулись, но делать было нечего.
Лодка медленно отплыла от яхты. Повисло напряженное молчание. Дэн уверенно держал курс навстречу ночной непроглядной мгле, включив свой охотничий инстинкт. Руки Миланы похолодели, а тело закостенело от волнения и холода.
Наконец, Дэн остановил лодку, вручил страховочный трос Милане и, не говоря ни слова, нырнул.
Время тянулось крайне медленно, но Дэн, казалось, и не собирался выныривать обратно на поверхность. Дэвре заёрзал на месте.
- Не может же он так долго нырять. Явно что-то случилось. Я должен выяснить.
- Месье Дэвре, не волнуйтесь, он не дергал трос, значит, все в порядке, он опытный дайвер.
- И все же я не могу сидеть сложа руки.
Надо отдать должное мужественности Дэвре. Он только сказал:
- Я все выясню, я превосходно плаваю. И ныряю тоже. – И был таков.
Милана осталась одна в лодке. Легкие шлепки отплывающего Дэвре испарились в темноте. Стало совершенно тихо. И темно.
Затем где-то очень близко от Миланы заурчал двигатель моторной лодки. Девушка покрылась холодным потом. Что если это была полиция, и ей сейчас придётся объяснять, что она делает в открытом море одна в лодке посреди ночи. Разум ее заметался в поисках одного объяснения за другим, эти мысли перебивались настойчивым чертыханием в адрес Дэна, которому она говорила, что именно так все и произойдет, что они непременно вляпаются в неразрешимые проблемы и навлекут неприятности на родителей Эммы и Дэна.
Звук мотора становился все громче. Тут из темноты вырисовалась утлая лодочка, в которой сидели двое мужчин, по их неопрятной одежде можно было предположить, что они...по их неопрятной одежде ничего нельзя было предположить, ибо нечего было никому делать в море посреди ночи. Кроме бандитов. Но эту мысль Милана постаралась заглушить обнадеживающими, но глупыми предположениями, что может быть, это потерявшие дорогу миролюбивые и дружелюбные рыбаки или что-то в этом роде. Милана перепугалась не на шутку. Потому что если полиция означала просто неприятности, то какие-то бродяги ночью означали опасность для жизни. Они обратились к Милане первые, на чистом французском. Благо Милана хотя бы могла их понять и ответить:
- Ооо, мадмуазель, - и первый из них, что стоял в лодке, скабрезно улыбнулся. Самые ужасные страхи Миланы начинали подтверждаться. – И что же вы тут делаете? – похоже, этот вопрос стал доминирующим среди тех, что Милане задавали в последнее время.
- Я...мы...занимаемся дайвингом. – Кроме правдивого ответа ей ничего не пришло в голову. Можно было, конечно, притвориться, что она не знает французского, но это в равной степени могло и ухудшить ситуацию, так как эти странные люди сразу бы поняли, что она иностранка, и не дай бог чего...
- Дайвингом? – и он присвистнул. – Интересно, интересно...а почему же вы занимаетесь дайвингом в ночное время? И совершенно одна, как я погляжу?
- А потому что мой друг, он...увлекается морскими гадами всякими, знаете? И ночью на дне моря появляются такие виды рыб, которых не увидеть днем. – Милана была горда своей изобретательностью. Присутствие духа к ней постепенно возвращалось. – И я вовсе не одна, можете по этому поводу не беспокоиться.
- Нда...эдакий отчаянный интерес к морской фауне заслуживает всяческих похвал. Надо же! А вы с Вашим другом, случаем, не с русской ли яхты?
- Да, именно так, - и что им неймется, и все же Милана предпочла придерживаться правды, а то не дай бог чего...
- И как же это вы умудрились сойти с борта корабля, скажите, пожалуйста, вы же все под наблюдением полиции? Вас же держат под арестом, милочка?
- Так, во-первых, мы не под арестом. И кто вам рассказал такую чушь? Во-вторых, нас не под наблюдением держат, а охраняют нашу безопасность. И сейчас недалеко отсюда плавает комиссар полиции. Так что вам тоже стоит призадуматься, задерживаться еще здесь или нет. – Голос Миланы выдавал тот факт, что она начинала терять терпение.
- Ха-ха-ха-ха! Это Дэвре что ли «плавает»? Ой, боже мой, держите меня, со смеху сейчас за борт полечу. Ха-ха-ха! Это он плавает? Что это на него нашло? Вот умора, - искреннее хохотание бандита показалось Милане крайне неуместным и невежливым, но тот не мог остановиться. Наконец, уже снова с серьезным лицом он сказал:
- И вообще, может, вы не рыбок и морских гадов приплыли смотреть, а что-то совсем другое, а?
- На что вы намекаете? И откуда вы знаете Дэвре?
- Хэ-хэ, а кто же в Каннах его не знает!
Вдруг они услышали в отдалении крик. Волосы приподнялись у Миланы над черепом, казалось, она сейчас потеряет сознание от страха. Крик повторился.
- Ладно, ладно, сегодня тебе повезло, малышка, - рыбаки как-то неестественно всполошились и поторопились скрыться в ночной мгле. И что значила эта фраза: «сегодня тебе повезло»?
В этот же момент из ниоткуда с громким всплеском вынырнул Дэн.
- О Боже, слава Богу! Сколько можно было там сидеть! Быстро залезай в лодку! Чтобы еще раз я согласилась на твои затеи! Там Дэвре кричит, видимо, зовет на помощь. Тут страшные люди какие-то подплывали. Я убью тебя, ни за что больше на твои авантюры не соглашусь!
- Я нашел его, кажется, я нашел его, понимаешь, Милана? – Дэн совершенно не слушал путаные восклицания Миланы, которая к тому же дрожала от холода и свалившегося на нее драматичного приключения. - Тот осьминог, он привел меня к дневнику, представляешь?
- Ты уже окончательно бредишь, Дэн. Какой ещё осьминог?! Я чуть жизни не лишилась! Поплыли на помощь Дэвре! – у Миланы зуб на зуб не попадал.
Крики повторялись все ближе, по мере того, как Дэн и Милана продвигались в темноте. Когда, наконец, ребята увидели Дэвре, он, видимо, в состоянии крайней паники, вертелся в воде вокруг своей оси и орал что было мочи, прося о помощи.
Наконец, когда он увидел знакомую лодку, он быстро замолчал, видимо, стыдясь своей слабости.
- Мне показалось, там акула, - тихо проговорил он, после того, как торопливо залез на лодку. – А течение тут такое сильное, что я словно плыл ей навстречу. Мадмуазель Милана, вы в порядке? Вы же чертовски замерзли! Дэн, вы хорошо погрузились? – Дэвре и правда можно было пожалеть. Мокрый и дрожащий от холода, он отчаянно пытался «сохранить лицо», с которого капала вода, скрывая свой позор под вуалью вежливой беседы, как будто минуту назад он в беспамятстве не кричал от страха.
***
Маленький осьминожек, тот самый, что нашел бесполезную сумку, назначение которой ему ни в жизни не дано было расшифровать, опасливо всколыхнул всеми своими щупальцами одновременно.
«А вот и само человеческое отродье пожаловало, неужто за этой несчастной сумкой?» - положительно, иногда он и сам удивлялся собственной прозорливости и догадливости. Но так как и трусливость ему была свойственна в равной степени, что и сообразительность, то он ловко сгруппировался в пружинистый любопытствующий комок и спрятался за большой каменной глыбой, чтобы оттуда с безопасного расстояния наблюдать за происходящим.
Страшный и большой человекоподобный с ногами, как у лягушки, вел себя грубо и неосмотрительно, вторгнувшись в тихую морскую обитель ночью. Да еще к тому же решил всех ослепить огромным фонарищем.
«Ну что же он, никак не заметит», - нетерпение осьминожки нарастало. – «Ну давай, чуть-чуть левее, ну посвети же туда!» Мутный луч света ползал по темному дну, освещая шевелящиеся в воде растения и неестественно застывшие раковины и камни. Но тщетно, место, где лежала сумка, осталось им не зацеплено. «Помочь ему что ли? Он все равно явно не за мной приплыл. Хоть быстрее свалит отсюда со своим осветительным монстром», - рассуждал осьминожек. И он отважно выполз из укрытия, надеясь, что активное шевеление его восьми щупалец привлечет внимание человекоподобного. Что интересно, так и случилось.
«Какой смешной», подумал Дэн, разглядывая осьминожка. «И как быстро передвигается...Э, подожди, друг, куда же ты так шустро!» Когда осьминожек вдруг замер, Дэн заметил лежащую рядом с ним сумку. «Не может быть, приятель, ты меня привел, похоже, к чему-то очень интересному! Спасибо тебе!» Не веря своему счастью, Дэн бережно взял то, что предположительно принадлежало ранее Оффенгеймеру. Это был кожаный рюкзак. Заглянув внутрь, он увидел предмет, напоминавший книгу или тетрадь. Дэн сразу понял, что это был дневник Оффенгеймера. С этих пор найденная им на дне моря тетрадка стала самым драгоценным предметом, который Дэн когда-либо держал в руках.