Чем дольше я в немом ужасе глядела на измученного Данияра, тем отчётливее понимала, что он прав. Он совершенно обессилел, лицо его приобрело странный сероватый оттенок, багровые глаза потускнели, из уголка рта стекала струйка крови. В таком состоянии он даже комара не прибил бы. "Он не воин, — с горечью вспомнилось мне, — и никогда им не был. Он демон-искуситель, для таких, как он, уже выбрано местечко в восьмом круге, он обольститель, коллекционер женских сердец, сноб и позёр, но он не воин. Не убийца. И то, что ему пришлось сойтись с Люсьеном Дежанси врукопашную, доконало его окончательно." О том, чтобы попробовать самостоятельно выбраться из мира туманов, не могло быть и речи. Я попросту не знала, как туда попадают. А если нет входа, то откуда возьмётся выход?
Выход, выход... Я старалась не смотреть ни на лежащего в прострации Даньку, ни на изувеченный труп инквизитора. Раздавить каблуком горло! Интересно, в каком круге окажусь я. Чёртов Данте, очень вовремя. Никогда бы не подумала, что с такой лёгкостью смогу перейти, казалось бы, незыблемую черту... Выход... Без Данияра и думать нечего. Без Данияра...
Я повернулась к лежащему навзничь мужчине.
— Тебе не хватит сил даже для того, чтобы выйти самому?
Данька отрицательно покачал головой:
— Нет. И, боюсь, ждать пока всё само собой рассосётся, бессмысленно. Здесь время идёт по-другому. Я могу пробыть здесь сутки, месяц, год, и чувствовать себя всё так же. Нужно что-то кардинальное, но ничего в голову не приходит.
— А мне пришло. — Я старалась не смотреть по крайней мере ему в глаза. — Я, конечно, не Мадлен, но, если зажмуриться, то, может, и прокатит.
Господи, неужели я это сказала вслух? Данька с трудом приподнялся на локтях.
— Юля, ради бога...
— Ты же говорил, что ты так восстанавливаешься? — перебила я его. — Что, в Париже не так, что ли, было? Когда ты чуть ли не силой заставил Луи вызвать Мадлен, потому что старый Гийом тебе все жилы вытянул? Ну? Восстановился же. А сейчас всё не в пример серьёзней, тебе не на самолёт бежать. Тебе бы не сгинуть тут, в этих чёртовых облаках, вместе со мной и трупом перед носом. Не знаю, как ты, а я хочу вернуться. Мне есть, к кому возвращаться. И вообще, ради чего был весь этот... этот ужас, этот... Да в конце-то концов! Ты мужчина или нет? Бери себя в руки, пока я... — В голосе звенели истерические нотки. — пока я не пожалела о своих словах. — Господи, это какой-то сюр. Театр абсурда, Ионеско отдыхает, положив голову на плечо Сальватору Дали. Данияр очень внимательно смотрел на меня, и я отвела глаза.
— Да, это может сработать, — тихо сказал он. — Чёрт... Ты уверена? Хотя... Я тебе обещал, что не притронусь к тебе без твоего разрешения. Вроде бы я его получил.
Я кивнула. Уже пора что-то делать, я даже не знаю, сколько времени прошло на Земле, как там Дежанси и жив ли он вообще? А со своей совестью я как-нибудь договорюсь.
— A la guerre comme a la guerre*, — сообщил Данияр и с трудом сел. — Ляг на спину и закрой глаза.
— Зачем?
— Забыла? Беспрекословное подчинение! Слушай, — он наклонился ко мне, — тебе же легче будет. Думай о чём хочешь, вернее... о ком хочешь. Со своей стороны обещаю, всё пройдёт быстро и безболезненно. Чёрт, было бы побольше времени... Ладно, думаю, для разовой операции хватит...
Меня почему-то затрясло. В последний момент захотелось закричать, что нет, не надо, я передумала, только вот чего стоит моя стыдливость, когда на кону три жизни? Снявши голову, по волосам не плачут. Я легла на туман и зажмурилась, прикусив губу. Ничего, Юль, тысячи женщин мечтали бы оказаться на твоём месте. Вот и размышляй над этим парадоксом...
Чем больше я сознательно уводила мысли в какие-то глубины абстракций, тем сильнее тело начинало жить своей жизнью. Память фиксировала каждое осторожное прикосновение через ткань (и почему я оказалась здесь в своём вечернем платье?), каждое поглаживание и поцелуй. Внезапно захотелось открыть глаза и хоть посмотреть, как оно там. Нельзя. Лежи, думай о вечном... и не перечь. Тебя не насилуют, в конце концов, у тебя уже судороги по телу пробегают от его прикосновений... не сметь открывать глаза.
Правда, в кульминационный момент они чуть было не открылись сами, настолько сильной оказалась внезапная волна наслаждения. Тело выгнулось дугой, с губ сорвался полустон-полувсхлип, и на коже выступили мурашки. Данька подождал, пока закончится последняя конвульсия, и рывком поставил меня на ноги.
— Ну вот, а ты боялась. Теперь надо делать ноги, я сейчас на одном адреналине, но долго это не продлится.
— Подожди, — я оправила платье и непонимающе уставилась на него, — но ты же не... Ты же даже не...
— Чёрт, — заорал Данька, — я иногда не пойму, в награду ты мне послана или в наказание. Я подпитываюсь женским наслаждением. Было? Было. Всё. Сам с собой я как-нибудь договорюсь. А теперь пора валить. Все расспросы дома.
Он закрыл мне глаза рукой, и мир куда-то провалился.
Очнулась я лёжа на полу около кровати. Данияр уже пришёл в себя и даже развязал все шнурки, что скрепляли наши руки. Вид у него был измочаленный, но глаза уже не напоминали две тусклые головёшки. Увидев меня, он кивнул:
— Welcome.
Не обращая на него внимания, я бросилась к постели. Луи-Армель всё так же спал, но лоб больше не покрывала мелкая испарина, а лицо порозовело. Я осторожно потрогала его лоб. Тёплый. И дыхание ровное, бесстрастное, как у человека, что видит десятый сон. Я почти физически почувствовала, как с плеч упала гора. Эверест. С губ сорвался вздох облегчения. Всё-таки успели...
На плечо мне легла рука. Я обернулась. Данька поманил меня пальцем и, отведя на кухню, заявил:
— У нас осталось одно неоконченное дело.
Нет, взмолилась я про себя, пожалуйста, не надо. Я не хочу! Мы уже дома, всё позади, не надо больше...
Видимо, на моём лице было всё написано, потому что Данька прищурился, сплюнул, закурил и бесстрастным тоном сообщил:
— Память буду тебе чистить, подруга. А то ты ни мне, ни Луи в глаза смотреть не сможешь. Я тебя знаю. Уйдёшь в капитальную рефлексию, а там и спиться недолго. А оно нам надо? Мне нужен вменяемый режиссёр монтажа, а твоему мужу — жена в здравом рассудке. Так что иди сюда, будет немного щекотно.
— Даня... — Внезапно мне в голову пришла кошмарная мысль. — Скажи... только честно. Ты первый раз стираешь мне память?
На мгновение мне показалось, что он меня ударит. Но он отвернулся к окну, и только желваки ходили туда-сюда.
— Вот, значит, что ты обо мне думаешь, — тихо сказал он. — Ну, по логике, наверно... Юля! Ты всерьёз полагаешь, что я сплю с тобой, а потом препарирую каждый раз? Нет, я всё понимаю, ты на нервах, у тебя шок, ты пережила такое, что многим и в горячечном сне не приснится... Ты правда так думаешь? Между прочим, чистить память дело весьма трудоёмкое. Да и не в этом суть. Я тебе обещал? Обещал. Я своих слов не нарушаю. И вообще, как показала жизнь, иметь тебя в друзьях значительно лучше, чем просто... иметь. Успокойся. И давай, иди сюда. Чем дольше мы препираемся, тем больший объём мне надо уничтожить.
Вместо этого я села на пол и расплакалась, закрывая лицо руками. Боже, что я наговорила! Как у меня язык повернулся? В висках ухали литавры. Данька, прости, пожалуйста, я не знаю, что на меня нашло, господи, ну что ж такое... Так безумно, невыносимо стыдно мне ещё никогда не было. И я плакала, сидя на холодном линолеуме, скорчившись, как от ветра. Данька в который раз рывком поднял меня на ноги.
— Господи, что ж такое... Ну не истери только, я всё понимаю, я всегда всё понимаю. Женщины во время ПМС однозначно слетают с катушек. Это нормально.
— Откуда ты знаешь, что у меня... — Это что ещё за рентгенолог в нём проснулся?
— Юля, не тупи. Мне достаточно пару минут смотреть на женщину, и я знаю о ней всё. Что ей нравится, что ей не нравится, эрогенные зоны и месячный цикл. Невелика тайна, знаешь ли, а тебя я вообще наизусть знаю. Могу потом передать всю информацию Дежанси. Тихо, тихо! Не паникуй. Я нем, как рыба. В конце концов, как бы я иначе закончил весь этот фарс за полторы минуты? То-то же. Блин, никогда не думал, что эта информация мне пригодится. Жизнь вещь непредсказуемая. Так, а теперь иди сюда, или я тебя силой притащу.
Он положил пальцы мне на виски, и взор заволокла странная вязкая пелена. Было немного щекотно, правда, перед глазами вспыхивали картины из мира туманов, наш с Данькой диалог... и он почему-то становился всё тише и тише, а потом пелена унесла с собой всё, что со мной происходило после.
— Мы дома? — Я вертела головой. Данияр затянулся сигаретой и кивнул:
— Дома.
— У меня в голове какой-то сумбур, — пожаловалась я, — а Луи? Что с ним? И вообще, почему мы на кухне?
— Курим, — сообщил Данька, помахав у меня перед носом сигаретой. — Луи спит, ты сама проверяла, а потом мы пошли курить. Мысли путаются? Ну так что ж ты хочешь.
— Господи... — я села на стул и тоже закурила. — Я поверить не могу... весь этот ужас...
— Что ты помнишь? — тихо спросил Данька и сел поближе.
— Даня, я даже вспоминать не хочу! Этот... это убийство... и я своими руками... и это жуткое распятие... оно было скользким... как слизняк... и таким омерзительным... а потом ты сказал, что нам не вернуться... — Я вопросительно уставилась на него. Данька пожал плечами:
— Скрытые резервы. Сам не ожидал. В критической ситуации люди способны на многое. Мне настолько не улыбалось сдохнуть в тумане, что как-то взял себя в руки. Хоть и с трудом. Этот чёртов инквизитор — худшее, с чем я сталкивался за всю свою жизнь. А ведь я был прав, когда говорил, что ты за своего карателя горло перегрызёшь. Самую малость ошибся. Ты это горло пронзаешь каблуком. Я даже залюбовался. Да, наша сделка приносит просто феерические плоды. Ладно, пойдём, глянем, как там Луи-Армель.
Проснувшись и увидев две наши взволнованные физиономии, Дежанси понял, что что-то пошло не так.
— Что случилось? Дан, что ты тут делаешь? Почему у вас такие лица? Что произошло?
Данияр сел на краешек постели и испытующе посмотрел на Дежанси.
— Рассказывай всё, что помнишь, с момента как мы вчера разошлись.
Луи-Армель непонимающе посмотрел на него.
— Люсьен Дежанси, — бросил Данька в пустоту, — а теперь вспоминай максимально подробно, что ты чувствовал ночью. Не упускай ни одной детали.
Луи-Армель подобрался, обхватил руками колени и медленно, вспоминая, заговорил:
— Вечером... я сильно перебрал. Голова кружилась, я решил, что от шампанского. В душе меня немного повело, но удалось не упасть. А потом навалилась такая слабость... я лёг. Думал, засну быстро, но сон не шёл, а слабость усиливалась. Я даже не смог встать, чтобы выпить таблетку. И тоска... такая чёрная, беспросветная тоска... аж жить не хочется...
Данияр слушал молча, а потом тихо спросил:
— Тебе знакомо саргеминское распятие?
— Да, — кивнул Дежанси, — эту историю в нашей семье знают все.
— Ну так вот твой преосвященный братец пустил в ход этот сатанинский крест.
Дежанси вздрогнул.
— Нет! Этого не может быть! Это проклятая вещь, и ни один священник не осквернит своих рук прикосновением к этому...
Данияр сунул руку в карман и вытащил маленький обломок чёрного креста. Большой, как я помнила, он вонзил в глазницу Люсьену. Луи-Армель смотрел на чёрный обломок, и губы его дрожали. Было видно, что он потрясён.
— Откуда у тебя это?
— Ну сам-то как думаешь?
— Ты был там, — пробормотал Дежанси, — ты там был... И... ты убил его?
— Я не убийца. — Данияр спрятал обломок. — Монсиньор вполне себе жив, он был в тумане только наполовину. Но проснётся он в весьма... покалеченном виде. Слепой на один глаз, — загибал он пальцы, — с порванными голосовыми связками, ноющей челюстью, и ему, похоже, пару месяцев надо будет посещать невролога и физиотерапевта, чтобы восстановить подвижность и чувствительность кистей рук. Но это всё лечится. А вот в туман он больше не сунется. Можешь жить спокойно. Без саргеминского креста ему там нечего ловить, а второй такой вещи не существует. Как и первой теперь, — он прикоснулся рукой к карману брюк.
Дежанси вылез из кровати, оделся и с видом человека, получившего удар под дых, сел в кресло с ногами.
— Расскажи, — тихо попросил он, — что там произошло...
Данияр закурил, некоторое время молча смотрел, как тлеет сигарета, а потом встал и налил себе полный стакан коньяка. Посмотрел на Луи и решил тому пока не наливать, мне плеснул вполовину меньше.
— Мне позвонила Юлька в три часа ночи...
Он говорил долго. Очень долго. Опуская живодёрские подробности (мой каблук он тоже не стал упоминать) он рассказал, как мы попали в туман, как обнаружили Люсьена, как отбирали у него крест и как я его переломила. Как на последнем издыхании всё-таки вырвались из мира белых облаков, оставив позади себя бесчувственное тело епископа Конгрегации доктрины веры. Как вернулись домой.
— В общем, — заключил Данияр, — у меня складывается впечатление, что моя задача в этом мире — изничтожить на корню род Дежанси и отправить карателей из Плезанса на свалку истории.
— Только до меня не доберись, — слабо пошутил Луи-Армель.
— Да я до тебя первого добрался.
И они рассмеялись. Меня медленно, но верно отпускала вязкая одурь. Всё кончилось.
Потом Луи-Армель внезапно помрачнел.
— Ты второй раз вытаскиваешь меня с того света. Но... Дан, неужели ты не мог обойтись без Юли? Ты же подвергал её смертельной опасности. А если бы... если бы с ней что-то случилось?
Данияр качнулся вперёд, и его лицо почти вплотную приблизилось к Дежанси.
— Если бы! Я тебе потом скажу одну русскую поговорку на этот счёт. Ты был в отключке, и твоим согласием мне как-то не удалось заручиться. О да, я мог бы оставить её сидеть у постели умирающего мужа. Через пять часов она стала бы вдовой, пресс-служба посольства оплакала бы безвременный уход своего сотрудника, а в холле телекомпании красовался бы мой портрет с чёрной лентой и десятью гвоздиками. Шикарный размен. Пойми, один на один я с твоим братцем не справился бы. Просто не справился. Я не воин. Не боец, не солдат. Я даже в армии не служил. Может, измором и взял бы его, но время, Луи, время! У меня его не было. Поэтому пришлось тащить её с собой. Если ты ещё не понял, в тумане твоя жена становится неким элементом хаоса, рушащим этот неподвижный, закостенелый мирок. Она уже третий раз шастает там, это накладывает определённый отпечаток. Прошлый раз она ухитрилась влезть в наш чинный и благородный поединок, и вся гармония разом сдулась. Так что я взял её с собой совершенно сознательно и грамотно распорядился приданными резервами. Такие, как я, побеждают хитростью и подлостью. А победителей не судят. И вообще, я с ужасом начинаю замечать за тобой чисто русскую рефлексию по тому, чего уже не изменишь. Это Юлька на тебя так влияет?
Дежанси слабо улыбнулся:
— Воистину победителей не судят. Плесни мне тоже, как-нибудь приведу себя в порядок утром.
— Расскажи о распятии, — Данияр обновил стаканы. — Эта штука большой кровью нам далась. Я кое-что знаю о нём, но вот Юлька совсем не в курсе.
Луи-Армель кивнул, и взгляд его приобрёл знакомое отрешённое выражение.
* — На войне как на войне (фр.)
Окончание: http://www.proza.ru/2016/02/18/1810