Великая лира. Ваан Терьян
1885, 28 января (9 февраля), Гандза – 1920, 7 января, Оренбург
Пусть будет могила моя вдалеке,
Пусть не помнят меня, пусть забудут меня…
В древней книге нашей истории так много возмутительных и печальных страниц!..
Письмо Кемаля Ленину от 26 апреля 1920 года. (Во всех ранних советских изданиях пункт о войне против Армении обязательно вырезался).
«Мы согласны объединить силы и операции с большевиками России против империалистической правительств и за освобождение угнетенных людей под их правило и рабство.
Если силы большевиков проведут военные операции в направлении Грузии или могут обеспечить включение Грузии в союз большевиков с помощью политических средств и влияния, и они смогут обеспечить изгнание силами самих грузин изгнать британские войска, размещенных там, правительство Турции обязуется провести военные операции против империалистического правительства Армении и обеспечить включение в состав группы "Большевик" Правительства Азербайджана.
Для того чтобы изгнать империалистические силы, оккуппировавших нашу родину, и укрепить собственные силы для будущей совместной борьбы против империализма, мы просим российскую советскую республику представить для этого 3 миллиона золотом, а также боеприпасы, технические военные материалы, медицинские поставки в размерах, которые должны быть совместно определены».
Первой внешнеполитической акцией Великого национального собрания Турции было обращение его председателя Кемаля Ататюрка к Советскому правительству с предложением об установлении дипломатических отношений между Турцией и Советской Россией и с просьбой оказать Турции помощь в её борьбе против империализма. В надежде на социалистическую революцию в Турции Советское правительство дало на обращение Ататюрка положительный ответ и первым признало правительство борющейся Турции (июнь 1920).
16 марта 1921 г. в торжественной обстановке был подписан Договор о дружбе и братстве между РСФСР и Турцией. Согласно этому документу Советское правительство уступало Турции районы Карса, Ардагана и Артвина, а Турция отказывалась в пользу Грузии от суверенитета над Батуми. Одновременно была достигнута договоренность об оказании со стороны Советской России помощи Турции деньгами (в сумме 10 млн. золотых рублей) и военными материалами, боеприпасов, средствами связи. В течение 1921 года «в распоряжение кемалистов большевистская Россия направила 10 млн руб золотом, более 33-х тысяч винтовок, около 58-и млн патронов, 327 пулемётов, 54 артиллерийских орудия, более 129 тысяч снарядов, полторы тысячи сабель, 20 тыс. противогазов, 2 морских истребителя и «большое количество другого военного снаряжения».
Грустно сознавать, что резня 1922 года в Измире (Смирна), повторное изгнание вернувшихся в Киликию армян осуществлялись на русские деньги и русским оружием…
Не только светские националисты во главе с Ататюрком, но и большевики, с которыми турецкое правительство первым делом наладило контакт – благодаря коммунистам Турция практически безвозмездно получила обширные территории исторической Армении, а также существенную военную и денежную помощь. Однако, как мы можем видеть, эти вложения начала 20-х годов для коммунистов не окупились.
Заклятые друзья, закадычные враги. Дружба эта обернулась потерей армянских земель, собственно, российских же, так и не ставших нашими. Россия стала другом и покровителем на не краткий век, с каждым годом отдаляя зыбкие мечты о возврате родины и надежд на этот несбывшийся Севрский договор… Кстати, про Севр. Советская Россия была ЕДИНСТВЕННЫМ государством на всем земном шаре, в то время выразившим открытое несогласие с Севрским договором от 10 августа 1920 года и с планами Антанты по фактической ликвидации Турецкого государства и турецкой нации. Не ограничившись дипломатической поддержкой, Москва наладила взявшему тогда в Турции власть кемалистскому режиму поставки вооружения, военного снаряжения и горючего, а также послала в Турцию советских военных советников.
Революционный дух, ещё не помутневший, пронёсся над просторами России и окраин. Поэты стали революционерами, приняв её обещания со всей силой молодой романтичной души… И вот этих детей Революция и стала пожирать…
Нежнейший лирик, высоко поднявший в армянской поэзии прекрасный и богатейший литературный армянский язык, Ваан Терьян, чьи стихи были обителью всех любителей поэзии, а также всех влюблённых и отвергнутых, умер совсем молодым, в далёком сибирском городе…
Ещё с детских лет у меня возникали вопросы: Почему Терьян похоронен в краю, который никогда никакого отношения не имел к нему? Как он оказался в Оренбурге? Больной туберкулёзом, зимой, в холодной мёрзлой стороне… Часто пишут: Ленин ему поручение дал. Что за поручение было предписано исполнить члену ВЦИК, кстати, как потом оказалось, чуть ли не бывшему?
Так уж получилось, что почти все биографии, которые мы учили в школе, пришлось потом пересматривать. Раскрывались подробности, которые рождали новые ответы и новые вопросы …
Заболевший Туманян заболел и умер сам, о сыновьях же «позаботился» Берия. Серьёзно больной Терьян, член ВЦИК, был отправлен из Москвы в длительную и опасную командировку то ли в Туркестан, то ли в Турцию через Сибирь и Среднюю Азию…
Разумеется, была острая нехватка кадров, высокообразованных и владеющих многими восточными языками. Но и маршрут был особый. А цель? Какое «поручение Ленина» надлежало выполнить нашему поэту-лирику, пылкому революционеру, владеющему несколькими восточными языками? Тем более в Турции? Остаётся делать предположения, исходя из крупинок скудной информации, дошедшей до нас.
«Революция, о которой так долго твердили большевики», наконец, свершилась, и поэт Ваан Терьян встретил ее с огромным энтузиазмом. Из родного села Гандза, где он пробыл некоторое время, дабы подлечиться, он мчится в Петроград. Ленин предлагает образованнейшему армянину должность в Комиссариате по национальным делам. А возглавлял этот Комиссариат Иосиф Сталин, кстати, совсем необразованный. Терьян соглашается и за подписью Ленина получает на руки документ: «Предлагается комиссару Мариинской палаты, товарищу Терьяну выказать всяческое содействие в приеме документов кавказских дел Комиссариата». Мало того, ведь был подписан и Декрет о том, что армянам должна быть предоставлена независимость. Но потом линия поменялась. На сторону Сталина от Шаумяна переметнулся Микоян.
11 января 1918 года Терьян отправляется в Брест-Литовск в составе делегации для подписания
перемирия в качестве члена Коллегии Комиссариата по армянским делам.
«Армянский вопрос» на переговорах в Брест-Литовске стоял отдельным пунктом и был весьма болезненным. «Тройственный союз» поддерживал Турцию и настаивал на отчуждении многих армянских земель в её пользу. Для армян это был вопрос жизни и смерти. Но, чтобы спасти революцию, для большевиков важнее всего был мир любой ценой. В проекте декрета о Турецкой Армении и «Докладной записке о Турецкой Армении Терьян предлагал «решительно поддержать стремление турецких армян к полному национальному самоопределению», вернуть всех насильственно переселенных армян на родину и объявить, что «русские войска не будут выведены из занятой по праву войны части Армении». Декрет был подписан Лениным, но пункт о сохранении некоторого количества российских войск в Эрзерумской, Ванской и Битлийсом вилайетах по предложению Сталина был исключен. Очень бурный спор со Сталиным и объяснения Ленину, почему нельзя выводить войска, ничего не дали. Фактически, позиция Терьяна стала противоположна ленинской. Сталин уже начал побеждать.
И не только Сталин. Злой гений революции Лев Троцкий во время дебатов, распалившись, обозвал Терьяна «армяшкой»! Тот самый Троцкий, который несколько лет назад восхищался другим армянином – генералом Андраником, и эти строки любят приводить благодарные армяне... А что касается Терьяна, то представляю, как он был разочарован предательством и обманом партийных товарищей. Его охватывает мрачный пессимизм, он пишет брату: «Эта проклятая революция уничтожает все и продолжает уничтожать… Я не знаю, какой конец ждёт всё это…»
Во время Брест-Литовских переговоров, в которых Терьян участвовал в качестве советника по восточным вопросам, он не имел права голоса. Поэт так яростно и упрямо защищал право армян на территорию Турецкой Армении, что раздосадованный Троцкий после очередного бурного спора с ним, не найдя других аргументов, обозвал его «армяшкой». Терьян же протестовал против передачи этих территорий не голословно, а обосновывал свой протест документами, которые затребовал и получил из Комиссариата по делам армян. Они доказывали, что до Первой мировой войны и геноцида, армяне составляли там большинство населения.
В воспоминаниях Погоса Макинцяна мы найдём: «Победа революции важнее, чем существование Армении». Поэтому «армянский вопрос» был решен согласно ультиматуму «Тройственного союза». Сталин на Коллегии Комиссариата вообще настаивал на исключении этого пункта, что вызвало резкие споры между ними. Вопреки обещаниям большевиков, Брестский мирный договор был заключен на условиях Германии и её союзников – позорный Брестский мир 1918 года. Мирный договор между Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией с одной стороны и Россией – с другой.
Россия не будет вмешиваться в новую организацию государственно-правовых и международно-правовых отношений этих округов, а предоставит населению этих округов установить новый строй в согласии с соседними государствами, в особенности с Турцией.
Россия обязалась сделать все от неё зависящее, чтобы обеспечить скорейшее очищение провинций Восточной Анатолии и их упорядоченное возвращение Турции.
Округа Ардагана, Карса и Батума также незамедлительно очищались от русских войск.
Ваан Терьян подчинился партийной дисциплине.
Благо, через полгода Брестский мир был аннулирован, и Армения получила право на самоопределение. А в конце января 1919 года Верховный Совет Антанты принял решение, согласно которому Армения, Сирия, Палестина, Аравия и Месопотамия отделялись от Османской империи. В статьях, которые непосредственно затрагивали интересы Армении, говорилось, что все военнопленные и интернированные армяне должны быть собраны в Константинополе, чтобы без всяких условий их передали союзникам.
Ст. 11 предусматривала эвакуацию турецких войск из Закавказья, причём оставшиеся войска должны были быть отведены, «если союзники потребуют того при изучении положения на местах». Ст. 16 предусматривала уход турецких войск из Киликии. Ст. 24 имела следующее содержание: «В случае беспорядков в одном из армянских вилайетов союзники сохраняют за собой право занять часть его» (Мудросское перемирие) .
А уж потом был заключён возмутительный Московский договор.
Выдержка из письма С.М. Айвазяна ("Юсисапайл" авг. 2003 ")
«...Мясникян и Бекзадян, взбешенные условиями Московского договора, лишившими Армению значительных территорий, приехали в Москву и обратились к Ленину:
– Как Вы могли допустить заключение такого грабительского договора, Владимир Ильич?!
Присутствовавший тут же Сталин сказал:
– Надо было отдать Армению туркам, чтобы турки пришли к социализму. Через три месяца вся Турция станет Советской! Мустафа – молодец! Он за социализм..! А вы же, армяне, – интернационалисты!».
Интернационалистами оказались турки. В Стамбуле, на площади Таксим, где установлен памятник Кемалю Ататюрку, рядом с ним стоят… кто бы вы думали? Клим Ворошилов и Семён Аралов, первый начальник военной разведки Красной армии! Аралова вместе с Фрунзе направили “дипломатом” в Турцию. Там они быстро помогли “турецким товарищам” разгромить интервенцию англичан, французов и греков. Это были годы недолгой ориентации турок на союз с Советской Россией, когда Россия фактически спасла Турцию от полного уничтожения. В период пребывания Фрунзе в Анкаре Турция, в связи с напряженным положением на фронте и финансовым кризисом в стране, переживала тяжелые дни. Фрунзе настойчиво предлагал, чтобы Советское правительство изыскало дополнительные средства для оказания помощи Турции. После поездки Фрунзе в Турцию Москва усилила дипломатическую, военную и денежную помощь турецкому правительству.
Нет сослагательного наклонения после смерти. Терьян умер любимцем сотен и сотен тысяч любителей его лирики, явившей армянам образец чистейшей и высочайшей поэзии.
А ведь переговоры с Ататюрком давно мерещились Ленину. Ещё со времён Петра Первого российское государство стремилось овладеть плохо лежащей территорией…
И я с содроганием подумала о том, что не будь Терьян смертельно больным в ту холодную зиму, прошёл бы он этот путь до Ататюрка, выполнил бы и эту миссию, с Фрунзе или без него… подчиняясь партийной дисциплине? По всей видимости, это могло стать очередным поручением Ленина выпускнику Лазаревского института восточных языков, члену ЦИК… Ведь Терьян учился в Лазаревском, затем в МГУ, и продолжил учёбу в Петербурге – для получения хорошего знания восточных языков. В Петербургском университете Терьян слушал лекции Н. Я. Марра по армянской диалектологии, грузинскому языку, Н. Г. Адонца по арменоведению и армянскому языку, истории Грузии, И. А. Орбели – по курдскому языку. Кроме предметов по кавказоведению, Терьян посещал лекции И. Ю. Крачковского по арабской филологии, С. А. Жебелева по истории Греции. Поэт изучал языки (кроме кавказских): турецкий, персидский, арабский, греческий, сирийский, санскрит, из славянских языков – сербохорватский, словенский. Он углубился в изучение грузинского языка, слушая лекции И. А. Джавахова по грузиноведению, имея намерение осуществить армянский перевод поэмы Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Вот с таким образованием и требовались дипломаты…
Нвард Терьян:
«Наконец, осенью 1919 года Терьян едет в командировку на Ближний Восток… По этому вопросу… существуют различные мнения, так как не сохранилось документов, говорящих о цели и пункте последней командировки Ваана Терьяна… Своими глазами я видела документ, напечатанный на шелку и подписанный заместителем комиссара иностранных дел Л. Караханом, в котором указывалось, что Терьян направляется на Ближний Восток. Документ этот был вшит в подкладку пиджака Терьяна, после его смерти в Оренбурге выпорот моей матерью, но, к сожалению, не сохранился. Классные вагоны почти не шли в Туркестан, и они ждали…».
«Удостоверение
Народный Комиссариат по Иностранным Делам настоящим удостоверяет, что предъявитель сего член ВЦИК тов. Ваган Сукиасович Терьян отправлен с ВАЖНЫМИ и СРОЧНЫМИ поручениями от Наркоминдела в г. Ташкент через Самару и Оренбург.
Всем военным, гражданским и железнодорожным властям предлагается оказывать тов. Терьяну самое широкое содействие по пути его следования.
Зам. Народного Комиссариата по Иностранным Делам Л. Карахан
Терьян нашёл Льва Михайловича Карахана в служебном его кабинете. Пятнадцатилетним вступил этот человек в революционное движение, в 1917-м стал членом партии коммунистов-большевиков. Терьян был знаком с ним уже довольно давно, вместе участвовали в работе советской делегации на переговорах о Брестском мире, где именно Карахан исполнял многотрудные обязанности секретаря.
Командировочное предписание и Удостоверение на поездку по железным дорогам в международном вагоне и получение билета вне всяких очередей.
Предъявитель сего В.С. Терьян с женой.
Служебное положение – член ВЦИК.
Цель поездки – командировка.
Спешность порученного дела – предоставить двухместное купе при трех билетах.
Ст. отправления – Москва.
Ст. назначения – Ташкент, через Самару и Оренбург.
Председатель ВЦИК М. Калинин. Секретарь ВЦИК…
выписано еще 3 октября, а отправиться удалось только 25-го - три с лишним недели спустя.
Ожидание, конечно, томило. Командировка была срочной, каждый потерянный день тяготил.
Написал заявление, категорично, требуя место в поезде на Ташкент: «Крайняя срочность и чрезвычайная важность возложенной на меня ответственной задачи…»
Но дальше член ВЦИК Ваан Сукиасович Терьян не мог прорваться. Вагон ему не предоставляли. То ли не хотели, то ли поезда не шли, время-то смутное. «Вызвала врача 8-го ноября на дальних путях, отыскали нужный им поезд № 4». «При посадке был ужасный инцидент с комендантом поезда…»
Военно-санитарный поезд с Терьяном и Анаит находился в дороге три недели.
Заявление
Будучи командирован Народным Комиссариатом по Иностранным Делам в Ташкент для дальнейшего следования на Восток (в Турцию и Персию) с весьма срочным и важным поручением, я по болезни был вынужден сделать остановку в Самаре. В настоящий момент, желая продолжать свой путь, прошу Вас предоставить мне (на двоих) купе в первом же классном вагоне, который вами предложен к отправлению в Ташкент. Крайняя срочность и чрезвычайная важность возложенной на меня ответственной задачи дает мне право надеяться, что настоящее заявление будет рассмотрено Вами немедленно и удовлетворено вне всякой очереди.
Член ВЦИК В. Терьян
20 окт. 1919 г.
31-го октября он встретился с Фрунзе…
Тогда, в ту суровую военную пору, к Фрунзе наверняка,Терьян шел и по вопросу своего выезда в Ташкент. А Фрунзе, назначенный еще несколько месяцев назад командующим войсками Туркестанского фронта, а перед встречей с Терьяном – и членом комиссии ВЦИК и Совнаркома РСФСР по делам Туркестана, сам готовился к выезду в Ташкент, чтобы возглавить операцию по ликвидации басмачества и армии эмира бухарского.
Так, до Ташкента, два коммуниста обсудили свои маршруты. Разумеется, «посланец Ленина» Терьян, скорей всего, безоговорочно раскрыл перед Фрунзе истинную цель труднейшей своей командировки в опаснейший – для него особенно – Восток, в Турцию, которая принесла столько горя, мучений, слез его родному народу. А может, истинные побудившие причины скрыл?
Как раз спустя почти год, в такие же осенние дни Фрунзе сам направится в Турцию: поедет туда в качестве главы чрезвычайного посольства Украины… Несколько слов в записках Анаит Шахиджанян: «31-го был у Фрунзе» – вот и все, что нам известно.
27 декабря 1919 года «Антя» – Антарам Мискарян, (она вела дневник) записала: «Видела во сне, что Ваан умер». Ее друг тогда и впрямь умирал в Оренбурге – никаких надежд на выздоровление уже не было.
«…Тут уже я увидела, что ехать дальше нельзя и предложила Ваану вместо того, чтобы пересаживаться на другой поезд, ехать в Оренбург к моим знакомым Оганян. Он был так измучен за этот день без меня один, что сказал: «Что хочешь, делай, только спаси меня от смерти». Адрес, полученный во время мимолетной встречи на самарском рынке, пришелся как нельзя кстати. Анаит отыскала в Оренбурге этот дом, постучала в дверь к почти незнакомым людям.
Последняя командировка Терьяна. 25 октября через Самару в Туркестан, чтобы оттуда отправиться в Иран и Турцию. 31 октября – встреча с Фрунзе. Несмотря на ухудшение, в Москву он отказывается возвращаться, для него этот маршрут был очень важным! Весь ноябрь – декабрь добирался до Туркестана, но сумел доехать только до Оренбурга. И в январе его похоронили в Оренбурге… Его беременной вдове Анаит Шахиджанян было двадцать лет…
И вот, полное любви к ней и осознания своей близкой кончины, последнее его стихотворение посвящено, конечно, Анаит…
Пьян, пьян я, томит меня хмель,
Беспечный, сползаю на дно.
Кружи нас, корчма-карусель,
Баюкай, баюкай, вино!
Пусть злой меня жребий настиг,
Бездомный, сражен я, сражен,
Всё ж бьется в горячке мой стих.
О, длись, этот сон, этот сон…
Мне сладко в соседстве твоем,
Жеманную слушаю речь;
Пусть грудь полыхает огнем
И жизни уже не сберечь.
Мы пляшем под пьяный галдеж,
Как духи скользим меж планет…
А завтра в газете прочтешь:
«Безвременно умер поэт…»
(Перевод Нвард Терьян, Татьяны Спендиаровой)
А через несколько месяцев в апреле 1920 родилась девочка, Нвард. Она часто болела, оказалось, тоже туберкулёзом. Анаит снова вышла замуж, чтобы спасти ребёнка, а Нвард выросла и сохранила остатки архива отца…
По каким-то лицемерно-надуманным законам многие теряноведы, в упор не замечая реалий, отказывались считать Анаит женой (вернее, вдовой) Терьяна, называя её только по девичьей фамилии – Шахиджанян. Кстати, о законности. Я помню, и это общеизвестно, что Сталин в своё время вдовой Маяковского считал Лилию Брик, жену Осипа Брика. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. К тому же, брак в первые послереволюционные годы утратил былое величие венчания, которое из-за поповской сути было отменено, а гражданский брак приравнён к «расписанному». Именно поэтому ещё с 1924 году Нвард, как дочь Терьяна, получала пособие от признанного её опекуном Совнаркома Армянской ССР.
Странными выглядят некоторые поступки признанных и уважаемых народных деятелей. Без средств к существованию, с грудным младенцем, Анаит обратилась к бывшему другу Терьяна Мясникяну с просьбой о материальной помощи. Получив в ответ: «Отдайте в детский дом».
Видимо, эти друзья знали большее об истинном положении дел в связи с обстановкой вокруг Терьяна… Иначе не объяснить, почему останки его не были перенесены на родину. Тогда как на многих руководящих должностях стояли все эти бывшие друзья. И почему так обошлись с его последней любовью и матерью будущего ребёнка.
Вот так Ваан Терьян оказался в Оренбургской земле… в заметенной снегами земле оренбургского кладбища. А жена, мать дочери Терьяна, Анаит Александровна Шахиджанян, уезжала в Москву одна, чтобы отчитаться о невыполненной их командировке и сказать тем, кто ждал: Терьяна больше нет. Командующий Туркестанского фронта и член Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК Фрунзе, узнав о её положении, незамедлительно помог юной Анаит выбраться из Оренбурга домой. Всем военным, железнодорожным и гражданским властям предлагалось «оказывать тов. Анаит Шахиджанян полное содействие в пути».
Фрунзе снабдил её не только билетом, но и сопровождающим. Времена же были смутные, неприкаянные. Провожатый взял её билет, привёз на станцию и исчез, наказав ждать. А поздно вечером растерянная Анаит увидела своего провожатого, который ехал на проезжающем поезде и махал ей рукой…
В те же дни, сразу после возвращения, к ней пришёл Паоло (Погос) Макинцян и забрал ВСЕ записи и письма Терьяна. Кстати, Макинцян забрал всю огромную библиотеку Терьяна, которую тот, естественно, оставил в Москве. Немного книг он потом отдал вдове, часть стала достоянием недавно основанной национальной библиотеки. Правда, на сегодняшний день там их почти нет – все книги исчезли.
Беременной Анаит не было и 20 лет, она была очень напугана… По её словам, друг Терьяна обрисовал весьма грозные перспективы. Скорей всего, были и другие, неизвестные причины иметь архив Терьяна в надёжных руках. Тем более, что впоследствии Паоло стал одним из первых терьяноведов, сделав немало для популяризации его творчества.
На каменной стене того самого дома установлена мемориальная доска:
В этом доме
истекли последние дни жизни
армянского поэта
Ваана Терьяна,
члена ВКП(б) и ВЦИК
1885 – 1920
Здесь я должна немного отвлечься и назвать несколько имён, к Терьяну имеющих отношение. К его бессмертной поэзии – разумеется, тоже.
По прибытии в Москву Анаит Шахинджанян-Терьян стала приводить в порядок бумаги мужа. Ещё одна выдержка, уже из письма Алика Егиазаряна, второго мужа Анаит:
«В последние дни беременности Анаит пришли к ней товарищи Териана и потребовали передать им рукописи поэта. С горькой обидой вспоминала Анаит их поведение, и, особенно, недостойного поведение близкого друга, ставшего хранителем наследства Териана. Они угрожали, грубили, запугивали арестом и заставили двадцатилетнюю беременную женщину отдать всё до последней рукописи. Позже Погос Макинцян вернул ей с десяток рукописей с правками Териана. Все рукописи остались у Макинцяна. Вот почему его наследники остались обладателями рукописей Териана». Многие документы от страха уничтожила она сама, когда были репрессированы сёстры и их мужья.
Анаит Шахиджанян стала второй женой Терьяна, первой женой была Сусанна Пахалова, которую он встретил в армянской церкви в Москве, где по воскресеньям Сусанна пела в хоре. Двадцать шесть ему, двадцать три – ей. В Москве Терьян вступает в брак с Сусанной Пахаловой. Отцом невесты был Карапет Кусикян, а названым братом – Ц. Ханзадян. В числе участников церемонии были Александр Цатурян, Александр Мясникян, Погос Макинцян и другие ближайшие друзья Терьяна. Однако, пламя гражданской войны разделило супругов, они не смогли встретиться после отъезда Сусанны в Ставрополь для поправки здоровья. У них родилась дочь, которая почти сразу умерла.
Строчки из писем друг к другу, Антарам Мискарян (их много-много лет спустя издаст Нвард Терьян, дочь Ваана и Анаит):
«Женитьба меня не изменила кажется – я все такой же, не озверел и не одурел… хотя, конечно, пожаловаться не могу – мне, кажется, живется все-таки лучше…» (1911, март).
«Вы спрашиваете о Сусанне… Она жива и здорова, но скучает, конечно, там (в Ставрополе, где жили ее родители – ездила на поправку), и я страшно по ней соскучился и жду не дождусь, когда она приедет…» (1913, ноябрь).
«Думаю о вас, как о своей родной – хорошей, доброй, милой. И, ей-богу, совесть не грызет, что, «это» измена Сусанне. Да и она смотрит на наши с вами отношения очень, очень хорошо…» (1915, июль).
«Своевременно я ответить на ваше письмо не смог, ибо было очень много хлопот и возни…» Возня и хлопоты возникли сперва вследствие родов Сусанны, которые прошли тяжело и горестно – ребенок (девочка) умерла во время родов…»
В 1921 году Сусанна стала женой Александра Мясникяна, близкого товарища Терьяна, тоже воспитанника ЛИВЯ, видного партийного, государственного и военного деятеля, ставшего в марте того же года председателем Ревкома, а затем Совнаркома Армении. Мясникян занимал высокие посты в Советской Армении. Заместитель председателя Совнаркома Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республики, член Кавбюро ЦК РКП(б). Мясникян был секретарём Московского партийного комитета, что рассматривалось чуть ли не второй должностью после Ленина!
Жили супруги в Тифлисе, детей у них не было. У Сусанны двое (от Терьяна) умерли после рождения, а А.Ф. Мясникян погиб в 1925-м в авиакатастрофе вместе с Соломоном Могилевским, полномочным представителем ГПУ в Закавказье – (председатель Закавказской ЧК и одновременно командующий внутренними и пограничными войсками Закавказской Федерации, и заместителем ему дали Лаврентия Павловича Берию, что делает версию авиакатастрофы весьма неслучайной и загадочной)...
А Сусанна пережила его на десять с лишним лет и умерла в 1936-м от нескончаемо мучившего ее туберкулеза легких. Почему-то мне кажется, что Терьян от неё и заразился – в семье Сусанны были больные туберкулёзом. Кстати, некоторые авторы уверяют, что Сусанна была помолвлена с Мясникяном, но, встретив Терьяна, влюбилась и они поженились. По крайней мере, когда Терьян находился в Брест-Литовске, она сама ушла от него, как оказалось, к Мясникяну. Пахаловы – довольно редкая фамилия, среди моих друзей был безвременно ушедший герой Арцахской войны, член «батальона смертников» профессор-физик Валерий Пахалов. К сожалению, уже после его смерти я узнала о его близких родственных связях с Сусанной Пахаловой, которой он приходился племянником.
Итак, часть имеющихся свидетельств говорит о том, что особого или важного поручения у Терьяна, почему-то так рвавшегося в Туркестан, не было. Дорога была закрыта, о чём он не знал, скорее всего, Сталин уже начал изощрённо избавляться от всех революционеров, которые в чём-либо были с ним не согласны. Однако в дальнейших исследованиях, проведённых правнуком Терьяна, филологом по профессии, (по его словам, пронизанным Терьяном с раннего детства), приводят к мысли, что на самом деле Терьян… «вырвался»! Куда? От кого? (В это трудно поверить, но ведь ни один документ в архивах не подтверждает наличие какого-то поручения). И здесь возникает ещё одна версия причин и подробностей этой поездки.
«Наконец, мы выехали, дорога до Самары была удачной, отдельное купе в международном вагоне. У него было чувство облегчения, и говорил, что теперь, когда он вырвался, начнёт и сможет много работать. Он даже вытащил Верлена, чтобы переводить».
Ухудшение здоровья Терьяна, ухудшение обстановки в условиях гражданской войны, разногласия с товарищами по партии, тяжёлые отношения с уже узурпирующим власть Сталиным – всё это вместе толкало поэта на принятие какого-то решения. Между прочим, его благословил на стычку со Сталиным Степан Шаумян, который Сталина очень недолюбливал: Шаумян был уверен, что причиной его ареста в 1905 году стал Коба, осведомитель охранки, единственный знавший о его конспиративной квартире. И скорее всего, он был прав.
Из отчёта заведующего Особым отделом департамента полиции Ерёмина от июля 1913 года. Он тут пишет: «…В 1908 году Джугашвили становится агентом Петербургского Охранного Отделения». То есть он на Охранку работал почти 10 лет до революции. Или подлинник доноса Кобы, датированный июнем 1912 года о положении дел в партии. Здесь имена всех выдающихся большевиков, адреса, планы их поездок, встреч, записи разговоров. Имелись даже расписки за деньги, что ему платили в Охранке с его подписями. По этим доносам многие революционеры на каторгу и в ссылку пошли.
По-видимому, именно благодаря Шаумяну, с которым Терьян сблизился, Терьян занял столь высокое положение в стане большевиков. Терьян верил, что с большевистским мандатом он сможет пригодиться своему народу при решении судьбоносных задач. И он, и Шаумян имели один взгляд на вопросы, связанные с армянством. Шаумян считал, что армяне всех политических течений должны объединиться на одной платформе в борьбе за интересы армян. Вплоть до управления городами, где они составляли большинство! В журнале «Горц» Шаумян печатал всех, больше дашнаков. Но судьба Баку была предрешена: дорогу к Шуши, после резни занятой турками, (а затем и к Баку) туркам открыли несколько карабахских меликов, верящих в «новых турков».
Действительность же оказалась совершенно иной: ленинская, а затем сталинская Россия и не думала позволять армянскому народу иметь собственную независимость, мало того, за его счёт решала вопросы сохранения своей новой власти и экспансии своей идеологии. Да и армия была совершенно разогнана, солдаты массово покидали фронт, чтоб успеть в Россию, где «раздавали землю». В Комиссариате он не сумел найти общий язык с новыми товарищами, у тех были тоже собственные цели. Помимо национализма большевистское руководство было не на шутку раздражено тем, что Терян приветствовал независимость Армении. В преследовании особенно отличались армянские коммунисты.
Шаг за шагом поэт-политик терпел поражения: Терьян, выпускник Лазаревского института, мечтал превратить его в прототип армянского университета – Армянский институт, заведение, куда он пригласил Марра, Адонца, Орбели, что придало бы новую жизнь детищу Лазаревых. Но «Товарищи из Комиссариата тут же организовали проверки, а учеников решили отправить в Астрахань, где царили голод и свирепствовал тиф».
Терьян изо всех сил старался спасти родной Институт, в какой-то мере это ему удалось. Но в результате обычной грызни начали смещать профессионалов, например, заведующего издательством комиссариата Ашота Иоанисяна и почему-то назначили вместо блестящего литератора …. человека, далёкого от литературы, не имеющий ничего общего с ней, который даже не владел русским языком. По всей видимости, это был в будущем академик Арташес Каринян. Ереванцы помнят его, седого, большеголового; весьма импозантный, он всегда посещал концерты и оперные спектакли, и ему всегда уступали удобное место в партере… И, конечно, даже не догадывались о его роли в связи с Терьяном.
Противоречия и разногласия с товарищами нарастали, вспыльчивый и эмоциональный Терьян постепенно ощущал безвыходность своего положения, видел беспросветность любой своей инициативы. Терьяна начали преследовать и квалифицировать как националиста, именно поэтому впоследствии было принято решение отправить больного туберкулёзом поэта на действующий фронт. Некоторые товарищи из РКК почему-то рвались отправить его в армию, тогда как он был комиссован ещё в 1912 году. (…подлежал поступлению на службу в войска, но, по освидетельствованию, признан совершенно неспособным к военной службе, а потому освобожден навсегда от службы. Выдано Московским Городским по воинской повинности Присутствием 1912 года сентября 4-го дня, за № 2149)
Другие, из КП Армении, настаивали на отправке Терьяна в Крым, на лечение. Северные товарищи и руководство постепенно ужесточали свои действия против недавних соратников, уже начинались репрессии. А южные товарищи в борьбе за власть «просто выкинули его из состава ЦК, даже не известив его об этом…».
Относительно недавно было обнаружено письмо-заявление Терьяна, где он описывает создавшуюся ситуацию: «После годичной непосильной работы для армянских масс в Армянском Комиссариате я был незаслуженно, грубо, без указания каких-либо мотивов, фактически устранён от своей должности, которой никогда не добивался, не цеплялся и вынужден ныне покинуть также ряды КП Армении и выйти из состава ЦК этой партии, конечно, оставаясь при этом членом РКП… «о чём сердобольно позаботились мои товарищи, но и из рядов самой Партии, во главе которой стоят подобные лица …».
Таким образом, кольцо вокруг больного Терьяна сужалось, и не без ведома верховных властей, армянские коммунисты во главе с Гургеном Айкуни особенно старались, травля сделала своё дело, и уже в мае 19-го года Ваан Терьян остался вне своих политических трибун. Не исключено, что безысходность определялась и усиливалась также течением его застарелой болезни, постоянное осознание её, в результате – чувство нервической беззащитности.
До отъезда в ноябре он занимался переводами. Терьян блестяще владел и русским, и армянским языком, единственный, кто владел двусторонним переводом (за исключением Аршака Чопаняна). Так, он перевёл «Пепо» Сундукяна, «Искры» Раффи, даже главы из «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели, полностью сохранив лад оригинала.
Терьян написал письмо о выходе из компартии Армении (ЦК), где также началась грызня, «товарищи» спешили занять лакомые должности. Разногласия углублялись, для него оказалось невозможным усидеть на двух стульях – судьба армянского народа в его сознании не совпадала с представлениями российского государства и большевиков.
Что примечательно. На протяжении своей короткой, но в высшей степени насыщенной жизни, Ваан Терьян сначала склонялся к дашнакам, затем, по-видимому, не одобряя многие из дашнакских постулатов, всё же выбрал социал-демократов, откуда всё же примкнул к большевикам. Кстати, так же, как и его друг Лев Карахан, который выбрал РСДРП от меньшевизма до большевизма. Кстати, Лев Карахан был репрессирован.
По словам Давида Анануна, Терьян стыдился деяний своих партийных товарищей. Арестов и расстрелов, многих своих соотечественников он спас от расправ (как и самого Анануна). Слухи об этом просочились в Тифлисскую прессу, и теперь самому Терьяну угрожало наказание за связь с контрреволюционерами… Вот также и по этой причине он был смещён с должности заместителя председателя комиссариата. Кстати, её занял ближайший друг Терьяна, Погос Макинцян, тот самый, у которого потом оказались и все рукописи Ваана.
Грант Тамразян предполагал, что какие-то поручения, возможно, и были. Но основной целью по его мнению, было лечение. Почему Терьян не выбрал предложение своего друга и почитателя доктора Завриева ехать для лечения в Швейцарию через Финляндию с приемлемой транспортной досягаемостью, непонятно, даже если предположить, что тот был послом дашнакской Армении, а это было и подозрительно, и опасно. Решили отправить через Иран и Туркестан, благо, Терьян знал и эти языки. И странно, что Карахан, тоже большой друг Терьяна (заместитель народного комиссара по иностранным делам РСФСР, расстрелянный, как и Погос Макинцян, в 37-ом году), стал энергично помогать ему в этом деле. Терьяну был выдан паспорт персидского подданного армянина, на шелку мандат Наркоминдела о всемерном содействии на пути следования у местных и военных властей. Выдал много золотых монет (которые после смерти Терьяна были возвращены). Анаит, вторая жена Терьяна, была уверена, что они пробираются в Иран, и уж оттуда – в Швейцарию.
Это путешествие с тремя паспортами, снабженными действительными штампами и печатями для каждого этапа пути, но на самом деле, поддельными, выглядело на самом деле бегством из России. Если у тех, кто так или иначе сомневался в благополучном окончании столь длительного путешествия, губительном для тяжело больного человека, и особых опасений в его лояльности и верности принципам большевизма не было, то сам Терьян, по всей видимости, уходил, чтобы жить и дать возможность жить юной жене и нарождающейся новой жизни.
Несмотря на то, что сам Терьян считал, что его разочарования касались личностей, на самом деле по многим вопросам эти расхождения углублялись именно в идеологическом плане.
Ибо сын своего народа, он прежде всего видел для себя его судьбу, судьбу Ергира. Нет никаких сомнений: останься он в живых ещё пятнадцать лет, сталинские репрессии не пощадили бы и его…
Поэт – существо зоркое. Прозорливое. Как знать, насколько глубоко он был разочарован в том, что накрыло Россию на много десятков лет и до сих пор не отпускает… Насколько глубоко всё предвидел? Однажды, в последний год своей жизни из санатория в Сокольниках, он продиктует по телефону Анаит важные, вдруг озарившие строки, попросит записать их:
О, дни ещё придут!
Печальней, чем сейчас,
Суровые, жестокие придут…
Ненужным станет всё для нас,
Дни чёрные ещё придут...
О, дни ещё придут,
Неотвратима грусть,
Умолкнет в безутешном сердце
Тоскливый ропот – глас,
И пылью скуки с головы до ног
Покроет нас…
А дни придут, ещё придут,
Страшнее и мрачней
Чем нынешние дни…
(перевод Г. Рштуни)
Тем не менее, узнав о беременности жены, он делает всё, чтобы выкарабкаться во имя потомства. Выбрав по наущению друзей самый длинный путь, заканчивающийся тупиком…
И всё же, и всё же… Загадка этой странной поездки всё же остаётся.