Цыганская задумка

ЦЫГАНСКАЯ ЗАДУМКА

Рыбаки - любители несколько суток ожидают вертолёт. Сплавлялись на безмоторных катамаранах по реке, что течёт с гор Полярного Урала, насолили «воз» хариусов и остановились в конечной точке маршрута, согласованной с вертолётчиками. Разбили палаточный лагерь. Сроки встречи, назначенные Казимиром (командиром вертолёта) давно прошли, продукты закончились, аккумулятор спутникового телефона сел, рыбалка надоела, байки рассказаны, а вертолёта всё нет и нет. Непонятно, ни то перевал закрыт для полётов из-за непогоды, ни то Казимир лукавит, выжидает чего-то. Как бы там ни было, рыбаки оказались в таком положении, когда выбора нет, остаётся одно – подчиниться воле Всевышнего и терпеливо  ждать.  Ведь  на сотни километров во все стороны от лагеря,  простираются непроходимые лесные дебри, горы и болота.  По реке возврата тоже нет, против течения катамараны не ходят.
К вылету всё давно готово. В центре площадки, на которую должен опуститься вертолёт, громоздится огромная куча упакованных вещей. Палатки и спальники рыбаки, переодевшиеся в цивильное, собирают с утра пораньше. Во второй половине дня, убедившись, что вертолёта опять не будет, распаковывают. Когда не спят – маются. Одни бесцельно бродят по берегу, другие собирают привлекательные разноцветные камешки, третьи ищут в траве уцелевшие ягоды. Хорошо, что кроме рыбы и соли  не закончился запас водки. Много не пьют, нет энтузиазма. Принимают за общим столом, сооружённым из настилов катамаранов, только для поддержания духа оптимизма и юмора. Поддерживать настроение помогает и окружающая обстановка. Возвращаться нужно в городскую осеннюю серую слякоть, а здесь хоть и прохладно, светит солнце, яркие краски природы, вода с гор, которой невозможно напиться и тишина, нет даже комариного писка. Вечерами сказочные малиновые закаты. Одно тяготит мужиков, жрать постоянно хочется, а рыбное варево изрядно надоело.
В какой-то момент тишину лагеря неожиданно разрывает хлёсткий звук ружейного выстрела. Рыбаки высовывают головы из палаток, пытаются понять, что случилось? Оказывается, это Миша, которого они в шутку зовут то «Майклом» то «Мойшей» саданул картечью по усевшемуся в десятке метров от его палатки рябчику. За всю поездку, сколько ни старался, Миша не  подстрелил ни одну живность. А тут такая удача! Рябчик чуть на голову не сел.  Счастливый, словно крупно выиграл в лотерею,  Миша идёт к костру и призывает всех собираться за стол: «Деликатесный рябчиковый бульон сейчас приготовлю».
Ощипанный рябчик оказался величиною с детский кулачок. Его отправили в ведёрный котёл, где варилась опостылевшая рыба.
– Охотничий трофей нужно обмыть как положено, иначе больше не повезёт, –  предлагает Михаил выпить. – А рябчик хорош!  Можно было нажарить из него котлет, или отбивные сделать, но и бульон будет славный, – вполне серьёзно говорит он.
Рыбаки дружно смеются.
– Твой бульон, что пятидесятипроцентная рябчиковая колбаса, продавали такую одно время в магазинах, –  говорит Олег. Он  сам постоянно становится объектом насмешек, но никогда на них не обижается.
– Это сколько же надо настрелять рябчиков на такую колбасу? Что-то я такой не помню. Наверно фантазируешь? – рассуждает самый молодой в кампании - Денис.
– Да ничего не фантазирую. Я сказал, что рябчиковая колбаса была пятидесятипроцентная, то есть по рецепту готовилась один к одному: на одну тушу лошади, один рябчик. Как у нас сегодня. Один рябчик на один семейный котёл ухи…
– Хлеба бы сейчас, да с масличком, – жалостно вздыхает Саша. Он любит пошутить над Олегом, но этот раз обращается к Мойше:
– Ты не знаешь, когда прилетит вертолёт?
– Откуда мне знать?
– Ну, ты же сегодня удачливый, такую тушу завалил. Залезь на ёлку, посмотри, где его черти носят? (Во всей округе нет ни одной ёлки выше трёх метров).
– Зачем ёлку ломать? Я только что прикладывал ухо к земле. Проверенный способ.  Пока ничего не слышно. Видимо Казимир забыл про нас. Нечаянно обронил бумажку с записью и забыл. Но не волнуйся, через пару месяцев обязательно вспомнит и прилетит.
– Ты так опасно больше не шути. А вдруг Казимир, действительно забудет про нас? Я суеверный. Если застрянем здесь, то через пару месяцев будем варить на бульон твои кожаные ботинки,  –  говорит Саша.
– А я хотел их выбросить, теперь приберегу на всякий случай, вдруг, действительно понадобятся…
– Что за скотина в человеке заложена? Попил бы воды, пожевал, что под ногами валяется, и радовался жизни. Так нет, подавай ему несколько раз в день хлеб, мясо, масло. Даже рыбу не желает долго есть, – рассуждает Вадик, – двухметровый верзила и такой же огромный добряк.
– За что учёным деньги платят? Занялись бы совершенствованием человека, изобрели пилюли, избавляющие от чувства голода без вреда здоровью. Принял такую пилюлю и год, а то и больше, ничего не ешь. Только воду пей. Без воды нельзя, человек более, чем наполовину состоит из воды.
– Так ведь подобные опыты проводились, – не выдержал Александр Михайлович, мешавший поварёшкой варево в котле. Он вырос в деревне, много лет работал в колхозе, ещё не остыл от колхозной жизни и часто вспоминает её.  В поездках на рыбалку исправно и с удовольствием исполняет обязанности завхоза и кашевара. Не ожидая, что Александр Михайлович может заговорить, сидевшие  за столом рыбаки даже повернулись в его сторону.
  – Ну-ка, ну-ка,  Михалыч, расскажи. Ты у нас мудрый, много чего повидал. Что за опыты на человеке ты проводил при советской власти? Присядь к столу. Покайся. Интересно послушать. Дениска, налей ему чарочку для разгона, – затараторил Вадик, довольный тем, что молчун Михайлович поддержал высказанную им тему разговора.
Александр Михайлович неторопливо положил поварёшку, присел к столу.
– Насчёт водки, господа, не беспокойтесь, знаете, что я её окаянную на дух не переношу, опытов я никаких не проводил, тем более на человеке, а рассказать есть что.
– Давай, Михалыч, не томи, рассказывай, – поторопил Миша.
– Так вот, по поводу пожеланий Вадика, научиться ничего не есть и при этом красиво жить.
Ходил в нашем колхозе такой анекдот. Задумал цыган приучить свою лошадь обходиться без еды. Доказывал всем, что это возможно. Через какое-то время знакомые спрашивают его:
– Ну, как, привыкла твоя кобыла, ничего не есть, а телегу всё равно таскать?
Тот отвечает:
– Более недели не ела. Если бы ещё хоть один день потерпела, то непременно привыкла. А так – подохла…
Природу матушку не обманешь. Недаром исстари говорят: «Как полопаешь, так и потопаешь». Да вы и на себе чувствуете. Несколько дней не поели хлеба, а уже капитулируете перед природой. Раньше за этим столом больше про баб трепались, теперь же про баб забыли, все мужицкие «флаги спустили» и в научные дебри полезли. Чудодейственные пилюли вам подавай. В колхоз вас всех надо, на выучку.
– Михалыч, не отвлекайся, говори по–сути, – направляет Олег рассказчика в русло разговора.
– Так я и говорю, по–сути.  Большая наука многие годы билась над тем, как приучить живой организм при плохой еде, не только существовать, но и вырабатывать много полезной продукции. Эта наука называется «Прикладной Агромарксизм» . Не знакома? Нет? Ну и, слава Богу.
– Так разъясни, что такое «Агромарксизм»? С чем его едят? – просит Дениска.
– Что тут разъяснять? Марксизм, зовущий человечество в светлое коммунистическое будущее знаете? Знаете. «Агро», значит сельскохозяйственный. Прикладной – применяемый на практике. Сложите всё в кучу, покумекайте, и объяснения не понадобятся.
Так вот, об опытах. Дело было давно, во второй половине семидесятых и в восьмидесятые годы, когда продуктов питания в стране не хватало.  Примерно, как у нас сегодня. Рыба, хоть и хек, была. Рябчики в лесу тоже водились. А вот хлеба, шаром покат. И водки не было. Начальство долго переживало за такую ситуацию и, наконец, задумалось: какие нужно предпринять меры, чтобы, не потратив больших средств, которых для села в казне никогда не хватало, быстро повысить в колхозах урожаи, надои, привесы.
Для начала объявили очередную кампанию. Начали её с привычного закручивания гаек: довели колхозам повышенные планы, ужесточили спрос за их выполнение. Немного помогло. Но спад продолжился. Стало ясно, виною бедственного положения с продовольствием, является человеческий фактор, то есть колхозники. Принялись думать, как не просто разворошить патриархальную жизнь села, а заставить каждого колхозника крутиться с ускорением, словно ему ежедневно смазывают заднее место скипидаром. Наиболее дальновидные начальники смекнули: на всех колхозников скипидару в стране не хватит. К тому же, где взять такое количество «смазчиков»? Одной скипидарной процедурой не обойтись. Требуется подвести под колхозы и совхозы агромарксистский базис. Придать селу второе дыхание за счёт агромарксизма.
Передовой науке дали зелёный свет. Вот тогда и родилась агромарксистская идея, намного опередившая цыганскую задумку.
Зимой наш колхоз получил строгое указание – немедленно устранить на фермах бескормицу. В этих целях привести в действие не что иное, как внутренние биологические реакторы животных, то есть приступить к скармливанию скоту мочевины, гранулированных азотных удобрений. Тех самых удобрений, которые заводы производят для земледелия. Давать мочевину нужно было с наращиванием дозы, с каждым днём всё больше и больше.
Как известно, у крупного рогатого скота желудок двухкамерный. По мнению агромарксистов за счёт постоянного поступления в первую камеру желудка аммиачных соединений, то есть промышленной мочевины, в ней будет создаваться среда , способная обеззараживать и расщеплять в голодном брюхе животного даже прошлогоднюю подгнившую солому.  Превращать её в высокопитательные вещества. Солома в то время была основным кормом на всех фермах.
Подождите минутку, я помешаю в котле и подброшу дров в костёр…
Паузу занимает Паша, которого товарищи зовут «Философом».
– Хорошая, дельная мысль возникла у агромарксистов. Молодцы! Я видел передачу, в которой рассказывали, как некоторые  люди в системе употребляют в больших количествах свежий змеиный яд. Оказывается очень полезная штука для здоровья.
– Я тоже знаю по этому поводу жизненную историю, – перебивает Пашу рыбак по прозвищу «Борода». – Один мужик постепенно и очень долго привыкал к соляной кислоте. Начал с половины капли на литр воды и довёл дозу до стакана концентрированной натощак. Однажды на улице ему приспичило по малому. Завернул за угол, справил нужду против ветра. Когда пришёл домой, глядит, а из дыр в сапогах, пальцы торчат. Сапоги кислотой разъело…
– Хватит трепаться, – останавливает балагуров Вадик, – давайте послушаем серьёзного человека. Михалыч, продолжай.
– Так вот, почесали мы с председателем «репу» и подумали: чем чёрт не шутит? Может быть, и на самом деле мы ежедневно запинаемся за вполне очевидные вещи и не замечаем их? А вверху начальство грамотное. Ему виднее… К тому же в газетах начали писать о положительном опыте, полученном не где-то за тридевять земель, а у нас под носом, в соседнем хозяйстве. За счёт ежесуточного скармливания каждой скотине по 150 граммов мочевины, там, якобы, получают феноменальный результат – более чем килограммовые среднесуточные привесы. Хотя кормят животных всё той же мёрзлой и подгнившей соломой.
Не устояв в своих сомнениях, мы собрали народ, рассказали, что к чему. Договорились, что специалисты выделят группу скота и начнут проведение опыта. Сами стали по два – три раза в день заезжать на ферму, смотреть, как ведут себя подопытные животные. Несколько дней те не проявляли никакой реакции, потом стали какими-то грустными, задумчивыми. Затем вдруг взбунтовались и начали одно за другим…дохнуть. Эксперимент века, как агромарксистскую авантюру, пришлось немедленно прекратить.
Но на этом дело не закончилось. Как вскоре выяснилось, скармливание животным мочевины, это лишь первый агронаучный шаг по превращению гнилой соломы в качественный корм. Коль животина не вынесла его, было решено перенести химическое приготовление соломы из её голодного брюха, в железную бочку. Этот эксперимент тоже закончился ничем. За ним были третий, четвёртый, десятый, да всех и не счесть… Все они оказались невостребованными и заброшенными.
Вот так, Вадик, проводились в колхозах эксперименты по подавлению в живом организме естественных потребностей. А ты говоришь – учёные не работали, зарплатой их попрекаешь. Ещё как работали, «пилюли» от еды, о которых мечтаешь, чуть было не изобрели. Если бы колхозы (как и цыганская лошадь), ещё какое-то время продержались, то наверняка получили бы их в своё распоряжение.  Но колхозов не стало, агромарксизм потерял питательную среду и за ненадобностью скончался.
Во время ужина за столом было тише обычного. Рыбаки не острили даже по поводу того, что Мишин рябчик бесследно растворился в котле. Лишь дробина попалась Вадику, который отбросил её, ничего не сказав. Видимо, рассказ Михайловича о былой колхозной жизни, навёл слушателей на размышления.
– Я вот о чём думаю, – нарушил молчание Философ, – агромарксизм умер, но дело его живёт. Наука сейчас изобретает принтеры, способные печатать любую еду, даже осетровую икру. Мне довелось пробовать.
– Ну и как? – спрашивает Михалыч.
– На вид, ничего, а вот над вкусом нужно серьёзно поработать. Напоминает вкус кабачковой икры, побывавшей в употреблении…
– Наверно, всё зависит от того, чем принтер заправишь, – рассудил Денис.
– Раньше мой отец тоже работал в колхозе и рассказывал, что сорняк, заполонивший сейчас придорожные полосы, многие поля и леса, это тоже результат экспериментов того времени, о котором ты вспоминаешь. Это так? – обращается Олег к Александру Михайловичу.
– Да, это так. Кормов в хозяйствах постоянно не хватало. Заготавливали на корм хвою,  запаривали опилки, сушили берёзовые веники и веники из крапивы, готовили добавки на основе птичьего помёта… И искали такие кормовые культуры, которые каким-то образом были связаны с вотчиной Емели-дурака: были бы неприхотливы в выращивании, дурили без участия человека лет пятнадцать – двадцать.
Тогда-то и родилась идея, разводить борщевик Сосновского. Однако, поэкспериментировав несколько лет, культуру забросили.  Она обладает низкой питательной ценностью и очень высокой вонючестью. Молоко коров, пожевавших борщевик, невозможно пить. А самое главное, потребление животными борщевика незамедлительно сказалось на способности их размножения.  Возможно, так же борщевик действует и на человека.
Заниматься борщевиком хозяйства не стали, но сам он уходить с полей не собирался и до сих пор не собирается. Захватывает всё новые и новые территории. Чувствует себя вольготно даже здесь, за Полярным кругом. Обратите внимание, за нашими палатками, ближе к кустарнику, тоже возвышаются заросли  Борщевика.
. – Слушай, Майкл, – обращается Вадик к Михаилу, – твоя палатка стоит ближе всех к лесу и борщевику. Переставь её немедленно, а то утратишь эти самые, как их, ну…способности.  Приедешь домой и будешь рассказывать жене про происки агромарксистов…
– Что, правда, Михалыч? – с тревогой и сомнением спрашивает Михаил.
– Да не знаю. У меня такого опыта нет.  Расскажешь.
Кампания дружно смеётся.
–  Вадик, пикантную тему ты сегодня поднял. Исправься. Расскажи что-нибудь  более весёлое, – просит Олег.
–  Закончилась вторая неделя, как мы рыбачим. Все песни спеты, спектакли сыграны, струны на гитаре порваны. Из  баек остались только про колхоз, да, разве что про тебя, – отвечает Вадик.
– Ну вот, напросился, – улыбается Олег.
– Напросился, так слушай. Хотя, нет, нужно оставить запас на завтра. Вдруг Казимир снова не прилетит. Запишем тебя в резерв.
–  Ладно, хватит лясы точить и гоготать, – включается в разговор Михалыч, – уже поздно. «Ресторан» закрывается. Наливайте по чарке, да пошли отдыхать. Чует моё сердце, завтра ни свет, ни заря, Казимир объявится.
Так оно и случилось. Ещё не погасли на верхушках деревьев утренние лучи восходящего солнца, вдалеке послышался стрекот приближающегося вертолёта.