В северной глубинке одного королевства жила-была семья подснежников. Долгую зиму они обитали в доме под снежной и теплой, как вата, крышей. А весной, едва снега начинали сходить журчащими ручейками, выходило лилейное семейство на волю. Они радовались весеннему ласковому солнышку, слушали пение птичек. И до поздней осени могли прогуливаться по лесу, восхищая всех чистыми молочными цветочками.
Так жило без забот семейство долгие-долгие годы.
И вот однажды одним декабрьским днем подснежники получили телеграмму-молнию.
– Из Эллады, – важно и учтиво сообщила сорока-белобока. – От ваших родственников, полагаю.
– От кого же это? – спросил папа семейства по имени Агазон.
– Не томи, читай, – качала от нетерпения белоснежной шляпкой на голове мама Агата.
– Нас приглашают на Новый год подснежная королева Ольга, – сказал сын Галантус, который первый прочитал текст, и сразу спросил, – мама, у нас есть такая важная тетушка в Греции?
– Да, это моя двоюродная сестра. Но мы не виделись с ней никогда.
– Ах-ах-ах! – зашелестели жемчужными платьями его многочисленные дочери. – Как интересно, а мы представления не имели об этом. Жили себе в лесной глуши, в медвежьем углу, можно сказать, а в мире столько родственников оказывается. Мама, папа, и когда же отправимся к нашей венецианской тетушке? Мир посмотрим, себя покажем.
– Да что там смотреть? – отец досадливо поморщился. – Только, если себя показать, но знаем ихние нравы, нет, останемся дома, чтобы нам детей не испортили всякими вольностями.
– Папенька! – гневно топнула ножкой Аэлла. – Вот вы всегда так. От жизни отстали и нас тянете назад. Ведь приглашает сама королева Ольга. Как можно оказываться? Да скажи же ему, маменька!
– Папа! Другого шанса повидать мир не представится, – дружно зашумели Антус, Ирис и темноволосая Меланта, а полненькая Дамали даже заплакала – так ей хотелось на Новый год к тетушке.
– Папа! – сказал Галантус. – Ты, как хочешь, а я с сестренками непременно поеду в Элладу. Там, говорят, есть все, не то что в нашем забытом Богом таежном лесу.
– Агазон, родной! – стала уговаривать мужа Агата. – Ты же хороший у нас. Хоть раз вывези детей в свет, умолю тебя.
– Ладно, уговорили, едем! – махнул рукой глава семейства. – Только смотрите мне там. Без моего ведома ни ростком, ни побегом чтобы.
– Ах-ах-ах! – закричали девочки и захлопали в ладошки. – Мы знали, что вы у нас начитанный и прогрессивный папенька. Не то, что у верескового семейства. Там отец такой дремучий, что стыдно сказать, девочек наказывает прутиком.
– И вас надо бы так, вертихвосток! А то отбились от стебля совсем, – уверенно, но по-доброму, сказал, им папа.
– Фи-и, папа, средневековье какое, – наморщила носик Меланта.
– Зато убедительно, собирайтесь, хватит главу семейства обсуждать, а то передумаю.
На следующий день Агазон выкатил большую повозку на белый свет, запряг тройкой бойких лошадей.
– Я вам говорил, папа, что нужно постромочную упряжку приобрести. В Европе не ездят больше в оглоблях, как мы по старинке, – сделал замечание Галантус.
– Тебе-то откуда знать это? – возмутился отец. – От горшка два вершка еще, а больно грамотный что-то.
– Я тоже ставил вас в известность, что нынче продвинутый век. У моего крылатого приятеля – Майского Жеки – папенька, кстати, ваш ровесник, сарафанное радио купил, слушают…
– Вражьи голоса, – перебил сына отец. – Меньше знаешь, лучше спишь. Зови наших женщин, а то припозднимся до первого ночлега.
– Папенька! – всплеснула ручками Антуса, – что вы позорите нас. Что за брюки на вас? Сейчас не носят мужчины такие просторные портки.
– Что с ними не так? – Агазон гордо посмотрел на штаны. – Сукнецо-то от Льна Серого еще, сносу нет. На свадьбу с вашей матушкой пошил известный портной Исаак Ежи.
– Теперь носят, папенька, в обтяжку брючки, чтобы мускулы на ляжках на обозрение предстали. Вот, как у меня, взгляните, как играют, – похвастал Галантус.
– Тьфу, срамота! Не только ноги. Сзади тоже мускулы, как батоны, болтаются. Заставить бы переодеться, но нет ни времени, ни сил ругаться. Что еще будет, прости меня Господи! – покачал головой глава семейства. – Сидели бы тихо дома, как наши предки, не высовывались.
– С чем и поздравляем, папенька, вы уже перешли на молодежный сленг. Батоны – это, – озорная Аэлла наклонилась к уху и что-то прошептала отцу.
– Вот, как дам по твоим батонам тем прутиком, будешь знать, что отцу говорить, негодяйка! – рассердился отец.
– Вы сами начали, фатэр.
– Что еще за фатир, а ну, мать, подержи-ка дочь в самом деле, я применю вересковый метод. Где-то тут хороший прутик видел.
– Не надо, папенька, в Европе в моде немецкий разговор. Вот и назвала на иностранный манер Вас, для науки.
– Ты забыла, чья ты барышня? Ею и останешься, и нечего ломать язык всякой тарабарщиной даже для науки.
– Отец прав, сестренка! – сказал брат. – Наш язык красивее звучит и мелодичнее.
– Хорошо, папенька, будет по-вашему, если так хочется.
Долго ли, коротко ли наше семейство ехало. Неизвестно. И оказались наши подснежники в одном государстве. И тут на пути встречается им темный лес, дорога через него идет. Хочешь-не хочешь, а ехать-то нужно. Не прошло и часа, встречаются нашим героям три корешка некрасивые с лица. Они перегородили дорогу и не шелохнулись, пока упряжка не уперлась им в грудь.
– Вы кто? – спросил их Агазон. – Почему препятствуете следованию родственникам самой королевы Ольги.
– Тю-ю! – воскликнул один из молодцов. – Поди соседние цветочки едуть, наши бы корешки до Оксаны бы перлись.
– И что с того?
– Та ничего особливого, только забираем мы ваш гужевой транспорт. Бандюки мы с большой дороги, может, слышали?
– О-о-о! А-а-а! И-и-и! – запричитали подснежники-девушки. Обхватила деток мама Агата, успокаивает, как может. Ищет что потяжелее Галантус, чтобы защитить женщин.
– А ну цыц все! – зычно крикнул им папенька и сказал неказистым молодцам, – как не слыхать, слышали о таких, озорные больно ребята, говорил народ. Но раз так, то распрягайте, хлопцы, сами наших коней.
– Гы-гы-гы! – смеются они. – Мы – Европа теперь, лапоть! У нас постромочный транспорт, а оглобли нам не знакомы. Ты сам рассупонивай, а то худо будет.
– Сам так сам! Нам не привыкать. Вы отошли бы к обочине дороги, дождитесь там, пока хлопочу, а то зацеплю раньше времени случайно.
Агазон отцепил одну оглоблину, перекинул в руках, взялся за конец, подошел к корешкам да как махнет. Только свист прошел, снег слетел с деревьев разом, а разбойников, как и не было.
Сильно удивился Галантус. Не меньше поразились дочери. А Агата восхитилась:
– Ты еще у меня очень даже ничего мужчина!
А глава семейства и ухом не повел, подошел к сыну и спрашивает:
– Уяснил разницу? Почему наша оглобля лучше ихней постромочной упряжки.
– Спасибо, что вразумил, папенька.
– То-то-же! Теперь понимаешь, что и штаны мне в подмогу были. Как бы нагибался в банановой справе?
– Ясно, папенька. Вас умом и силенкой Бог не обидел.
– Спасибо. Пора в дорогу!
Только разогнались путешественники, как стало темнеть. Глядь, городок небольшой, а в нем подходящий шинок с гостиничными номерами. Зашли, расселись за столами поужинать. Галантус отправился к стойке, заказать пивка.
Все чин чинарем, с белозубыми улыбочками да достойными полупоклонами. Галантус расплатился, а про чаевые забыл, не дал. Бармен обождал немного, спросил откуда такое красивое семейство занесло к ним.
– Известно откуда, оттуда, где ваш Макарий телят не пас, – широко улыбнулся Галантус.
– Да, издалека, мы уже догадались по тонким манерам. Вот ваша сдача! – сказал с ухмылкой бармен и швырнул мелочь под ноги опешившему гостю.
Сестренки вскрикнули, папенька нахмурился от такого неласкового приема, маменька замерла, словно, ее Кондратий хватил. А евро-завсегдатаи, открыв рот, ждали большого скандала. Мол, вот, как нужно образовывать неучей.
Очень рассердился Галантус, хотел отменно попотчевать нахалов кулаками сразу, но сообразил, что не поймут его. И он, не спеша, достал денежную бумажку и протянул бармену:
– Еще два пива, пожалуйста, вот деньки к той сдаче.
– Моя школа! – сказал папенька.
– Зря ты связался с нахалами, – упрекнула маменька, а сестренки хором проворковали:
– Молодец, братец, не уронил своей и нашей чести.
– Да чего уж, – скромно потупился брат.
Наутро снова отправились в путь.
Долго ли-коротко ли ехали гости, и перед путешественниками предстал замок королевы Ольги.
– Вот какая заграница, маменька, – зачирикали воробьями девочки. – Дома каменные, дорожки чищены, слуги в золоченых ливреях встречают.
– Красиво все в Элладе, – присвистнул Галантус. – Не зря, папенька, выехали мы в свет, есть на что посмотреть.
– Да на что тут смотреть? – огляделся Агазон. – Смотри, вон, встречают нас дамы. Видно в моде у них батоны с кулачок. Худые да зеленые, словно, ни воды, ни подкормку не видели неделю.
– Ах, папенька, ничего-то вы не смыслите. Сейчас в моде фигурка девять, шесть, девять. Как у меня, – закрутилась Ирис.
– Как я буду выглядеть со своими пшеничными формами? – огорчилась Дамали.
– Тише, девочки! Каждый цветок по-своему хорош собой, – мама Агата поспешила к королеве Ольге и ее свите. – Дочки, не отставайте.
И началась встречальная рутина:
– Здрасте-здрасте, – чмок-чмок-чмок. – Ах-ах-ах!
– Проходите, гости, – чмок-чмок-чмок. – Эх-эх-эх!
– Спасибо, славно, мило, – чмок-чмок-чмок. – Ох, Боже мой.
– Не люблю телячьи нежности, – проворчал Агазон сыну на пути к апартаментам, – Слава Богу, завтра Новый год, а потом домой. Что-то мне стало не хватать нашего природного запашка. Все тут искусственно, блестяще и вроде, как фальшиво.
– Папенька, вы отстали от жизни. Здесь Парижем пахнет, розарием, развлечениями, – затараторили дочери, но отец лишь махнул рукой:
– У нас свои розарии не хуже.
– А нам нравится тут! – сказали дети.
На следующий день разодетое в пух и прах семейство привели в огромный зал с высоченной елкой и невиданными стеклянными игрушками, со свечами и разноцветной мишурой.
– Вот это да, какой пассаж, вернее даже вернисаж, – воскликнул Галантус.
– Не плохо, но не лучше, чем наш лесной пейзаж, – возразил Агазон.
Полно было гостей. У путешественников глаза разбегались от созерцания редких цветов. Как россыпь благородных камней: в платье с фиолетовым отливом Такки, ярко оранжевой окраской выделялась, как райская птица, королевская Стерлеция, поднимала настроение экзотическая Гусмания, нежная Гербера, очаровательная Альстромерия вызывали бурные чувства, а редчайшая Нефритовая лоза, роскошная и сказочная, казалось не земной. Ну и, конечно, распространенные чайные розы, белозубые ромашки, разноликие тюльпаны, Анютины глазки, Кошкины лапки и прочие, важно прогуливались, стояли стайками по интересам и беседовали.
Папа Агазон притих среди великолепия. Агата потупила взгляд, а девчонки пожирали глазами сказочный мир, все подмечая:
– Смотрите-смотрите, глаза красят! Красиво вроде!
– Ресницы подведены! Чудненько!
– Туфельки на каблучках! Что за прелесть, ах!
– Лиф какой откровенно открытый! Вот-вот зрелые дыньки вывалятся.
– Где вы видите зрелые дыни? – не выдержал папа. – Этот фрукт лишь у нас вызревает.
– Фатэр! Опять вы за свое? Вы нас бламирен.
– А вы за старое? Уже нахватались словечек, но я вас по-своему сейчас бламирен, негодницы, – вскричал разъяренный папенька.
И быт бы скандалу, но вовремя подошла королева Ольга и распорядилась:
Девочки и вы, Галантус, отправляйтесь в дворцовый малый зал. Там молодежь собралась, ждет вас. Моя Глориоза вас проводит. А мы останемся в большом зале. Вами, сестричка, займется мой придворный Нарцисс, а вами, дорогой Агазон, великолепная Мединилла. Надеюсь, вам понравится праздник. У меня больше не будет времени на вас, родные, слишком много гостей ждут моего внимания. Чао!
– Чао, – машинально сказал Агазон, но сразу же поправился, – то бишь, и вам не хворать!
Но тут же вспомнил о Мединилле и покраснел так, что, хоть свечку зажигай от смущенного мужчины в самом соку.
– Пройдемте к столу, дорогой гость, я вас буду потчевать сегодня.
После недолгих мудреных хозяйских речей, приступили к праздничному ужину.
И пропустив две-три стопки отменного коньяка, Агазон пришел в самое великолепное расположение дух. Он искоса поглядывал на красивую соседку, рассуждал:
– А ничего цветок попался, красиво прислуживает. Ну Агата не уступает формами, но мне все знакомо. А здесь неизведанное чудо, неплохо бы познакомиться поближе. Да кругом глаза и уши, но бог милостив, поди, даст шансик.
Он посмотрел на жену, затем прислушался к Нарциссу, который говорил его жене без умолку что-то. Вдруг побагровел, сжал кулаки, повернулся к Мединелле и спросил:
– Чего это тот длинный прыщ ругает мою жену – шарфа курва, говорит?
– Где? – женщина прислушалась. – Это он восхищается шейкой вашей жены, мол, красивые изгибы. Курве, по-немецки, изгибы, повороты.
– А-а-а, вон что, а то я подумал.
– А вы не думайте, дайте отдохнуть вашей жене в обществе молодого человека.
– Понятно, а мне в обществе молодой и неотразимой дамы, – галантно поцеловал примерный папа лепестки Мединеллы.
И мужчина расслабился. Стопку за старый год, две за новый, за дам, за знакомство. Польку станцевал раз, еще раз, потом много раз. В голове веером полетели огненные шутихи, веселые огни, мерцающие звездочками свечи. Он не помнил, как и куда увела его шикарная Мединелла.
И вот он в широкой, как степь, мягкой постели, где под атласном одеялом угадывалось незнакомое тело. Законная жена и родные дети вылетели из головы. Утром пусть будет, что будет, а сейчас необузданная страсть терзала его.
– С Новым годом, дорогая Мединилла! Я люблю тебя очень! – громко сказал Агазон и потянул одеяло прочь.
А в ответ, как ушат ледяной воды, недовольный голос Агаты:
– Да оставь одеяло в покое, дай выспаться, мне еще готовить на такую ораву к Новому году сегодня. Забыл или все шутишь? Тогда вспомни, что все наши дочери приедут с семьями, сын с невестой Ольгой из Греции, а у нас еще конь не валялся. Ты купил уже шампанское, водки, фанту, колу? Нет, поди! И что ты меня переименовал в какую-то Мединиллу? Кто это? Что-то ты, Гриша, с утра, как дурачок ведешь себя.
– Да щучу я так, дорогая, а ты всполошилась. Сейчас перекушу и отправлюсь в супермаркет, возьму, что надо.
– Да, чуть не забыла, купи четыре букетика белых подснежников, стол украсить!
По дороге в магазин Григорий вспоминал приятный сон и крутил головой от удивления:
– Это надо же, такая чушь приснилась, но жаль, что только сонный кайф.
Он махнул рукой, как бы забывая, но подумал:
– А сон-то, говорят, всегда в руку бывает. Куплю-ка я поменьше водки, побольше колы, чтобы нихт бломирен перед гостями из-за бугра и родными детьми.
Мужчина весело прибавил шаг. Скоро Новый год встретит в кругу семьи у себя дома.
PS. Все названия цветов в рассказе существуют на самом деле.
Слово: blomiren, переводится с немецкого – сесть в калошу, опозориться.