33
31 августа
В случае человеческого языка глагол обладает исключительной инициативой. Глагол находится в самом центре языка и имеет всю власть над ним. И если имя простирается по всей периферии, то глагол, имея вертикальную локализацию, высится строго в центре именной периферии. По праву своей доминирующей центральности глагол обладает полномочиями оформляющего управления. В сущности, глагол – это тот закон, что правит и распоряжается благодатью имени. Этот порядок связи имени и глагола можно проиллюстрировать ситуацией из хозяйственной практики, в которой некая принадлежащая многим собственность управляется небольшим коллективом наёмных менеджеров. Похожая ситуация, когда населенная многочисленным народом страна управляется малочисленной корпорацией госчиновников. Эти аналогии характеризуют имя как благодатное содержание, а глагол – как закономерную форму. И самым закономерным образом вертикаль глагольной власти доминирует над горизонтом имени. Субъектный глагол – пастух объектного имени. Значит, глагол – это такой рычаг, которым перевешивается груз имени. Хоть в благих целях, хоть по иным мотивам. И еще глагол – это то, что связывает нечто статично объектное с субъектом всегда глагольного действия. Например. Нечто видно. Имеет место вид. Видится. А далее через глагол «видеть» определяется и сам субъект видения. Нечто видится мной. В моих глазах. В моём лице. Или: нечто слышится мной. Глагол редуцирует объектное содержание смотра или слуха к их субъекту. То есть, глагол – это инстанция перевода, трансляции неопределенного мистического содержания в рациональную и общезначимую форму.
По способу этой переводности глагол автономно определяется в свойстве носителя полюса равновесия обмена как центра тяжести. Глагол содержит в себе центр тяжести. Можно предположить, что глагол несет Я. И несет его в качестве местоимения. Глагол – это инстанция образования и занятия определенного места со стороны субъекта глагольного действия. Глагол – инструмент возымения субъектом действия места. В силу определенности самого местоимения глагол опосредует несение имени в телесную определенность. Глагол наделяет земной формой, оплотняет, воплощает присутствие имени. Благодаря глаголу, тот вид, что вижу я, становится мной, и то имя, что я слышу, становится мной. Мистическую неопределенность света видимости и смысла слышимости глагол переводит в рациональную определенность земного местоимения. Другими словами, глагол наделяет небесное имя земным местом. Глагол – это закономерный посредник между мистически неопределенной целостностью имени Неба и рационально определенной частностью лица Земли. Глагол – средство земного определения небесного имени. Различая Небо и Землю, глагол определяет обоих в человекосоразмерную определенность. По свойству своей определительности глагол несет саму отрицательность. Причем отрицательность глагола осуществляется даже тогда, когда глагол положителен и наглядно никакого отрицания нет. Глагол – это отрицательность. Имя – положительность. Глагол – Закон. Имя – Благодать.
В онтологической символике глагольность соответствует закономерности сущности, имя адекватно благодатности существования. В свете этой символики именное существование предваряет глагольную сущность. Сущность в своей глагольной центральности вторична по отношению к именной периферийности существования. Глагол центрирует периферию имени. В смысле образа весов имя – это коромысло, глагол – центр тяжести, что инициирует отрицательный дисбаланс крайних полюсов, пребывавших до того в положительности мистического равновесия. Дисбаланс, в который впадает имя, это, конечно, раскол имени существительного Неба и имени прилагательной Земли. Отсюда, с этой точки глагол учреждается как посредническая инстанция связи Неба и Земли. В силу своей центральности в отношении горизонтали имени глагол это место сравнения двух различаемых им краёв. Сравнивают там, где нечто уже различено, при том, что сама различенность дана без необходимости и задана самым случайным образом. Сравнивают или во имя благодатной горизонтали единства, как склеивают осколки разбившейся чашки, или с целью оценки и дальнейшего упорядочивания по вертикали ценностной иерархии. Первый вариант сравнения пребывает в легковерности беспечной избавленности от необходимости посредничающего критерия, находясь на откупе у мистических и рационально неведомых обстоятельств. Второй вариант сравнения закономерно определяется положением, формулируемым как закон достаточного основания, где основание это критерий-признак, общий для сравниваемых краёв. Категория пограничной общности сразу бросает нас во всю безоглядную ширь диалектики формы. Ключевым свойством формальности общего признака выступает то, что он или есть, или несть. Две эти глагольные ипостаси очевидны в своей взаимодополнительной парности. Естествие имеет место на фоне нетствия. Естествие определяет нетсвие. Нетствие определяет естествие.
Глагольная ось полюсов положительного «есть» и отрицательного «несть» – вертикаль качества, восходящая в небесную высоту и нисходящая в земную глубину. Вертикаль глагольного качества делит горизонталь именного количества. Обе оси поляризуют друг друга на полюса. Вертикаль и горизонталь находятся в контрасте. Горизонталь именного количества – это горизонталь благодатного сложения. Вертикаль качества – это вертикаль закономерного вычитания. В своей простоте закономерное сравнение есть примитивная операция арифметического вычитания одного сравниваемого количества из другого. Разница от такого вычитания и оказывается общим и центральным признаком по способу или положительности присутствия, или отрицательности отсутствия. Слово «разница» в своей разовости, единичности отсылает к «единице». Вычитание разницы характеризует процесс образования единицы измерения как таковой. Арифметические операции сложения и вычитания предстают ключевыми сделками опосредующими реальность языка и идеальность логики. В этом смысле весьма характерными оказываются известные арифметические аксиомы, по которым в случае сложения «от перестановки слагаемых сумма не меняется», а в случае вычитания «перестановка вычитаемого и вычитающего меняет результат операции». В отношения словоупотребления сложение и вычитание контрастно поляризуют предложение в его сложности и суждение в его вычтенности. То есть, буквально предложение – это сложение, что слагает свои члены, суждение – это вычитание, что вычитает свои члены друг из друга. Инструментом вычитания в суждении как раз оказывается глагольная связка «есть/несть» в двусторонности положительности и отрицательности. В отношении различия складывающей природы предложения и вычитающей природы суждения очевидно различие тождественности сумм при рокировке краёв положительного сложения и нетождественности результатов при рокировке членов отрицательного вычитания. В последнем случае нетождественность результатов выражается в том, что их оказывается всегда два.
Рассмотрим различие складывающего предложения и вычитающего суждения в отношении имен Неба и Земли. Смысл всякого предложения в сложении Неба и Земли. И здесь, что Небо + Земля, что Земля + Небо, сумма оказывается тождественной: Небо + Земля = Земля + Небо = Душа. Напротив, вычитающее суждение порождает две различных разницы: Небо – Земля и: Земля – Небо. Если мы поместим два этих различия в координаты онтологического квадрата, выяснится, что первая разница – это разница большой посылки, по которой Небо – Земля = Предикат, а вторая разница – разница малой посылки Земля – Небо = Субъект. Большая посылка – это зрительная посылка, что вычитает из целостного смотра Неба частный показ земного Предмета. И полагающая предмет большая посылка – это синтетическое суждение апостериори. Малая посылка – это словесная посылка, что вычитает из целостного слуха Земли частный говор небесного Понятия. И полагающая понятие малая посылка – это аналитическое суждение априори. Таким образом, два итога вычитающих суждений производят предметный предикат и понятийный субъект. Остается только их соотнести, сложить, заключить в единство, что достается сделать, собственно, умозаключению как заключению экономической сделки между крайностями ценового, потребительского Субъекта и товарного, производительного Предиката. То есть, в умозаключении имеет место возвращение того первичного сложения, которое осуществляет предложение. Но если предложение вновь и вновь слагает Небо и Землю, то умозаключение слагает их соразмерные Я проекции – земной Субъект и небесный Предикат. Формула всякого умозаключения: Субъект + Предикат = Я. Контраст слагающего предложения и вычитающего суждения позволяет видеть разное наполнение глагольной связки «есть». В своей положительной ипостаси связка «есть» соответствует арифметической операции сложения, выражаемой знаком «+». Всякое предложение, складывающее, суммирующее свои члены, собственно, жертвенно предлагает, трудно производит, благодатно дарствует и тем дает. Предложение – это всегда Даяние, издание под эгидой Да. Напротив, отрицательная ипостась как «несть», соответствуя вычитанию и знаку «-», образует всякое суждение. И всякое суждение, отнимающее свои члены один из другого, насильно спрашивает, легковесно и походя истребляет, закономерно потребляет и заканчивает. Суждение – это всегда Отнятие, запрещающее прекращение под эгидой Нет.
Ввиду иррациональности и просто реальной небытности всякой отрицательности исповедующее здравый смысл суждение имеет дело не с отрицательными, но с положительными разницами. Практическим смыслом всякой положительной разницы является то, что она есть выгода. В обоих случаях вычитания Неба и Земли друг из друга суждение образует выгоды или Товара как «небесного» предиката, или Цены как «земного» субъекта. Арифметическая положительность разницы определяется превышением вычитаемого члена перед вычитающим членом. Если вычитаемое больше вычитающего, то последнее с необходимостью является определенным. Такая определенность в системе логического квадрата зовется распределенностью. Мы помним, что о распределенности субъекта или предиката речь идет тогда, когда один или другой представлены в суждении во всём объеме как в целостности, маркируемой словами типа все, всё, всегда, везде, всякий, каждый, любой и т.д. Определяющая субъект или предикат распределенность делает эти члены суждения меньше своей полярной пары и позволяет, или вычитая меньший субъект из большего предиката, или меньший предикат из большего субъекта, получить положительную разницу предикатной или субъектной выгоды. При этом само свойство распределенности – это безусловно положительная характеристика, поскольку они исключает отрицательность неопределенности в виде нераспределенности. Теперь в свете этих выводов обратимся к конкретным позициям логического квадрата, сразу, то есть, безусловно и – да – догматически, предположив, что субъект как земной субъект – это Земля, а предиката как небесный предикат – это Небо.
Итак, в общеутвердительном суждении (A): Все S есть P - с необходимостью распределен земной субъект и не исключена возможность распределенности небесного предиката. В этом событии общеутвердительное суждение предлагает бытийную полноту предложения Вся Земля есть всё Небо. В этом предложении и земной субъект, и небесный предикат полностью распределены, полагая взаимную растворенность друг в друге. Эта взаимная растворенность и являет полноту Бытия! В частноутвердительном суждении (I): Некоторые S есть P - земной субъект с необходимостью нераспределен, и небесный предикат или нераспределен, если объемы субъекта и предиката пересекаются, или распределен, если объем предиката включен в объем субъекта. В этом отношения земного субъекта и небесного предиката случается вычитание Земли из Неба по формуле: Лишь некоторая часть Земли есть не все или всё Небо. Или: Только некоторые земные понятия суть небесные имена. В этом случае одной из гипотетических возможностей оказывается подчинение объема небесных имен как предикатов объему земных понятий как субъектов. А значит выявляется возможность подчинения Неба Земле. В общеотрицательном суждении (E): Ни одно S не есть P – и субъект и предикат равно распределены, и с этой тотальной, строго дизъюнктивной распределенностью земной субъект и небесный предикат катастрофически отрекаются друг от друга: Вся Земля никоим образом не есть всё Небо. И, наконец, логическое дело доходит до частноотрицательного суждения (O): Некоторое S не есть P. Здесь случается смягчение предыдущей позиции: Только некоторая часть Земли не есть всё Небо. Распределенность предиката в двух случаях такого суждения однозначно указывает на тотальное подчинение небесного предиката земному субъекту. Но это как раз то, что случается во всяком выводе умозаключения. Речь идет о том, что вся четвероякая последовательность суждений принадлежности ничто иное как траектория развития одного и того же отношения как онтологического умозаключения. В свете четвертой фазы как умозаключения фаза частноутвердительного суждения оказывается большой посылкой, а фаза общеотрицательного суждения – малой посылкой.
34
12 июля
Возникший в общении с Берклитцем перерыв я заполнила культурным досугом – в воскресенье днём прогулялась по Лувру, а вечером удалось послушать «Травиату» в Ла-Скала, понедельник был посвящён гуманитарному шопингу, подытоженный ворохом ветхих и новых книг, как беллетристики, так и нон-фикшн. Вторничным утром я вызвала такси, и скоро видавшее виды «Рено» с таксистом-арабом понесло меня из гостиницы в центре города в северо-западном направлении. Лихо петляя между лесов, сельскохозяйственных угодий и коттеджных посёлков, через час такси оказалось перед несколькими стеклобетонными строениями в стиле «хай-тек», пространство перед которыми роилось множеством людей. Едва я вышла из автомобиля, внезапно возникший из кустов Берклитц схватил меня за руку и увлёк сквозь дома в обширно раскинувшийся на периферии университетского комплекса парк. Скоро мы ступали под сенью дубов, тополей, елей. В их густой тени где-то ярко светившему солнцу перепадали лишь маленькие желтые пятачки, скупо разбросанные в редкой траве широко протоптанной аллеи. Надышавшись лесной прохладой, профессор заговорил:
- Насколько я помню, в нашем последнем разговоре я остановился на диаметральной взаимности Канта и Фрейда. В этой парадоксальной взаимности два теоретика учреждают полюс человеческой идентичности на двух принципиально противоположных основаниях. Кант отталкивается от ценности, в этом он безусловный субъективист. Фрейд избирает в качестве точки отсчета товарность, то есть выступает как объективист. Несмотря на экономическую полярность, позиции цены и товара находятся на одной антропологической оси. И одновременно эта ось выступает дугой напряжения между Я и Ты. Полюс ценности – это полюс ценности Себя, своей и всегда переоцененной ценности. Субъект в своей имманентности для себя всегда ценность, а другой в своей трансцендентности - для субъекта всегда товар. Полюс товарности – полюс товарности Другого, чужой и всегда недооцененной товарности. Назначение цены, выступая вектором субъектного спроса, это всегда модус переоценки. Напротив, объективация в товар, представая вектором объектного предложения, это всегда модус недооценки. Почему, понятно?!
- Конечно, вы же уже об этом говорили! Потому, что полюс цены – центрально статичен, как бы вечен, а значит полноценен, а полюс товара – периферийно динамичен, как бы бренен, а значит неполноценен.
- Умница! Здесь можно прибегнуть к метафоре строительства дома. И на этой стройке два строителя – Кант и Фрейд. Кант возводит потолок. Фрейд кладёт пол. «Потолок» - это верх высокой цены Себя. «Пол» - это низ низкой цены Другого. Кант отвлекает, абстрагирует цену Себя вверх и спекулирует на высотной переоценке субъекта. А Фрейд абстрагирует цену Другого вниз и спекулирует на глубинной недооценке объекта как другого. Эмоциональное наполнение этих векторов является также диаметрально противоположным.
- Высотный вектор кантовской переоценки себя наполнен мажорной активностью ненависти, злобы, агрессии. А глубинный вектор недооценки другого наполнен минорной пассивностью депрессии, тревоги, страха.
- Точно. Кантовский «потолок» и фрейдовский «пол» оказываются немилосердными губами единых тисков, из зазора меж которыми выдавливается, «вытесняется» человеческая душа. Причем этот процесс характеризуется тем, что трансцендентный контраст Души вытесняется имманентным контрастом Я. Но важным здесь является не эмоциональное наполнение, но онтологическое содержание этих полюсов. Кантовским верхним плечом антропологической оси оказывается моральность. Её фрейдовским нижним плечом оказывается сексуальность. Моральность и сексуальность, перевешивая и отрицая друг друга, одновременно друг друга утверждают и усиливают. То есть, по так учреждаемому закону, да и по Закону, вообще, самопроизвольно, то есть, нагло вмененная моральность субъекта воздвигается с тем, чтобы, воздвигнувшись, низвести другое (другого, другую) в ничтожество собственного сексуального объекта. То есть, законом ставится двойная задача: с одной стороны, закон внушает моральное достоинство одной половине онтологического единства Неба и Земли, превращая её в активный полюс властного субъекта, с другой стороны, закон внушает моральную неполноценность другой половине, превращая её в пассивный полюс подчиненного объекта. И что это, по-твоему, Мэри? Что может быть источником такого расщепления человека и мира?
- По-моему, только дьявол! – Страстно выпалила я.
- Да. Чистый закон без благодатного содержания – это сатанизм! Крест закон расщепляет круг Благодать, устраивая кровавую схватку двух его половин, за счёт которой утверждается и доминирует. Субъектная сторона, центростремительно смещаясь, конституирует полюс смертоносного центра, полюс Смерти. Объектная сторона, сдвигаясь центробежно, учреждает полюс жизнетворной периферии, полюс Жизни. Итогом этой центрально-периферийной поляризации Смерти и Жизни становится блаженное переживание Бессмертия. Иначе говоря, смыслом деяния закона становится замещение Бессмертия смертью как всего лишь «идеей смерти». Вот, я сейчас навскидку приблизительно процитирую пять-десять высказываний, которые на протяжении 2500 лет сформировали исторического человека Запада. Все они вращаются вокруг одного и того же жеста замещения законом Благодати. Итак, Протагор: «Человек – мера всех вещей», Сократ: «Всё стоит обменивать на монету разума», Аристотель: «Прямое есть мерило себя и кривого», Декарт: «Я мыслю, следовательно, существую», Кант: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства», Ницше: «Мы можем понять лишь тот мир, который сами создали», Фрейд: «Где было Оно, должно стать Я». Я думаю достаточно.
- Неужели у этих высказываний может быть общий знаменатель?! – Удивилась я.
- Однозначно. Все эти высказывания, каждое из которых является системообразующим в отношении учения соответствующего теоретика, в то же самое время оказывается вариацией на тему «Я есмь Сущий». И в каждом из них происходит немилосердное замещение объектной, трансцендентной Благодати субъектным, имманентным Законом. Здесь по одну сторону баррикады оказывается закономерный Субъект – «Я» Моисея, «человек» Протагора, «монета разума» Сократа, «прямое» Аристотеля, cogito Декарта, «субъективная воля» Канта, человеческое Я Ницще и Фрейда. А по другую сторону отбрасывается благодатный Объект как сущее, как совокупность всех вещей, как существование, как Оно, словом, как мир, который с точки зрения субъекта «крив» и «бессознателен», короче, абсурден. Общей формулой этих суждений является подмена гипостазирования благодатного Сущего законническим Должным. В мистическом смысле это замещение-подмена предстает как вытеснение божественной периферии Души центром Я. Существом субъекта оказывается дуга разности между коренящейся в страхе смерти ценностной моральностью и товарной греховностью, в которую вменяется объект. Такая дуга – это остро заточенный меч смертоносности, которой замещается переживание бессмертия. То есть, структуру субъективности характеризует определенная взаимность, наподобие, взаимности Канта и Фрейда. Смертоносно статично-«вечное» достоинство-ценность субъекта не то, чтобы только предполагает другого, но сущностно нуждается в дополнении со стороны объекта, чья жизнетворно динамично-бренная неполноценность-товарность обосновывает заслуженность его уничтожения-смерти. Так представленный объект есть то ничтожное призрачное отражение-тень, что выгодно оттеняет достоинство-ценность субъекта. Всякая субъектная ценность настоятельно требует для себя хоть какой-нибудь объектной товарности, чтобы отразившись в нём вменить себя в долгосрочную оригинальность.
- То есть, любая оценка – это приговор к уничтожению и смерти в качестве объекта своего субъекта?!
- Но отчасти это оправдано. Человек не может жить, не уничтожая природные вещи, поэтому без закона не обойтись. Но человек еще призван жить, не уничтожая другого человека по способу насилия, обворовывания, унижения, принуждения, эксплуатации, обмана, словом, тварной и товарной объективации.
- Но ведь это может относиться не только к человеку, но и к вещи?
- Естественно. И относится. Всякая вещь дается, жертвуется нам как тело Божества. Поедая природу, человек поедает Бога. Но Бог сам дает нам есть Себя как Благодать, которой мы ежедневно причащаемся. Вот, удивительно синонимия слов «есть» в смысле «быть» и в смысле «питаться». И поэтому человек есть то, что он ест. Но это так – реплика. Главное в системе субъективности – это борьба за полюс статичности, причём понятно, что он может быть только воображаемым. То, что статично, что стоит, и поэтому стоит, то имеет характер критерия стоимости, оценки, ценности. Например, такой ценностной устойчивостью обладает родовая сущность, символизируемая Я. Напротив, то, что динамично, вменяется в объект оценивания, в товар. Оценивать, впечатывать субъектную цену, значит, господствовать, наслаждаться властью. Быть оцениваемым товаром-объектом, быть отражением-тенью, значит, раболепствовать, страдая и страшась. Но чем на самом деле являются цена и товар? Цена – это Закон, обеспечивающий наличное существование тела, а товар – внушающая душу Благодать. Различие оценивающего образца как субъекта и оцениваемой им копии как объекта было уже у Платона. Потом Аристотель с его оценивающе-впечатляющей формой и оцениваемо-впечатляемой материей. То есть, вся европейская метафизики начинается с различия сущности-цены и существования-товара. Это экономическая дифференция – основа западного логоса. Она была успешно пронесена им до нынешнего геополитического раскола мира на Восток и Запад, грозя завершить его ярким ошеломительным ядерным финалом дьявольской комедии истории вконец изгадившегося человечества!
- Профессор, я начинаю Вас бояться! – Отчасти серьезно отреагировала я.
- А я боюсь такого замечательного финала, которым человечество окончательно обосрётся перед Богом!
- Что за выражения, профессор!
- Извини. Просто я думаю, что с тобой можно быть самим собой.
- Спасибо за доверие… Но не думала, что вы такой…
- Какой? Несдержанный?
- Мг. Хорошо. Но что же делать? Есть ли у нас возможность шагнуть по ту сторону различия оценивающей сущности и оцениваемого существования?
- Я думаю, да. Например, мы можем перестать измерять товар ценой, и, напротив, начать измерять центральную цену периферийным товаром. Смыслом такого изменения является жест переноса акцента с центра Я на периферию Души. Этот перенос символизируется в перефразировании Моисеева тезиса, когда не «Я есмь Сущий», а «Ты есмь Сущий». «Ты есмь» против «Я есмь». Чувствуешь разницу?!
- Пока нет.
- Я – это Закон, а Ты как душа – Благодать.
- Душа – это Благодать?
- Да. И каждый человек как Божья душа – это, прежде всего, Ты. Поскольку каждый из нас для Бога – это Ты, а не Я. Поэтому Ты-благодать в человеке превозмогает его Я-закон. Всякий человек – это сначала благодатное Ты, а уже потом законное Я.
- И что, такая акцентировка, преображает человека?!
- Уверен.
- И что, если бы Моисей сказал, что «Ты есмь Сущий» в смысле того, что человеческое Ты и есть его божественная составляющая, и главнее, чем Я, история пошла бы иначе?
- Может быть, никакой истории вообще бы не было!
- Профессор, честно говоря, я поражена. Вы, будто, претендуете на лавры нового Моисея!
- Успокойся! Никаких претензий! Этот новый Моисей уже давно пришёл. Напомню, звали его Иисус Христос. И он учил: беги с центральной горы своего замкнутого на себя земного Я в периферийную долину своей отзывчивой ко всему живому небесной Души. И наш с тобой любимый апостол Павел, так и говорит: «Никто не ищи своего, но каждый пользы другого» (1 Кор 10:24). «Своё» - это Я, другое – Ты, в том числе и во мне Ты – это другое. И когда Христос говорит: «Возлюби ближнего как самого себя. А Бога возлюби больше самого себя», он говорит, что возлюби Ты-душу больше, чем Я-сущность. Вообще, разница между Я и Ты существенна. Я – абстрактно и нарицательно. Ты – конкретно и собственно. Нарицательное Я – это понятие. Собственное Ты – это имя. И эти позиции имеют значение лингвистического факта. Всякое Ты всегда конкретно. Абстрактное Ты невозможно. Ты всегда реально, а вот Я имеет воображаемый характер. Кто это такой я и кто это Я вообще? Определение своего Я может продолжаться до бесконечности. Ты – вот оно. Вот ты стоишь передо мной, и я тебя вижу – ты полностью определена и завершена.
- То есть, Я – бесконечно и не имеет меры, а Ты меру имеет?
- Да. Я как родовая сущность в своей рациональной универсальности имеет характер дурной бесконечности, оставаясь принципиально незавершаемым проектом. Как в смысле Канта, так и в смысле Фрейда. Но Ты как душа также обладает характером универсальности, но мистической универсальности. Конечно, универсальное и абстрактное Я – это сущность и понятие человека, но это родовая сущность, присущность человеческому роду. Как Я, человек – часть рода, и, увы, этой частью он смертен. Но как Ты, человек – часть Бога. Именно как Ты он причастен Богу. Человек – это баланс двух причастностей. В нём ищут равновесие причастники двух бессмертий – Я как причастник родового бессмертия и Ты как причастник божественной вечности. И проблема в том, что сама цель родового бессмертия имеет характер непрерывно убегающей линии горизонта, стремление к которому производит сам порядок времени. В отличие от переживания божественной вечности, которое непосредственно прекращает бег времени, замыкая её спираль в неизменный и измеренный раз и навсегда круг единства Неба и Земли. И факт недостижимости Я указывает на то, что Я – это бесконечно удаляющийся ноль. И, напротив, то, что Ты имеет меру, означает, что Ты – это исполненная, завершенная единица. В закономерной парадигме Ты стремится к Я. Об этом тот же Фрейд: «Где было Оно, должно стать Я». То есть, в такой парадигме каждый стремится замкнуть другого и весь мир на своё Я, на себя. Но в благодатной перспективе Я стремится к Ты: «Где было Я, должно стать Ты», и в этой перспективе можно стремиться замкнуть всех на божественное Ты. Будучи выражены в математических символах, в закономерной перспективе человек – это вектор направленности от 1 к 0, 1 ; 0. Напротив, в благодатной перспективе человек – это вектор направленности от 0 к 1, 0 ; 1. На этом основан и порядок высказывания с его поляризацией на суждения и предложения. Всякое суждение несет центр как Я, и поэтому является Я-суждением. А предложение несет периферийное Ты, являясь Ты-предложением. В суждении мы оказываемся в центре, но не мира, но только его представления, некой картины мира. Я-суждение превращает мир в портрет-отражение субъекта. А предложением мы смещаемся на периферию, объектным образом становясь зеркалом мира, но в этом отражении уже нет места для нашего Я. И снова вёрнемся к Моисееву тезису. Этим тезисом Моисей учредил центр мира, но в центре такого представления мира оказался не Бог, как Моисей верил, но то, как он на самом деле хотел, а именно его человеческое Я. Моисей создал, образовал, вообразил точку отсчёта, центральный полюс мира абсолютно произвольным вписыванием в него своего Я.