Давно это было. Очень давно. Полвека назад. Месяца три-четыре для ровного счета не хватает.
Поехал я со своим соседом-приятелем на рыбалку. Приятель мой - человек солидный, в годах. Достаточно сказать, что его дети были всего-то на три-четыре года моложе меня. Однако, разница в возрасте не мешала нам быть друзьями. Мы вместе работали, и частенько вместе отдыхали. Вот и в этот раз поехали на свое излюбленное место - речку Ащи-су. До нашего рыбацкого "рая" было примерно сто пятьдесят километров по трассе Караганда-Каркаралинск. Доехав до определенного местечка, мы сворачивали налево на один из проселков, и через пару-тройку километров подъезжали к речке, которая представляла собой вереницу длинных плесов, длиной иногда до двух километров (иногда - меньше), которые вдруг обрывались, вода исчезала, по руслу шло каменистое сухое дно, которое через некоторое расстояние вновь уходило под воду очередного плеса. Течения в речке почти совсем не было. На карте она отмечалась пунктирной линией, какой метят пересыхающие реки. Вот один из таких плесов мы и облюбовали, периодически приезжали сюда и отдыхали, наслаждаясь процессом рыбной ловли на удочку с поплавком. Рыба была здесь всякая, какая водится в любой другой реке.
Однако в тот раз, о котором я хочу рассказать, мы, видимо увлекшись немного скоростью, проскочили нужный нам поворот и свернули на похожий ( а они в степи все похожи, как близнецы-братья). Ничего особо страшного в этом не было, ибо речка шла параллельно шоссе, и мы так или иначе, все равно выезжали к ее берегам, но в другом месте. И правда, километра через полтора выехали к реке. Плес в этом месте был даже пошире, чем на нашем месте, берег удобный, место открытое. Короче, чтобы не терять время, мы решили рыбачить здесь. Я забыл добавить, что дальше по ходу полевой дороги, по которой мы подъехали, ближе к горизонту, виднелся какой-то аул. Однако, народу нигде никакого видно не было, и по всему выходило, что мешать нам рыбачить никто не будет.
Местечко нам глянулось, и мы окончательно решили попытать рыбацкого счастья на новом месте. Разгрузились, обустроили бивак, размотали и снарядили снасти, и...."ловись рыбка большая и маленькая". Ловились окуни, плотва, клев был вполне удовлетворительный и наловленной рыбы нам уже вполне хватало на уху. Сам не знаю, почему я вдруг решил покидать блесну, привязанную на спиннинговый манер к леске метров десяти длиной (такую снасть мы иногда брали с собой, но чаще, когда ездили на более крупную речку - Нуру.) - рыбаки мы были бедные, и о такой роскоши, как хороший спиннинг могли только мечтать - их и в магазинах-то в те годы не всегда купить можно было.
Короче, не успел я забросить блесну, как тут же почувствовал резкий рывок, по воде закипели буруны, леска натянулась, как струна. Через пару-тройку минут борьбы вытащил я знатную щучку килограмма на два. Повторяю тут же заброс - аналогичный результат. Приятель мой тоже вмиг подхватился, мы разошлись по берегу, чтобы не мешать друг другу и... пошла писать губерния! Минут за тридцать выловили двенадцать щук - все, как на подбор по стандарту - около двух килограммов весу. Мало помалу как-то жор утих, дело шло уже к вечеру, и мы решили варить уху.
Приготовили таганок, раскочегарили паяльную лампу, поставили котелок. Все шло хорошо, пока не обнаружили, что нет соли. Что делать? Говорю: - Сергей Васильевич, давай я сгоняю в аул, там магазин должен быть, куплю соль и, по такому счастливому случаю, не взять ли нам пузырёк водочки - и в уху добавим, и за счастливую рыбалку выпьем, все равно ночевать будем? Мое предложение нашло положительный отклик. Поехал в аул. Въезжаю, и почти сразу вижу вывеску - Магазин. Подъезжаю - замок. Полный облом - ни соли, ни водки. Стою, оглядываюсь, соображаю, что делать. Мимо идет мужичок. Спрашиваю, почему, дескать, магазин не работает, вроде часы еще рабочие? Он мне отвечает: - а ты зайди к продавщице домой, у нее ребенок болеет, она с ним сидит, но купить можно все, что нужно, она продаст, вон и домик ее, через дорогу. Поблагодарив, направляю стопы к домику, стучусь, захожу.
Крохотные сени, дверь, за которой комнатка чуть больше сеней и дальше - еще одна, через дощатую перегородку. Слева нечто, должное изображать кухню - низенький азиатский столик, рядом самовар, пиалушки, ложки, какая-то тарелка. В дальней комнатке на полу ковер-кошма, на котором стоит еще один азиатский столик, поодаль - детская кроватка, в углу сундук. Более никакой мебели. Пол в домике земляной. Забыл сказать - в центре стоит сложенная из кирпича печка с чугунной плитой, она и очаг для варки пищи, она и очаг для отопления.
Честно скажу, сам вырос в обстановке крайней бедности, но такой, если так можно сказать, откровенной нищеты давно не доводилось видеть. Навстречу мне поднялась с пола худенькая, невзрачного вида молоденькая казашка. Весь ее облик указывал на то, что передо мной - существо робкое, забитое. Уж не знаю почему, но у меня сложилось, буквально с первого взгляда на нее, такое впечатление.
Поздоровался, извинился за беспокойство, спросил, нельзя ли купить соли и водки. Девушка отвечала мне с сильным казахским акцентом, что сейчас возьмет ключи и мы сходим в магазин. У меня ребенок сильно болеет, я дома сижу - извинилась она. Мы вышли, дошли до магазина, я все быстренько купил. Уже закрывая замок, она спросила, а вы что здесь делаете, откуда приехали? Отвечаю, что приехали из Караганды, ловим рыбу на речке. Ой, рыбу, а можно моему ребенку больному хотя бы две-три штуки привезти?
Отвечаю, что нет ничего проще, скоро подъеду и привезу. Возвращаюсь к биваку, обсказываю ситуацию товарищу, беру две самых крупных щуки, еду в аул. Захожу в дом и кладу их на столик.
При виде наших щук у хозяйки широко открываются глаза и непроизвольно вырывается возглас: Оппырай-май, ой-бай-яй, какой рыбам! (эти звуки - выражение крайней степени удивления в казахском языке) Что, правда в нашей речке такая рыба? Да, говорю, вот такая у вас рыба. А мы и не знаем, и не ловим никогда. Я смотрю, а у нее непроизвольно совершаются глотательные движения, видимо, она сама давно ничего не ела, и ее удивление - это скорее всего радость от того, что нежданно-негаданно появилась еда.
Тут бес меня подтолкнул под руку спросить, а что с ребенком? Не знаю, говорит жар большой, весь горит. Какие-нибудь давали лекарства? Лекарства нет - фельдшер уехал, никого в ауле нет. Можно, говорю, я его гляну, я в мединституте учусь, успокаиваю ее. Недоверчиво смотрит, колеблется, потом разрешает. Опять вижу в ее поведении страх и забитость. Осматриваю мальчика, дыхание жесткое, учащенное, он весь пышет жаром, похоже, что от жара и сознание спутанное, не очень-то на меня реагирует. Лихорадочно думаю, чем помочь. Приходит на ум метод бабушек - растирание уксусом. Спрашиваю - уксус есть? Нет! А в магазине есть, я видел, там были трехгранные характерные бутылочки, в которых он продавался. Идем- говорю,- в магазин купим. - Менде акша жок ( у меня денег нет) - Менде бар, жур, кеттык - говорю ей.(У меня есть, пошли) Смотрю, у нее слезы на глазах блеснули. Беру уксус, развожу, обтираю мальчику грудную клетку, виски, плечи. Укутываю его и говорю - скоро жар спадет и он уснет. Собрался и поехал - не мог я спокойно видеть, какими она глазами смотрела.
Тогда у меня сложилось впечатление, что эта девушка чуть ли не впервые столкнулась с участием к ее делам и проблемам. Я вовсе не изображал из себя волшебника в голубом вертолете - просто видел ситуацию, видел ее покорную и почти безучастную беспомощность, и понимал, что нельзя не помочь. Все, что смог - сделал.
Наутро я решил навестить этот домик, узнать, как там ребенок? Хозяйка встретила меня уже немножко смелее, и даже изобразила на лице нечто вроде робкой улыбки. Я спросил, как мальчик? Она ответила, что спал всю ночь хорошо и утром с аппетитом поел нашей рыбки, вроде, дело пошло на поправку. Я подарил ей еще одну щуку, выловленную сегодняшним утром, попрощался и уехал.
И находясь на биваке, и по дороге домой, я думал о том, как бывает порой жестока жизнь к людям. О том, сколько еще несправедливости и трудностей предстоит испытать этой девчонке. Мне тогда было совершенно непонятно, как могло быть в нашей стране такое?
Много лет минуло с той поры, но я по-прежнему помню и жуткую нищету этого крохотного саманного домика в глухом степном ауле, и безропотную покорность и забитость ее хозяйки, и ее благодарно блеснувшие глаза, когда я привез ей рыбу.