От автора

               
                Да поможет мне Бог!
                Пусть сохранит Он в моей памяти ясность!
               Пусть не дрожит моя рука, не набегает слеза, заливая строку…
                О, Господи! Дай мне силы излить в этом мире душу! 
   
                Автор.

         
  Книги трилогии «БЕЗДНА» представляют собой мемуарно-литературное повествование в пяти томах. Написаны они на русском языке в литературно-сказовом жанре, по времени охватывают 1929-1953 годы. История написания рукописи необычна. Она растянулась не на одно десятилетие, а ее конец предстоит завершить, если доживу к этому времени, примерно в конце 2017-18 года, т. е. на 95-96-м году жизни.

В предлагаемой первой книге «БЕЗДНА – 1929-1941 гг.» мне предстоит поделиться с читателем фрагментами из нескольких основных этапов жизни. Это были  годы адаптации и вживания в совершенно новую для меня сельскую жизнь; изучения и овладение ранее незнакомым мне языком, знакомство и познание культуры, быта и жизни окружающей крестьянской среды. Заодно это были годы тяжелейших испытаний, невзгод и страданий украинского крестьянства, в среде которого прошли годы моего детства, отрочества и какая-то часть ранней юности.

Почему, я – еврей не только пишу об украинском крестьянстве, но и подчеркиваю значимость поднимаемого мной вопроса? Жизнь, благополучное состояние населяющих Украину евреев в значительной мере зависела от жизни и благосостояния окружающей среды, а таковой средой в подавляющем большинстве было украинское крестьянство. 

Какая же это была среда на протяжении 1929-1941 годов, если взять на примере отдельного населенного пункта, каким было село Котюжаны, ничем особым не отличавшимся от других тысяч сел Винничины  – одной из самых развитых хлеборобных областей Украины? Для лучшего понимания сложившейся ситуации в указанной части территории в период 1930-1940 годов следует разделить его на три основных периода:

а) период коллективизации (1930-1931), б) период голодомора и его последствий (1932-1936), в) третий, заключительный период террора (1937-1940), как итоговый результат предыдущих двух периодов. В общей сложности этот промежуток составляет 12 лет самого жесточайшего времени в мирных условиях страны Советов. Парадокс заключается в том, что в течение этих 12-ти лет страна не вела и не принимала какого либо участия в мировых локальных конфликтах, которые бы вынуждали ее нести непосильные издержки, приведшие к повальному голодомору, переросшему в массовому террору.

Коротко о годах коллективизации в селе Котюжаны.
Насколько мне помнится, после проведения коллективизации в селе (1931) и приписанных к нему двух хуторах – Диброве (ныне Блакитное) и Вильшанке, в результате насилия колхозному хозяйству стало принадлежать свыше 2500 гектаров пахотной земли. Заодно колхоз присвоил себе массивы неугодных земель: крупный и два поменьше лесных насаждений.

К сказанному следует дополнить: колхозу стало принадлежать свыше 40 гектар усадебного участка с садом и недвижимостью, до 1917 года принадлежавшего одному из самых богатых помещиков Подольской губернии, предводителю дворянства, обрусевшему немцу Е. Н. Ценину-1. В числе помещичьей недвижимости  были сохранившийся до наших  дней двухэтажный дворец  и более десятка  капитальных  помещений, в которых до последнего времени советского периода размещалась центральная усадьба и правление колхоза.
Землю с поместьем, с лесонасаждением «Парня» – 367 десятин, до 1917 года принадлежавшую княгине О. В. Подлевской-2, также присвоил колхоз.

Сельский совет, возглавляемый Парфеном Щербанюком  (о нем позже – в «Очерках») конфисковал в пользу колхоза недвижимость, принадлежащую сельскому православному благочинному священнику, разместив в них: колхозную усадьбу, кузницу и мастерские, конюшню, коровник и свинарник. Священника из принадлежащей ему хаты изгнали. После голодомора короткое время в этой хате обитали дети-сироты колхозного патроната, родители которых умерли в 1932-1933 годах.

Четыре мельницы, расположенные на берегах речки Лядова, присвоил колхоз. Из них две ранее принадлежали крестьянам села, две обрусевшим немцам. Владельцев мельниц раскулачили. Обрусевших немцев замордовали: Карл бесследно исчез в ГУЛАГе, Альберта – расстреляли-3.

В колхозе оказалось считанное число истощенных пар быков и столько же лошадей, что составляло основную тягловую рабочую силу, занятую пахотой земель, уборкой урожаев и др. сельскохозяйственными работами. Некомпетентность в ведении сельского хозяйства организаторов и руководителей колхоза, их дезорганизованные мероприятия привели к вопиющей бесхозяйственности, в результате которой лишь частично были обсеяны колхозные земли, резко снизилась урожайность, трудовой рабочий день (трудодень) оценивался 100-200 граммами ячменно-горохо-чечевичной смеси.

Это был ранний период зачатия, с последующим рождением ненависти  к труду на земле. К труду, который с незапамятных времен выполнял хлебороб на обрабатываемой земле, обеспечивающей его земное существование.

Всю свою привязанность к земле землепашец обратил на лоскут приусадебного участка земли, на котором он ранее выращивал только корнеплоды, бобовые и коноплю. Теперь он выкраивал на этом лоскуте земли считанные «сотки» под посев ржи, солома которой пригодна для обновления кровли хаты, ячменя и кукурузы, кормящих его семью и имевшуюся у него скотину: корову, свинью и птицу. Это в первые колхозные годы.

Коротко о Голодоморе и последствиях.
Симптомы надвигающегося голода уже заметно стали ощущаться в начале 1932 года. Предчувствуя надвигающуюся беду, крестьяне стали тщательно прятать зерно ржи, ячменя и хранившуюся в кочанах кукурузу, а также корнеплоды, бобовые и т. п. Но разве можно в обычной крестьянской хате и на приусадебном участке создать тайник и спрятать в нем что-то, причем сыпучее и другое, требующее для сбережения постоянной вентиляции.

Безусловно, сохранить в недоступности тайники никому не удалось. Все они были обнаружены сельскими активистами, вскрыты и ограблены с вывозом содержимого в государственные хранилища «Заготзерно» и «Плодоовощь».

С весны 1932 года занятия в школе проходили не ежедневно. Напротив, собрав учеников в школе, их строили с возглавляющими учителями в колонны, и с впередиидущим духовым оркестром (4-6 сельских музыканта). И когда оркестр умолкал, учеников заставляли петь «Мы кузнецы и дух наш молод» и другие революционные песни. Под гул буденовских  и комсомольских маршей оркестра, под крикливо-голосистые песни школьников происходил грабеж хлеборобов.   

В конце года с наступлением холодов село оказалось ограбленным  «под метелку». Опустела  колхозная кладовая от заодно изъятого вывезенного в склады «Заготзерно» посевного фонда зерновых, масленичных, бобовых и других сельскохозяйственных культур. К наступлению весны 1933-го, голод  поразил всех  без  исключения, не минуя ни одной хаты. 

Современные источники твердят, что Голодомором были охвачены не только Украина, но и другие регионы страны, как-то: Северный Кавказ, Западная Сибирь, Поволжье, Казахстан и другие регионы. Но при этом ни один из этих источников не учитывает самого важного. Украина и Северный Кавказ со Ставропольским и Краснодарским краями с их миллионами гектарами плодороднейших земель и накопленным веками опытом ведения земледелия и хлебопашества, как в индивидуальном, так  и в помещичьем хозяйствах, не имели себе равных во всей Российской империи.

Не были они равны по тем же показателям и в советский период властвования над землей и населяющим ее народом, подавляющее большинство которого было украинское крестьянство. В результате ни кто другой не был так опасен для советской власти, как украинское крестьянство. Его советская власть и замордовала и в назидание потомству значительную часть умертвила Голодомором.

Страшной смертностью косил голод Винничину – одну из самых богатых хлеборобных областей на Подольском плате, о котором идет речь. Представьте себе, в утопающих в вишневых и фруктовых садах беленькие, с соломенными стрехами хатки, расположенные на кривых улочках у берегов вьющейся, разрезая  село Котюжаны на две неравные части, небольшой речкой Лядовой. В этих хатках  безмолвно умирают истощенные голодом родители на глазах таких же истощенных своих детей.

По селу ползет смерть, неумолимо не щадя никого, умертвляя на своем пути тех, чей пришел черед. Из хаты в хату, с одной улочки переходит на другую и никто не в силах ее остановить. Осиротевшие дети несколько суток остаются  с умершими родителями наедине. Они терпеливо ждут кого-то, вспомнившего о них и мертвых родителях. Наконец, появляются те, кто нашел в себе силы захоронить мертвецов, и те, кто детей заберет в колхозный патронат.

На частично обсеянных  колхозных полях  урожай озимых и яровых зерновых культур оказался  выше ожидаемого, но убирать его было не под силу  тем, кто уцелел к этому времени. А тут как бы в защиту их открылось небо, и хлынули проливные дожди, сопровождаемые сильными ветрами.

Колосившиеся «стеной» хлеба, не выдержав напора стихи, полегли залитыми дождевыми водами. Происшедшее было воспринято и расценено хлеборобами  как Божеское, посланное с неба спасительное провидение. Когда, наконец, дожди прекратились, и в короткое время ясные жаркие дни за днями испарили избыточную влагу, колхозное руководство обнаружило залегшие хлеба проросшими.

Проросшее зерно оказалось негодным: ни для семенного фонда, ни для хлебопечения. Из него можно было получить муку грубого помола, из которой изголодавшийся хлебороб мог сварить похлебку и уделить какую-то часть  уцелевшей  к этому времени в его хозяйстве скотине. 

Проросший урожай вызвал спад голода и спас от голодной смерти какую-то часть населения. Лишь в 1936 году бывший хлебороб, а тогда колхозник, впервые после голодных лет увидел на своем столе буханку запашного подового хлеба.

Затем наступило время насильственного принуждения колхозника к  работе на земле «от зари до зари», что было не простым усилием. Во власти советов  все население жило в статусе заложников.

Нашлась и управа на все продолжающего сопротивляться бывшего хлебопашца. Волна за волной всевозможных обвинений обрушились на сельского жителя. Террор заявил о себе полным голосом и нагнал немало страха, чем сломил упорство колхозников, вынудив их безропотно принять условия борьбы с безраздельной властью.

Смирительная рубашка под лозунгами: «Не умеешь – научим», «Не хочешь – заставим!»  была надета на крестьянство.

Я думаю, что это был последний период их земного существования. Именно в эти годы произошло уничтожение потомственного землероба. Была изобретена лживая, противная людям и здравому смыслу идея уничтожения потомственных землепашцев.

В течение короткого времени из голов миллионов крестьян был вытравлен вековой опыт предков, а заодно и их крестьянский дух. На государственном уровне был проклят поверженный тип крестьянина. Его подменили новым, советским типом, дав ему имя – колхозник, позже – сельский труженик.

Эксперимент из ряда вон выходящий, привел к повальному голоду и смерти значительной части трудоспособного крестьянства, а заодно к катастрофе векового опыта сельского хозяйства. При всем искреннем уважении к погибшему крестьянству, со скорбью думаю, что вряд ли в обозримом будущем Украине удастся возродить былую крестьянскую любовь к земле и крестьянскую нравственность.

Вот в таком окружении были пройдены мои извилистые тропинки босоногого без отцовского детства и отрочества. Затем последовало несколько лет ранней юности, окончившихся досрочным призывом в Красную армию. Девятимесячная служба и учеба внезапно оборвались вспыхнувшей войной.

Существовала ли связь проживающих в селе евреев с соседними местечками, в которых проживало значительное число еврейского населения? Безусловно, такая связь существовала с незапамятных времен, в том числе и в начальный период войны, а с оккупацией и образованием гетто, сельские евреи нашли приют и посильную поддержку своих братьев по крови у узников местных гетто.

Какие бы в прошлом ни были сложными взаимоотношения между украинским и еврейским населением Винничины, экономическая жизнь евреев всегда зависела от экономической жизни окружающей украинской среды.

В первое десятилетие советской власти (1918-1927) все еще продолжалась традиционная связь между подавляющим большинством населения местечка, состоявшего из кустарей и ремесленников. С упразднением НЭПа, а затем коллективизацией сельского хозяйства значительная часть ремесленников и кустарей (шорники, штельмахи – колесных и повозочных дел мастера, кузнецы и слесари, столяры и плотники и многие др.) были лишены возможности прежнего заработка. Их  загнали в нищие колхозы.

Одновременно лишились прежних заработков и другие ремесленники и кустари: портные, сапожники, парикмахеры, маслобойщики, крупорушники и др. –  их загнали во всевозможные артели и промкомбинаты, в которых царил такой же порядок, как в колхозах.

С оккупацией немецко-фашистскими войсками украинское  крестьянство принялось за возрождение былого ведения сельского хозяйства, в частности и индивидуального, до колхозного образца. Тут-то резко возрос спрос на ремесленников и кустарей. Крестьяне были достаточно осведомлены о том, где им следует искать нужных своеобразных специалистов.
 
Нацистским оккупантам и их пособникам  не удалось наглухо закрыть доступ в гетто тем, кто остро нуждался в кустарно-ремесленных услугах. Крестьянин иногда под угрозой смерти пробирался в гетто, зачастую не с пустыми руками и находил там взаимопонимание с кустарями и ремесленниками. Отсюда вытекает объяснение того, что хоть голодающие и страдающие в неволе узники гетто не умерли голодной смертью, а мужественно продолжали бороться за жизнь. 

Загнанные в гетто узники находились в нем с июля-августа 1941-го до второй половины октября 1942-го, в одних местах в течение года, в других – свыше этого времени. Оккупанты и местные власти снабжением продовольствием узников гетто не занимались,  а  в самом гетто продукты питания не производились и ничего съестного не выращивали.

Напрашивается резонный вопрос, каким образом могли продержаться в течение года и более значительное число содержащихся в гетто узников до их убиения? Но все-таки благодаря внешнему, исходящему от окружающей среды, пусть мизерному, но все же притоку продуктов питания продержались.

Все сказанное относится к территории 26-ти районов Винничины, находившейся под оккупацией немецко-фашистских войск. Именно этим и объясняется спасение значительного числа узников гетто  на территории так называемой Транснистрии, оккупированной румынскими войсками,где массовое истребление еврейского населения эйнзатцгруппами не проводились.

На оккупированной немецко-фашистскими войсками территории в августе-октябре 1942  года еврейское население подверглось тотальному уничтожению эйнзатцгруппами – расстрелами.

Во многих местах жертвы были живыми зарыты в силосных ямах, противотанковых рвах и других подобных местах. Более  подробно об этом периоде повествуется во второй книге «БЕЗДНА – год 1942-й».

А теперь возвратимся к прерванной теме.

Начальный период войны, как и вся до конца вторая половина 1941-го военного года, оказался очень тяжелым и насыщенным неимоверными испытаниями моей юности. В свою очередь второе полугодие 1941-го оказалось раздробленным на ряд критических периодов.

Это – участие во встречных боях с преследующим нас противником; дезорганизованное отступление, превратившееся в паническое бегство,  закончившееся ранением и захватом эсесовскими ублюдками с водворением в лагерь военнопленных; побеги и мытарства в бегах. Закончилась вторая половина 1941-го злополучного года печальным финалом.

После одоления свыше двухтысячного километрового пути блужданий на территориях оккупированных немецко-фашистскими войсками: Гродненской и Брестской областей – Белорусского Полесья, какой-то части Волынской и других западных  областей – Украинского Полесья,  приходом в село Котюжаны, из которого осенью 1940 года началось мое восхождение в самостоятельную жизнь. В селе я не нашел никого из своих родных

Впереди был 1942-й год, которому посвящена книга «БЕЗДНА- год 1942-й»

Прошло четверть века с тех пор, как в декабре 1941 года я пришел в село Котюжаны. В этом юбилейном 1966 году, проживая в городе Челябинске, что в азиатской части Южного Урала, я, наконец, решился на осуществление страстного желания, вынашиваемого все послевоенные годы, повторить, пройти еще раз свой тяжелый путь 1941-го. Само собой разумеется, в мирное время и не «на своих ногах», а на доступном мне индивидуальном мото-транспорте. Таким  транспортом  послужил мне мотоцикл  «Урал-62» с коляской.

На нем я из города Челябинска, пересекая 600-километровый почти бездорожный горно-лесистый массив Южного Урала, по ухабистым дорогам Башкирии, Татарстана, Чувашии и Российской Федерации, наконец, достиг  Московской  кольцевой  дороги.

Далее  по  Минскому  шоссе  мимо  Можайска, Вязьмы, с посещением Смоленска добрался до города Борисова, что уже было  Белоруссией. До столицы Литвы – города Вильнюса  оставалось 257 километра – рукой, подать, которые одолел без каких либо трудностей
Отсюда, из города Вильнюса по памятным следам 1941-го я начал свой путь-поиск.  Этому путешествию посвящена третья, заключительная часть первой книги «БЕЗДНА – 1929-1941 годы». Это коротко о содержании первой книги трилогии.

Вторая книга трилогии – «БЕЗДНА – год 1942-й» посвящена событиям, происходившим в юго-западном уголке Винничины. Это правобережье речки Лядова – территории Мурованно-Куриловецкого и соседнего с ним Барского районов. Здесь оккупация осуществлялась немецко-фашистской военной администрацией.

К сказанному следует дополнить левобережную речки Лядова территорию указанных районов, так называемой ТРАНСНИСТРИЕЙ с городом Могилев-Подольск, на которой оккупация осуществлялась союзниками гитлеровской Германии – Румынией, возглавляемой  военной администрацией.


В книге поименно перечислено свыше 1300 узников Снитковского и Мурованно-Куриловецкого гетто и прибывших в указанные гетто евреев из сельских местностей, а также содержавшихся в гетто изгнанных из Румынии и Бессарабии, Северной Буковины, и один Бог ведает, из каких краев, преследуемых евреев.

Источником создания  указанных сведений  послужили сохранившиеся в архивах Российской федерации переданные Мемориалу Яд ва-Шем в Израиле «Показания…»  и хранящиеся на Базе данных  Мемориала и Свидетельские листы  родственников погибших.

Накануне массового убийства жертвы были сконцентрированы в Мурованно-Куриловецком гетто, из которого 21 августа 1942 года под палками и улюлюканье палачей и их пособников-шуцманов они последовали к местам казней. Там их догола раздели и одних расстреляли — других заживо зарыли в силосных ямах на окрестностях районного центра Мурованные Куриловцы.

В числе обреченных узников из Снитковского гетто  вместе с ними на место казни следовал автор этих строк. Волей Всевышнего он  уцелел среди  бившихся в предсмертной агонии детей, стариков и женщин, окровавленным  выполз из силосной ямы живым …

В книге помещено одиннадцать очерков. В них  повествуется об аналогичных событиях на территориях Ильинецкого, Оратовского, Дашевского, Шпиковского, Ярышевского и других районов Винничины, оказавшихся во власти оккупантов.
 
Последние числа августа и почти весь сентябрь 1942-го меня  прятали  в своих семьях котюжанские крестьяне: Пелагея Кондратьевна Мельник и Мефодий Павлович Липа. Спустя много лет – в 1983 году, по моему ходатайству, эти люди были признанны Праведниками Мира и светлая память о них отмечена документами и деревьями на Алее Праведников Мира в Яд ва-Шем в Иерусалиме. 

Два последних месяца 1942 года моим местом ночного пребывания служили  чердаки полуразрушенных, ранее заселяемых евреями, а тогда пустовавшими домами центральных улиц города Могилев-Подольского на Днестре. Здесь скопилось беспорядочно разбросанных сотни томов  религиозных еврейских книг. Почти все они были в твердых, обтянутых кожей обложках.

Чтение их мне оказалось недоступным из-за незнания языка иврита, на котором они были изданы. Рядом, несколько в меньшем количестве сгрудились книги на доступных мне языках: украинском и русском. В эти голодные и  холодные осенне-зимние дни,  удовлетворяя свою любовь к книге и зачастую забывая о голоде, прочел лучшие произведения  русской и зарубежной классик

В книге «БЕЗДНА-год 1942-й» публикуется очерк под названием – «Один из шести миллионов». Описанные в очерке события территориально выходят за пределы Винничины. Они посвящены  разыгравшейся в конце 1942 года Тебердинской трагедии.

Под натиском советских войск немецкие нацисты, спешно отступая с Северного Кавказа, успели расстрелять врачей, медсестер и обслуживавший персонал – евреев, из числа работавших в санаториях курорта Теберда в Карачаево-Черкесской автономной области.

Несколько дней спустя, немецкие нацисты учинили неслыханно тягчайшее преступление против человечности. Выхлопными газами мотора специально оборудованного для этого автофургона, более известного под названием «душегубка», они удушили закованных в гипсовые кроватки 54 неподвижных больных костным туберкулезом еврейских детей  возрастом от 3-х до 18-ти лет. В числе этих великомучеников находился мой трехлетний племянник Изя Герман.

1942-й был один из самых тяжелых годов Холокоста. Не обошел он стороной евреев, проживавших в восточно-европейской части территории  СССР, оккупированной немецко-фашистской армией, в том числе в канун войны (летом 1940-го) присоединенной к СССР Бессарабии и Северной Буковины.

Из 45-ти довоенных районов Винничины 26 входили в состав так называемого Рейхскомиссариата Украины (нем. Reichs kommissariat Ukraine, укр. Райхскомісаріат Україна), контролируемый немецко-фашистской военной администрацией. В конце октября 1942 года здесь был «решен» еврейский вопрос.

Нацисты, их пособники,  не скрывая, на глазах у окружающего украинского населения, при свете дня, убивали евреев, а гетто с принадлежащим убиенным недвижимостью и более ценным имуществом присваивали для нужд нацистской армии. Остальное, менее ценное ранее принадлежащее убиенным евреям имущество разграбляли местные мародеры.

Как уже упоминалось выше, 19 районов Винничины были оккупированы румынскими войсками, входя в состав так называемой Транснистрии, граница, которой обозначались реками: Южным Бугом на востоке, Днестром – на западе.

ТРАНСНИСТРИЯ  включала в себя, помимо упомянутых районов Винничины два района  Николаевской области, полностью Одесскую область и левобережную часть Молдавии. На северо-западе Транснистрии «граница» между немецко-фашистскими и румынскими оккупантами проходила по речке Лядова, берущей свое начало в Барском районе и впадающей в реку Днестр. В Транснистрии господствовала румынская военная администрация с резиденцией управления в городе Тирасполь, позже перемещенной в Одессу.

На территориях, контролируемых немецко-фашистскими и румынскими оккупантами, непосредственно на местах  в город¬ской и сельской местностях  были созданы городские и сельские управы, примарии (рум. primaria) и местная украинская или молдаванская полиция. Как правило, в этих учреждениях со¬трудничали с оккупантами местные коллаборационисты, всячески выслуживаясь перед своими хозяевами разнообразными изощрениями.

Заканчивается  вторая книга последними числами декабря 1942 года, опознанием меня бывшей молодой учительницей Котюжанской неполно-средней школы Еленой Владимировной Быяковской и ее матерью из села Григоровка, что в пяти километрах юго-восточнее от Могилева-Подольского. По предложению случайно встретившихся мне женщин я последовал за ними в село Григоровку.

Первая честь третей книги «БЕЗДНА – ОКАЯННЙ ГОД с ГАКОМ (декабрь 1942 – март 1944 годы») находится в стадии завершения. В ней охвачено несколько  периодов последующих лет. Первый из них полный 1943-й и январь – 17 марта 1944 годы, т. е. год и два половиной месяца. В течение этого времени мне довелось под чужим именем трудиться рабочим-скотником по уходу за крупным рогатым молочным скотом.

Несколько позже – рабочим по уходу за породистыми лошадьми на организованной румынами конной ферме. Еще позже - ездовым, а затем кучером на производственно свекловично-семенном хозяйстве, именуемом «ВАЦЛАВА» (ныне Степное), что в нескольких десятках километров от города Могилев-Подольский.

Следующий период продолжительностью около года, начиная с марта 1944 по февраль 1945 годов, отведен событиям, связанным с моим освобождением советскими войсками от румынского рабства. Оно было воспринято радостно с великим облегчением. Однако освобождение вскоре заметно потускнело.

Оно неожиданно было омрачено словно свалившимся на голову снежным комом  огульного, ничем не обоснованного обвинения  в умышленной сдаче в плен и пребывании на временно оккупированной врагом территории.

«Искупать вину» предстояло ценой жизни или кровью тяжелого ранения на переднем крае невдалеке бушевавшего фронта.

С конца марта и до конца декабря 1944 года я принимал участие в Яссо-Кишеневской операции, во время которой был дважды ранен: легко и тяжело. После излечения в  госпитале отбыл в войска 4-го Украинского фронта, где участвовал в Восточно-Карпатской операции. Затем последовательно в освобождении городов и населенных пунктов Чехословакии, Венгрии с выходом к городу Будапешту. 

В составе Будапештской группы войск 2-го Украинского фронта  принимал участие в предшествующих штурму боях за взятие Будапешта, во время которых был контужен разрывом снаряда. В бессознательном состоянии эвакуирован в глубокий тыловой госпиталь, расположенный в столице Грузии – Тбилиси.

В феврале 1945 года врачебной комиссией госпиталя был признан негодным к дальнейшему несению военной службы и уволен из рядов советской армии. Обмундированного в изношенную до ветхости верхнюю одежду, такую же шинель, шапку-ушанку,  в истоптанные по фронтовым дорогам кирзовые сапоги, меня, словно огородное чучело, проводник госпиталя доставил в село Котюжаны, сдав под расписку на попечительство сельского совета и нищего колхоза.

1945-1948 годам посвящены следующие грустные страницы мое- 
го повествования о послевоенной жизни инвалида войны второй группы с материальным обеспечением 360 «деревянных»  рублей в месяц без права на трудоустройство4.

К сказанному  следует  добавить, что  нацепленный на меня ярлык: «был в плену», «находился на временно оккупированной врагом территории», действовал безотказно, что в переводе на язык партийно-советской бюрократии было однозначно: нет, и не может быть политического доверия со всеми исходящими из этого последствиями.

В 1949 году, до беспамятства влюбившись в свою будущую жену Ривекку Бродскую, женился на ней. Любовь к жене вселила в меня надежду в коренной перелом моей жизни, что, наконец, мне удастся выбраться из бездны, в которой прошли мое детство, юность и уже  часть зрелой жизни.

В 1949-1953 годы я еще пытался что-то «исправить», чтобы, наконец, избавиться от навешанного на меня ярлыка, но этого сделать не удалось. Параллельно действию ярлыка на меня, как и на многих других евреев, граждан страны магически распространялись беспрепятственно шагающий по стране антисемитизм и космополитизм.

Казалось, что мне  следует сменить местожительство, переселившись в  Россию. Такая возможность существовала в связи с проживанием моей старшей сестры в городе Челябинске. В 1958 г. я с семьей переселился в этот город.

Годы уходили одни за другими, а я все не мог никак отделаться от воспоминаний о прошлом и мысленно надеялся изложить эти воспоминания на бумаге, не  задумываясь над тем, что рукописи создаются  мучительно и, как правило, в большинстве случаев  публикуются  с преодолением  неимоверных  препятствий, чинимых не только партийно-советской, но и партийно-интеллигентской пишущей плутократией. А ведь следовало мне задуматься над этим.

Вначале шестидесятых годов я приступил к написанию рукописи. В эти годы еще действовал закон об обязательной регистрации множительных аппаратов, к которым относили обычную пишущую машинку. Но я игнорировал этот надзор.

Упорно шаг за шагом, сочетая все свободное после постоянной работы время  с выходными днями, я продвигался вперед. Описывая события второй половины 1941-го, я все сильнее стал ощущать неудовлетворенность содержанием изложенного на бумаге. Мне казалось, что многое недосказано, а может быть, и совсем утеряно памятью. Не мог вспомнить и назвать своими именами точное географическое местонахождение населенных пунктов и главное ; имена, встречающихся на моем пути людей.

Много, очень много эпизодов, казалось бы, мелочных, но имевших немаловажное, а в некоторых случаях  большое значение в те роковые дни 1941-го. Этот фактор еще больше усилил  вынашиваемое в глубине моей памяти желание повторить, пройти еще раз путями того страшного и до конца моих дней не забытого времени.

Экстренное возвращение домой, вызванное ранним обнаружением у жены очага коварной болезни, мое путешествие в 1941 год было прервано. В последующие годы не скоро позволили мне закончить работу над рукописью.

В конце семидесятых годов уже, будучи третий год в отказе на репатриацию в  Израиль, я сжег 1200 страниц рукописи. Яркое пламя ее каждого горевшего листа причиняло мне неимоверную боль и страдание…
               
 ______________
 1 Евгений Николаевич Ценин (? - 1917). Во время февральской революции 1917 года застрелился. Похоронен у колокольни сельской православной церкви в с. Котюжаны.
 2 Октавия Владиславовна  Подлевская (?–?), княгиня. Похоронена в семейном склепе на польском кладбище в селе Котюжаны.
3 Геде Альберт Вильгельмович, родился в 1886 г., Украина, с. Котюжаны; б/п; заведующий мельницей. Проживал: Украина, с. Котюжаны. Осужден в 1933 г. по ст. 54-13 УК УССР к 5 годам лишения свободы. Приговорен: тройкой при НКВД МАССР 22 августа 1937 г., обв.: за «активную контрреволюционную повстанческую агитацию». Приговор: расстрел Реабилитирован 3 августа 1989 г. Источник: Книга памяти Республики Мордовия.      
 4 При трудоустройстве инвалида автоматически отменялось пособие, а его статус  переходил в третью, считавшейся трудоспособной  группой.
               
                Автор.