Был влажный августовский вечер. Песок, тянущийся узкой серой полоской вдоль доцветающего луга, был уже не таким тёплым и сыпучим. От остова полузатопленной баржи, не весть когда и не весть кем посаженной на мель, по розоватой предзакатной воде уже тянулась довольно внушительная, припахивающая тиной и водяной прелью мрачная остроклювая тень.
Заглядевшись на снующих у берега уклеек, Марина заметила незнакомца только, когда он, сбросив светлую рубашку и закатанные до колен брюки, с разбегу бросился в воду. Плыл он красиво, мощно! Но явно, не туда…
– Осторожнее! – не выдержав, крикнула Марина – там, чуть правее, острая свая под водой!
– Понял. Отфыркиваясь, улыбнулся он, развернулся, нырнул, и поплыл уже по течению.
Вода была настолько прозрачной, что его ещё далеко было видно
Конец лету… – вздохнув, поёжилась Марина.
Листья прибрежной ивы свернулись в сизые трубочки и повисли длинными, будто нарисованными, каплями. Быстро темнело. С реки всё пронзительнее тянуло свежей вечерней прохладой. Купаться кроме Марины уже никто не решался. Через пару минут мокрый купальник показался ей ледяным. Пальцы на ногах, растопырившись, как паучки с красными лапками педикюра, тут же зарылись в ещё тепловатый песок. Марина укуталась в колючую самовязанную кофту до самых серо-зелёных глаз со слегка потёкшей тушью:
– Полотенце опять забыла!
Поджав колени, она обвязалась мохеровыми рукавами, пытаясь хоть немного согреться.
…Он присел в пяти шагах. Пальцы его заметно дрожали, нашаривая в рубашке сигареты и зажигалку. Мужчина попытался закурить. Зажигалка щёлкала, но огня не давала. Марина достала свою и бросила ему на колени. Он благодарно кивнул и подсел ближе.
– Не помешаю?
– Да, нет. Сама курю понемножку.
– Холодная вода, правда?.. – слегка постукивая зубами, размял он сигарету.
– Да, нет… Холодно только, когда выйдешь.
– А у меня тут – для согреву… – Порылся он в полупустом пакете. – Рябина на коньяке и…
Марина невольно сглотнула, почти неприлично уставившись на слегка помятые столовские бутерброды с сырокопчёной колбасой.
– Я на курсах здесь, водителей тепловозов… – аккуратно разложив закуску прямо на своей рубашке, он неуверенно подержал бутылку в руках, но, видимо не решившись, сунул её куда-то за спину.
– Знаю. Это там, у Каменного моста.
– Ну, да. Наши сразу после лекции – в гостиницу. Пьют черти, оттягиваются без жён, а я не любитель. Так, сладкого чего-нибудь, чтоб согреться. Сердце пошаливает. А сладкого хлебнёшь, словно теплеет в нём.
– Вам на вид и сорока нет, а уже – сердце?..
– Профессиональная болезнь. Почти у всех тепловозников такая… Тепловоз-то – сердцем тянешь.
– Это как?
– А вот… – присел он на песок, подстелив под себя опустевший пакет, – представьте себе – ночь, смотришь вперёд, скорость бешеная, волочишь за собой сотни спящих людей, тысячи… Ответственность-то какая?! Тьма летит навстречу, бьёт в грудь. Холодно от неё, смертью веет… Ведь случись что, от тебя ничегошеньки не зависит, даже экстренное торможение не поможет! А они там спят себе, на полках качаются… Пол состава женщин и детей. А если, не дай Бог, – пожар? Пока остановишь, пять-семь вагонов – в уголь!
– Никогда не думала…
– Устал медкомиссии бояться. И вообще устал... Бросил бы. А семья?.. Время-то какое?.. В дворники, что ль – потом?.. Надо терпеть.
– Сейчас все терпят… – Марина подтянула к себе одежду и туфли. – Отвернитесь.
Под длинной, дотянутой до шеи юбкой, стащила мокрое, выкрутила и, сунув в полиэтиленовый пакет, спрятала в сумку.
– Вы говорили, у вас там что-то…, ну, чтобы согреться?..
Он обрадовано засуетился, достал бутылку и ловко открыл.
Марина подставила свою, уже пустую, бутылочку из-под «Пепси». Под колючей кофтой медленно расплылась тёплая сладкая истома:
– Вы говорили – семья… А детей сколько?
– Двое. – Отхлебнул он прямо из горла. – И ещё скоро будет. Правда, не знаем – мальчик или девочка?..
– А у меня пока – никого…
– Ничего… Ещё будут.
– Сначала бы – мужа… А у нас в библиотеке… Да я уже и не думаю! Хоть ребёночка бы, а то ещё немного, и поздно будет.
Они и не заметили, как окончательно стемнело. Стало ещё холоднее. Мужчина надел брюки прямо на мокрые плавки. Отряхнув от крошек, накинул рубашку. Марина непроизвольно подвинулась ближе, и он почти по-родственному обхватил её за плечи.
– Да вы не стесняйтесь, я не такой!
– И я…
– Да я уже понял… Может, пора домой подаваться? Вас проводить?..
– Не надо. Я ещё побуду. Куртку накину, и подышу. Редко на природу выбираюсь.
– Жаль… Ну, как знаете. А мне ещё к зачёту готовиться, завтра сдам, и опять – сюда, в последний раз. А с утречка уже – к себе, в Балабаново. Ваша Калуга намного красивее, особенно с этого берега. А вы будете завтра здесь к шести?.. Знаете, так хорошо поговорили. Редко бывает.
– Не знаю, – выдернув шпильку и распустив золотистые волосы, неуверенно улыбнулась она, – семья ведь у вас…
– А что, просто дружить женщина с мужчиной не могут?
– Могут. Но чем это кончается…
– Приходите. У нас хорошо кончится. Обещаю.
Он встал, накинул пиджак, сунул галстук в карман.
– До завтра.
– Не знаю…
Она долго не смотрела ему в след. Обернулась, когда он уже был на середине понтонного моста, соединяющего зелёный берег с городом.
– Чужой… А такой… Прямо родной. Всё: и прядка седая, и плечи, широкие, но слегка ссутуленные И глаза, как выгоревшие… Это тьма их выжгла, как и сердце. Больно за него почему-то.
На следующий вечер, твёрдо решив к нему не ходить, она отпросилась с работы пораньше и, устроившись за соседним ивовым кустом, заняла удобную позицию для наблюдения.
– Я только со стороны погляжу, и всё. Только погляжу…
Он пришёл, как и обещал, к шести. Не раздеваясь, присел на песок, сцепив пальцы ниже колен. Стрелки на брюках были остры как бритвы. Он отряхнул белые носки от песка, и на правой руке вдруг предательски блеснуло обручальное кольцо. Мужчина тут же неловко прикрыл его ладонью.
– Ну вот… А говорил – дружить…
Губы её сами расползлись в ещё неуверенной улыбке. Она легонько шлёпнула себя по щекам и уткнула вспыхнувшее лицо в колени.
Быстро темнело. Время утекало как песок, но они так и сидели…
Он на их вчерашнем месте. Она, за кустом, на траве. Прошёл час. Он скинул пиджак, ослабил галстук, но всё так же напряжённо поглядывал в сторону моста. Она – на него.
– Ждёт. – Сдавленно передохнула Марина. – Не дождётся…
Прошёл ещё час. Наконец, он поднялся и, ещё больше сутулясь, медленно поплёлся вдоль берега к мосту. Совсем медленно, еле переставляя ноги, будто что-то держало его. И тут она не выдержала, быстро разделась, и поплыла за ним. Догонять по берегу было почему-то неловко.
– Пусть, словно случайно… Купалась мол, и вдруг увидела!
Грести пришлось против течения. Будто сама река, упираясь тяжёлой неуступчивой водой, не пускала её, отбирая последние силы. Тогда, выбравшись на прибрежную отмель, Марина, по пояс в воде, с шумом рассекая воду, изо всех сил быстро побрела за ним, упираясь ступнями в зыбкий скользкий ил. Она уже намеревалась окликнуть его, когда острая резкая боль вдруг полоснула по бедру.
– Свая… Свая от старой пристани! Как же я?..
Вода подле раны тут же окрасилась в бурый цвет.
– Вот это да…
Она выбралась на берег, зажала длинный, глубокий порез ладонью. Изрядно прихрамывая, вернулась на оставленный наблюдательный пункт. Перетянула бедро косынкой, оделась.
Он уже давно миновал мост и потихоньку поднимался в гору. Словно почувствовав её взгляд, остановился, и ещё раз оглядел берег.
Она отступила за куст.
– Всё правильно. Так мне и надо! – Вздохнув, ещё раз обтёрла сочащуюся из-под косынки кровь. – Учить меня и учить! Мол, не понимаешь по-хорошему? Вот тебе по-плохому! Доходчивей будет… Ишь, дура какая! Дура…
А ребёночек?.. Ребёночек у меня ещё будет! Мальчик. И сердце у него будет такое же… Нет, не больное, а чуткое, человечное. И глаза… Такие же! Всё правильно, Господи! Всё правильно.