Ранней весной я вышла из дома и отправилась изучать пока ещё не совсем знакомый мне подмосковный город Железнодорожный. Жители между собой называли его Железкой. В нём я поселилась недавно. Поэтому периодически выходила из подъезда и бродила по улицам, знакомясь с его достопримечательностями и царящей вокруг атмосферой. И город мне нравился всё больше и больше. Была в нём какая-то неповторимая, успокаивающая энергетика.
Однажды, прогуливаясь по улице Советской, заметила идущую впереди меня согнувшуюся худую старушку. На ней была надета шаль и старое зимнее пальто, примерно на размер-два больше её, тёмно-синего цвета с песцовым воротником. Местами пальто имело белёсый оттенок от ветхости, а воротник был не белым, а уже коричневатым. Но на ногах её красовались новые, добротные, из натуральной кожи буро-коричневые короткие сапоги.
Сквозь пальто на спине проступали позвонки, такой она была худой. Из-под шали виднелись седые пушистые волосы, зачёсанные назад. Её жалкий вид напомнил мне мою бабушку незадолго до смерти, боль утраты по которой всё ещё не отпускала меня. Внезапный душевный порыв бросил меня к незнакомой старушке. Я выхватила на ходу из кошелька пятидесятирублёвую купюру и вложила ей в руку. Она взглянула на меня растерянным взглядом и кратко произнесла:
— Храни тебя Господь!
А затем быстро перешла дорогу и потопала вдоль рынка.
Он состоял из трёх территорий, отгороженных друг от друга забором с проходами из одного в другой. Я же, уже уставшая от длительной прогулки, отправилась домой с твёрдым намерением посетить его в следующие выходные дни.
И вот наступила очередная суббота. Проснувшись часов в десять, я выполнила все гигиенические процедуры, привела себя в порядок, позавтракала тем, что осталось в холодильнике, и решив, что пора пополнить запасы продуктов, отправилась на рынок.
Я медленно брела по нему, высматривая подходящий товар. Заметив на одном из прилавков белорусский творог, по качеству он был лучше нашего российского, встала в очередь, человек из семи. Рядом находился другой прилавок со штучными продуктами: в банках, пакетах и прочих упаковках, но около него покупателей не было. Вдруг к продавцу этого прилавка подошла та самая бабушка. Разжала костлявый кулак с несколькими пятирублёвыми монетами и, показывая на них глазами, покашливая, обратилась к продавщице:
— Гах! Гах! Дочка, дай мне баночку сгущённого молока. У меня не хватает пяти рублей, а молока хочется.
— Пошла отсюда! — закричала та на неё с неописуемой ненавистью.
У меня сжалось всё внутри от жалости к бабуле и такого недопустимо грубого обращения со старым человеком. Быстро достала из кошелька и протянула старушке пятирублёвую монету. Она её взяла, мгновенно бросила в карман и снова начала кашлять и просить:
— Гах! Гах! Ну, что ты обеднеешь? Мне всего-то не хватает пяти рублей!
Я стою, смотрю на неё и не могу понять:
«Как такое может быть? Ведь я же дала ей пять рублей, а она вновь твердит продавцу, что у неё ровно столько же не хватает!»
Вскоре ещё одна женщина из очереди раскрыла кошелёк и стала вытаскивать из него белые монеты.
Заметив это, продавщица сначала всплеснула руками, затем злобно вставила кулаки в бока и, нервно дёргая головой, с возмущением прокричала:
— Женщина! Я к вам обращаюсь! Не давайте ей денег! Это же аферистка! Неужели вы не видите?
Но та всё равно протянула бабуле три рублёвых и одну двухрублёвую монету.
Бабка, прижав эти монетки безымянным пальцем и мизинцем к ладони, вновь протянула руку с оставшимися тремя оттопыренными пальцами к продавщице, кряхтя и постанывая так громко, что вся очередь полезла в кошельки и карманы.
Никому и в голову сразу не пришло, что этот «божий одуванчик» способен ломать комедию. Лицо продавщицы налилось кровью, когда бабуля, получив от всей очереди деньги, вновь протянула к ней руку со словами:
— Что же ты такая жадная? Ведь мне не хватает-то всего пяти рублей! Дай мне банку сгущённого молока!
Женщины, стоящие в очереди, опустили головы. До них дошло, что бабка их дурачила, получая не только деньги, но и удовольствие от того, как ловко она всех их развела.
— Ну, что?! — ликовала продавщица, обращаясь к покупателям соседнего прилавка, — поняли, наконец, что я была права?! Нашли, кому давать деньги! Она промышляет здесь так каждый день! Я уже видеть её не могу!
В очереди послышался негромкий ропот. Одна покупательница спокойно ответила ей:
— Кто же знал, что такая пожилая женщина способна на обман. Бог с ней. Пять рублей — не такие уж и большие деньги. Не обеднеем.
Довольная бабуля направилась к следующему прилавку, высматривая товар на ней, и подходящую, душевную публику, способную откликнуться на её «бедственное положение». Мне показалось, что она даже слегка помолодела после того, как обвела всех нас вокруг пальца.
— Я эту бабку хорошо знаю, — начала объяснять продавщица всё той же обманутой очереди, продолжая отпускать товар. — Она живёт в нашем доме и получает пенсию в несколько раз больше моей зарплаты. Правда, никто не знает, за какие такие заслуги ей столько платят. Живёт в трёхкомнатной квартире. Ещё одну квартиру сдаёт в аренду за семьсот долларов! И это при стоимости одного доллара тридцать два рубля! Вот зачем ей одной столько денег? Детей у неё нет.
Купив творог, я побрела домой. В голове моей никак не укладывалось событие, случившееся на рынке. От природы я человек наблюдательный и отметила про себя, что бабушка эта, при всей её худобе и бедном, но чистом одеянии, имела довольно-таки интеллигентный вид, умные глаза, проницательный взгляд. Её черты лица свидетельствовали о её небывалой красоте в молодости. Она опрятна, не имела постороннего и старческого запаха. Лет бабуле примерно семьдесят пять — восемьдесят.
«Возможно, так себя ведут душевно больные», — подумала я.
Но я не медик, и определить этого не могла.
Неприятный осадок от встречи с ней у меня всё же остался. И вовсе не потому, что она просила у людей деньги при всей её состоятельности, а от того, как она это делала. Бабушка явно получала удовольствие от азартности собственной игры, открыто дурача и обманывая людей.
* * *
Когда мы с родителями затеяли размен московской квартиры, то решили об этом никому из знакомых и родных не говорить, пока он не состоится. Длилось это целых четыре года. И вот наконец мы обрели два отдельных жилья: они — двушку в Москве, а я — однушку здесь, в Железнодорожном. Железка — это, конечно, не Москва, в которой я родилась, и которую очень любила. Ни за что не покинула бы столицу, если бы имела достаточно денег, чтобы купить в ней себе жильё. Но их у нас с родителями хватило только на такой размен.
И вот сейчас лежу я у себя дома на диване, наслаждаюсь свободой и вспоминаю, как раньше, уставшая, приходила с работы, а мама начинала меня пилить, что я вещи положила не на то место, обувь свою не вовремя помыла, после душа стены в ванной не протёрла и саму ванну не привела в порядок... Ещё и есть приходилось то, что она варила, а не то, что мне самой хотелось. Запах приправы «хмели-сунели» я терпеть не могла, а она присутствовала почти во всех первых и вторых блюдах. Разумеется, я очень люблю маму, но давно усвоила: двум взрослым женщинам в одной квартире жить нельзя, даже матери с дочерью. Одна обязательно будет подавлять другую, развивая в ней комплекс неполноценности или сеять обиды.
Мои размышления прервал телефонный звонок. Подруга Маринка вспомнила обо мне и предложила встретиться где-нибудь.
Я пригласила её к себе и объяснила, как добраться до Железнодорожного.
Когда игорный бизнес был ещё не запрещён, Маринка работала в кассах залов игровых автоматов и неплохо зарабатывала, но постоянно чувствовала себя преступницей. Понимала, что все игроки страдают лудоманией — серьёзным расстройством психики. А она, в числе других сотрудников, способствовала ещё большему развитию у них этого недуга. Поэтому уволилась без сожаления и начала искать себе работу.
Через час мы с ней встретились на станции.
— Привет, замкадыш! — обняла она меня.
Такое приветствие больно резануло по моему самолюбию. Так называла современная московская молодёжь всех, кто проживал за МКАД (Московской кольцевой автомобильной дорогой) и являлись, по её мнению, людьми второго сорта. Даже сайты в Интернете существуют, на которых москвичи этих замкадышей унижают, как могут, не считая за людей. Понятно, что делают они это не от далёкого ума.
Я сделала вид, что не услышала того, как она меня назвала, и тоже заключила её в объятия.
— Пошли сначала сходим на рынок, а потом пойдём ко мне, — предложила я.
— Идти далеко? — спросила она, скорчив недовольную физиономию. — А то я устала стоять в электричке, и новый сапог ногу натёр.
— Он находится вот за этим углом, — показала я пальцем.
— Тогда пошли.
Я заранее продумала, что купить, и сразу направилась к нужному прилавку.
Пока продавщица отрезала и завешивала кусок буженины, подруга, дёрнув меня за рукав, с чувством произнесла:
— Обалдеть!
Я переключила внимание на неё.
— Смотри! — показала она кивком головы. — Видишь вон ту бабку?
— Ну, вижу. И что?
— Сейчас выйдем с рынка, я тебе кое-что о ней расскажу.
Расплатившись, я подхватила буженину с прилавка и привычным движением бросила в пакет. В это время продавщица протянула мне пять рублей сдачи. Не успела я положить их в кошелёк, как под моим носом появилась чья-то рука, ладонью вверх.
Я машинально взглянула на того, кому она принадлежит. Это была всё та же бабуля. Рука её была передо мной, но сама она, как ни в чём не бывало, смотрела в противоположную от меня сторону. Я робко положила монету на ладонь. Она мгновенно сжалась в кулак и исчезла из моего поля зрения.
— Ты что, знаешь её? — удивилась подруга.
— Да так, слегка. Она каждый день здесь промышляет. А пять рублей — не такие уж и большие деньги. Пусть старушка порадуется.
— Ха — ха — ха! — истерично засмеялась Маринка. — Она наверняка надеялась на большую сумму.
— Почему ты так решила?
— Она такими деньгами ворочает!
— Откуда ты это знаешь?
— Ещё бы! Бабка была завсегдатай зала автоматов в «Атриуме» на Курском вокзале.
— Да когда она успевала появляться там? Приходя на рынок, я каждый раз её здесь встречаю.
— Ну, теперь, возможно, она и промышляет только здесь. А раньше часто там играла. Как-то раз в мою смену, поздно вечером, старуха выиграла двести восемьдесят тысяч рублей. Я, как у нас на работе положено, поздравила её с выигрышем, растянув улыбку до ушей, а она так запросто попросила:
— Ты оставь мои деньги у себя в кассе до утра. Банки уже не работают, а там, где я ночевать собираюсь, их у меня отберут. Сегодня я уже положила в Сбербанк двадцать три тысячи рублей подаяний.
— Так вот, — продолжила Марина, — рано утром она за деньгами вернулась. Оставила чаевые и ушла. Но мы всегда удивлялись её везению. Бабка часто выигрывала крупные суммы. Каждый раз играла недолго, денег проигрывала мало, а выигрывала много. Руководство каждой смены уже с ума сходило от её везения. Как только старуха появлялась в зале, зорко начинало следить за ней, пытаясь понять, как ей удаётся заставить автомат проиграть ей. Но не заметило ничего подозрительного. Зачем ей столько денег?
Вскоре мы пришли ко мне домой. Подруга оценила мою квартиру, обстановку в ней, вид из окна и произнесла:
— Клёво! Мне бы такую хату! Я тоже согласилась бы жить в Железнодорожном поближе к станции, как ты. Удобно, что от Курского вокзала ехать сюда всего тридцать пять минут.
Я решила поддержать разговор и похвасталась:
— Знала бы ты, какая хорошая энергетика царит на улицах этого города! Я часто гуляю по его улицам, душой отдыхаю, сил набираюсь. Особенно в тех местах, где стоят старые дома с обжитыми дворами.
Мы вдвоём накрыли на стол, откупорили белое вино для меня, красное — для Марины, и начали обмениваться новостями. Подруга рассказала, как впустую носилась по собеседованиям в поисках работы. Какой порой «лохотрон» предлагали ей некоторые сомнительные «работодатели», и как нелегко удавалось от них ускользнуть. Я жаловалась на то, что сильно устала, и хочу отдохнуть. Выговорившись до конца, и устав от общения, мы попрощались, дав обещание друг другу не теряться и чаще встречаться.
Продолжение в главе2
http://www.proza.ru/2016/02/17/1104