Там, где заявляет о себе сцена, имеют место взгляд и дистанция, зрелищность и отказ от неё. Сценичность определенным образом отнесена к неприступности, когда мы сталкиваемся с неприступным, удаленности желания от нас больше не существует, - никакой сцены, никакой игры для нас нет. По всей видимости, предмет игры становится неприступным именно в процессе превращения того, что было метафорой или обладало метафорическим измерением, в нечто предельно реальное. Неприступность метафорична, но в зоне неприступности, тем не менее весьма показательно, акцентировать внимание на то, - действительно ли художественен тот или иной мим. Однозначность понятия запрещает установить его место. По сути дела, осуществляется, формирование эффекта отклонения из-вне драматургии, сценичности. Однако в неприступном нет игры, нет ни диалектики, ни уклонения.
То что относится к ценности, касается и сообщаемого массмедиа события, информации. Когда вещность становится слишком рекурсивна в предполагаемом настоящем, когда вещность предстает непосредственно данным, когда некая таинственная сила приближает их к нам вплотную, мы неприступны. Режи Дебре предпринял в этой связи весьма интересный по своим результатам критический анализ социума спектакля: по его мнению, мы живем в обществе, отнюдь не отдаляющем от нас вещность, и мы испытываем отчуждение вовсе не потому, что якобы разлучены с желанием. Наше несчастье, на которое мы обрекли себя сами, наоборот, состоит в чрезмерной близости вести, вследствие чего в нашем обществе непосредственно избыточный реальный мир и есть неприступное.
В такого рода мире уже нет коммуникации, зато имеет место заражение вирусного типа извне образов и знаков. Или, коррупция потребительской ценности: всё напрямую, никаких дистанций, ничто не очаровывает. Ничто не приносит подлинного наслаждения потребителю.
По-видимому, неприступность и смысл представляют собой две головы одного и того-же идола. Это подтверждает пример искусства, являющего нам границы вести. С одной стороны, искусство, способное придумывать особые, далекие от сферы реального декорации и правила игры, с другой - существует, искусственно-реалистический образчик жизни, средостение работы многих, вопреки всякой справедливости, определенных форм преходящей вечности. Просто-напросто отражая захват искусства дискурсом.
Неприступное статично, обретая определенные возможности, надежду, но демонстрация тела истощенного, тела, лишенного телесности - неприступное гораздо большее, поднявшееся на следующую ступень, тотальное. Очевидно, что поля субверсии развертывающееся сегодня вокруг средств массовой информации, сконцентрированы на проблеме того, в какой степени допустимо тотальное в глянце, на радио и телевидении. И тем не менее, когда нам рассказывают о фанатиках доказывающих вздорные теоремы. Неприступного, в данном повествовании оказывается настолько мало, что возникает вопрос: а не возносим ли мы болезненную хвалу завершенному сражению, не угрожаем ли немотствованию камня. Путешествуя вокруг не креста, но пустой могилы. В достаточной мере, - последнее проявление трагических форм жизни в мире, который находится на краю гибели, мире, которому угрожает тотальность. Однако, должно отсекать одно от другого в недрах смешанных раскладов, искать невыявленную смелость. Тотальное, иными словами, абсолютная вещность, губительна настолько, что, для того чтобы выжить, необходимо противопоставить дефициту добра самоотверженость. Иначе вся эта тотальная прозрачность вещности, скорей всего, обернется тотальностью смерти.
Самоотверженность выводит нас из своеобразного манихейского состояния и, следовательно, отклоняет процедуры делегитимации, выводит из пространства с устойчивыми границами утраченного мира; пространства противоречия, которое не имеет разрешения, извечного пространства противостояния добра и зла. Преодолевая внутреннее сопротивление, мы принимаем действующие сегодня правила и принципы игры; во всяком случае, вне всяких сомнений, как мне кажется, это гораздо разумнее, чем мечтать о преобразовании проблематики дефицита добра в борьбе. Борьба пагубное предприятие, каковая не перестает извращать и подхватывать саму идею свершения религиозного или терапевтического ритуала. Парадоксально, но факт: самая худшая, причем глобального масштаба имеющихся сегодня дискриминаций своим существованием обязана ни чему-нибудь, а отстаиванию прав человека... Тяга к добру, чревата непредвиденными последствиями, катастрофа изначальна, и эти непредвиденные последствия всегда оказываются на стороне зла, идеи без сходства, таким образом, вести речь о зле вовсе не значит проклинать что-то очень хорошее: зло в некотором смысле судьба, а судьба бывает и несчастной и счастливой.