Партсобрания в нашем НИИ, одном из многих, входящих в состав Академии Наук, были двух видов – закрытые и открытые.
На закрытых присутствовали исключительно члены КПСС. Остальным посетить данное мероприятие было не проще, чем пробраться на заседание масонской ложи. Впрочем, народ особенно и не рвался. Не-члены радостно потирали ручки, когда завотделом, прихватив с собой «посвященных», удалялся в кабинет директора. В отделе спешно наполнялся чайник, из столов вынимались запасы сладостей, после чего простой беспартийный люд садился релаксировать и беседовать за жизнь, не ожидая внезапного нашествия начальства по крайней мере в ближайшие час-полтора.
Другое дело открытые партсобрания. На них сгонялся весь коллектив, причем время выбиралось самое неподходящее, послеобеденное, когда подавляющее большинство сотрудников давно должно было умчаться по своим личным делам, прикрываясь срочным, жизненно необходимым походом в библиотеку.
Тяжело вздыхая, народ заполнял актовый зал. В первых рядах рассаживались партийные, остальная публика занимала места за ними. В президиуме восседали директор, его заместитель, председатель парткома и секретарь собрания. Честь выполнять функции последнего выпадало кому-то из молодых новообращенных членов КПСС. Страдальца, вооруженного листочком бумаги и ручкой, товарищи по партии провожали сочуственными взглядами – несчастному предстояло вести протокол, каковой впоследствии надо было переписать набело и согласовать с парткомом.
Описываемые события приходились на так называемое время застоя. Дождавшись тишины в зале, председатель парткома поднимался с места и застенчиво сообщал, что поступило предложение выбрать Почетный президиум во главе с Генеральным секретарем ЦК КПСС Леонидом Ильичем Брежневым.
Не задаваясь особенно вопросом, от кого поступило столь экстравагантное предложение и какое, собственно, дело Генсеку до текущего партсобрания в нашем НИИ, вымуштрованный зал послушно вставал и вяло аплодировал, после чего народ садился на места и впадал в состояние полудремы. Партком, уткнувшись в бумажки, начинал бубнить отчетный доклад, рапортуя о проведенных партийной ячейкой мероприятиях.
Минут через двадцать тема доклада плавно перетекала в самый животрепещущий вопрос нашего НИИ – проблему трудовой дисциплины. Дело в том, что коллектив Института успешно выдававший на-гора внушительное количество научной продукции, категорически неприемлел выполнение своих служебных обязанностей непосредственно на рабочем месте, предпочитая творить в спокойной домашней обстановке. Что, естественно, не могло не напрягать руководство.
Первым слово в прениях брал директор института, интеллигентный, высококультурный и высокообразованный человек, академик и светило.
- Товарищи! – вежливо говорил он, - необходимо работать! Больше работать, товарищи! Приходить на работу вовремя и уходить с нее также вовремя! Почему вы не работаете?
- Так ведь лето! – кричали с галерки беспартийные товарищи, - жарко! Кондиционеров нет!
- Но вы и зимой не работаете, - извиняющимся тоном возражал Академик и Светило.
- Зимой холодно, - объясняли дамы, сидящие в арьергарде, - вот у нас в комнате, например, дует со всех щелей! Батареи не греются! Какая может быть наука?!
- Ну, не знаю, - разводил руками Директор, - летом вам жарко, зимой вам холодно, весной вам спать хочется... Когда же работать будем, товарищи?
- Осенью! – охотно обещала галерка, - если не дождливо, то отчего же... Осенью в самый раз....
Вслед за Директором вставал Зам, член-корреспондент, милейший человек, похожий на доброго дядюшку. Зам пытался взывать к совести и лучшим душевным чувствам сотрудников.
- Товарищи, валлах, биллах, - начинал он, - так нельзя. Гуран хаггы, партийный комитет и руководство стараются закрывать глаза на вопиющее нарушение трудовой дисциплины, но надо же знать меру... нельзя опаздывать больше чем на час, товарищи. И сидеть надо - ну если не до шести, то хотя бы до четырех часов. Чего вам не хватает? У всех хорошие кабинеты, столы, к вашим услугам академическая библиотека на втором этаже здания. Валлах, многие могли бы вам позавидовать.
Добрый Зам поминутно апеллировал к господу богу, что придавало партсобранию некоторую пикантность. Коронным высказыванием Зама было как-то обращение к залу во время приема в партию одной из сотрудниц института:
- Товарищи, Аллах хамына гисмет елесин (пусть каждому также вот повезет по воле Аллаха), сегодня Эльмира ханум вступает в партию.
...Зама сменял партком, после чего уютная атмосфера собрания коренным образом менялась. Партком, добавив в голос металла, клятвенно обещал запирать журнал посещений у себя в сейфе не позднее чем в девять тридцать утра, после чего опоздавшие будут обязаны писать объяснительные на имя дирекции; намекал на введение новшеств в виде регулярной фиксации ухода сотрудников с работы и угрожал лишением непокорных ежегодной премии. Успевшие немного всхрапнуть сотрудники пробуждались на знакомые словосочетания, сулившие очередной всплеск суровых мероприятий.
Партийные бесстрастно внимали своему шефу. Беспартийные, вздохнув, начинали обмениваться карамельками и шептаться между собой. Зал наполнялся легким гулом.
После выступления парткома наступала анархия. Каждый, кто хотел высказаться, выходил на середину зала и вещал о своем – кто об утверждаемых диссертационных темах, кто об отсутствии необходимых канцелярских принадлежностей, в частности, вечном дефиците бумаги, кто о необходимости создания, наконец, совета по координации тематики отделов... научные сотрудники жаловались на наглых старших лаборантов, не желающих заниматься сбором материалов, профком возмущался нарушением очередности на получение автомобиля «Жигули»...
Апофеозом становилось выступление одного из завотделов, тянувшего руку с самого начала собрания. Зав, о котором идет речь, любил выступать. Речь его была гладкой, ладной и складной, лилась беспрерывным потоком и, как правило, не имела логического завершения.
Зав становился лицом к сотрудникам, и по залу проносился вздох. Партийные начинали ерзать, поглядывая на часы, а беспартийные говорили друг другу:
- Ну все, капец... давайте играть в буриме.
Зав начинал с того, что возвращал аудиторию на грешную землю, напоминая о главной проблеме сегодняшнего дня.
- Трудовая дисциплина, товарищи, - скорбно говорил Зав, - низам-интизам... Мы должны понимать, что это очень важно. Мы получаем зарплату. Если мы не будем обязательны, мы ничего не добьемся. Необходимо соблюдать дисциплину и работать как можно больше. Индивидуальные планы... пятилетка... низам-интизам...
Беспартийные азартно играли в буриме и «чепуху», заключавшуюся в том, что каждый сочинял по стихотворной строчке, передавая затем листок бумаги сидящему рядом коллеге по научному цеху. Получавшееся в результате стихотворение вызывало приступы смеха и икоту у играющих. Партком стучал карандашом по столу, призывая к порядку.
Тем временем Зав переходил на голосовое крещендо и вплетал в свою речь тематические нити, далекие от повестки дня, совершая попутно экскурсы в историю. В президиуме начинали нервничать, но прерывать оратора не решались. Наконец, раздавался спасительный голос из задних рядов.
- Послушайте, это же не тема для партийного собрания, - выкрикивал некто несознательный.
- Верно, - облегченно радовались члены президиума, - данный вопрос, товарищи, вы можете обсудить на заседании своего отдела... и даже пригласить дирекцию, мы с удовольствием придем... а сейчас всем спасибо и до свидания!
Возмущенный Зав доказывал, что где же, как не на общем собрании высказывать наболевшее, однако народ радостно вскакивал с мест и дружным потоком устремлялся к выходу.
Назавтра к приходу основной массы сотрудников журнал посещений оказывался запертым в сейфе у парткома. Секретарша директора виновато разводила руками и шепотом объясняла, что в этом нет ее вины, просто Сам взялся за дисциплину. Люди, кипя от возмущения, требовали у Парткома удовлетворить их законное право поставить закорючку напротив своей фамилии, однако тот, таинственно приподнимая брови, кивал на дверь директорского кабинета и сообщал, что на сей раз все очень и очень серьезно.
Как правило, драконовские мероприятия длились дней десять. От силы недели две. Все забывалось и затихало до следующего открытого партийного собрания.