«И вселил в него диавол летучего змия на блуд.
И сей змий являлся ему в естестве женском,
зело прекрасном"
Любил Володька с детских лет книжки читать, а ещё больше - лапшу на уши вешать тем, у кого мозги не так были устроены, как у него. Случались и хохмы, как и эта, в его солдатскую службу...
- ... Записин! Срочно к телефону! Командир роты вызывает!
Володька хватает трубку телефона и слышит голос ротного:
- Рядовой Записин, в загробную жизнь веришь?
- Никак нет, товарищ капитан! - бойко отвечает Володька.
- Так вот, Владимир Поликарпович, придётся поверить. Тут на КПП к тебе тётя приехала, к которой ты неделю назад на похороны ездил.
- Товарищ капитан, а тётя старая или молодая?
- Молодая. Кошкою спину выгибает, а хвост торчком держит, ажно платье задралось. Говорит, что с того света приехала, чтоб тебя повидать.
- Товарищ капитан, я хоть в загробную жизнь и не верю, а эту тётю боюсь. Я ей бузлики к ногам положил. Чего ей ещё от меня надо?
- А мы сейчас узнаем, - и Володька слышит в трубку:
- Девушка, рядовой Записин говорит, что вам какие-то бузлики к ногам положил и что больше вам ничего не должен.
- Бузлики, бузлики. Чего ж он не говорит, что ещё пузлико мне сделал? А теперь он, котяра, ничего не должен. А я что должна делать? Умник, думал букетиком подснежников отделаться! Нетушки! Пусть замуж берёт, как обещал! Вот за этим я и приехала.
- Хорошо, - говорит ротный, - мы его на гауптвахту посадим, а вы пока с пузликом походите. Скоро дембель. Вот и поедете вместе бузлики в степи собирать, - обнадёжил ротный «тётю с того света», что за забором из колючей проволоки воинской части.
В тот же день старшина повёз Записина на губу. Едут в переполненном троллейбусе. На остановке в салон входит пожилая женщина, оглядевшись, обращается к сидящим старшине и рядовому:
- Может кто из вас, сынки, встанет?
Володька тут как тут:
- Не вставайте, товарищ старшина, я этот прикол знаю - вы встанете, а она - сядет!
В троллейбусе зашикали: «Эх, вы, защитнички-безбилетнички».
Старшина тут же вскочил с пригретого места, а Володька заартачился:
- А я не встану! У меня ноги не казённые! Они переносят тяготы и лишения побольше, чем ноги этой старухи. Я вот из-за этих лишений на губу еду. И вы, граждане, перестаньте оскорблять честь и достоинство.
- Вот на той губе тебе и место, бесcтыжие глаза твои, - говорили пожилые пассажиры, а молодые хихикали.
Командиру роты, где служил Записин, не в масть было докладывать командиру полка о «бузликах» своего подчинённого и «пузлике» какой-то «тёти с того света». И, во избежание неприятностей, Записин был демобилизован в первую очередь.
Приехавшей с того света «тёте» на КПП сообщили, что Записин Владимир Поликарпович в списках части не числится, и она, бедалага, поняла, что осталась с пузликом на этом свете одна. Женское чутьё подсказало, что ей делать, и она, закатив глазищи под лоб, тут же брякнулась на пол, и, пока приехала скорая, родила преждевременно девочку.
Несчастную мать с ребёнком отвезли в роддом, в части поднялся переполох. Никто не захотел брать на себя отцовство. Командиру полка грозили неприятности и он принял решительные меры. По месту жительства Записина отправили его «тётю» с ребёнком в сопровождении командира роты и медсестры санчасти.
Силами военного представительства и родителей Записина, Володьку женили, зарегистрировав брак.
Семнадцатилетняя жена была среднего роста, с тугим развитым телом, сзади особенно привлекательными ягодицами и бёдрами под коротенькой юбочкой, глаза у неё были карие, длинные ресницы, как и пушистый волос кругловатой головки, искрились.
Краснощёкая брюнетка, груди которой тяжело натягивали блузку, выпирая соски, была очаровательна.
Через несколько месяцев после свадьбы ей стало понятно, что любить своего мужа она не может. Всё в нём отталкивало её. При взгляде на то, как он ел, пил, говорил, сопел или храпел в постели, с нею делались нервные судороги.
В сердце у неё накипала злоба.
Дело в том, что Записин поступил в университет на вечернее отделение. Его, как члена партии, как отслужившего Армию, как имеющего семью и старшего по возрасту избрали старостой. И теперь этому коту стало не житьё, а широкая масленница. Он водил глазками с сокольей искоркой, которая переходила у него в капельку маслица, при виде студенточек, будь то хохлушечки, татарочки, полечки или жидовочки. Жену превратил он в домохозяйку, а сам стал одержимым на блуд мужем. Так существовал, до поры до времени, их брак.
Студенточек, вчерашних школьниц, какими б маслянными глазками ты на них не смотрел, надо было водить в ресторан, на худой конец, в кафе. Короче - расходы, чего не позволяла заводская зарплата слесаря. Записин подвалил к работнице музея, полной, пышногрудой, плечистой женщине лет сорока-сорока пяти, и зарекомендовал себя наедине с нею положительно. Она определила его на работу не пыльную, но денежную.
Стал Володька сборщиком средств на восстановление памятников истории и культуры. Ходил по организациям и менял марочки общества на наличные деньги. Тем марочкам счёту никто не знал, как и наличным деньгам, собираемых Записиным. Финансово блуд с девочками был решён. Они умилялись красноречию и легкомысленным клятвам в любви, которые, как из рога изобилия, изливались из Володьки. На почве любовного блуда случались призабавнейшие истории, как и эта, с Любочкой Лапутятиной.
... Любочка, студентка, была не из школьниц. Она была замужем, имела ребёнка и мужа, работала на заводе сварщицей, и, главное - бесподобно красивая женщина, которую полюбить каждый был непрочь.
За ней увивались все. Была она кокетлива, но неприступна.
Володька считал делом чести добиться её. На какое-то время забросил свои шашни с остальными студентками и весь пыл своей поэтической души посвятил Лапутятиной. Как школьник, стал передавать ей записки с самыми пламенными стихами Есенина и виршами личного сочинения. Стал дарить цветы. Набивался провожать домой. На что Любушка, чаруя всех, улыбалась, говорила:
- Володичка, как я могу разрешить провожать меня, если у меня муж ревнивый и к тому же работает санитаром в психбольнице? От него всего ожидать можно. Это может плохо кончиться для тебя!
- Любушка, сильнее любви на свете ничего и никого нет, - отвечал Володька. - Неужели мы «дурдомовца» не обведём вокруг пальца!? Ты же женщина, да и я не мальчик.
- Я подумаю, - улыбаясь очаровательно от слов любви, почти прошептала она.
Неделю она мурыжила с ответом. На следующей, глядя на Володьку многообещающе, сказала:
- Володичка, ты, я чувствую, очень хочешь поволочиться за мной, но смотри, я тебя предупредила насчёт мужа.
Записин был на седьмом небе от предвкушения первого свидания с Любушкой. Меж лекциями сбегал в цветочный магазин, и с трепетом преподнёс желанной женщине раскошный букет.
По центральной, сияющей электрическим огнём многолюдной улице, они шли рядом.
- Володичка, а что подумают влюблённые в тебя девчонки, видя твои ухаживания за мной, замужней женщиной?
- А мне плевать на них! Они и ногтя твоего не стоят! - духарился Записин.
- Но на жену ты же не плюнешь. Говорят, она прелестная женщина.
- Она не женщина! - закусив удила, с пеной в уголках рта, выкрикивал Записин. - Она домохозяйка и мать моей дочери.
- Вот как, - говорит Любушка. - А кого ж ты любишь, если не секрет?
- Одну тебя люблю. Я жить без тебя не могу. Я, ради тебя, хоть в печь головой.
- Стоп, стоп! Володичка, мы ещё печь не топили!
- Так давай же! - заторопился Записин.
В это время шли они улицами старых кварталов, вечно смердящих кислыми щами, горелыми капустой, луком, салом и требухой. Но Володькины ноздри улавливали лишь аромат Любушки, которую он пытался поцеловать. А она, увёртываясь от его жадных рук и губ, говорила:
- Володичка, мою печь топить - не водку пить. Это ещё заслужить надо!
- Ради тебя, моя богиня, я и капли водки в рот с сегодняшнего дня не возьму! Клянусь тебе!
- Это уже хорошо. Не будешь вонять луком, ржавой рыбой и перегаром. Но этого мало!
Они подошли к полуразбитым воротам домов, в одном из которых жили Лапутятины.
- Вот мы и пришли, - говорит Любушка. - Вот в этих «хоромах» я и живу.
- Боже мой! Такая красавица среди лачуг?! Это уму не постижимо! Любушка, я этого не переживу.
- Переживёшь, Володичка, переживёшь. Ты иди домой, а то, не дай бог, муж увидит.
- Пусть видит! Плевал я на него! Я его в упор не вижу! И никуда от тебя не пойду! Всю ночь под окном стоять буду! Пусть все узнают о моей любви! А он в первую очередь!
- Ну что мне с тобой делать, Володичка!? Я же женщина. Мне трудно перед любовью устоять. А ты, я вижу, не отцепишься так просто.
- Никогда! Никогда не отцеплюсь! - с пафосом заверяет Записин.
- Володичка, тогда давай так сделаем - ты спрячься в туалет во дворе, а я мужа прибаюкаю и выскочу к тебе. Если уж ты так хочешь любви - прячься. Закройся на крючок и жди меня. Я тихонечко тебя позову, когда прийду.
Записин, как всегда, сутулясь, вошёл во двор, увидел в темноте обшарпанный дощатый туалет и, войдя в него, заперся.
Стоя в темени туалета, Володька вынюхал один из отвратительнейших запахов, от которого у него начались позывы к рвоте. Пришлось срочно закуривать. Как на грех, спички выпали из дрожащих пальцев. В поисках пришлось шарить по склизкому полу.
Обрадовался, когда наконец нашёл коробок в уголочке. Но когда прикурил и глубоко затянулся, радость покинула его, так как вместе с табачным дымом Володька глубоко вдохнул и мерзкий запах старого сортира. Началась рвота, остановить он никак её не мог. К тому же какая-то жилица, узрев заход чужака в уборную, снаружи подпёрла дверь доской.
Инстинкт жизни требовал спасения, и Володька начал вырываться из уборной. Дверь была подпёрта добротно. От ударов плечом дверь не открывалась, а сортир ходуном ходил. Володька саданул в дверь ногой, и тут же, неудержавшись, упал на замоченный и загаженный пол, нога нырнула в жижу зловонной ямы. Вскочив, Записин пришёл в ужас.
Но то было только пол-беды. У туалета собрались любопытные жильцы. Что-то говорили, кричали, смеялись. И, когда неожиданно распахнулась дверь, на Записина кто-то набросился. Не успел он и глазом моргнуть, как оказался связанным усмирительным балахоном. Володька лишился голоса. На вопросы жильцов: «Кто ты? Откуда взялся?» - лишь цокотел зубами.
Была венерианская ночь. На небе плыла луна - «любви помощница», и из неё лилась золотая слеза звезды...
Решение дворовых жильцов было однозначным - выпереть чужака, как незаконно воспользовавшегося туалетом для дворовых жильцов, за ворота. Что незамедлительно, пинком под зад, привел в исполнение здоровенный детина, запеленавший Записина при бузотёрстве в туалете. Пинок смачно прилип к заду и во время полёта за ворота, Володьку осенила мысль, что так поступить мог только «дурдомовец» - Лапутятин!
Приземляясь, Записин носом пропахал по асфальту и, уже лёжа, облизывая пересохшие губы, почувствовал языком кровь. Корячась, он поднялся на ноги и пошёл от злополучного двора, проклиная день и час своей любви к Лапутятиной.
Володька пытался остановить такси, но какой-там! Таксисты не решались брать клиента в дурдомовской рубашке и гнали с запредельной скоростью от него.
Молодые парни и девки шли табуном за Володькой и, хохоча, говорили: «Вот это прикид так прикид! Люкс! Класс! Шик! И говном воняет!»
В каком-то безумии шёл Записин по центральной улице в направлении района, где он жил, и на восхищённые возгласы в его честь, нервозно щерил зубы, растягивая рот до ушей. Толпа привлекла внимание блюстителей порядка. Милицейский УАЗик с окнами «небо в клеточку» тормознул, и дюжие ребята взяли Записина на борт. В отделении его признали трезвым, но так как он сильно вонял, никто не хотел его развязать и, хохмы ради, решили доставить Володьку по месту жительства, домой, а за то, что он завонял помещение, дежурный, старший лейтенант, засветили ему «фонарь» под глаз.
Милицейский наряд доставил Записина по адресу, поставил у двери его квартиры, и, со смехом, укатил в поисках новых приключений.
Не находя другого выхода, Володька носком туфли постучал в дверь. Кто-то заглянул в глазок двери и спросил:
- Кто ты?
- Да я! Я это!
- А как фамилия? - допытывался голос отца из-за двери.
- Ты что, батя, своих не узнаёшь? Открывай. Я всё обьясню. На меня напали.
- Много вас тут умников шляется да под своих косит. А такую страхолюдину я первый раз в жизни вижу, - вглядываясь в глазок, говорил старый Записин. - Не открою!
Материнским чутьём Володьку признала мать, и его впустили в квартиру, в которой сразу дурно запахло. Пока отец развязывал узел усмирительного балахона, Володька «вешал лапшу на уши» о том, как на него напали, как связали, как бросили и заперли в сортире, где он чуть не утонул. «Лапша» была правдоподобна. Её «скушали».
Через неделю Записин появился в университете. На Любушку он глаз не подымал. Она подошла сама к нему и, мило улыбаясь, произнесла:
- Володичка, я же предупреждала, что твоя любовь плохо кончится!