«Всё пошло не так. С самого начала…» - переворачиваясь на правый бок, шептал Семён.
Небрежно раскиданные вещи, удушливый, пропитанный перегаром воздух, и старый эмалированный таз возле кровати, составляли привычную картину похмельного уюта жизни Сени.
«Плюнуть на всё и не ходить. На крайний случай, вежливо отказать, сослаться на болезнь. Ангина, грипп! Да что угодно, хоть ветрянка. Нет, ветрянка это уже перебор. С другой стороны – день рождения бывшей жены, вот это перебор! Не лучший способ скоротать вечер субботы.»
В этот момент Семён почувствовал приближение спасительного обезвоживания. Жилы напряглись, свело от натуги скулы, дыхание стало тяжелым и прерывистым.
«Это стало ясным ещё с утра», - продолжал рассуждать Сеня, отодвинув свисавшей рукой пустой таз, - «когда она позвонила, и своим тонким, уверенным голосом, словно скороговорку, произнесла:
- Сеня! Ты просто обязан быть! Я не понимаю, почему ты опять отнекиваешься! Шустовы, Семёновы будут. Я столько всего заказала! Мы с Олегом нашли такой ресторан! Самая вкусная кухня! И доставка есть. Кстати, Олег тебя очень ждёт. Хочешь, трубку ему передам? Сеня, не упрямствуй!
И черт меня дёрнул согласиться. Олег…» - при упоминании этого имени Семён невольно икнул, - «Олег Юрьевич. Не больше не меньше. Юридический с отличием, тёплое место в адвокатской компании, личный водитель, ещё и тонкий ценитель искусств. Не человек, а овчарка на выставке с грудью, полной орденов и медалей. Зря я его бутылкой по голове саданул. Он не заслуживал. А с другой стороны, как завещал Жеглов – наказания без вины не бывает!»
Комната медленно наполнялась утренним светом. То самое время, когда, предвкушая появление солнца, небо становится мягче и прозрачней. Расплывчатые ночью очертания предметов, стали проявляться и обретать формы. Старый ноутбук, стоящий на книгах, недопитая чашка кофе. Шкаф, из которого высовывался тёмно-бордовый галстук, будто показывал язык и дразнил висящий напротив, завешанный рубашками турник.
Семёна мутило. Он даже перестал ворочаться. Разбитой, с оставшимися осколками от бутылки рукой, Сеня поглаживал пустой эмалированный таз.
«Одного не понимаю», - шептал он ссохшимися губами, - «Прошло столько лет. У них дети, крепкий быт, совместный отпуск, одна жизнь на двоих…Все вокруг свыклись с мыслью, что они семья. Образцовая семья. Даже мои родители. Никто уже и не вспомнит, что 12 лет назад она носила мою фамилию, одевала мои рубашки по ночам. Никто не вспомнит. Только я. Как выдавить это чувство? Как избавиться?»
Головокружение Семёна усиливалось. Взгляд то и дело врезался в пустующий таз. С надеждой, с ожиданием надрыва и последующего сна.
«Жалко, что любовь не тюбик зубной пасты – выдавил до конца и следующий открыл. И так всю жизнь, без боли и сожалений.
Олег тоже хорош! Весь вечер шутил, улыбался, был в центре всех разговоров. Кто его просил встревать в наш спор с Шустовым? Да ещё так нагло и бесцеремонно!
- Нет Сеня, не добилось бы Временное правительство с Керенским порядка в стране! Их идеализированные взгляды подходят скорее для северных конституционных монархий, чем для русского уклада политической жизни.
Последние слова он произносил с долей кокетства и жеманства, будто речь шла не о революции, а о новой оперной постановке.
Может быть я не прав. Не отрицаю. И Керенский действительно размазня. Значение это уже не имеет.
Помню только её слова, обрывки фраз: «Олежек! Тебе больно? Надо приложить что-то. Господи, сколько крови…ах…, да он всегда был чокнутым, поэтому я с ним и развелась…».
Помню, как однажды летом, в Пицунде, она также кричала, когда я уронил её на танцевальном конкурсе пансионата «Энергетик». Я хотел поднять её над головой за талию. Или центр тяжести неправильно распределился, или местное вино, которого в нас уже был порядком, поспособствовало. Итог был фееричен - мой ушибленный копчик и её разбитый нос. Она также кричала, что я псих, чокнутый, что не купил ей ту модную сумочку на день рождения, что отдыхаем мы в Абхазии, а не как Семёновы, которые улетели на Сицилию. Разбив нос, она как будто сама треснула, как сосуд, из которого всё полилось. Может с этого разбитого носа всё и началось. Или скорее закончилось. А я шел рядом, и виновато крутил в руках утешительный приз конкурса – большая морская раковина с надписью: «Пицунда 2001».
Позже, не дождавшись скорой, Семёновы везли меня в своей машине, а я допивал прихваченный виски из горлышка. Затем аммиачный подъезд, никак не мог найти ключи от двери. Сел на коврик. Потом и ключи невероятным образом отыскались…
Как же противоречива жизнь. Она меня больше не любит, но хочет видеть, пускай из вежливости, но приглашает на день рождения. А я её люблю. Всё ещё люблю, как в первый месяц нашей встречи. Но видеть не могу! И не хочу! Потому что люблю! Безумно! Безнадёжно!»
Раздался телефонный звонок. В области левого плеча завибрировало. Семён не с первого раза нажал кнопку «Ответить». Судорога в теле передавалась и в пальцы.
- Слушаю, - прохрипел Сеня.
- Ты ещё спишь? Да что ж тут удивительного, когда ты в воскресенье вставал с петухами и без перегара, - тараторила Вера, - так вот, Олегу лучше, сотрясения нет. Он даже не в обиде. На больных не обижаются! И ходу этому делу давать не будет. Скажи спасибо, что Олег хорошо к тебе относится!
- Мне к нему лично с благодарностью, или через приёмную?
- Перестань ёрничать!
«Вот, что значит судьба, - думал Сеня, - даже голова болит у меня, а не у него. Где справедливость?»
При этих словах он повернулся на бок. На него, всё так же уныло и безучастно смотрел эмалированный таз.
«Да ведь я и есть этот таз! Вот он, пережиток времени, атавизм современности! Такой же несуразный, пустой и ненужный, как я! Наше место на антресоли в старой хрущёвке! Или в сарае, собирать дождевую воду, льющуюся из дырявой шиферной крыши! Только он воду, а я что покрепче в себя вбираю.»
- Ну чего ты молчишь? Сказать нечего? Как всегда, напакостил, как маленький, и молчит! Когда ты станешь серьёзней?
Семен лежал на спине и смотрел в потолок. Его всё так же мутило. Из таза эхом доносились Верины крики и возмущения.
- Теперь ты её послушай, дружище. Только не влюбляйся, не повторяй ошибок.
Весеннее солнце наполняло светом маленькую комнату. Пыль, скользила по лучам ровными полосками. На письменном столе, среди разбросанных книг, покрытая бумагой и воспоминаниями, лежала большая морская раковина с надписью: «Пицунда 2001».