Настойчивый звонок в дверь застал меня на выходе из ванной. Пришлось накинуть на плечи халат, обычно я предпочитаю некоторое время ходить по квартире обнажённой, с интересом рассматривая своё отражение в, не так уж, и многочисленных зеркалах, могу ли позволить себе лишний бутерброд с сёмгой, и открыла дверь: в полутёмном прогале лестничной площадки угадывался силуэт Ярослава, моего бывшего мужа, с которым рассталась, вот уже, как полгода назад, разошлись из-за его постоянных измен, разве что домой не приводил, бог миловал.
Любая женщина быстро узнаёт, что муж стал ходоком налево: тут тебе и внеурочные отлучки из дома, незнакомый запах духов по прибытию, и ночью нежной страстью пылает не убедительно, начинает отлынивать, приберегать силы для пассии.
— Ты кого-то ждёшь? — спросил он.
— Почему так решил?
— Сразу открыла. Не спросила, кто там?
— Посторонние здесь не ходят. А как ты миновал домофон?
— Нинка с пятого этажа как раз в это время выходила, поэтому я и не стал лишний раз беспокоить тебя.
— А если бы я была с любовником?
— Ты завела любовника?
— Нет, но…
— Ну и зачем этот вопрос? Лишний.
— У тебя всё лишнее. И я была лишней.
— Не наговаривай ерунду. Мы хорошо с тобой жили.
— Если бы ты ни изменял мне на каждом шагу. Что у них особенного, у твоих девок, влагалище поперёк, или кожа намного моложе?
— Ф-ф-фу, зачем такая вульгарность? Тебе не идёт, учительница литературы, и такие грубые слова, словно у дворничихи. А ты аппетитно выглядишь. Можно я тебя обниму?
Не получив разрешения, Ярослав крепко обнял меня, привычно зарылся носом в мою шею, а правой рукой, подняв полы халата, залез в промежность ягодиц, и сильными пальцами приподнял к себе, отчего у меня кровь прилила к голове от вдруг вспыхнувшего желания: знал мой муженёк, на какие точки давить, чтобы я растаяла, во время соития мял меня как гончар глину, и я не возражала, расслабленность была полнейшей.
— Ты что себе позволяешь?! Лапай своих любовниц, а меня не смей!
— Почему?
— Ты ещё спрашиваешь? Сколько лет я терпела твои измены?
— Сколько?
— Да, похоже, все года, что мы с тобой жили, ни одну юбку не пропускал.
— Но и тебя не забывал, не так ли?
— Что за радость, пользоваться остатками.
— Остатки всегда сладки, не так ли, любовь моя?
— С каких пор я снова стала твоей любовью?
— С тех самых, как увидел тебя, так и пылаю любовью. Скажи честно, был ли кто после меня лучше меня? В постели.
Промолчала. Не стала говорить правду, которая лила бы воду на его мельницу. Были двое. Даже не любовников, а так, ради любопытства, каково это, почувствовать свободу в отношениях с мужчинами, до Ярослава у меня никого не было? Игорь Миронович, наш директор школы, был не самым худшим, но и он без кунилингуса не смог войти в меня, а Якову, нашему историку, пришлось делать минет, чтобы он почувствовал себя мужчиной. После этого прекратила с ними всяческие отношения, хотя они то и дело подкатывают, делают дешёвые подарки, намекают на новую встречу на моей территории, своя-то давно забита женой и детьми.
— Зачем пришёл?
— Ну вот, всегда ты так, сразу в лоб. Нет, чтобы предложить чайку, или что покрепче.
— Покрепче не водится, некому пить.
— Это хорошо. Застоялась кобылка, пора объездить.
— Не про твою честь.
— Как знать. Как ты, вообще, поживаешь?
— Как видишь.
— Вижу. Ничего не изменилось. На ночь душ принимаешь, или ждёшь кого-то?
— Жду. Возлюбленного. Почему-то задерживается.
— Я так и подумал.
Ярослав повесил куртку на крючок в прихожей и, как к себе домой, прошел в гостиную. Я с заметной ухмылкой наблюдала за ним, стушуется ли? Но нет, пять лет супружеской жизни закалили его, хорошо меня узнал, моя язвительная улыбка его не смутила. Сел на диван и постучал рукой рядом с собой, мол, садись, вспомним старое.
Я нарочно села в кресло и, закинула ногу на ногу, полы халата распахнулись, показывая обнажённые бедра, не стала поправлять, чай, не чужой, знает как облупленную.
— Трусики не успела надеть? — чуть севшим голосом спросил он.
— А тебе-то что? Всё в прошлом, и не надейся.
— Прошлое всегда можно сделать настоящим, — произнес Ярослав и направился ко мне.
Легко поднял и опрокинул на диван, закрыв рот страстным поцелуем. Я, непроизвольно ответила, всё было слишком знакомо и ясно. Не поняла, когда он успел раздеться, и легко, без сопротивления, вошёл в меня — физиология была сильнее, организм при виде мужа, хотя и бывшего, уже был готов к соитию, и я не стала возражать, трепыхаться. Мы слишком хорошо знали друг друга.
Наслаждение было слишком сильным, чтобы удержаться от стона удовлетворения, которого не испытывала со времён развода. Какого чёрта я рефлексирую?! Ленка Борисова приплачивает молодому хахалю, лишь бы получить вот такое расслабление, хотя бы раз в неделю.
Гюльнара Зарипова встречается с бывшим выпускником своей же школы: никто не знает, была ли у них связь до этого. Ну да, это их дело: не застукали, и, слава Богу! Да и я сама была недавно готова, выйти на Приморский бульвар в поисках самца и необременительной связи. Что удержало? Городок слишком маленький — быстро пойдут пересуды, что учителка на панель вышла.
Ярослав не спешил укрывать меня одеялом: в комнате было довольно тепло, хотя окно на лоджию чуть приоткрыто, и тоненькая струйка прохладного воздуха уже добиралась до распаренного тела обоюдным трением. Я натянула одеяло, чтобы избежать мурашек озноба. Ярослав тоже укрылся.
— Ну, так что, Светик, останусь я у тебя на ночь? Глядишь, чуть попозже, ещё разок согрешим, соскучился, у тебя так хорошо, душой отдыхаешь.
— Что же, не жилось?
— Не надо было так часто пилить. До белого каления довела.
— Я виновата.
— Не я же. Ладно, что было, то было — быльём поросло.
— Работу не сменил? Всё так же, продавцом?
— Менеджером.
— Хрен редьки не слаще.
— Сейчас кризис, если ты не знаешь, работу никто не станет менять, держатся за старую.
— Работа для тебя всегда была — бич божий. Сколько ты их сменил?
— Не считал. Да и какой смысл? Лишь бы платили хорошо. А с этим у них напряг. Смотрю, ты не боишься, залететь, не предохраняешься, и меня не заставила надеть…
— Отбоялась своё, пора бы… Скоро четвёртый десяток пойдёт. Будто и не жила.
— Ну, мать, ты даёшь! Не боишься, стать одиночкой?
— Не я одна… сплошь и рядом такие.
— Это да.
— А ты, на стороне, ещё никого не сделал?
— Бог миловал.
— Так и умрёшь, не посадив дерева…
— Без меня обойдутся, мигрантами восполнят. Для наших олигархов мигранты милее, чем россияне.
— Чем же?
— Мигрант беззащитен. Можно обдирать, как липку.
— Любишь ты, преувеличивать.
— Категоричная, как все учителя. И как только тебя земля носит?
— Зато ты, легковесен, как перекати-поле.
— Ну, почему у нас всё время так: стоит сойтись, как сразу начинаем грызню?
— Больно надо, тебя грызть, зубы пообломаешь.
— Змея подколодная!
— Сам уйдёшь, или вытолкать?
— Ладно, сам уйду. Вечер воспоминаний у нас не получился. Так и сдохнешь в одиночестве.
— Не твоя печаль, Казанова сраный.
— Договоришься у меня.
Он ещё две минуты бурчал про себя, пока одевался, и ушёл, хлопнув железной дверью. Я накинула на себя халат и подошла к окну: с детства осталась привычка, с высоты глядеть на уходящих гостей, друзей, вот, сейчас, бывшего мужа.
Ярослав знал об этой моей привычке, поэтому, выйдя из подъезда, поднял голову, и, заметив меня, помахал рукой и отдал честь по-американски, просто рубанув ладонью, мол, хорошего по-немножку. И бодро пошёл по направлению к соседнему кварталу, где жила его мать: раза два поскользнулся на февральском гололёде, но не упал, лишь взмахнул руками, выдерживая равновесие.
Я пальцами вытерла просочившиеся слёзы: то ли себя стало жаль, то ли свою неустроенность, и винить было некого, мы такие, какими нас создал Бог по своему подобию, с его страстями и неуживчивым характером, уже какое тысячелетие всё властвует один в трёх лицах.
Ставрополь-на-Волге