Пропавший журналист

Мария Панина Кавминводы
   Имя журналиста Бориса Соболя в регионе было хорошо известно. Он работал штатным корреспондентом в скромной, небольшой газете, а ещё в нескольких изданиях одновременно, так называемым автором на гонораре. Невысокого роста, подвижный, с тёмно-карими глазами и всегда готовой шуткой на языке, неожиданно появлялся в редакции, быстрым шагом разносил готовые материалы по отделам, делился новостями, получал задания и так же быстро, лёгким ветерком, исчезал до следующего своего появления.
 
   Борис очень любил удивлять журналистскими находками, шокировать необычной подачей материала, острой тематикой, подогревая читательский интерес и держа в напряжении до последней печатной строчки. Ему не лень было побывать на месте событий, побеседовать с немалым количеством участников, специалистов, свидетелей, дойти до самой сути и выдать то, что сам определял профессиональным уровнем. Заодно прилагал и собственные фотоснимки. Он никогда не просил на задание фотокорреспондента, все выполнял в одиночку не в ущерб качеству. Такие авторы для редакций - настоящая находка.

   И вот однажды Борис исчез. Не появился ни в одной из редакций ни через неделю, ни через месяц, ни через полгода. Знакомые забеспокоились. Он и раньше мог пропадать на какое-то время, но не столь продолжительное и обычно в свой трудовой очередной отпуск или же отпуск за свой счёт. Потом приносил охапку новых, неожиданных материалов, пачки фотографий и фейерверк новостей. В газете, где он числился штатным сотрудником, ответили, что Борис просился в отпуск за собственный счёт, но слишком продолжительный, ему отказали и он уволился. Жена сухо сказала, - ей вконец надоели его бесчисленные командировки. А тут он ещё и добровольно уволился с работы. Они повздорили и её муж ушёл из дома сильно расстроенный. Возможно, решил расстаться с семьёй окончательно. Во всяком случае, больше он не появлялся. Мать Бориса о сыне тоже ничего не знала.

   А для Бориса всё происходило по наработанной схеме. Он придумал себе очередную командировку, как мог подготовился к ней, и собирался осчастливить общество серией репортажей о жизни "отбросов общества", называемых в простонародье бомжами.
Для начала журналист прикупил парочку флэшек, карт памяти для своего профессионального фотоаппарата, к ним водонепроницаемые контейнеры, чтобы отснятый материал можно было хранить в любых неблагоприятных условиях. А под кожаный кофр с фотоаппаратурой подобрал плотный полиэтиленовый мешок и аптечную резинку в качестве завязки.

   Хуже было с одеждой и обувью. Все вещи у него были приличные. Жена Лиза вовремя заботилась об уничтожении отслуживших своё и приобретении новых. И, когда он слишком занашивал привычные, а значит ставшие родными костюмы или рубашки со свитерами, она их безжалостно выбрасывала на помойку, а ему подсовывала новые.
В этот раз он сделал всё наоборот. Поздно вечером подошёл к родительскому дому, дождался пока мать погасит свет и уснёт. Крадучись пробрался в сарай, нащупал висевшие над подвалом вещи давно умершего деда, переоделся в них. Нашёл и старые калоши, а к ним шерстяные носки, которые мать надевала в плохую погоду для работ во дворе.  Переобулся, отметив про себя дискомфорт новых, незнакомых ощущений и отправился на автотрассу, поближе к заправочной станции, выбросив по пути собственные туфли и брюки со свитером в мусорный контейнер.

   Он собирался поймать попутную машину и доехать до краевого центра и там уж подобрать себе подходящую компанию. Пока в перевоплощённом интеллигенте о прежнем его статусе напоминал относительно новый профессиональный кофр из дорогой натуральной кожи с фотопринадлежностями и густые, чисто вымытые каштановые волосы своей аккуратной, стильной стрижкой. Но такие мелочи подлежали исправлению. Так Борис Соболь превратился из достаточно известного и популярного журналиста в человека без определённого места жительства. Без документов и почти без денег он растворился в ночи и пропал. Пропал ровно на десять лет. Возможно, мог бы исчезнуть и до конца своих дней. Но в какой-то момент сыграла важную роль его прежняя известность. Ради неё он исчез из общества, благодаря ей однажды и нашёлся.

    Знакомиться с героями своих будущих сенсационных материалов, с жанром можно будет определиться и позже, Борис решил возле городских мусорных баков. Ему нужно было вызвать приязнь и симпатию у своих новых собратьев по социальной лестнице, дабы познакомиться с ними поближе и затем войти в их круг. Кофр давно был завёрнут в грязную тряпицу и спрятан в драную хозяйственную сумку, на голове торчала вязаная шапочка с бубенчиком, волосы старательно растрёпаны. Он подобрал палку, похожую на костыль и, пристроился сбоку контейнера, делая вид, что ищет в глубине что-то нужное для себя. Преодолевая рвотный рефлекс, старался подавить в себе естественную брезгливость и противное, всеохватывающее чувство гадливости.
 
   - Чёрт побери! И что я здесь делаю? - впервые с начала задумки Борис задал себе откровенный вопрос. - Кто бы мог подумать в какой мерзости ковыряются эти люди! Хочу ли я получить достоверную информацию таким путём? Или мне уже никогда потом не отмыться от этой липкой, всепоглощающей вони?

   Подошла старушка. Она не торопясь, деловито стала сортировать мусор. Что-то совала себе в сумку, одежду вывешивала на невысокую бетонную стену, ограждавшую контейнеры, обувь аккуратно выставляла рядом.

   - Для чего вы этим занимаетесь? - поинтересовался Борис, указывая на развешенные и разложенные вещи.
- А то ты не знаешь? Цыгане позже заберут или же тот, кого они пришлют. А мне по сто рублей каждую неделю за это платят.
- Кто платит? Цыгане?
- Они. Кто заказывает, тот и платит.
- А что себе в сумку отбираете?
- Пластиковые бутылки. По рублю за штуку сдаю на базаре.
- И кому сдаёте?
- Как кому? Тем, кто маслом торгует, молоком.
- И они наполняют эти бутылки для продажи?
- А то как же, милок! Ну сполосну я их, которые погрязней, в туалете и сдаю.
- Бабуль, а они не спрашивают, откуда у вас эти бутылки?
- Кому это надо? Принесла и хорошо!

   Бориса передёрнуло. Он и сам не раз по просьбе жены покупал разливное масло на рынке, и замечал, что бутылки прежде явно использовались, были не новыми. Однако, чтобы из отбросов и к столу, о таком даже помыслить не мог.

   - Бабушка, не подскажет, где живут городские бомжи? - не стал скрывать своего прямого к ним интереса Борис.
- Не знаю городские они или сельские, но, говорят, сейчас под кладбищем. Раньше в доме расселённом жили. Потом там случился пожар. Теперь, вроде, под старым кладбищем, с западной стороны притон у них.
- А дорогу туда можно узнать?
- Тоже хочешь к ним прибиться? Смотри, у них там старшой по кличке Бешеный. Он вроде покалеченный, но, говорят, психованный и на расправу скорый.
- Да вы не беспокойтесь! Мне бы только дорогу узнать.
- Мне-то что беспокоиться? У меня какой-никакой угол есть. Это тебе, добрый молодец, беспокоиться следует. Садись на трамвай и езжай до конечной. Там у людей спросишь. Но днём их едва ли застанешь. Они ко сну сходятся. Костер под горой жгут, в ясную погоду из города бывает видно. Но лучше бы тебе в пекло не соваться! Послушай меня, старую, - посмотрела вслед Борису обеспокоенным, неодобрительным взглядом.

   Найти пристанище местных бездомных не составило труда. У старого кладбища под горой  была просторная поляна, прикрытая от глаз людских со стороны города  большим глиняным выступом, поросшим травой и кустарником. Посреди поляны треугольником сложены стволы больших деревьев, похоже, служившие свободолюбивому сообществу чем-то вроде лавочек. В центре треугольника свежее кострище, с двух сторон обложенное бывшими прежде в употреблении кирпичами. Поляна носила следы больших передвижений. И всё же не могла скрыть тропинки, ведущей к высокому, похожему на гигантский шатёр, выступу. Борис не преминул отправиться по ней. И вскоре уперся в почти вертикальную стену с продолговатым низким и узким входом,  занавешенным в тон глиняному выступу рыжевато-грязным рядном.

  - Ничего себе открытие! - присвистнул в удивлении от своей находки. - Не зря  шлёпал так далеко в этих сорок девятого размера галошах. Будет сенсация и не одна, - до времени порадовался своей журналистской удаче.
 
   Когда Борис отодвинул укреплённую на шесте тряпку, после яркого дневного света ему показалось, что внутри глубокая, уходящая под гору пещера, однако, присмотревшись убедился - это была большая квадратная камера, явно искусственного происхождения. Даже зарубки глины от лопаты или другого острого предмета оставались хорошо заметными на боковинах и верху камеры, служившей, по-видимому, жилищем. На полу лежали три разнокалиберных пружинных матраса, на них дополнительно старые ватные матрасы, одеяла и женские вперемежку с мужскими демисезонные и зимние пальто. Посередине два замызганных паласа, стопка сложенных одна на другую пустых коробок, и отдельно две большие кубические коробки, возможно, с бытовой утварью. Следы женской руки были заметны и в таком неприхотливом жилье.

   - Ну чем не сказка Шахерезады? - подумалось Борису. - Правда, помоечный её вариант. Но он за этим и пришёл.

   Борис достал фотоаппарат. Профессионализм сыграл свою злую шутку, - удержаться было сверх его сил. С азартом охотника нажимал на спусковую кнопку, замелькали особенно яркие в почти тёмном помещении молниеносные вспышки. Привычно быстро закончив съёмки в помещении, отснял поляну со всеми деталями человеческого присутствия, и прилегающий к ней ландшафт. Крупный план, средний план, мелкий план. Всё как полагалось, не исключая мелочей.

   Не глядя, действуя по наработанной годами привычке почти автоматически,  убрал фотоаппарат в кофр и пошёл искать место неподалёку, где бы его удалось более или менее надёжно спрятать. В полусотне метров нашёл куст бузины, просторной палаткой склонившийся на одну сторону, положил под него мешок с кофром, радуясь запечатлённым ценным кадрам, присыпал мешок сухим бурьяном вместе с прошлогодними листьями и пошёл к кострищу поджидать хозяев.

   Явились они, как ни странно, практически одновременно. И оказалось их не много, ни мало - пять человек. Две женщина и три мужчины. Почти каждый из них что-то принёс в пакетах и видавших виды потрёпанных сумках.

   - О, а это что за чудо в перьях? - во все глаза глядя на нежданного гостя поинтересовалась беззубая, не старая ещё женщина, живописно, если не сказать причудливо одетая в яркие обноски. Подошли и остальные.
- Этого нам только не хватало! - поддержала её другая, походившая на досрочно скрюченную старуху.
Появившиеся с ними мужики молча рассматривали Бориса.
- Ты кто? - наконец спросил один из них.
Вместо заранее придуманной легенды, Борис неожиданно для самого себя выдал экспромт, совсем как в редакции на праздничном мероприятии:
        " Одинокий российский бродяга,
        Забываю какой нынче век.
        Не держу документа и флага, -
        Я свободный душой человек."
- Поэт, что ли? - догадался высокий и худой. - То-то я смотрю, твои белы рученьки отродясь ничего не держали тяжелее книжки и ноутбука. И интеллект с морды зараз не сотрёшь. А к нам зачем пожаловал? - долгим и испытующим взглядом посмотрел в глаза незнакомцу.
- За вдохновением. Ну, то есть, за новыми впечатлениями.
- И долго собираешься вдохновляться?
- Просто хотел познакомиться, увидеть жизнь таких вот людей поближе.
- Каких людей? Которые оказались на обочине жизни? Стихи, значит, потом будешь сочинять? А в честь чего вырядился, как общипанный гусак?
- Чтобы сразу не прогнали.
- Выходит, пришёл знакомиться? - Казалось, худой сомневался как ему поступить.
- А самого звать-то как? Хотя не обязательно, можешь не говорить, - решился он, наконец.
- Будешь у нас Поэтом. Так проставляйся, коль не шутишь. Копчёный, сгоняй за водкой. Станем водку пить и поэта слушать. Наизусть стихи-то свои помнишь?
- Зачем нам стихи? Мы и даром его отлюбим, - пустым ртом смачно захихикала старуха.

   Уже давно горел костёр. В пластиковые стаканы разливалась водка. Копчёный с водкой принёс и закуску, нашлась она и у других. Всё было почти как на пикнике, только внутреннее напряжение у Бориса не спадало. К нему добавлялось чувство повышенной опасности. Такое у него бывало, например, в командировке на войне, и ещё однажды на охоте.

   Шёл разговор о том, о сём, кто-то приходил, кто-то уходил. Собирали дрова, притащили две пластиковые канистры воды. Взявшись за руки, ушли парочкой Копчёный с той, что помоложе. Бориса ни на минуту не оставлял в одиночестве худой и высокий, по кличке Длиннобудылый. И, казалось, хотел его крепко напоить. Во всяком случае следил, чтобы налитое в стакан, он выпивал не пропуская. Казалось, никто из присутствовавших особого внимания на незваного гостя не обращал. Жизнь лагеря шла своим чередом.

   Из темноты вынырнула, совершавшая променад в сторону кладбища, причудливая парочка. Они подозвали Длиннобудылого, что-то возбуждённо стали ему говорить. И тут Борис в руках Копчёного заметил свой мешок с кофром. Это был провал. На флэшке фотоаппарата был записан компромат. Впрочем, само по себе наличие профессионального фотоаппарата говорило уже о многом. Эксклюзивный фоторепортаж мог стоить ему жизни.

   Обнаружили Бориса случайные проезжие у дороги с проломленным черепом, без сознания и едва живого. Вызвали "Скорую помощь", сдали врачам с рук на руки.
После проведённой в краевой хирургии операции, он долго не приходил в себя.
А, когда очнулся, ровным счётом ничего о себе не помнил. Он не знал даже своего имени.

   Знакомые узнали Бориса по фотографиям, которые время от времени выставляла в интернете хозяйка частного благотворительного дома-интерната для попавших в трудную жизненную ситуацию людей. На снимках вместе со своими подопечными была и она сама. В старом доме, доставшемся ей от мамы, женщина содержала по семь-восемь несчастных, не имевших средств к существованию, документов, а иногда попросту не помнивших, как их звали.

   Она наняла для обслуживания больных и стариков  четырёх молодых работников. Покупала своим подопечным одежду и продукты питания, помогала им восстанавливать документы и социально адаптироваться. Но иногда просто не знала какие имена были даны при рождении её найдёнышам. И тогда обращалась к людям. Выставляла в интернете и печатала в газетах фотографии непомнящих себя и пока ещё неопознанных. Радовалась, когда они обретали свои имена вторично, получали паспорта и даже порой находили себе пару.

   Мы привыкли считать, что в людских сердцах уже не осталось места для человечности, сострадания к ближнему и добропорядочности. Но что было бы с нашим героем, не встреться ему такая удивительная русская мать Тереза! Так бы и сгинул, потерялся Борис Соболь, имевший в жизни великую и непреодолимую страсть - любовь к своей журналистской профессии.